Словесный минимализм или Формостаза мифотропы

Вы не поверите, в российском государственном вузе, где обучают студентов литературному творчеству, не проходит семестра, чтобы коллектив той или иной группы прозаиков, поэтов, драматургов и литературных критиков не прощался скорбно с выбывшим сокурсником или сокурсницей, которые разуверились в своих творческих возможностях сеять разумное, доброе, вечное среди русскоязычной читающей публики.

Ключевая проблема, с которой сталкиваются неучи – это обилие ничего не значащих слов в общении между людьми.
Все эти: ну, мол, кабы, блин, бля - настолько замусоривают разговорную речь, что когда интеллигентный человек начинает грамотно и доходчиво говорить, слушатель приходит в недоумение и надолго замолкает, не решаясь обнаружить свое косноязычие и опухший от словесного мусора язык.
Порой, требуются неимоверные усилия, чтобы вывести русскоговорящего человека из ступора интеллектуальной беседы.

Но не все так мрачно, как может показаться на первый взгляд.
Нашелся идеолог и основатель движения за право использования в письменной литературе метода ритмического минимализма или образного малословия.
В основе предъявленных автором образцов лежат оригинальные разработки, связанные с сознательным ограничением лексики и поисками несочетаемости слов в неприхотливом тексте русской словесности. Создание литературных форм для отражения современных образов и проблем бытия, формально по тексту, связано с концентрацией смысловых нагрузок на малое повторяемое, точно определенное количество одних и тех же слов, употребляемых с разными семантическими оттенками.

На следующем этапе литературного творчества вдохновителем незамысловатого авторства пропагандируется отсечение всего лишнего по принципу концентрических кругов в рамках конформного отображения иносказательного текста в сиюстороннюю фактуру конечного литературного продукта.
Сначала из многостраничного текста повести или поэмы отсекается все, относящееся к топографическим данным Родины или Отчизны.
Затем удаляются все рассуждения и измышления, образно касающиеся  Родины и Отчизны.
Лиха беда начало!

Следующим движением авторского пера отсекается все, что касается города, улицы и номера дома, где живут или тайно встречаются непутевые герои.
Не надо большого ума, чтобы догадаться о необходимости исключения из внешнего круга изначального сочинения самих героев со всеми их недостатками и достоинствами.
Стоп!

Здесь можно передохнуть и сосредоточиться на остатках повести или поэмы.
Дело в том, что принцип концентрических колец достижения творческого экстаза не касается лирико-эпических или трагикомических отступлений, которые, собственно, и воплощают собой суть душевного борения, на которое только и способен автор.

Вы спросите, как быть, если автор и на это не способен: у него отсутствуют не только бдение борений, но и орган, способный породить отступления от ритма обыденной жизни.

Вот тут и выручает финальная стадия конформных окружностей метаметафоризма, подспудно стремящегося к языковому эквилибризму.
По итогам достижения формостазы и ощупывании мифотропы в распоряжении автора оказывается многозначительная точка.

Для робких и мнительных писателей и поэтов рекомендуется мысленное преобразование из точки в многоточие…
Оригинально, убойно, неподражаемо.

Интрига в том, что в издательство и для публичного оглашения представляется текст в традиционном стиле словесного максимализма, а для внутреннего хранения и созерцания в трепетной душе творца или творчихи остается многоточие.

Точнее, много многоточий, - считай, после каждого литературного опуса, на которое глаза бы не глядели, в творческом отсеке души хранится целая цепочка, если не вереница многоточий.

В итоге, в душе малоталантливого, а то и бесталанного человека место для творческих сомнений и стенаний оказывается сплошь занятым. К концу пенсионного возраста сочинителя там не только мышь не проскочит, например, компьютерный клик, но и самокритичная мысль.