Повесть об отце Гл. 8 Сын

               

    После свадьбы  жизнь молодых быстро вошла в колею. Праздновать и расхолаживаться времени не было. Корнил ходил с отцом на лесопилку, а потом тот пристроил сына на мельницу. Работа хоть и пыльная, но сельский мельник Духтанов Емельян с расчётом не задерживал и мучицы время от времени давал. Интересный мужик был – своё не упустит. Выстроится очередь из подвод, а он всех обойдёт, присмотрится, потом свой вердикт вынесет: кого сегодня примет, кому обождать придётся. Выбирал нужных людей: с кем связь поддержать, к кому с нуждой обратиться. 
     Был Емельян домовитым и расчётливым.  Всё хозяйство достались ему от деда – Духтанова Пантелея. Тот, можно сказать, своими руками построил эту мельницу ещё полстолетия назад. Был дед хорошим плотником, поэтому деревянные детали, которые от нагрузки быстро выходили из строя или ломались, ремонтировал и заменял вовремя. Умел считать, своевременно сводить плюсы и минусы доходов и расходов. Был хорошим торговцем, обладал денежным чутьём, среди конкурентов пользовался уважением, так как никогда не мухлевал и не обманывал.
    
    Все эти качества перенял и внук, поэтому в округе Емельяна Духтанова уважали и по привычке предпочитали пользоваться его услугами, хотя в селе были и другие мукомолы.   
А ещё был он хорошим гармонистом. На свадьбах да праздниках равных ему не было. Знали: если Духтанов придёт – веселье всей компании обеспечено. И племянники – Лёнька с Петькой – тоже переняли эту семейную традицию.
    Корнил быстро освоился и втянулся в работу. А что оставалось делать? Село большое, работников много, найти хлебное место было нелегко.
    Лиза больше времени проводила дома. Помогала матери по хозяйству, иногда выходила на работу в общину. Жили дружно, часто заходили проверить Фёдора с Натальей, а те были очень рады, что у детей всё складывается ладком да мирком.

***
    Зима с её морозами и метелями промчалась незаметно. Первые оттепели, яркое тёплое солнце возвестили о начале весны.
    К Великой Пасхе Лиза с матерью затеяли в доме уборку. Они помыли стены и потолок, до яркой синевы побелили печь. На окна, что чистыми глазами смотрели на улицу, Анисья повесила белоснежные занавески, обеденный стол застелила красивой скатертью. В обязательном порядке украсили иконы новыми расшитыми полотенцами.
    Провозившись на кухне до позднего вечера, Лиза вдруг почувствовала какое-то неведомое ранее головокружение. Захотелось прилечь отдохнуть. Пересиливая себя, она продолжала убираться за печью в самом тёмном уголке, где висел рукомойник. Неожиданно подкатил приступ тошноты, настолько сильный, что пришлось выскочить во двор. Перехватив глоток свежего воздуха, она вернулась в дом.
        – Э-э, милая, а ты, никак, в тягости? – спросила Анисья, увидев покрасневшие глаза дочери.
    Она и раньше обращала внимание на её внешние изменения: бледность лица, круги под глазами, проявлявшуюся время от времени слабость.
        – Сама понять не могу, маменька, тошнит часто и голову обносит, – не поднимая глаз, прошептала Лиза. – Не было такого раньше. Заболела, видать.
        – Эх ты, голова садовая, да какая же это болезнь? Радость эта, доченька. Придёт срок, матерью станешь.
    
    Долго шептались они сначала на кухне, а потом, уединившись, в спаленке молодых. Вечером решили обрадовать Степана с Корнилом.
    Новость сообщили за ужином.
    Обрадованный Корнил не знал, как себя вести: то ли обнять жену, то ли поцеловать. Находясь в чужой семье только три месяца, он ещё не обжился, не чувствовал себя своим, тем более, что в селе таких, как он, не особо жаловали. «Примак, пыртос» – это самое безобидное, что слышали иногда мужья, вошедшие в дом жены. 
    Корнил  незаметно пожал Лизе руку и приобнял её за плечи.   
    А Степан с Анисьей радовались больше молодых. После ужина они спешно отправились к сватовьям и с порога выложили им новость. Как-никак скоро станут дедами и бабками. Ну, Анисья по возрасту на звание бабушки подходила, а вот Наталья-то – никак. Самой бы в пору матерью стать. Да и Фёдор был бы не против.
    В доме к Лизе стали относиться по-особому: вёдра не носи, чугуны не поднимай, на поскотину без надобности не выходи. Но привыкшая к труду она продолжала помогать матери по дому и занималась рукодельем.   
 
***
   По подсчётам ребёнок должен был появиться ближе к Михайлову дню. 
Вечерами после работы молодые уходили к себе в спаленку, и для них переставал существовать остальной мир. Лиза что-то рассказывала мужу, щебетала, лёжа у него на груди, а он, довольный, что рядом находится самый близкий и любимый человек, слушал жену, не перебивая, хотя не всегда вникал в смысл сказанного.
       – А как назовём дочку? – не раз спрашивала она
       – Почему дочку? Может, сын будет. Мужик,  – шутливо отбивался от вопросов Корнил. – Родится в Михайлов день – назовём Мишкой. А будет дочь – давай Стешей наречём. В память о матери.
      Лиза не возражала. Ей, конечно, хотелось дочку. Эх, и наряжала бы она малышку. Обшила бы с ног до головы, обвязала. А уж какие  бы платьица смастерила!
      
     …В заботах и хлопотах лето пролетело незаметно. Огород не подвёл: и картошки накопали, и капуста вызрела. В подвале в больших бочонках солели-квасились и огурцы, и грибы. Благо, вокруг села леса непроходимые. Правда, за годы работы медеплавильного завода много лесов повырубали, но природа способностей самовосстанавливаться не потеряла.  Выросли новые рощи и дубравы. Редкий год без грибов и ягод людей оставляют. Знай, собирай, не ленись.
     В ельнике всегда в изобилии водятся маслята и рыжики, на взгорке, среди берёз и осин – подберёзовики да красноголовики, часто попадаются крепенькие боровики.
    Прямо за речкой – грузди. Иной сезон их так много, что грибники целыми днями из леса не вылазят. А уж волнушек да белянок народится – хоть косой коси. Только в урожайный год их стороной обходят: грузди вкуснее.
    С ранней осени сельчане мешками начинают таскать опята. Ближе к Куюку да за  Аргабашем, где места пониже, их видимо-невидимо. Тонконогие опёнки кучками толпятся на пеньках и лезут по стволам деревьев, заполняя лес чудным грибным ароматом. 

***
    Первые заморозки наступили в начале ноября. Снег выпадал несколько раз, но таял, развозя деревенские улицы и превращая их в непролазную грязь. Корнил со Степаном ремонтировали крышу курятника: после последнего урагана часть досок съехало. Торопились доделать пристрой для телушки, которую подарил Тихон Семёныч: выросла, в молодую корову оформилась.  А так у хорошего хозяина всё остальное было в норме.
     Срок родов приближался, и Анисья с опаской наблюдала за Лизой. «Не дай-то Бог. Спаси и помилуй. Пусть кровинушка наша не познает того, что довелось вынести нам».
     Они со Степаном долго не рассказывали дочери, что были до неё двое младенцев, но какая-то страшная болезнь, прокатившаяся по селу, враз забрала обоих: и дочку Нюру, и сынка Николку. А потом она долго не могла забеременеть.
    
     Материны молитвы, забота родных и близких делали своё дело. Лиза не испытывала никаких трудностей. По мере сил выполняла лёгкую домашнюю работу, с удовольствием вышивала и вязала, отмахиваясь от замечаний матери, что в её положении вязать-то не надо бы. Сама по гостям не ходила, но подружки иногда забегали, приносили деревенские новости. Было их всегда много: печальных и весёлых. Чаще рассказывали о своих знакомых и друзьях: кто за кем ухаживает, у кого сватовство намечается или свадьба, кто обзавёлся потомством. Село большое, слухов много.
      
     Ближе к Михайлову дню нагрянули первые настоящие морозы.
         – Так и должно быть, – говорил Степан. – В Михайлу начинается забой скотины.
     И в правду, с утра то в одном дворе, то в другом раздавались истошные крики свиней: они, как правило, первыми шли под нож. Хороший резака в селе на вес золота. Акимов Степан и Непогодин Захар, отец Ванчика, негласно были признаны спецами в этом деле. С вечера к ним приходили соседи и занимали очередь.
     Конечно, на работу требовалось время, но зато домой Степан возвращался с парой килограммов парного мяса. Хоть нужды в этом и не было: во дворе своей животины полно – но запас карман не порет. В доме всегда имелось солёное сальце и мясо домашнего приготовления.
 
***
    Михайлова дня ждали все. Покров-батюшка накрыл землю снежным покрывалом, да недолго пролежала снежная пелена: растаял снег, и зачернела осенняя грязь. Не сдаётся осень, пытается удержать свои права, да зима морозы куёт, реки в ледяные цепи заковывает. «С Михайлова дня зима стоит, земля мёрзнет, – гласит народное поверье. – А если в эту пору оттепель, то и всей зиме-матушке быть с мокрыми теплинами». Эта пережившая века примета никогда ещё не подводила.
    Приметам на Руси всегда доверяли. Считалось, что этот день ноября давал понять, какой будет зимняя пора: морозный день был сигналом скорых заморозков, иней свидетельствовал о больших снегах, а туман – о приближающейся оттепели. Боялись услышать звук колокола: услышишь – жди беды.
    Анисья желала, чтобы Лизанька разродилась именно в этот день. По приметам младенцы, появившиеся на свет в Михайлов день, наделены крепким здоровьем и всегда готовы защищать слабых. 
    
    …Михайловские праздники знаменовали окончание всех летних и осенних сельских работ. К этому времени крестьяне получали выручку за проданные товары, а работникам выплачивались заработанные ими деньги.
    В чуланах, погребах и подвалах у домовитых хозяек стояли бочки с квашеной капустой, солёными огурцами и дарами леса – грибами. Хозяйки варили брагу и домашнее пиво.  Почти у всех ждали своего часа бутыли с кумышкой. Особенно удачным это зелье получалось у кувакских и ключинских бабёшек. Чем уж они брали, неизвестно, но крепка самогонка была настолько, что могучего мужика с ног валила. Рецепт свой никому не выдавали, говорили, мол, на ключевой воде замешана, вот и силой мощной обладает.
    Жители небольших деревушек Куваки и Ключи, что находились в непосредственной близости от села, очень оберегали чистые, прозрачные, говорливые родники и ключи, которые били у подножия склона и, растекаясь по низинке, бежали к Бемышке, теряя там свою чистоту и силу. 
      
    В церкви священники служили молебны, порой некоторые миряне приглашали духовников к себе домой. Благодарил кто чем мог: пирогами или краюхой хлеба, могли даже деньгами.
    В селе испокон века этот день отмечается с особым размахом. Зимние морозы надо честь честью встретить. И в избе, и во дворе всё должно быть по-доброму, по-хозяйски. Дворового обязательно надо ублажить, а то со двора уйдёт. Его, как  домового, почитали и побаивались, поэтому старались подмаслить, к ночи выносили в хлев чего-нибудь вкусненького: пойло, щедро посыпанное отрубями, или мешанку, на видное место клали краюху ржаного хлеба. Наутро проверяли: пустые вёдра – значит, сыт дворовой, и в хозяйстве всё будет по-доброму. А уж если всё нетронутым останется – жди беды.
      
    Бемышевцы от всех этих, не ими писаных, правил не отступали. Ходили на молебны, приводили дом и двор в порядок, приглашали к себе гостей, готовили вкусные блюда. У кого-то столы накрывались попроще, кто-то собирал с размахом: жареное-пареное мясо, домашнюю колбасу, холодец, с разной начинкой пироги из свежей муки, мёд – можно было увидеть не в каждой избе. Начинались пиры и гуляния.  На печи дозревала пенистая брага, в узкогорлых бутылях – хмельное пиво,  кто-то угощался кумышкой. Компаниями ходили по улицам, устраивали весёлые катания.
    Жители села – люди лихие, озорные, бойкие. Празднования часто затягивались на целую неделю – до строгого Филипповского поста.

  ***
    С утра перед самым праздником Лизе занемоглось. Разом сильно  прихватило поясницу, чего раньше никогда не бывало. Куда-то ушли все силы. Живот резануло болью.
         – Ложись дочка, я сейчас, мигом, – Анисья метнулась в зал и притащила груду тряпок, отстиранных и откатанных вальком. – Сейчас, сейчас, потерпи, милая.
    Выскочив за ворота, она увидела Наталью, которая с коромыслом на плечах возвращалась с речки.
         – Сватья, беги до Назарихи, началось… – только и успела сказать, как Наталья, охнув, опустила коромысло с выстиранным и дочиста выполосканным бельём на землю.
     Вернувшись в избу, она быстро развела огонь и поставила большой чугун с водой. Из зала слышны были тихие стоны Лизаньки. Анисья сновала из кухни в комнату, быстро собирая всё необходимое.
        – Терпи, милая, терпи, моя хорошая, – она то и дело подходила к дочери и ласково гладила свою любимицу.
    
    Назариха примчалась быстро, будто знала, что её вот-вот позовут. Невысокая, немного полноватая женщина неопределённых лет, она была в большом селе нарасхват. Знали, если Назариха принимает роды – роженица быстро на поправу идёт, и ребёночек всегда здоровым родится.
    На вид суровая, неулыбчивая, вроде всегда чем-то недовольная, повитуха будто расцветала, когда, приняв и обмыв новорожденного, передавала его матери.
        – Ну вот, ещё одним едоком в семье больше стало, – приговаривала она обычно, пошлёпывая младенца по попке. – Дай-то, Господи, здоровья и тебе, и матери твоей.
      
    Была, правда, в селе ещё одна повивалка – Вдовина Катерина. Жила далековато, на самом краю Бемышева.  Но репутация у неё была неважная. Приняв новорожденного, она обязательно, как ритуал, обмывала его пяточки. А потом зелье её надолго затягивало. Неделю могла чужое счастье отмечать. Одним словом, ненадёжной была бабка-пупорезница.
         – Чего переполошились-то раньше времени, – недовольно буркнула Назариха, проверив Лизу. – К обеду опростается, так ладно.
    Но не ушла. На кухне, куда её пригласила хозяйка, присела за стол, не торопясь выпила пару стаканов чаю с пирогами да с крыжовенным вареньем. Поинтересовалась,  как это варенье получилось таким прозрачным, янтарным и, на удивление, ароматным.
   
    Поговорила о том о сём с Анисьей, которая то и дело бегала к дочери, пожаловалась на свою старшую, что второй год носа не кажет в родном доме. Будто ей и дела до матери нет. Уехала шалабола такая с подругой счастья на стороне искать, а нашла или нет, кто знает. 
        – Ой, мамочки, кажется, началось, сил нет терпеть, – Лиза уже не могла сдержаться.
        – Кричи, кричи, милая, так легче будет. – Назариха уже мыла руки, готовясь приступить к своим обязанностям.
 
 ***
   Когда ближе к вечеру вернулся Корнил, в зале на родительской кровати, на пуховой перине среди мягких подушек лежала его любимая Лизанька, а рядом посапывал ребёнок.
       – Сын у нас, Мишка, – не дожидая вопроса, выдохнула Лиза.
       – Сын!
    Радости не было предела. Молодому папаше хотелось рассказать всему свету, что у него появился продолжатель рода. Сын! Чего ещё желать.
    Весь вечер он не отходил от Лизаньки, предлагая ей то одно, то другое. Заглядывал в зыбку, где лежал маленький Мишутка, открывая одеяльце, рассматривал своего наследника, и улыбка не сходила с его лица.
   
    Поздним вечером вернулся Степан. По каким-то делам он ездил в Сюгинский посёлок, где жила его дальняя родственница. Не успел загнать и поставить на место лошадь, как зять, выскочив на крыльцо, радостно сообщил, что тот стал дедом.
    Новоявленный дед так и оставил сани неразобранными и чуть не бегом направился в дом. Наскоро скинув шубу, прошёл в зал.    
         – Лизанька, доченька, как ты нас с матерью обрадовала. Наконец-то и мы с внуками понянькаемся. Дождались наконец!
    Он поцеловал роженицу и хотел развернуть пелёнки, чтобы повнимательнее рассмотреть внука, как на него коршуном налетела Анисья.
         – Ишь ты, чего захотел. С мороза завалился и к ребёнку. Успеешь ещё насмотреться и налюбоваться.
       
    Степан ходил по избе, приплясывая от переизбытка чувств, и радости его не было предела. Вспомнив, что в санях оставил что-то важное, кинулся во двор, но навстречу ему поднимался зять, держа в руках большой узел.
        – Вот взял из саней. Думаю, кабы не замёрзло что, – сообщил он тестю. – Лошадь-то я распряг, накормил и на место поставил.
        – Всё так, всё правильно. А я тут в спешке-то забыл свой подарок.
  Он принял из рук Корнила узел и поспешил в избу.
        – Эй, налетай, подешевело. Было рубль – стало два, – Степан с прибаутками развязывал поклажу. – Ну, Лизанька, вот тебе родительский подарок. Носи и радуйся. Думаю, тебе будет в пору.
   
    Он развернул шубейку и прикинул на Корнила. Тот даже оторопел: «это ж сколько стоит красота такая?»
    Молодая мама, ещё не отошедшая от внезапно свалившегося счастья, улыбалась
         – Спасибо, папенька. Только куда я сейчас носить-то буду. Я теперь привязана. Вон и хвостик в зыбке лежит.
         – Ничего, доченька. Бемышево – село большое. Вот встанешь, пойдёшь к подружкам да в лавку хоть. Вот и обновишь. Нравится, нет, скажи. От души выбирал.
        – Как не нравится. Такой она ещё не нашивала. Помнишь, как-то привёз ей тулупчик, так ведь она его вдрызг износила. Две или три зимы с плеч не спускала. – Анисья говорила, а сама глаз с узла не отводила. – Чего там у тебя, отец. Никак ещё кому подарки привёз?
         – Сейчас, торопыга. Всем привёз. Вот тебе, матушка, шалка тёплая. Такой у тебя, вроде, не бывало. – Степан раскинул большой красивый платок. На тёмно-синем поле заполыхали яркие красные цветы в обрамлении сочных зелёных листочков. – Ну как, бабушка? Нравится? Как раз к зиме. Тепло. А красиво-то как. Не сдержался, взял. Да носи, не скупись, а то опять в свой сундук приберёшь.
      
     Анисья, не привыкшая к частым подаркам, была рада. Накинула шалку на плечи и быстренько к зеркалу. Красота. Какой платок-то букетистый! Завтра же и обновить надо. Потом вспомнила, что ещё неодёванной лежит нарядная шаль, что Наталья подарила на сватовство. Вот старая модница!
         – Ну, спасибо, дедушка! – улыбнувшись, она поднялась на цыпочки и чмокнула мужа в щёку.
         – Да будет тебе! – засмущался тот, прикрыв место поцелуя рукой. – Лучше посмотрите, что я вашему наследнику привёз.
    На столе, как по мановению волшебной палочки, появились малюсенькие пинетки, какие-то цветастые пелёнки-распашонки и тёплая шапочка.
         – А это-то на што? – Анисья с удивлением крутила в руках маленький фланелевый чепчик. – В избе теплынь всегда. Ну да ладно, износит.
    
    Неожиданно для Корнила, тесть привёз подарок и ему.
         – И ты, зятёк, примерь обновку. Подарки выбирали вместе с Варварой, случайно там оказалась. А она плохого не посоветует. Теперь ты – отец, глава семейства. Одеваться надо по уставу.
    В свёртке оказалась тёмно-синяя рубаха и картуз с лаковым козырьком.
         – Спасибо тебе, дядька Степан, – приняв подарок, Корнил тут же примерил фуражку.
         – Ишь, какой форсун стал, будешь теперь козырем ходить, – в шутку заметил тесть, который был очень рад, что все его подарки пришлись домашним по вкусу и по душе.
       А подаркам, действительно, все были рады. Лиза уже подумывала, куда пойдёт в новой шубке, вспомнила, что у неё где-то залежались меховые сапожки, что отец привёз ещё в прошлом году, да и шалёнка новая в сундуке своего часа дожидается. Анисья ещё раз примерила подарок мужа, повертелась у зеркала и осталась довольна: угодил муженёк!
      Один Мишка спокойно лежал среди мягких подушек и сытый и довольный спал крепким сном.
         
           – А кормить меня ужином кто-то будет? – зычно спросил хозяин, оглядывая домочадцев. – То, чем меня в городе потчевали, давно уже утряслось.
    Анисья забегала, накрывая на кухне стол, а молодые остались в горнице. Шушукаясь и посмеиваясь, ещё раз разглядывали подарки отца. Корнил не мог оторвать глаз от своей Лизаньки. После родов она вроде ещё краше стала.
       – Эй, Корнил, иди вечерять, нето похлёбка простынет. А Лизанька пусть лежит до утра. Ей вставать не велено, – подала свой командный голос Анисья.
     Она принесла еду в постель: вкусную рассыпчатую кашу, да баранки с маком. Знала, что дочка – большая их любительница.
       – Ты пей больше, вот чай с молоком. Потом я тебе ещё кипячёного молока принесу. Чтобы было чем Мишку кормить. – Мать присела рядом. Во взгляде её была светлая материнская любовь и гордость, что она наконец-то стала бабушкой.
      На аппетит Лизанька не жаловалась. Это её раньше немного подташнивало. Сейчас она с удовольствием съела и кашу, и пару баранок, а чаю даже добавки попросила.
    
     Хорошие подарки привёз отец. Лизанька вспомнила, как она в том старом тулупчике каталась с Корнилом с горки. Давно ли это было. А теперь у неё такая богатая шубейка. Да ещё ворот красивым мехом оторочен. 
     На кухне шёл мужской разговор. Степан планировал заняться пимокатством. Когда-то он катал валенки, у него неплохо получалось. Потом это ремесло отошло на второй план. Корнил с интересом слушал тестя, вникал в каждое его слово. А что, дело нужное. В Бемышеве мастера-пимокаты имеются, но порой не успевают справляться с заказами: село большое. И улицами новыми прирастает. 
    Если бы они знали, что всем их планам не суждено сбыться.
 
***
   …Мишка родился здоровеньким. Был спокойным, редко тревожил домашних. Молока у Лизаньки хватало, времени на уход за малышом – тоже. Рос он в любви и заботе близких.

 Продолжение: http://www.proza.ru/2020/03/15/506