Под снегом

 Март отметился снегопадом и восемнадцати градусным морозом. За ночь лыжню замело, но она всё же была. Где-то там под снегом сохранились следы наших шагов. Мне удавалось их находить и глубоко не проваливаться.

 Ночная тьма пыталась играть с солнцем в прятки, забиваясь в чащу леса, но молодой бог её всюду находил. Долина наполнилась светом: сиял снег, искрилась хвоя изумрудных кедров, белыми кораблями плыли в синем небе вершины гольцов с комковатыми росчерками лавин по крутым склонам.

 Лыжная палка ушла в снег. Там её кто-то схватил. «Что за шутки, отдай! Палка мне самому нужна»,- подумал я. Потянул. Не отпускает. В нетерпении дёрнул.
 Из под снега вынырнул змеевидный побег часто покрытый овальными листьями со стыдливо подвёрнутым вниз краями словно вырезанными из ярко окрашенного в нежно-зелёный цвет сафьяна. На конце тёмно-бурого побега красовалась головка цветочного бутона в плотной шапочке из коричневатых чашелистиков. «Кашкара готовится цвести,- изумился я,- так вот кто меня вздумал хватать за палку!»
 Вспомнил дни, когда была жива мама. Она уже почти не выходила из дома. Я принёс с лыжной прогулки ветки кашкары. «Это рододендрон золотистый, буряты его называют пяндарва, мы — кашкара,- сказал я,- поставь его в вазу».

 Скоро цветочные почки набухли, лопнули. Из под рыжеватых чашелистиков показались золотистые грамофончики нежных цветов.
 «Как живое сердце,- сказала мне мама,- согрей его любовью и оно в любой мороз раскроется».

 Цветы долго радовали нас золотым сиянием, а потом… завяли. Я с огорчением выбросил скукоженные, мёртвые ветки.

 Наклонился к зелёному побегу. Кашкара закачалась упругим телом, попросилась: «Возьми меня с собой. Я расцвету для тебя». «Глупая девочка, сказал я,- моё старое сердце не способно растопить снег в лесу, а в моём доме ты погибнешь. Оставайся в своём мире. Обещаю прийти в начале лета. Ты позволишь себя сфотографировать?»

 Рыжая головка покивала мне в ответ, а может, ветер тронул упругую ветку.