Подарок

Моня появился в нашей жизни по достижении мною возраста половой перезрелости, его мне подарила дочь на мой 50-ти летний юбилей. И поскольку я согласна с пословицей, что дареному коню в зубы не смотрят, то я не стала производить этого бесполезного действия и в отношении собаки, тем более, что был Моня тогда еще щенком, и зубы его меня нисколько не страшили, а зря. Если бы я составила свое мнение о них раньше, то, вероятно, многих покушений на все, что было мною утрачено при помощи этих зубов, можно было бы избежать.

Я никогда не понимала, как некоторым людям удается дрессировать собак, лично мои животные, независимо от того, собаки они или нет, делают это намного успешнее в отношении меня. Мне же эта наука не по силам в принципе. Да я и вообще не понимаю, для чего дрессировать домашнего питомца? Зачем делать зомби из тех, кто во всех отношениях намного умнее нас? Ну, служебные собаки – это понятно, они на службе и обязаны знать команды, но гражданским собачьим лицам это, по моему разумению абсолютно ни к чему.

Вообще-то по паспорту наш собакен звался Найджел, но я разделяю тот предрассудок, что имя должно соответствовать предмету, его носящему, а ранний Моня никакому приличному имени принципиально не соответствовал. В первый год своей жизни он учинял такие бесчинства в квартире, что единственное имя, которому он соответствовал, было Пикемон. Так мы его и назвали, а ласкательно - Моня.

Несмотря на короткие лапы, Моня обожал прыгать, и конечно первое, что он освоил, это запрыгивание на кровать. А как только он туда запрыгнул, то сразу же и понял, для чего она предназначена, и стал использовать ее по прямому назначению. Я бы, пожалуй, и не возражала, кровать у меня была двуспальная, широченная, но Моня, поняв своим чутким кобелиным сердцем, что женщина я одинокая, и не думал пользоваться свободной половиной кровати. Он вообще сразу дал понять и мне, и всем заинтересованным лицам, что мужик у меня теперь есть, и это он, Моня. А потому он и спал, как положено мужику, под одним со мной одеялом, положив свою ушлую морду и передние лапы на мою подушку, вытянув вдоль меня свое длинное таксячье тело, и нещадно храпя мне в ухо. Конечно, я пробовала экспериментировать с ним и другие позы, но мужик есть мужик, мужик решил – мужик сделал.

Благодаря уже упомянутым выше зубам, в пасти Мони бесследно исчезала не только моя модельная обувь, но и целые фрагменты дорогой европейской мебели, а некогда шикарный итальянский гарнитур стал являть собой такое же зрелище, какое являл бы после нашествия на город варваров.

Обижаться на Моню было делом бесполезным. В отличие от меня Моня был крепким сангвиником, и лишить его чувства здорового оптимизма было невозможно. Всякий раз, выбегая радостно к порогу мне навстречу, Моня надеялся и на мою радостную ответную реакцию. Однако увидев мое перекошенное лицо и услышав гневные нотации, Моня соображал недолго. «Э, да ты – ведьма», - выражал его разочарованный взгляд, и, резко развернувшись, Моня исчезал в другой комнате, оставляя меня саму барахтаться в своем негативе. Негатива Моня не любил и никогда в нем не участвовал.

Однако если отринуть в сторону свое мелочное мещанство, то, справедливости ради, следует отметить, что достижениям Мони и в самом деле стоило только поражаться.

Некоторые утверждают, что щенки не выносят одиночества и громко скулят, раздражая соседей. Моня одиночества не знал. Он, похоже, вообще не понимал, как можно тосковать, если мир, и даже просто квартира полны такого разнообразия вещей, требующих приложения творческих собачьих зубов. Я вообще не представляю, каким образом ему удавалось ежедневно заполнять комнату сына по колено кусками поролона, добытыми из одного единственного детского матраса.

Про свой ортопедический двуспальный матрас я вообще молчу. В нем Моня выгрыз столько нор и ходов, что можно было всю ночь играть в лабиринт и не соскучиться, чем, собственно, мы и занимались, когда я хотела сбросить его с кровати.

А, например, можете вы себе представить, как обыкновенная собачья морда смогла прогрызть конусообразную дыру диаметром в десять сантиметров и глубиной не менее восьми сантиметров в абсолютно плоской стене, ведущей к соседям?

Нет, Моня однозначно был творческой натурой, и, не родись он собакой, его могло бы ожидать большое будущее.

Среди обитателей нашей квартиры  Моня нашел верного корефана в лице, или, вернее сказать, в морде нашего годовалого кота Тиши. Появление Тиши в нашей семье также имеет свою историю.

Купили Тишу на Птичьем рынке. Он уныло сидел в корзине среди множества других котят и выделялся среди них своими раза в два большими размерами. Потрепанного вида хозяйка корзины, шмыгая сизым носом, пропитым голосом объясняла нашему заинтересовавшемуся котятами сыну, что вот кошка принесла сразу пятнадцать котят разной масти и размера, и пришлось идти их продавать, потому что кошка ведь не прокормит сразу пятнадцать котят.

«А это их папа?», - недоверчиво спросил сын, ткнув в сторону будущего Тиши.
«Нет, это тоже котенок», - возразила хозяйка, хотя продать такого переростка уже вряд ли представляла возможным.
«А почему же он такой большой?», - не унимался сын.
«Дык, он у них главный», - нашлась, наконец, хозяйка.

Не знаю, чем Тиша приглянулся моему сыну, вид у него был хмурый и недружелюбный. Однако он выбрал именно его. Сыну захотелось назвать Тишу каким-нибудь героическим именем, и он назвал его Брат-2. Поскольку Брат-2 был еще котенком, решили звать его пока Братишка. Кличка оказалась не слишком удобной и со временем превратилась в Тишку, а потом и вообще в Тишу.

Однако Тиша вполне оправдывал свое героическое имя и характер имел весьма суровый. Видимо, именно поэтому, Тиша был единственным, кому удавалось воспитывать Моню. Делал он это без всяких политесов, просто хватал своими когтистыми лапами Моню за морду, притягивал ее к себе и начинал его насильно умывать, тщательно вылизывая ему глаза и уши. Моня терпел, слегка повизгивая.

Часто друзья тренировали свои боевые навыки. Так Моня устраивал на Тишу засады. Притаившись за углом, он резко выскакивал на пробегающего мимо Тишу и хватал его зубами за шею, отчего обычно очень пушистый Тиша начал походить на грифа: пушистыми у него оставались только голова и туловище, а между ними была голая общипанная шея. Зато нос его становился бордовым от азарта, а глаза сверкали бешенным огнем.

Временами Тиша занимал аналогичную позицию и нападал из-за угла на Моню, стараясь также захватить в свой маленький кошачий ротик могучую Монину шею. Тогда Моня, стараясь, видимо, уважить старшего брата, падал на бок и начинал по-кошачьи отбиваться от Тиши лапами. Думаю, это было самым счастливым временем в жизни друзей.

Однажды Тиша внезапно заболел. Спрятался под диваном и лежал там с остекленевшими  глазами. Ветеринар, делая ему капельницу, сказал нам: «Сейчас мы его, конечно, вытянем, но все равно долго он не проживет, так что готовьтесь к худшему». С тех пор мы вот уже шестнадцать лет к этому готовимся, а Тиша – ни в одном глазу. Восемнадцать лет парню, а он ни сном, ни духом.

С годами Моня остепенился, а может быть, просто грызть уже стало нечего. Во всяком случае, он перестал грызть мебель и обувь, и даже вспоминать об этом стало как-то неловко. Да и чего вспоминать? Кто старое помянет – тому глаз вон.

Время шло. Сын женился и ушел из дома, а в моей жизни появился новый любимый человек. Моня долго не хотел уступать ему свое супружеское ложе, но потом смягчился и стал разрешать ему спать с нами. Так мы и стали спать: мы с мужем по обе стороны от Мони, а Моня между нами, перебираясь в течение ночи по очереди то под одно, то под другое одеяло, и с интересом слушая наши беседы, вертя любознательной мордой от одного к другому. Моня до конца жизни не утратил позитивного нрава и детского любопытства ко всему, что его не касается.

Поскольку Моня был моим подарком на пятидесятилетний юбилей, то вскоре мы начали с ним готовиться к встрече очередной даты – пятнадцатилетнему юбилею совместной жизни, но до него Монечка не дожил одного месяца.

Ушел он от нас неожиданно и легко. Просто ослабел в один день, отказался от еды и перестал вставать. Я пробовала вливать ему воду в пасть шприцем, но он железно стискивал зубы и не принимал внутрь жидкости. Он уже второй день лежал безжизненно на подушке, ни на что не реагировал и не воспринимал ничего происходящего вокруг. Я расплакалась над ним от своего бессилия, а он вдруг поднял голову, повернул ко мне свою морду и взгляд его говорил: «Ну что ты плачешь? Не надо, не плачь». Он лизнул мне руку, положил голову на подушку и умер.

Вот такой подарок преподнесла мне однажды жизнь.