Робот

Осеняя хандра навалилась на город. Прохожие спеша идут, уткнувшись в воротники и спрятавшись под зонтами от знойного ветра и дождя. Среди горящих окон тех, кто вернулся домой или вовсе не уходил, выделяется одно темное окно. В комнате за этим окном в полутьме, под тусклой лампой человек делает что-то важное для себя. Назовем его Ах.

Еще в начале осени Ах ощутил необходимость создать то, что должно стать частью его, чему он подарит свою любовь. И он начал работу.

Повреждая свои руки до крови, цепляясь за заусенцы металла, Ах творил робота. Целыми днями вот уже несколько месяцев он кропотливо создавал свое счастье, как сам полагал. И вот сегодня он закончил. Робот вышел, прямо скажем, жутковатым и кривым. Прямоугольное черное туловище с прорисованными синими полосками совмещало в себе и голову. Один фонарик в левом углу имитировал глаз, который также загорался синим цветом. От туловища тянулись непропорционально длинные руки и ноги, сделанные из металла уже изрядно поддавшегося коррозии.

Ах завел свою машинку. Робот скрепя шарнирами неуклюже пытался имитировать человеческую походку. У Ах наворачивались слезы. Вот! Вот оно, то, чем он будет так дорожить, то, что он своими собственными руками так усердно строил. И весь вечер он умиленно наблюдал, как робот, переваливаясь с одного бока на другой и издавая неприятное скрежетание, шагало по комнате.

Ближе к ночи Ах принял решение: заключить свою жизнь в этом создании. В полумраке среди своих инструментов он нашел скальпель. Подойдя к зеркалу на удивление уверенным движением руки, он приставил орудие к груди. Медленно, аккуратно он делал разрез от шеи до паха. Струи крови сползали по его ногам, образуя огромную алую лужу.

Человек ни на долю секунды не сомневался, возможно из-за этой уверенности он совсем не чувствовал боли, а лишь странное облегчение. Ах просунул руку со скальпелем себе под грудь, перерезал трахею и пищевод, спустившись вниз, тоже проделал с толстой кишкой. Потом, не спеша, он отделял органы от брыжейки, будто рыбное филе от кожи. Наконец, Ах, принялся собирать все вывалившиеся органы на скользкий, залитый кровью пол в пакет. Они были такие теплые, и можно было заметить, что, пахли они как будто парным молоком, хоть комнату и заливал удушливый металлический запах крови.

Без капли сожаления и вдохновленный предстоящим, человек положил пакет в угол, уверенный, что содержимое больше никогда ему не пригодится. Он взглянул с любовью на свое создание, бережно взял его в руки и согнув робота в позу эмбриона поместил в свою ныне пустую брюшину. Упоенный счастьем Ах усердно зашивал свою плоть, делая крепкие швы.

Время шло, а чувство счастья у Ах умалялось. Начала проходить эйфория, а в душе и теле все больше обнаруживалось не облегчение, а тяжесть. Поначалу человек чувствовал дискомфорт, например, постоянный привкус металла во рту или вынуждение отказывать себе в любимой еде. Но несмотря на это, Ах все еще терпел и старался верить, что так лучше, что это именно то, чего он хотел.

Но настал момент, когда робот внутри стал не просто мешать, но и причинять боль Ах. Острые углы робота давили на внутреннюю плоть, когда Ах лежал, стало трудно уснуть. Из-за боли человек уже не мог сидеть и стоять. А ходить и вовсе было невыносимо! При ходьбе робот покачивался внутри, переваливаясь из стороны в сторону, заусенцы металла царапали и резали плоть внутри измученного.
       
Человек стал несчастен. С грустью и разочарованием он снова взял скальпель и по все еще незажившему шву сделал новый разрез. Теперь процедура сопровождалась страшной болью. Больше двух часов человек пытался распороть себя, останавливаясь и с дрожью в руках начиная вновь. Слезы градом лились из его глаз, и уже они заливали пол.

Ах достал робота, но облегчения как в прошлый раз не почувствовал. Роботу их соединение тоже не пошло на пользу: он весь покрылся ржавчиной, краска на его корпусе заметно потускнела, а фонарик-глаз, больше не горел.

Но что же делать? Что поместить в себя теперь? Органы в углу давно сгнили и уже ни на что не годились. Ах зашил свое тело, и пусть внешне он выглядел почти как прежде, то внутри он остался пустым, как робот… Навсегда.