Пф-ф, наука! - 3 глава -

– 3 –
Бойцы, поднятые по тревоге, собрались в конференц-зале управления полиции. Здесь не так часто случалась подобная суматоха, о чем собственно, свидетельствовали пухлые очертания бравых защитников правопорядка.
Еще в те времена, когда стандартная форма полицейского перестала смыкаться на талиях рядовых служащих, в те времена, когда ремень стали натягивать не на пояс, а на пузо, данную проблему решили кардинально! Первое предложение о введение жестких нормативов и постоянных суровых тренировок в рабочее время, быстро отмели, потому как еще до введения указа лишились трети личного состава. Продолжение введения санкционных мер грозило тем, что девять из десяти служащих были бы неминуемо отстранены от занимаемых должностей. А оставшиеся десять процентов оказались бы в ситуации, когда вместо патрулирования города были вынуждены все рабочее и даже личное время посвятить тренировкам, диетам и походам к психологу.
Проблема усугублялась еще и тем, что полиция лишилась бы всего без исключения управленческого персонала. Таким образом, второе предложение было принято единогласно.
Предложение заключалось в пошиве новой униформы. Мужикам больше всего пришлось по душе то, что теперь уставные брюки оснащались резинкой. На красивых мундирах модельеры предусмотрели практически все. Не пострадали и традиции. Строгие брюки на резинке оснащались муляжом ремня, на этот ремень нельзя было повесить кобуру, но можно было эффектно заткнуть большой палец, оставив ладони свободно свисать вдоль бедер. А клапаны на спине и в подмышках удачно защищали офицеров от перегрева и пота даже в самые жаркие деньки.
А гениальное решение кроить брюки в районе ягодиц не из ткацких нитей, а из полиметаллического волокна позволило родиться новому жанру анекдотов. Одним словом, полиция на Леи процветала. Преступность мельчала, а благосостояние народа неустанно росло.
В такой обстановке тотального процветания сложно совершать преступления. Особенно на Лее, где как мы помним, преступников не осталось. А как можно быть преступником мелкого пошиба в государстве, где нет тюрем и штрафов, где единственный приговор – это пожизненная депортация с планеты… Как раз в тот ад, который образовался на орбите. А СМИ бережно охраняли, так планомерно создаваемый, образ орбиты, как совершенно безнадежного, чуждого и невыносимого места. Уже десятки лет об остальной галактике просто не упоминалось, словно ее и не существовало.
Организованная преступность так же иссякла – просто не оказалось притока новой крови. Самые удачливые пристроились к сонму политиков, менее удачливые стали продюсерами и спонсорами.
Капитан полиции взобрался на кафедру и учтиво прокашлялся. Сирена все еще завывала, а стадо тюленей все еще никак не могло усесться по местам.
Прошло уже добрых десять минут, а вой сирены и кряхтение полицейских так и не прекращались. Капитан, такой же красный и потный, как и всегда, сейчас начал трястись, и трясся все сильнее. Нет, это не из-за беготни, не из-за титанических физических упражнение, но из-за ярости. Ярость кипела в его венах, «что за стадо остолопов!», мысленно кричал он.
Тогда он достал свой наградной пистолет Калашникова и тремя точными выстрелами поразил громкоговорители в аудитории. И рев сирены не прекратился, но собравшиеся в зале замерли и притихли.
– Кто-нибудь выключит сирену? – как можно громче в бессильной ярости выкрикнул он.
Из трех громкоговорителей ему удалось поразить только стену.
– А как она выключается? – выкрик из толпы. Да, это кричал электрик, именно в его ведомстве находился радиоузел.
– Может быть, надо обратно поднять рычажок? – еще один неуверенный голос.
– Какой еще рычажок?
– Ну, тот, который включает сирену? На стене висит. Кто включал сирену? Просто сходите туда, где ее включили и поднимите рычажок!
– Бестолочь, ты говоришь о кнопке пожарной тревоги! Выдави стекло и дерни за рычаг, в случае возгорания или задымления! Ты про эти рычаги говоришь?
– Может быть… Они для пожара, да?
– У нас нет пожара – это тревога экстренного вызова. Ее включают диспетчеры.
– Так идите в диспетчерскую и поверните этот рычаг уже.
– Я могу выключить электричество, тогда сирена прекратиться. – Вклинился в разговор электрик.
– Так сделай это! – Воскликнул капитан и для убедительности выстрелил в потолок. На этот раз он попал. Целился в потолок – и попал в потолок. Как ни как, он же профессионал, а не бульварная шавка. Для него пистолет – это не только брелок, но и полезный инструмент.
Минуты через три свет погас. А заодно и прервался поток воздуха, гонимый кондиционерами. Тут же в комнате начал сгущаться духан пота.
– Что будем делать, капитан? – Раздалось из темноты.
– Сирена не выключилась. – Подсказали из сумрака.
– Тащи мегафон! – Распорядился капитан.
– СЕГОДНЯ, БЫЛО СОВЕРШЕНО ВОПИЮЩИЕЕ ПРАВОНАРУШЕНИЕ. ТЕРРАРИСТИЧЕСКИЙ АКТ! – Усиленный мегафоном голос капитана врезался в уши дезориентированных полисменов.
Уютная темнота окутывала аудиторию, а взвизгивание сирены било по ушам. В этом черном гвалте усиленные громкоговорителем слова терзали не только слух, они проникали в самую душу, заставляя напрягать низ живота и сильнее стискивать зубы, чтобы не разрыдаться от боли.
– Что? – Кто-то из присутствующих, оглушенный сиреной и мегафонным лаем умудрился не разобрать сказанного. Послышалась возня и, по всей видимости, товарищи контуженного перевели ему слова капитана на язык затрещин. Побитый бедняга изредка поскуливал, но больше вопросов не задавал.
– ИНОПЛАНЕТЯНИН, – капитан еще громче закричал в прибор усиливающий голос, – ЗАВЛАДЕВ АВТОМОБИЛЕМ НАШЕГО ТАКСОМОТОРА, УСТРОИЛ БЕСПОРЯДКИ В ДОРОЖНОМ ДВИЖЕНИИ. ЧЕМ СПРАВОЦИРОВАЛ ДЕСЯТКИ ДОРОЖНЫХ ПРОИСШЕСТВИЙ. В АВАРИХ ПОГИБЛО ДВА ЧЕЛОВЕКА. КРОМЕ ТОГО, ОЧЕВИДЦЫ УТВЕРЖДАЮТ О ВЕДЕНИИ ОГНЯ. ИНФОРМАЦИИ О ПОГИБШИХ И РАНЕННЫХ В РЕЗУЛЬТАТЕ ПЕРЕСТРЕЛКИ НЕ ПОСТУПАЛО. СЕЙЧАС ГРУППА СОЗНАТЕЛЬНЫХ ГРАЖДАН ПЫТАЮТСЯ ОСТАНОВИТЬ ПРЕСТУПНИКА, ПОКА ВЫ ОТСИЖИВАЕТЕСЬ В КАБИНЕТАХ!
Внезапно сирена замолкла, и включился свет.
Капитану открылось уникальное зрелище – его подчиненные, корчась в судорогах боли, таращили глаза в его сторону. Красные и потные они зажимали уши руками, кто-то вгрызался зубами в ткань рукавов, некоторые уже валялись на полу в позе эмбриона.
Один из мужиков достал оружие и все никак не мог решить, в кого выстрелить: то ли себе в висок, то ли в капитана, дабы прекратить пытку.
– Слишком громко, да? – Добродушно спросил капитан. – Ладно, теперь, когда сирену выключили, обойдемся без громкоговорителя. Итак, некий Анатолий Окский, капитан гражданского судна Ладога, находился у нас с деловым визитом. Остановился он в президентском отеле. По неизвестной причине он расстрелял спорт-бар, взял в заложники девушку и с тех пор носится по городу в автомобиле. Так, девушка… Дарья Хилл, выпускница медицинской академии. В данный момент числится безработной.
– Это же моя жена!
Все медленно обернулись на голос. Ближе к окну стоял подтянутый образец полицейской доблести. Александр Хилл, честь и гордость отдела, победитель всех без исключения профессиональных смотров города. Во всей Лее найдется от силы две сотни таких же отважных и положительных полисменов. Его окружала горстка таких же подтянутых ребят – его последователей, тех, кто ежедневно убивался на тренажерах, в тире и на полосе препятствий.
Плюшевые сослуживцы искренне восхищались заслугами товарища. В нормальном обществе такое расслоение неминуемо бы вызвало зависть и ненависть, но не на Лее, где провозглашенный капитализм переродился в социализм. Достоинства товарища вызывали у сослуживцев исключительно искреннее восхищение.
Так, я тут про социализм упомянул, но не кидайте в меня камни! На Лее царствует капитализм… и ничто иное! Только рыночные отношения! Эм… Но основные производственные мощности сконцентрированы в руках правительства… А социальные гарантии действительно выполняются… А для нищих и неимущих существуют общежития… Да и общественный транспорт бесплатный… Вернее стоимость проезда заложена в налоги… И на каждом углу есть столовые, в которых может совершенно бесплатно перекусить любой желающий… Пластмассовой пищей, но бесплатно… А старую одежду граждане Леи обязаны передавать в коллекторы, где определяется степень ее изношенности. И если ее возможно отмыть и починить, то одежда отправляется в качестве гуманитарной помощи тем же самым малоимущим… И только десять процентов населения единовременно хоть как-то вовлечены в трудовые отношения, а оставшиеся занимаются либо творчеством, либо туризмом, либо активным отдыхом… Да и работают они не из-за нужды, а по призванию сердца, можно сказать, от нечего делать… Но все это исключительно в рамках капиталистического общества! Хочешь получить что-то лучше общепитовской отбивной под розовым соусом – иди на работу и впахивай! Хочешь приобрести личную яхту для кругосветного круиза не в грошовую аренду, а купить в полное и самоличное владение – иди на работу, и впахивай целый месяц! Не хватает трех комнат, положенных на одного человека? Хочешь виллу на вершине скалы? О! Тут тебе придется уже по-настоящему потрудиться? Так ты горбатиться будешь целые полгода! Шесть месяцев!
(от автора)
Кулаки Александра сжались, массивные костяшки побелели и на них стали видны наспех залеченные мелкие шрамы. Еле слышно он гулко прорычал:
– Мымра… Шлюха, вот вернешься домой, узнаешь, как с интуристами зажигать…
– Так чего же мы ждем? Надо спасать землячку! – раздался нетерпеливый выкрик.
– Кончай рассиживаться! В погоню! – людская масса лениво зашевелилась. С кряхтением, в поте лица, люди плавно и размеренно ломанулись к выходу.
Облава началась так стремительно, что в дверях затор так и не смог образоваться. Пока первые ряды отходили от контузии, последние уже успели отдышаться и подняться на ноги.
Через какие-то сорок минут защитники правопорядка уже сидели в автомобилях и прогревали двигатели.
– Саша, вот твой кофе. – Кто-то протянул напиток отчаявшемуся муженьку.
Он принимал соболезнования и уверения в скорой поимке преступника. Улей зашевелился. Завыли первые сирены. Шлагбаум парковки служебного транспорта под полицейским участком поднялся.
Двадцать пять раскрашенных в бело-синее машин аккуратно выкатились на проезжую часть. Каждый из автомобилей останавливался перед выездом на дорогу, включал поворотник, и убедившись в безопасности маневра устремлялся с бешенной, в сорок километров, скоростью в погоню по городу.
– Куда сейчас направляется преступник? – голос по радио на общей волне.
– Он просто мечется по улицам! Таранит машины, не останавливается даже на перекрестках и светофорах! Он безумен! – ответ на той же волне.
– Надо заблокировать дороги! Загоним его в ловушку. – Светлая идея на полицейской волне.
– Надо передать диспетчеру, чтобы преступнику обеспечили зеленый коридор. Иначе кто-то может пострадать. Он уже протаранил несколько машин, проехав не на свой свет.
– Там простые люди пытаются остановить его. Они стреляют в него!
– Как хорошо, что остались еще сознательные граждане.
– Постойте, а откуда у людей оружие? Разве у нас разрешено владеть огнестрелом?
– Эти люди настолько сознательны, что готовы даже пойти на преступление ради всеобщего блага.
– А… Тогда ясно. Надо переписать всех сподвижников, чтобы не забыть наградить за помощь полиции.
– Обязательно. Мы потом сможем восстановить логи интерфейсов.
Александр остановился на перекрестке. Красный свет горел как-то уж слишком долго. Кто-то нетерпеливо просигналил.
– Не волнуйся, мы вытащим Дашу из этой заворухи. – Поддержал напарника Скиф.
– Вытащим, я сам этого гада задушу! – поддакнул ему взволнованный Александр.
– Да ты что! – Испугался Скиф. – Не при исполнении же! Я понимаю, что ты это говоришь фигурально, но не стоит даже в шутку говорить такое, когда нас мониторят через интерфейс.
– Да, это шутка. – Поиграв желваками, признался Александр.
– Смотри!
По перпендикулярной дороге мчалось разбитое такси. Свинтус был весь в пулевых отверстиях, капот всмятку, а левое заднее крыло оплавлено. В него стреляли из бластера или импульсной винтовки. Сознательность граждан радовала полисменов.
Автомобиль обгонял, подрезал, оттеснял другие машины. Он и не думал тормозить перед светофором.
– Странно, почему нет искр. Когда в кино машины так трутся, – Скиф показал ладонями, как трутся машины в кино, – то всегда разлетаются искры.
Александр вдавил педаль акселератора и выскочил на перекресток перед обезумевшим Свинтусом. Несмотря на то, что модель автомобиля Свинтус всегда славилась своей массивностью и неповоротливостью, такси буквально увернулось от удара.
– Ты что делаешь! Мы же на красный свет пролетели! – Испуганно затарахтел Скиф, – и кажется, задели ту голубенькую машину! Надо остановиться, чтобы оформить страховой случай.
– Или продолжить преследование опасного преступника. – Александр оторвал руки от руля и изобразил ладошками чашки весов, которые секунду колебались в нерешительности, как бы взвешивая предложения. В левой руке оказалось предложение боле тяжелое.
– Какого черта? Не бросай так руль! – Скиф ухватился за руль, в надежде удержать машину на верном курсе.
– Я в погоню за женой. А ты можешь выйти.
Скиф скрестив руки на груди нахмурился:
– А машину ты остановишь? Давай к обочине! Вон у той остановки меня высади.
На что Александр только прибавил «газа». Левой рукой он выкручивал руль, а правой подцепил застежку ремня безопасности. Секунда ему потребовалась на то, чтобы дотянуться до ручки пассажирской двери.
Дверь распахнулась, а Скиф был выпихнут из сиденья, и если бы дверь под действием встречного воздушного потока не захлопнулась обратно, сильно ударив его по лбу, то вылетел бы из машины.
– Я останусь, и буду стрелять по колесам? – испуганно предложил пассажир, внезапно очень полюбивший быть внутри, а не снаружи автомобиля.
– Стреляй. – Равнодушно ответил Александр.
Скиф достал с ремня свой калаш. Пистолет Калашникова висел у него на поясе. Для Скифа это было предметом отдельной гордости! Еще бы, с его подкаченной фигурой он мог позволить себе носить настоящий ремень.
Прицелившись в колесо удалявшегося такси, он нажал на спуск.
– Эм… А здесь стекла бронированные изнутри, – озадаченно промычал Скиф, трогая ногтем пулю, застрявшую в лобовом стекле. От пули в разные стороны разбегались мелки трещинки.
– Хорошо, что не рикошет. Я тоже не знал, что тут бронестекло. – Веско заметил Александр.
Скиф облегченно выдохнул – напарник на него не злился. А что еще нужно настоящему полисмену? Надежный напарник – самое главное, а остального можно добиться самостоятельно или вмести с другом.
– Попробуй высунуться из окна.
Скиф скинул куртку и высунулся по торс из бокового окна. Одной рукой он держался за ручку внутри салона, а в другой стискивал пистолет. Резкий ветер терзал его кожу. Ощущение ему скорее понравилось, но беспокойство что кожа, за которой было столько ухода, может пострадать от резких порывов, не покидало сознание. Но пересиливая инстинкт самосохранения, а в данном случае, скорее, инстинкт сохранения своей любимой потрясающей внешности, он посильнее напряг бицепсы. Те послушно вздулись, придавая ему еще более героический вид. Скиф представлял, как его волосы красиво развиваются в потоках ветра, а вздутые венки на руках еще сильнее подчеркивают мужественность его мускулистых рук.
Наконец он вскинул руку, прицелился и выстрелил.
– Зачем ты стреляешь нам в капот? – Выкрикнул обеспокоенно Александр.
– Машину трясет, веди ровнее!
Второй выстрел. Третий…
– Нет, так ничего не получается. Зато ты видел, как развивались мои волосы на ветру?
– Дай я попробую! – Воскликнул водитель, отстегивая ремень безопасности.
Машина вильнула, и воткнулась в витрину магазина. Звон и крошево разбитого стекла, перемешались в едином всплеске.
Напарники, кажется, оставались еще живы. Скиф, выкарабкавшись из машины, старательно вытрясал осколки стекла из своей шикарной шевелюры. Он старался не думать, какие порезы могло нанести его коже разбитое стекло, но на руках уже заметил следы крови.
– Саш, что случилось? Почему мы врезались в магазин?
– Не знаю… Машина почему-то сама резко повернула. Наверное, не стоило отпускать руль?
– Да, такое иногда случается… Вот же невезение, что это произошло именно с нами в такой погоне. Давай реквизируем машину с парковки.
– Да, так и сделаем, только я у этой двигатель заглушу. И двери запру. Скиф, из багажника ничего забирать не будешь?
– Эй, мужик! – Скиф обратился к продавцу за кассой.– Извините… Эм… Уважаемый гражданин, в целях продолжения преследования опасного преступника, мы вынуждены одолжить у Вас личное транспортное средство. Предоставьте нам, пожалуйста, доступ до автомобиля и ключей зажигания.
– Дурень, одолжить – это значит дать в дол. Надо говорить реквизировать, – в горечах Александр съездил товарищу ладонью по затылку.
Ошарашенный продавец протянул ключи от машины:
– А как же эта?
– Ты что, тупой? Мы же на ней разбились! – Веско отметил Скиф.
Александр уже выскочил на улицу, пытаясь с помощью системы сигнализации выяснить, какая же из припаркованных машин является собственностью продавца.
– Но она же на ходу… – Пробурчал себе под нос продавец. – Колеса целы, стекла тоже почти целы. Капот только помят. И краска поцарапана.
– Те что, денег на нормальную машину не хватило? Как мы на флаере такси останавливать будем?
Переругиваясь и ворча полицейские уселись в двухместное транспортное средства. Флаер был просто замечательный, спортивный, легкий. Такие модели могли планировать около полукилометра по прямой дистанции, естественно не в городе. В городе любые полеты были запрещены. Хотя чисто технически флаер не «ехал» по поверхности дороги, а скользил на магнитных полях, что при определенных условиях можно было трактовать как «полет». Более того современные флаеры были способны генерировать поля не только магнитной природы, что позволяло пользоваться ими и вне оборудованных для движения на флаерах дорогах. Например, на пересеченной местности.
…
– Что это было?
– Когда? – Даша внимательно уставилась на Анатолия.
– В нас опять стреляют?
– Не ссы! – проинформировал импозантный водитель, – Они нэ пэреставали стрелять! Просто это импульсная винтовка – бесполэзный игрушка, краску поджарил. А тот, что на мотоцикле, из автомата стрелял.
Даша попыталась вжать голову поглубже в плечи. Машина постоянно виляла, ее то и дело несло, но водитель каким-то чудом справлялся с поставленной задачей. Не смотря даже на то, что в салоне с каждой минутой становилось все больше пулевых отверстий.
– Дарагой, харэ кататься! Куда приехать надо? – Наконец проревел таксист.
– Давай в посольство или в полицейский участок. Там нас хоть арестуют, а не расстреляют. Откуда столько народа с пушками? Я думал, здесь преступников на Леи вообще нет.
– Нет, – возмутилась Дарья.
– А кто в нас тогда сейчас палит? Мы уже пол часа под нескончаемым градом пуль. И ни одного полицейского! Что делать? Нам даже остановиться не дают, они просто расстреливают нас! Если мы сдадимся, то даже руки поднять не успеем!
– Так в посольство или участок? Мнэ все равно! Куда ехать? – Водитель свирепо кричал, размахивая обеими руками в воздухе.– Ты мне всю машину раздырявил! Я тебе еще сколько катать буду?
В заднее стекло прилетела еще одна автоматная очередь. Но стекло так и не посыпалось. Часть пуль прошла насквозь, осыпавшись градом внутри салона, другие застряли. И что возмутило Анатолия больше всего, стекло оставалось прозрачным. Да, в нем было две дюжины отверстий и застрявших пуль, но в остальных местах оставалось идеальным.
Он уже несколько раз получал жалящий раскаленный удар от прорвавшейся пули, но ни разу это не привело к ранению. Обшивка автомобиля достаточно гасила скорость снаряда, чтобы он не причинил вреда человеку. Но сколько это могло продолжаться?
И тут до него дошло, да так внезапно, что он подпрыгнул и заорал:
– Конечно же! В автомобиле установлен модуль кинетического поля! Поэтому пули не могут достать до нас! Скорость просто гасится до приемлемого значения.
– Эм, да, – опешил водитель,– как и всегда. Защита от травм при аварии.
– А зачем они тогда в нас стреляют, если все равно не могут повредить?
– Нам – нет. Машине – да! Ты ишак, видал во что они моего коня превратили?
Анатолий сконфуженно осмотрел салон уже более спокойно. И действительно все кроме него занимали более-менее нормальные позиции. Водитель за рулем, Дарья сидит пришиблено, но все же на пассажирском месте и даже особенно не пригибается. И только бравый капитан пытается свернуться в калачик под сиденьем. Так. Хватит прикидываться идиотом, можно сесть, расправить спину и серьезно обдумать положение.
– А, так ты поэтому весь скрючился, – улыбнулась наконец-то девушка, – а я думала, что тебе плохо.
– Дарья, давайте обойдемся без колкостей, – Анатолий выскреб из-за шиворота мелкую стеклянную крошку, – и попытаемся обдумать план дальнейших действий. Можете ли Вы оплатить услуги нашему спасителю прямо сейчас? Естественно, при первой возможности я отдам долг.
– Конечно, интерфейс продолжает работать. Кстати, судя по новостям, я заложник. А тебе грозит штраф за «принуждение к агрессивной езде», если не считать взятие заложников. Но заложников ты не брал, поэтому это обвинение будет снято, как только им удастся нас арестовать.
– А что насчет ребят, которые в нас стреляют?
– Судя по новостям – это народное ополчение.– Развела руками девушка.– Такое у нас бывает. Если на глазах у граждан происходит преступление, то некоторые смельчаки могут попытаться его… предотвратить. Или задержать преступников.
– Хорошенькое дело.
Анатолий наконец-то осмотрелся – в погоне участвовало всего две машины и мотоцикл. Да и обстреливали их не так часто, причем разряд из импульсника им прилетел, по всей видимости, не от преследователей, а от доброжелателей из толпы.
Как говорится «спокойствие, только спокойствие» и «у страха глаза велики», минуту назад Анатолию грезилась погоня из танков, вертолетов и субмарин.
– Так это другое дело! – Просиял водитель, который получил перечисление на счет от Даши. Он поправил руль, чтобы вытащить автомобиль из очередного заноса, – это я со всей семьей смогу на море съездить… Раз триста… Со всей родней… Даже…
– Хорошо! – Внезапно решил шофер,– я за такой барыш могу через полицейский участок проехать. Знаю я там, планировочку! Всего две стены протаранить придется, зато хвост точно отвалится! А хочешь, на магистраль по встречке! Я могу! Я смогу – они не смогут!
Водитель так увлекся, что потерял свой акцент. Слова у него стали получаться настолько правильные, что Анатолий во всей красе представил предложенные ему пируэты. У него даже на секунду перехватило дыхание.
– Так, давай без фанатизма. Рули к посольству, я пока думать буду. Если получится.
Водила лихо откозырял и резко вильнул, уворачиваясь от вылетевшей справа полицейской машины.
– Проснулись, голубчики! Может, они нам хвост снимут? – Еще не закончив маневр, прорычал таксист.
А что делать в посольстве? Сдаваться? И на какое время затянется разбирательство? Есть ли здесь следственные камеры? Или сразу штраф предъявят и отправят на все четыре? Или депортация на орбиту и звание врага народа? Слишком непонятно, как поведут себя эти чинуши.
Надо прорываться на орбиту любым путем. Нужна ли Дарья в экипаже? Вроде бы уже не нужна. После такого хаоса Лея для Ладоги станет запретным местом. Хорошо хоть они не поддерживают связи с земным и общим правительством. А значит, можно будет стартовать без всяких отчетов и документов. И пусть Лея объявляет их в розыск. Тем более что все, что надо они уже сделали. Но до сих пор Леонид остается в заложниках у медиков. Как его вернуть на корабль?
А Дарью надо высаживать, ей еще на этой планете жить да жить!
– Я должен покинуть планету. – Наконец оповестил Анатолий о своих планах. – Сдаюсь в посольства, отказываюсь сотрудничать, платить штрафы, может быть, попытаюсь кого ни будь избить. Мне дают вышку и депортируют. Страшнее наказания ведь у вас нет?
– Приятель, – проснулся водитель, – это для своих нет. А для чужих есть! Вот тебе мамой клянусь, соглашайся на все. Тебя не депортируют и не убьют, если сделаешь, как сказал. Они тебя на ферму отправят или чего похуже.
– Что еще за ферма?
– Ферма? – Взвизгнула Дарья,– но это сказка! Это все вранье. Не может у нас такого быть!
– Поверь, не захочешь ты узнать этого. Давай я остановлюсь тихонько, и ты объяснишь все вон тем парням. Может еще обойдется? Не хочешь ты на ферму, от души тебе говорю.
Водитель даже повернулся к Анатолию и тот увидел его бородатое лицо, его темные глаза за тяжелыми морщинистыми веками, его широкий сильно обветренный лоб и ряды белоснежных ровных зубов.
Такси стало сбавлять скорость, но тут взвизгнула Дарья:
– Только не им! Это он! Он, Сашка, муж. Он убьет меня. Он поймет. Анатолий, прошу, я… Я с Вами! Нет, я, это я взяла Вас в заложники и угрожала расправой. Ха, да! Меня ведь точно прогонят с планеты, если это я все спланировала и угнала такси?
Девушка лепетала просительно, она умоляла. Всю левую сторону ее лица перекосило и било какой-то свирепой судорогой. Она даже полезла во внутренний карман и достала инъектор.
– Это яд! Нервнопаралитический! Ха, я… Не отдавайте меня ему!
«А она ведь боится мужа хлеще смерти,»– отметил Анатолий, отбирая странную иглу у девушки из рук. Он крепко сжал ее запястья, и обнял, так, что ее руки перекрестились за лопатками.
– Я уже решила, – еле слышно простонала она ему в грудь, – это правда яд. Это если не получится. Это если… чтобы точно не возвращаться. Я… Мне не нужны деньги, у меня есть деньги. Но я… Это его деньги. Он не убьет меня, нет… Он еще ни разу не убивал меня, так чтобы насовсем. Он знает, как надо. Я пыталась… Но я не могу убить его. И боялась… себя… А теперь не боюсь. Отпусти, я вколю это. Надо в вену. Я же знаю как. В вену, тогда не успеют ничего сделать…
Анатолий глядя в глаза шоферу покачал головой, понял ли он, или просто не получив ответа, прибавил скорость, но такси так и продолжило, подволакивая на ровном месте мчаться вперед.
– Мужик, – наконец что-то произнес водитель, тихо, даже не пытаясь быть услышанным, – не думай, она не врет. Знаешь сколько таких молодых дурочек. Да и парней тоже… Думаешь, раз тут так хорошо, раз все сыты и одеты – то и жизнь счастливая. Я повидал выродков. Думаешь, что раз у нее все есть, и самая она красотка, каких поискать? А может быть и правда дурочка, а может быть и просто избалованная сучка… Но знаешь, садится иногда ко мне в машину такая… дурочка. С парнем, мужем, любовником. А глаза у нее такие же. Думаешь, они меня видят? Нет, не видят. Я для них просто водитель, не человек. И бывает, знаешь, заломит он ей так руки. Да нет, не именно ей, а любой другой. Или она ему пальчиком так поиграет. Не знаю, что такого они там с ними делают, дома делают. Но сидит она бледная – шелохнуться, вздохнуть боится.  А он ей как куклой играет, называет ласково. А сам руки крутит или шею выворачивает… А ей только плакать и скулить остается.  А если слишком громко, то по морде…
Водитель сжал руль до белизны в костяшках.
– Отдашь ее ему?
– Не отдам, – нехотя признал Анатолий, – себе не возьму, но ему не отдам. А делать ей в космосе тоже нечего. Мне на борту медик не нужен. Шалавой на космостанции сделать ее хочешь? Или при Ладоге пятым колесом болтаться? Ее дом тут, на Лее, куда ей? Посуду в кафешке на Земле мыть? Так там своих достаточно. И что делать? Ну, тормози. Убивать его буду. Эк, он красавец, на флаере. Сам, разглядел уже. Есть у них оружие?
– Ты что сдурел? – искренне удивился шофер, – не дури и сиди ровно. Возьмешь ее в космос, а там видно будет. Меня Тамир зовут. Запомни это имя. Пригодится.
Анатолий приподнял бровь. Круто! Таксист с манией величия.
– Ладно, Тамир, и что мне делать?
– Отбери у нее эту гадость, – акцент таксиста полностью исчез, Анатолий отметил, что в его голосе появились даже некие Земные нотки. Или только показалось?
– А теперь слушай внимательно. Ты в розыске, обвинение дурацкое – это всего лишь штраф. Но если тебя возьмут, то пришьют еще и перестрелку. А если были пострадавшие, то тебе на Лею уже нельзя будет соваться никогда. Поэтому тебе надо залечь или свалить на время. Через пару недель штраф оплатить обязательно надо будет. Это можно сделать и из общей сети. Разберешься. Иначе опять же – враг народа. Девка эта… Ты ее берешь с собой, а я сделаю так, что ее здесь искать никто не станет. Это понятно? Сейчас я тебя высажу в укромном месте, и ты там будешь сидеть, ровно час не шевелясь. Потом делай все что хочешь. Только ментам на глаза не попадайся. Найди дальнобойщиков – они помогут уйти с планеты. Или скажут, кто поможет. Платить придется много. Так что готовься.
– Да кто ты такой?
– Тамир. И я таксист.
…
Леонид сидел на упругой шляпке гриба, скрестив ноги по-турецки. Сюрреалия сюрреалий.
«Так, ладно, спокойно… Спо-кой-но», – молодой человек сжал голову руками, сплетя пальцы на затылке в замок,– «Ничего страшного. Я еще тут, а значит – еще жив. Я вроде как мыслю, а следовательно существую. Но есть два насущных вопроса: существует ли моя тушка и почему, черт возьми, я тут застрял так надолго?»
Персонажи сказок на поляне сменялись и сменялись. То появлялись новые зверьки, то люди. Но люди надолго не задерживались. Только черепаха продолжала слепо брести в пространстве. Остальные «гости» растворялись в воздухе спустя минуты после появления.
Однажды рядом с Леонидом возник тощий готический парень в белом врачебном халате, сухо зачитал формальную бумагу и, не дожидаясь ответа, испарился. Из речи, видимо, медбрата, пилот узнал о том, что замысел его увенчался успехом, о том, что сейчас его тело находится на хирургическом столе, что его состояние стабильно тяжелое. А на проведение медицинских манипуляций потребуется еще некоторое время, хотя жизни Леонида уже ничего не угрожает.
«Если верить докторишке, то паникую я напрасно. Но что, если мне он только привиделся?.. Да нет, быть этого не может. Но что же тогда делать? Сидеть так уже сил никаких нет… Ладно, хоть волосы у меня сейчас нарисованные, и рву я их не по-настоящему…»
Леонид резко вскочил с гриба, сделал несколько судорожных шагов в сторону, резко свернул в другую… И снова схватился за голову. И снова со стоном рухнул на пятую точку.
«До чего же хочется выпить… Есть здесь гребанный бар? Или морду начистить кому ни будь? Ни за что, а от щедрот душевных…»
Душевные метания, нависшая тягостная неизвестность и томительное ожидание не шли пилоту на пользу.
Не отдавая отчета, парень начал дубасить один из грибов. Он бил его с отчаянным исступлением, словно от этого зависела его жизнь. Ему хотелось выть, плакать, рвать волосы на голове, биться головой об стену. Но здесь это все было бесполезным. Двадцать минут упражнений с грибом не оставили на нем ни единой отметины. И Леонид даже не вспотел. Тогда он попытался вырвать пухленький мухомор из земли, и даже этого ему не удалось. Этот мир позволял отломить от шляпки кусочек, этот мир позволял попробовать гриб на вкус, но этот мир не позволял кромсать свое имущество. Этот мир заживлял любые ранки раньше, чем их мог бы заметить человеческий глаз.
Час назад Леонид был на берегу пруда, где мир позволял подбирать гальку и пускать «блинчики» по воде. Но этот же мир не позволял этим камушкам лететь в любом другом направлении. Снаряды просто исчезали, если траектория могла кому-то навредить.
– Я сейчас взорвусь… я так больше не могу…– со слезами в голосе пожаловался Чекалов, ему стало еще отвратнее от того, что он услышал этот свой голос. Не мог себе позволить пилот разговаривать таким тоном. Гнев, скука, похоть – да, по сути, говоря, любая эмоция, но не страх, и уж точно не отчаяние. Только не отчаяние.
Он бы сейчас предпочел вскарабкиваться по горам или копать бессмысленные траншеи, лишь бы избавиться от этого ощущения. Пусть сложная и утомительная работа в его положении не могла ничего изменить. Пусть! Но хотя бы чем-то заняться. Но нет! В этом мире он не чувствовал усталости, ему не надо было напрягаться, чтобы поднимать тяжести. Даже когда он пытался вырвать гриб из земли и прилагал к этому все свои силы, всю свою волю, он ощущал эти усилия как-то опосредовано. Словно смотрел на стрелку манометра, отмечающую, что вот сейчас приложено сорок процентов силы, а вот теперь девяносто семь.
«Что за изверг придумал правила этого мира? Почему я могу ощущать тревогу, панику, смятение, но не могу ощутить усталость и физическое напряжение?»– в который раз закусил губу Леонид.
Он бы точно прокусил и губу, и щеку, и разгрыз бы запястье до крови, если бы это было возможно.
Боль. От укуса или удара чувствовалась. По началу она даже слегка отвлекала, но кажется мозг сумел отфильтровать фантомные ощущения. И теперь он ощущал повреждения тактильно, осознавал, какие именно ткани повреждены. И все! Так, должно быть, реагирует на повреждения киборг или робот.
И все же Леонид старался надолго не покидать поляны, на которой он появился. Он подсознательно верил в то, что «исчезнуть» он должен там же, где и появился. Словно здесь располагались некие двери, через которые можно пройти.
– Все, я пошел искать бар, – заявил Леонид, – если кому понадоблюсь, ищите меня хрен знает где! И если я там помер, у вас на операционном столе, то Богом клянусь, лучше бы вам об этом мне рассказать как можно скорее.
Голоса свыше пилот так и не услышал. Ну, что же, тогда пустимся в странствие.
Поляна пропала из виду и лес начал сгущаться довольно скоро. Ни тропок, ни других следов цивилизации по пути ему не встречалось. Спустя некоторое время появились нормальные грибы: сыроежки, маслята, под елями изредка торчали кучки боровиков или подосиновиков.
В других обстоятельствах такая прогулка показалась бы парню приятной. И даже нелепые подосиновики в еловом лесу не слишком сильно расстроили бы его. Он бы с изумлением любовался бы зарослями можжевельника на краю оврага и с восхищением бы прислуживался к мерному урчанию дикого улья.
Но когда слегка позади он различил огненно рыжее пятно, мелькнувшее между зарослями малины, он остановился.
– Я видел тебя, выходи.
Тишина.
– Слушай, я же заметил тебя. Какой смысл теперь прятаться? Ты идешь за мной, ты следишь за мной? Ну и что с того? Может, лучше перекинемся парой слов?
Неужели показалось? Или это белка? Но даже если это белка – другой пациент при смерти или, пускай даже, персонаж этого мира, нарисованный компьютером образ, что с того? Все же это был хоть какой-то собеседник. Мог быть.
Леонид прислушался к своим ощущениям – отчаяние отступало, на его место пришла тоска. Что же, уже немногим проще.
– Я, кажется, застрял здесь. Ну, понимаешь, совсем застрял. – Пилот не спеша побрел в прежнем направлении,– Это, представь себе, достаточно страшно. Я даже не знаю, как обстоят дела там, в реальности. Знаешь, мне начало казаться, что я умер. Что мое тело на операционном столе скончалось, что врачи не справились, а я покойник. И все это мне только кажется. Может быть это раем или адом? Я как-то читал, что после смерти человек должен попадать на Страшный суд. И большие дядьки должны решать, был ли человек хорошим или плохим. Если человек прожил правильную жизнь, то его отправят в рай, а если плохую – в ад. Так вот, я не помню, как меня судили… Могло ли пройти слушанье заочно? Судя по всему, слушанье моего дела прошло заочно. Вот бы теперь еще знать, в раю я или в аду. Потому как, если это рай, то мне бы стоило начать получать удовольствие. А если ад, то я как бы, все правильно сейчас делаю. Подумать только, мир в котором я не могу навредить себе, не нуждаюсь в еде и питье мне представляется адом.
Леонид перемахнул через ствол поваленного дерева. Ствол этот был покрыт сухим теплым мхом и казался идеальным, чтобы присесть на него и отдохнуть после долгой дороги. Но усталости так и не ощущалось.
– А ладно, не бери в голову… Я в детстве любил гулять по лесу, это еще до того, как научился гонять на флаерах. Да, когда у меня появилась эта «адская машина», как ее называла мамка, я про все на свете позабыл. И про леса, и про рыбалку, и про учебу. – И немного грустно добавил,– даже про друзей. Всех старых друзей уже забыл. Но мне тогда лет двенадцать было. Я обычную школу на кадетскую сменил. И все старое осталось в прошлом. Все-все.
Ироничная улыбка появилась на лице парня.
– Не важно… Около нашего дома была березовая роща, за которой начинался сосновый бор. Настоящий лес, с болотами, зарослями малины и дикими животными. А вот елок там не росло. Или почти не росло. Однажды мы с пацанами… Нет, никого из них сейчас уже не вспомню. Даже как зовут не вспомню. Мы с пацанами нашли старую бомбу. Или мину. Знаешь, тогда она нам показалась громадной, но сейчас я бы сказал, что это был неразорвавшийся снаряд миномета. Старый проржавевший. А скорее всего даже болванка – рядом с нами была воинская часть, на которой могли проходить учения с устаревшими снарядами. Могли они стрелять из миномета снарядами без начинки? Могли. Но мог это быть и боевой снаряд, оставшийся после войны. Допустим, пролежал он лет двести, так никем и не обнаруженный.
Леонид сорвал какую-то веточку и ее кончиком собрал идеальную паутинку. Парень с досадой отметил, что паучья сеть по ощущениям была слишком прочной и не липкой.
– Зачем-то мы решили притащить эту бомбу домой. А теперь представь реакцию наших соседей, когда увидели, как орава малолеток пинками катит военную мину из леса! Ох, и досталось же нам тогда. Приезжали какие-то военные, видимо саперы. Не знаю, не помню, чем тогда все закончилось, забрали, наверное, они эту мину, и взорвали на полигоне от греха подальше. Но к чему это я? Знаешь, наверное, это первый раз, когда я мог умереть. То есть это мое первое воспоминание, когда я гипотетически был на волосок от смерти.
Леонид перестал высматривать своего слушателя. Увлеченный своими воспоминаниями он просто предполагал этого собеседника. И даже лучше, что он не перебивал. Наверное, парень перестал оглядываться еще и из-за того, что боялся обнаружить, что оранжевое ему просто показалось, и оно больше не мелькает между лесной зелени. Как ни крути, а разговаривать сам с собой он был не готов. Ему нужен был слушатель, настоящий или воображаемый.
– Второй раз, когда я должен был умереть, произошел тем же летом. А может быть и следующим. Я только научился держаться в воздухе на новеньком флаере. Это не так просто, скажу я тебе. Дело в балансировке. Как только отключаешь магнитную ловушку – сразу оказываешься в воздухе без какой-то опоры. Это как попытаться балансировать на кончике иглы. Стоит слегка отклониться в сторону, и флаер соскальзывает туда же, как по маслу. Перевернуться – не перевернешься, но на месте устоять невозможно. Нет, понятно, учился я кататься на дорожном покрытие с включенной магнитной ловушкой, но угораздило же меня тогда соскользнуть с дороги на обочину. Вот тогда мы повеселились. Я руль поворачиваю, а фалер в другую сторону скользит – ловушке зацепиться не за что, на обочине покрытия нет. Я на тормоз жму, а эффекта нет никакого. И вот тогда я со страху додумался двигатель заглушить. Выключил я эту «адскую машину», да, именно тогда мамка и прозвала фалеры этим дурацким прозвищем. Флаер рухнул на землю, а скорость была такая, что его перевернуло и кубарем покатило. Ребро мне сломало. А могло бы и шею. Я тогда перепугался, хотя родители перепугались сильнее, конечно. Я два дня к гаражу боялся подойти. А через неделю тайком залез в гараж и умыкнул его. Катался весь день. Только под вечер домой вернулся. Да, это был первый раз, когда мне из-за флаера по-настоящему влетело. Ты же понимаешь, у меня еще ребро тогда не заросло – почему-то тогда не стали лечить меня в медицинской камере.
Леонид остановился и сладко потянулся.
– Да не, ты не думай. Скажешь, кто с флаера не падал, когда кататься на нем учился. Это тогда врач так сказал. Может быть, и просто напугать пытался, но он сказал, что если бы еще чуть-чуть, и сломал бы мне флаер шею. Это мне очень хорошо запомнилось. Сидели они тогда с отцом в гостиной и пересматривали запись камер наблюдения.
– А я помню только это, – спокойно поделился лис, – здесь хорошо, но никогда ничего не меняется.
– Печально.
– Нет, все хорошо. Я хотел тебя спросить… Можно?
– Конечно, валяй. Спрашивай все, что придет в голову, – бравурно задрал нос Леонид.
– Ну, – лисенок мешкал, словно то, что он хотел спросить было очень интимным, – тебе, правда показалось, что я мальчик… Что я живой мальчик.
– Да, – пилот с подозрением уставился на зверька, он ждал продолжения. По его мнению, такими вопросами просто так не разбрасываются. Только через четверть минуты он услышал робкое продолжение.
– Я боюсь, что я не настоящий. И это, скорее всего, так. – Хищный зверь виновато улыбнулся, – Я никогда не видел настоящего мира. Я никогда не чувствовал своими органами. Я не верю в то, что где-то есть мое настоящее тело. Я просто программа. Представь себе самообучающийся компьютер, который подключили к виртуальному миру с помощью тех же каналов связи, что и людей. Сможет ли такая имитация развиться в то, что ты видишь перед собой?
Пораженный Леонид полностью потерялся. Он видел перед собой существо, которому было откровенно стыдно спрашивать то, что оно спрашивало. Робкий, смущенный и потерявшийся ребенок. Может ли быть он программой, а все эти эмоции, которые он наблюдает – симуляцией, имитацией?
– Ты первый, кто сказал мне, что я человек. Я общаюсь только с лаборантами, воспитателем и случайными… коматозниками, – слово «коматозниками» лисенок произнес с горькой усмешкой, но продолжил,– Карл, мой воспитатель, может быть всего лишь специалистом по кибернетическому разуму. Ему бессмысленно задавать такой вопрос. Но и с другой стороны, я бы не хотел его обижать. Он добр и действительно учит меня многому. Он рассказывает мне про реальный мир, показывает нужные ролики. Он объяснил мне, что нельзя смотреть все ролики подряд, потому что я пока еще не умею различать настоящие от придуманных. Он думает, что художественные ролики испортят мое представление о реально мире. Так как ты думаешь? Я, правда, очень больной ребенок? Или я программа, которую воспитывают словно человека? Я эксперимент?
Лис все распалялся, и уже перешел на крик:
– Я знаю, что я не настоящий! Я либо с рождения больной, ни на что не способный, мертвый кусок мяса, вокруг которого непонятно зачем крутятся и ухаживают. Либо компьютерный эксперимент. Мне в любом случае никогда не увидеть мир. Я здесь навсегда останусь, как в тюрьме. Но ты мне скажи, я могу быть живым ребенком? Или я вообще не настоящий?
Леонид молчал. Он пристально смотрел на нарисованного зверя. Он пытался представить себе его положение и не мог.
– Сколько тебе лет?
– Они говорят, что семь. Нет, уже восемь. – Лисенок шмыгнул носом.
– И ты помнишь каждый свой день здесь?
– Нет, конечно! – возмутился зверь,– ты хочешь поймать меня на этом? Если я программа, то должен помнить все, у меня просто должны храниться эти воспоминания, как в банке данных? Не смеши меня! Нет никакой надобности сохранять всю информацию. Наиболее важная и интересная – сохраняется в виде ассоциативных рядов. То, что не интересно и не важно – удаляется или замещается менее информативными ассоциативными рядами понятий. Современный фотоаппарат способен распознавать объекты на снимке и хранить вместо изображения только представление об объектах, попавших в объектив!
– Хорошо, значит, это ничего не доказывает? Но ты слишком умен для восьми лет. Я тебе дам никак не меньше двенадцати. А то и шестнадцати.
Лис усмехнулся.
– Взгляни вокруг! Ты видишь здесь детей? Мне неоткуда взять модель поведения. Хочу я этого или нет. Мой характер складывается не из физиологических потребностей и ограничений, а из представлений о том, как должен себя вести кто-то вроде меня. Я читаю много книг, я общаюсь с незнакомыми людьми, я наблюдаю, в конце концов. Я не могу осознать себя до такой степени, чтобы полностью управлять своим характером, поведением и психикой. Но я способен отдавать отчет, из каких паттернов она сформирована. Ну, да… Круглые глаза… Леонид, ты не читал психологических книжек, которые читал я.
– А теперь я бы не дал тебе меньше тридцати… Циничный, злой, образованный. Никогда не видел компьютер, способный так сильно раздражать.
– Вот спасибо тебе на добром слове. Я так и думал.
– Чего ты думал? – раздосадовано воскликнул Леонид, – что я дам тебе ответ на все вопросы? Ты ведешь себя как человек, капризный, самолюбивый человек. Может ли компьютер симулировать такое поведение? А мне откуда знать! Может – если ты меня об этом спрашиваешь. Может ли компьютер фантазировать, робеть и страдать? Не знаю. Может быть, и может. Есть такая сказка, «Буратино», называется. Там вообще палено мечтало стать настоящим мальчиком.
– Пиноккио. Эта сказка называется Пиноккио, – грустно поправил компьютерный лис.
– Есть же роботы и интерфейсы реального присутствия. Ты сможешь побывать в реальном мире. В любом случае сможешь. Есть ли у тебя душа и самосознание? Да, черт возьми, я печенкой готов поклясться, что разговариваю с живым человеком, даже если ты и был когда-то программой. Ты думаешь, люди не задаются теми же вопросами что и ты сейчас. Я имею в виду люди, которые воспитывались не в воображаемом мире. Я тоже раб своего тела, я тоже вижу мир глазами. Я не помню мига своего рождения. И могу ли я с уверенностью утверждать, что то, что я ощущаю – и есть реальность?
Минута молчания повисла в нарисованном лесу. Леонид смотрел на свои руки. Да они сейчас очень походили на его настоящие руки. Только он не мог посадить занозу, эти руки не могли устать или стать сильнее. Но нарисованные вены точно так же пульсировали под нарисованной кожей, как бы пульсировали и в реальном мире.
– А ты был, когда-нибудь, мальчиком? Или всегда в теле лиса?
– Да, кончено. Мне можно принимать облик любого млекопитающего. Странное, наверное, ограничение. Я имею ввиду, почему именно млекопитающие? Есть же птицы, лягушки, насекомые…
– А можешь принять образ себя?
Лис усмехнулся.
– Думаешь, это что-то доказывает или объясняет?
– Можешь сделать это прямо сейчас?
– Да, мне надо только перезайти. На это понадобиться около минуты.
– Стой, а что ты видишь, или ощущаешь, когда «выходишь»?
– Да, ничего особенного. Все то же самое, только работает одно зрение. Я вижу менюшки, тексты…
Лис исчез, растворился. И Леонид снова остался в одиночестве.
Вот это проблемки! Интересно, а есть ли на этом свете люди, просто самодостаточные люди, довольные своей жизнью, своим местом. Можно ли просто жить, и не метаться в поисках спасения себя? Или это ему так везет на экстраординарных знакомых? Одна смертельно больна совершенно экзотическим вирусом, другой потерял все и сейчас пытается из осколков собрать себе новую жизнь, сам он ринулся в авантюру от смертной скуки. Ему даже стало стыдно за то, что его причина отправиться во все тяжкие такая инфантильная. Хотя, вспоминая те месяцы до полета… Даже сейчас, находясь в нарисованном медицинском мире, а в реальности находясь на столе реанимации уже больше пяти часов – он чувствовал себя более живым, чем в те дни, когда еще не познакомился с Окским и не нанялся в его странную команду.