2. Естественный отбор. 9 часть

ДЕВЯТАЯ ГЛАВА

Рашид ехал по Садовому кольцу. Ништяк этот мусорок, Седой. Калым подкинул. Ухаря одного разыскать надо и шмальнуть. Но типок заковыристый, они его уже один раз искали. Кореша его и мусора завалили, напрасно оказалось. Седой его сам апосля нашел. А тот теперь Рашиду его просватал. Седой кричит, на Митинском кладбище его ловить надо, к корефану своему, вояке, на могилку он обязательно заскочит. Вот там мы его и упакуем. На Митинском у них все схвачено. Один их земляк жмуров там за деньги ныкает. Он что-то вроде могильщика. Помытариться, правда, придется. Но «лавэ» хорошее, десять штук баксов. Треху, вон, Седой сейчас отвалил, типа аванс. Рашид поудобнее втерся в велюровое кресло. Год прошел. Здорово, что они с Седым тогда замут сделали. Теперь при бабках всегда, тачка вон какая, «БМВ». Ну и пускай, что пока не новая. Седой сказал, скоро все у них будет. И девки топ-моделистые, и прикид модёвый, фирменный и тачки нулевые. Рашид на это право со своими корефанами имеет, заслужили. Они для Седого столько людей порешили… Да и сами вдоволь подушегубничали. Опустят какого-нибудь барыгу на деньги, шило под лопатку и айда хоронить на Митинское. Жить-то как-то надо. Рашид из кармана кожаной куртки вытащил сотовый…

* * *

Тяжелая кладбищенская тоска. Зима рваной раной обнажила покосившиеся кресты и потрескавшиеся кубики гранитных надгробий. Под ногами хлюпала песочно-снежная каша. Последний приют – вечный дом.
Холод бродил среди вдавленных в землю и еще присыпанных грязным снегом могильных холмов. Целый город. Город мертвых. Здесь всегда молчание, давящая тишина, изредка спугиваемая карканьем черных ворон. Сюда на новое место жительства ежедневно привозят десятки жильцов. Это их последний адрес, последнее место прописки. Они никогда не уйдут отсюда назад сквозь огромные чугунные ворота – это последнее место прибытия. Одних привозят сюда с помпой: надрывно звенит оркестр, хрипит медными трубами; дорогие венки, толпы родственников и друзей, провожающих в последний путь; дубовые гробы, траурные речи – напыщенные и торжественные, огромные гранитные монументы. А другие приходят сюда просто: в неструганных деревянных гробах, с табличкой, номером и датой смерти на куске ржавой жести. Но и те, и другие, поселившись здесь, формируют из своих могил улицы и кварталы. Смерть уравнивает всех в правах. Здесь они все одинаковы. Ведь что под толстым панцирем брони дорогого карельского мрамора, что под потрескавшимся деревянным крестом с болтающимся на кривом гвозде венке на небольшой глубине в песке лежит одно и то же – ссохшаяся человеческая плоть и сгнившие кости, которые время превращает в прах и тлен. Здесь жизнь совершает свой полный круговорот. Все уходят в сырую землю. Смерть не разделяет их: здесь бандиты и милиционеры, взрослые и дети, богатые и бедные, мужчины и женщины… Люди, бывшие на земле гостями, а отсюда шагнувшие в вечность. Но кладбище все же живет. Стучат в мастерской молотки гранитчиков, выбивая на камнях даты жизни и смерти; приходят друзья и родные, нашедших здесь свой приют – льют водку, поминая усопших добрым словом; торопливо снуют могильщики с лопатами, в ватниках, заляпанных глиной; шуруют бомжи в поисках жратвы и халявной выпивки, докучая потерявшим своих близких нелепыми соболезнованиями… А вот еще одного жильца привезли.
Живые живут среди мертвых – очередная нелепица нашей путанной жизни. Ветер швырнул к ногам Холода обрывок черной траурной ленты с венка. «Где же ты, старший лейтенант Павлов? Где же ты, верный друг, боевой командир Василич? На какой улице лежишь»? Холод спихнул с дороги грязный клок материи. Навстречу ему брел, прихрамывая, седой обитатель в рваной фуфайке с огромным сизым носом. Типичный выноситель соболезнований, всем своим видом выбивающий с посетителей слезу и деньги на шкалик, а то и на пол-литра. Его живые глазки свирепо так зыркали из-под клочкастых бровей. Ага, нашел. Он бросился к бутылке, лежавшей возле слегка завалившейся аляпистой зеленой ограды. Цоп… ее в пакет, где позвякивало еще несколько бутылок. Он бросил на Холода обреченный взгляд и достал пальцами в цыпках с черной каймой грязных ногтей из кармана фуфайки мятую пачку «Примы», сунул сигарету в беззубый рот и, слегка помусолив, чиркнул спичкой, со свистом затянулся, обдав Холода облаком дешевого табачного дыма, и захромал дальше. Живут же люди. Хотя, впрочем, какая это жизнь? Так, убожество. Жить среди мертвых… Жить среди мертвых! А ну-ка…
- Эй, отец, подожди, дело есть. Денег хочешь?
- Гы-гы, кто ж не хочет? – бомж ощерил остатки желтых, в разные стороны торчащих зубов, - а чего надо-то?
- Ты, по ходу, всех мертвяков тут знаешь? В октябре-ноябре тут военного хоронили, Павлов его фамилия. Убили его.
- А, Андрея Василича, военрука, который в Чечне воевал? Пойдем туда, - он ткнул прокуренным пальцем в левый конец кладбища, - я покажу, только деньги вперед, десятку. У него могилка приметная, цветов всегда тьма, и люди каждый день приходят: детишки, военные разные. Много народу бывает, - бомж сморкнулся в рукав, - хороший человек, видать, был. В гробике закрытом хоронили, угольки одни остались. Царствие ему небесное, - старик неумело перекрестился и обернулся к идущему за ним Холоду, - я тут все про всех знаю, об каждой могилке ух как много рассказать могу, - бомж хитро прищурился, - живу я тут потому, что…

* * *

- А, привет, братан, - Боксер пропустил Рашида и в полутемной прихожей они, в традициях последней серии «Крестного отца», обнялись, - проходи, у нас тут все на мази, - из комнаты под аккорды «Владимирского централа» визжали девичьи голоса. «Поляну» уже накрыли, короче, хлопцы пьяны, кони запряжены.
Рашид вошел. Стол ломился: водка, шампанское, пиво, ликеры, «Пепси», «Фанта», бисквитные пирожные и селедка, клубника и гамбургеры из «Макдональдса». Достаток! На диване сидел Череп и поглаживал капроновые колени двух девиц разбитного вида. «Владимирский централ»… Череп, завидев Рашида, приветственно закинул руку. Молдаванин Олесь, прибившийся к ним месяц назад, разливал по засаленным кофейным чашкам шампанское. Его друг Дмитро, самозабвенно уткнувшись в телевизионный экран, играл в «Денди», высунув наружу язык он расстреливал уток из пистолета и довольно ржал, когда компьютерная собака ныряла в кусты и приносила добычу.
Эти двое, мозги которых в геометрической прогрессии уменьшались относительно их физической силе, приехали в Москву заработать на стройке. Провкалывали они всю зиму на даче одного барыги с Петровско-Разумовского рынка, заплатил он им «большие деньги» - по пятьсот долларов. Хотели молдаване уже домой ехать, но приключилась с ними такая вот история.
Вначале милиционеры их остановили, когда они глазели на витрину универмага «Московский» на трех вокзалах, документы проверили – регистрации нет. Оправданий никаких не слушали и молдаване, скрепя сердце, отдали по сто баксов, якобы за нарушение паспортного режима. Знали бы они тогда, как ушлые мусора их развели… С горя зашли в одну забегаловку и заказали по сто пятьдесят водки и жареного картофеля с бефстроганов – одну порцию на двоих. А тут к ним мужичок потасканного вида с кружкой пива за стол сел. Поскулили ему Дмитро с Олесем за обиду свою на милицию столичную. Проникся мужик к их горю. Он, кстати, известным режиссером оказался, «Терминатора» и «Чапаева» в свое время снял, а сейчас вот опять снимать собирается. Уже Шварценеггера  из Америки пригласил, а Ван Дам пока думает – денег, мол, ему мало. Олесь и Дмитро приободрились – не каждый день с режиссером пить приходится – и еще по сто пятьдесят заказали. А режиссер разошелся: «В кино, вас, ребята, сниму, жить в Москве устрою». За новую жизнь еще по сто пятьдесят выпили, потом по сто пятьдесят за новый фильм «Олесь и Дмитро против Терминатора». Эх, остановиться бы им  тогда! Какой на хрен режиссер! В свитере с чужого плеча, по фасону вроде женском, в сандалиях на шерстяные носки и в джинсах непонятного цвета. Разве такие режиссеры? Да и как мог быть известным режиссером гражданин Украины Шлепко И.В., так же, как и Олесь с Дмитро, приехавший с нищей Украины в Москву на заработки в этой забегаловке разнорабочим, а попросту грузчиком и живущий уже полгода на чердаке. Эх, раньше бы им сообразить! Но водка и в без того глупые головы ударила. Еще по сто пятьдесят, и сбросились молдаване на костюмы и … как его…, реквизит по пятьдесят долларов. Артисты. А тут женщины появились, такие же как режиссер потрепанные. Но Олесю с Дмитро, три месяца баб не видевших, топ-моделями показались. И понеслось у них веселье. Короче, проснулись они с утра в зассаной подворотне. Холодно, колбасит, башка с похмелья трещит. По карманам полазали – ни денег, ни документов – как ветром сдуло. Только мелочь – рублей десять-пятнадцать, да клочок бумаги с телефоном режиссера. Решили позвонить, выручай, мол, товарищ милый, пропадаем без тебя. Набрали номер, а там им отвечают, что нет здесь никакого режиссера, это врач частный, проктолог. Спросили они, а кто такой проктолог? Грубо им так ответили, что жопу этот доктор лечит, и трубку бросили. Вот так вот оказались братья-молдаване на улице. Без денег и документов. Заработками случайными перебивались, пока их Рашид не подобрал. Бухлом угостил, покормил, денег по двести долларов дал и предложил на него работать. Он, мол, бандит известный. По пятьсот в месяц платить будет. Переглянулись они, не кинет ли? Но тут все, как говорится, налицо: машина «БМВ», в коже Рашид весь, телефон сотовый, цепуха на шее золотая. Порядок полный. И согласились. А через пять дней пристукнул Дмитро азера-барыгу, у которого они дачу строили, и ограбили его. Денег много у них появилось – Рашид щедро разделил. Вот крутой! Повезло им, а то бы с голоду подохли. А теперь они бандиты. Квартира где жить есть, еда в холодильнике, водка-пиво на столе, телки рядом, вода в ванне горячая, одежда чистая. Все есть. А все почему? А потому, что бандиты они!
Рашид кивком поприветствовал их. Те бросили дела и заулыбались. «Бараны тупорылые». Рашид плюхнулся в кресло и вытянул ноги в замшевых ботинках.
- Череп, плесни мне водяры стакан, замаялся!
- Ага, Рашид, ща начислю… - забулькала водка, - держи, братан, - Рашид выпил.
- Слышь, Боксер и Череп, пошли на кухню отойдем, базар есть. А вы не рыпайтесь, - он махнул рукой молдаванам.
На кухне он достал пачку «Парламента».
- Курите, пацаны. Базар не быстрый, - те выудили по сигарете, - короче, помните, нам Седой одного хлюста заказывал, Холода.
- А, это когда мусорка с воякой порешали. Помнишь, Череп?
- Ага.
- Не трендите, хорош грузить. В общем, найти его надо, опять. Завалим – десять штук баксов. Треху уже отвалили. Держите, тут по штуке на брата, - Рашид швырнул на стол две стопки, - пацан этот ушлый, Седой очень просил побыстрее. Навел на кладбище, он к кенту своему на могилку прийти должен. Там и будем пасти.
- Ништяк, - Череп зевнул, - у нас там Краб могилит. Он вычислить поможет.
- Без Краба обойдемся. Могила это - вояки, которого мы шлепнули. Холод этот из себя неприметный такой. Но глаза у него как у зомби. Так Седой говорит. Кто этот зомби, хрен его знает.
- Зомби – это мертвяк. Видак такой есть, «Зловещие мертвецы», - Боксер сплюнул в пепельницу и затушил окурок, - вон там этих зомби до жопы.
- Глаза как зомби? Навечно закрытые, что ли? – Череп заржал.
- Ну если не закрытые, то мы их закроем. Короче, все понятно, пацаны? Начать сегодня надо. «Капуста» уже заплачена.
- Какой базар, Рашид? Седого не подведем, он мужик в поряде. Сегодня мы с Черепом чурбана одного приопустим. А там и на Митинское махнем, все равно по пути, - Боксер поглядел на Черепа, - а там Краба расшурупим, он нам могилку покажет. Он там всех жильцов знает, - Боксер заржал и хлопнул по плечу Черепа, - а там мы этого кента сфотографируем. Будь спок! Зомби херов. А сейчас пошли забухаем, телки, вон, потекли уже.
Они зашли в комнату и сели за стол. «Ах, бандитская ты доля, время непутевое», - дергая гитарные струны, пробасил Александр Розенбаум. Все чокнулись. За удачу!

* * *

- Вот она, могилка друга-то твоего… - бомж указал пальцем на дубовый крест с фотографией, с которой улыбался его боевой командир, Василич. Бомж тактично отошел.
Холод подошел к могиле.
- Ну, здравствуй, командир. Вот мы и встретились. Прости, что так получилось. Подставил я тебя. Но я найду тех, кто тебя убил, отвечаю. Сейчас я свободен. Я догадываюсь, это Седой. Ты, Василич, случайно погиб, напрасно. Виноват я перед тобой сильно. Лучше бы ты меня не встречал никогда. Я для всех как проклятье. Вот ты за мои грехи и расплатился. Душу, суки, порвали, - Холод поправил ленту венка, - я часто к тебе приходить теперь буду, а сейчас до свидания, Василич.
Холод повернулся. Перед ним стояли трое мужчин. Один из них, в камуфлированной форме с капитанскими погонами и лицом в мелких розовых пятнах от ожога, спросил:
- Ты Холод?
- А какое тебе дело, ты кто такой?
- Подожди, не ершись, я Антонов Олег, мы с Василичем вместе в Фонде работали, он о тебе много рассказывал.
- Что рассказывал? Небось плохое…
- Да нет, о том, что ты солдат настоящий. Не верил, что ты бандит, - Холод удивленно взглянул на капитана.
- Что именно он рассказывал?
- Да не бойся, я в милицию не побегу. Дружили мы с Павловым по-настоящему. Секретов у нас друг от друга не было. Мы еще в Абхазии воевать начинали. Знаю, что деньги нам ты дал, Василич их брать не хотел, но верил он тебе очень. Не поверил, когда газетчики расписали, как тебя убили. «Не верю, - говорит, - Олег, не мог этот человек так просто погибнуть. Да и не отморозок он. В Чечне он полвзвода солдат спас, и меня, грешного из пекла на руках вынес». Вот так вот, Холод.
- Кто его убил?
- Вот об этом я с тобой поговорить хотел. Пойдем, у нас на входе машина стоит, там спокойнее будет.
Холод оглядел двоих стоявших чуть позади. Капитан проследил за его взглядом:
- А не волнуйся, это наши с Фонда. Они возле машины потопчутся, так спокойней будет. Хорошо, что я тебя встретил, пошли, солдат, - Антонов положил руку на плечо Холода.

* * *

В это время к воротам кладбища подъехала темно-зеленая «БМВ». Из нее выскочили двое: Боксер и Череп. Они быстрой походкой направились к домику с надписью «Администрация Митинского городского кладбища».
 
* * *

- Ну, рассказывай, что знаешь, капитан, - Холод поудобнее уселся на сиденье черной «Волги».
- В общем, так, Холод. Василича убили, а потом сожгли. Мы сами покопались, и через одного знакомого в ментовке узнали: перед смертью пытали его. В Москве несколько случаев похожих на этот есть. Коммерсанты средней руки, валютные менялы и прочая шелуха. Поговаривают, появились татары-отморозки, главного у них Рашид, вроде, зовут. Говорят, их работа. Все убийства эти на тормозах спускаются. Судя по всему, у них «лапа», которая их кроет в милиции есть. «БМВ» у них, седьмой серии. Две штуки, темно-зеленые. Кстати, в день убийства ребята из секции Павлова одну такую возле нашего клуба видели. Жаль номеров не запомнили. А вот за рулем парень приметный сидел – морда у него на череп оскаленный похожа была.
- Это все?
- Пока все. Мы с ребятами нашими из Фонда посоветовались и решили за Василича отомстить. Ты с нами?
Холод достал из кармана пачку сигарет и закурил. Антонов выжидательно смотрел на него.
- Послушай, мститель, Есть такая пословица: меньше знаешь – крепче спишь. У тебя дети есть?
- Есть, но какое это имеет отношение к Василичу?
- Прямое. Честный ты, наверное, и глупый потому. Ты что, хочешь своих детей сиротами сделать?
- Да у нас знаешь, какие парни есть? Вон те двое, например. Мишка с Сашкой. Всю войну без единой царапины. Орденоносцы, спецназовцы. Кремень, а не парни. По двести прыжков с парашютом…
- Ага, герои. Знаешь, где сейчас твои герои? В заднице. Ты сам хоть понимаешь, какую ты херь лепишь? С кем ты воевать собрался? Это не твоя война, капитан. Там просто все было – вот враг, его убить надо. Он на тебя прет, ты в него стрелять должен, делов-то. А здесь не знаешь из-за какого угла и кто тебе перо под ребра воткнет. Начни воевать на чужом поле - и эта война шагнет в твой дом, капитан. Жена и дети твои заложниками станут. Дернешься не в ту сторону – и хана им! Василича из-за меня убили, а он к этой войне никакого отношения не имел. Убили только за то, что он меня знал. А ты гоношишься! Сиди на жопе ровно и не рыпайся, здоровее будешь!
- Ты нас не знаешь, Холод!
- Это ты, капитан, людей этих не знаешь! Они тебя сто раз продадут и предадут. Что твои люди? Горстка партизан. А это система, колесо! Оно согнет. Одному проще, ни на что не надеешься, ничего не ждешь, назад не оглядываешься. Все сделаешь сам. Так что, спасибо, капитан, за информацию. И, ради всех святых, не лезь в это дело. Себе дороже будет. Проиграешь.
- Ну что же, может быть ты прав, Холод. Но Василич был моим другом, пойми…
- Понимаю все, капитан. Вот и живи и за себя, и за друга. Василич вон как детишек – спортсменов своих любил. Теперь ты продолжи его дело. Вырасти из них настоящих людей, честных и смелых. Таких же, как Василич. Вот это будет по совести. Идет, капитан? А войну мне оставь.
- Наверное, так правда лучше будет. Тебе виднее.
- Значит, так и решим, капитан. Прощай, - Холод открыл дверь.
- Подожди, - Антонов сжал его плечо, - удачи тебе, солдат, и, если что, знай, мы всегда поможем. Прикроем, если надо. Телефон мой, если что, звони, - Антонов протянул визитку, - здесь домашний и мобильный. Звони в любое время.
- Спасибо.
Холод вышел. Сильно захотелось выпить. Возле ограды стояло темно-зеленое «БМВ». Значит, Рашид, татары, два темно-зеленых «БМВ»… А вот и темно-зеленое «БМВ». Хватит, Холод, больно уж ты подозрительный. До чего же хочется выпить. И тут он увидел старика-бомжа, показавшего могилу Василича. Он стоял у ворот и с протянутой рукой просил милостыню. Холод поманил его пальцем, старик услужливо захромал.
- Слушай, дед, выпить хочешь?
- А то…
- Тогда держи, здесь сто баксов. Купи водки, только не вздумай «паленую» брать. Пару бутылок. Закусить-запить что-нибудь, и сигарет «Marlboro» красного, пару пачек. Только смотри, не сбеги, нос сломаю! Я здесь тебя ждать буду, у входа. Есть где присесть?
- Не сумлевайся, шеметом слетаю. А присесть… У меня тут свой вагончик строительный есть. Тепло, чисто и сухо. Ну, побежал я, сынок, - старик засеменил к небольшому магазинчику.

* * *

Боксер разлил водку по стаканам. Они сидели в комнате сторожа кладбища. Мишка Галлилулин, по прозвищу Краб, изуродованной рукой поднял стакан и одним глотком сцедил его в горло, смешно пошевелив торчащим кадыком. Он подцепил с надколотой тарелки с надписью «Общепит» единственным целым большим и указательным пальцем кусок ветчины. За эту изуродованную руку, напоминающую клешню членистоногого, получил он свое прозвище.
- Короче, так, пацаны. Могилку я вам покажу. На ней людишки разные бывают, в основном детишки. Цветочки кладут, все такое. Перекантоваться у меня пока можете. Ходите себе, нюхайте, но сильно не светитесь. Вопросов до хрена лишних будет. Правда, директор пока в отпуске, но могильщики – парни дотошные. Кто, зачем – затрахают. Посидели, водочки попили, телек посмотрели – вышли, прошлись аккуратно, позекали, и  назад. Так лады?
- Без базаров, Краб, в натуре, - Боксер снова налил. 
- Так, теперь о жмуре вашем. Стемнеет – я бомжей кликну. Сегодня ям много накопали. Где-нибудь да прихоронят. С вас пятьсот долларов, как всегда.
- О чем речь… - Череп положил на стол пять стодолларовых купюр, - ну, а теперь, выпьем. Они чокнулись.
- Хорошо, - Краб сладко потянулся, - давай перекурим и музон послушаем. До вечера еще далеко, а у нас вон, водяры немеряно. Боксер, ты ближе сидишь, щелкни мафон.