Записки пациентов

Кардиология обычно располагается на верхних этажах больниц. Отсюда – ближе к небу и нередко относительно безболезненно к тому же, по сравнению с травматологией, хирургией и прочими отделениями с устрашающими названиями. Правда, реанимация, где не всегда реанимируют, или интенсивная терапия (более благозвучно) находится, как правило, на этаже первом или в подвале, но туда, наверняка, попадают грешники – ближе к преисподней.

Все люди делятся на бедных и богатых, злых и добрых, несчастных и счастливых… Это разделение по внешним и внутренним характеристикам можно продолжать бесконечно: толстый и тонкий, голодный и сытый, чёрный и белый, но каждый в своё, отведенное ему время, понимает, что всё это пустяки по сравнению с разницей между больными и здоровыми. Здоровые озабочены всякими пустяками – любовью, карьерой, или эмиграцией, например, но лишь когда становятся больными или «пациентами», осознают всю тщетность своих прошлых стремлений по сравнению с этим и тем, словно перед прыжком в ледяную воду или гостеприимно приоткрытой дверью туда, куда отсюда заглянуть ещё никому не суждено, и откуда сюда ещё никаких вестей не было. Здоровые пациенты совершенно не понимают пациентов больных: ах, эти! Ну, как можно болеть, если кругом весна или даже осень, сегодня встреча с девушкой или парнем, и так здорово можно поесть или выпить. Сами виноваты, что болеют! Поделом. Быстрее бы окочурились, чтоб атмосферу не портили, не мешали.

Больные пациенты совсем не понимают здоровых. Как можно радоваться чему-то, если мне больно и плохо. Не может такого быть, И пусть всем так болит или так плохо будет, если мне так, пусть все разделят со мной эту хворобу. А иначе как же!

Нам всем, и здоровым и больным, часто снятся страшные сны, то ли предвестники будущих бед, то ли мнительность страхов прошлого. Вы стоите ночью у порога с открытой дверью, нет сил пошевелиться, душу охватывает ужас, снизу слышны громкие, гулкие шаги – шагает Судьба или Её Величество Она, окаянная, шаги не спешат – мерно, ровно, словно бой башенных часов, или удары сердца с брадикардией, Вы хотите бежать или закрыть дверь, но тщетно, нет сил, Вы готовы честно встретить эти шаги лицом к лицу, как врага на поединке, но тщетно, шаги не спешат, им некуда спешить, и в такт шагам так же гулко, громко и глухо стучит Ваше сердце. Или другой сон, совсем короткий. Чей-то голос во сне, в тумане веско говорит: «А у него нет линии жизни!»

Впрочем, в больнице бывают и хорошие чувства. Чувство надёжности, уверенности, например: здесь-то помогут, если что, здесь ты под наблюдением, и здесь хотя бы ничего не случится. После дома пациенту так неудобно ложиться в больницу, потом, после выписки, напротив, страшновато возвращаться домой. Ведь там, в глухие ночные или ранние тусклые часы, они совсем одни – нет ни сестры, ни дежурного врача, и вообще нет врача, но главное – нет той армады медикаментов, препаратов, всяческих устройств и профессионалов в белых халатах, которые могут помочь, спасти, если что.

В больницу ложатся, как в тюрьме сидят. Никто ведь не говорит «стоять в больнице» или «ходить». Предполагается, что пациенты большую часть времени там проводят именно в этом положении, к которому стремятся и в которое приходят рано или поздно и прочие, непациенты.

У пациентов бывают хорошие и плохие дни. Хорошие – это когда ты начинаешь думать, что всё уже позади, что завтра будет ещё лучше и очень скоро всё будет, как и раньше, по-прежнему: безрассудство мыслей и поступков, когда об их последствиях для здоровья думать не нужно. В плохие дни, напротив, думается, что завтра будет ещё хуже, что скоро – конец, и как раньше уже не будет никогда. И лишь спустя какое-то время понимаешь, что истина, как всегда, посередине.

Некоторых пациентов всё же выписывают из больницы, и некоторые из них возвращаются к нормальной жизни. Или болезни оказались несерьёзные, или врачи не очень старались, или о них, пациентах, позаботились высшие силы. В такие дни снова хочется смотреть на молодых и красивых девушек, и хотя они, молодые и красивые, возможно, не будут иметь отношения к жизни постаревших пациентов, всё же на душе становится радостно – ведь кому-то выпадет такое счастье, и мне, быть может, кусочек достанется. В такие дни пациентов снова интересуют события вокруг, события, которые раньше, из-за здоровья, не интересовали: вот кто-то спешит по делам – и правильно: человеку успеть нужно; вот просигналила машина – и верно: ведь нужно предупредить аварию; вот кто-то громко выругался – всё так: прохожий просто выразил своё раздражение. Как всё органично устроено в этой жизни, главное – жить и хорошо себя чувствовать нет ничего естественней. Чтобы радоваться и красивым девушкам, и сильным парням, и траве, и собаке, и прохожим…

Пациенты по-новому осознают азбучные истины. С Судьбой, например, нельзя играть по правилам – так, как ты привык, как плывёшь, как катишься – делать то, что ожидает от тебя Судьба. Напротив – выйти за пределы очерченного круга, решиться на то, что ты не привык, что всегда было больно, страшно, невозможно – уехать куда-нибудь, эмигрировать, напиться, переспать с проституткой, бросить принимать прописанные лекарства, перестать слушать врачей, изменить образ жизни. Ведь эта злодейка, интриганка, потаскуха так и ждёт от тебя покорности ею предписанной.

Иногда пациенты выздоравливают – тогда им, здоровым, легко смотреть на себя со стороны. Ну, болел, ну подумаешь! Даже если бы умер, ничего особенного. Всё так же будет шуметь ветер. Так же журчать вода. Так же уходить песок. Ведь если кто-то уходит, нам до этого нет дела. Ушёл, и всё, а мы здесь, и всё продолжается. Вот так и с нами могло бы случиться. И случится однажды. Но не сейчас. Сейчас хорошо, и нужно забыть о той, о болезни.

У других пациентов, которым хуже, или просто кажется так, напротив, всё меркнет перед их нездоровьем. Свысока, почти оттуда, с небес, взирают они на заботы здоровых людей. Как глупо всё это! Как мелко и смешно по сравнению с этим: с болью, больным органом или сосудом, спазмами сердца, тяжестью в груди, ночными кошмарными видениями.

Впрочем, некоторым, даже больным пациентам, удаётся подняться над своим состоянием, или опуститься оттуда, с небес, сюда на землю, отвлечься от своего нездоровья и воспринимать всё абстрактно, словно нет ни боли, ни сосудов, ни спазм. И тогда наступает просветление. Правда, удаётся это немногим, а если удаётся, то нередко за этим следует реальная абстракция…

Все пациенты верят в лекарства. Так хочется верить, что эти, такие разные, разноцветные, чудо-капсулы, капли, капельницы, таблетки и порошки вернут то, прошлое здоровье. Ведь совсем недавно всё было хорошо, а это – просто недоразумение. Нужно просто что-то поправить – сосуд ли, ткань ли, или орган даже, ведь так неудобно совсем, больно, болезненно, тягостно – к чему такая жизнь! Главное – чтобы комфортно было, в любом состоянии, даже бессознательном.

Все пациенты верят врачам. Или докторам. Или терапевтам с кардиологами. Или невропатологам с гинекологами. Или прочим всем –ам. Тем, в белых халатах, которые всегда заняты, с озабоченным видом шаркают по коридорам или с уверенным видом ёрзают в креслах. Или участливо склоняются к изголовью. Или что-то пишут на бумаге. Или что-то ищут на теле. Или режут что-то там же. Они же щупают, растирают, показывают нечто медсёстрам и интернам – в общем, внушают абсолютное доверие и источают спокойствие, хотя пациентам всё же тревожно. Все пациенты понимают, что докторам до них нет дела, что дело у докторов только к деньгам, ведь им – врачам с докторами – семьи кормить, детишек обувать и обучать, жёнкам своим что-то покупать и про себя не забывать. Всё это про деньги знают пациенты, и знают, что доктора ничего не знают, но всё равно тянутся к ним, ведь других нет. И отдают последнее, или первое. Ведь так хочется верить.

Но больше всего пациенты верят сёстрам, сестричкам, санитаркам, младшему медперсоналу. Вот эти уж воистину помогут шприцами с уколами, капельницами с системами, лекарствами, перевернут, обмоют, наконец. Но главное – просто участием и заботой. Ведь сестра по определению не может быть безучастной, ведь всё же родственница, хоть и дальняя – сестра, сестричка, сестрёнка.

Для многих пациентов реальность быстро меняет свои законы, и каждый день пациент примиряется с реальностью новой. Ещё вчера они могли это и то, а сегодня – границы их возможностей неумолимо, как шагреневая кожа, сжимаются. Самое страшное, что в этом процессе нет постоянства, остановки, есть лишь движение в конечную точку назначения, к пункту прибытия.

Другим пациентам везёт больше. У них есть какой-то шанс на успех, как у начинающего игрока в шахматы с маэстро. Сложно играть партию с самой Судьбой, нужно отлично считать всё ходы наперёд, не поддаваться эмоциям – жить по часам и по предписаниям, самому стать машиной, чтобы свести партию хотя бы к ничьей. И некоторым это удаётся: маэстро ведь тоже ошибается, или думает о ком-то другом, более важном, или поражён упорством новичка. Но чаще всего, несмотря на сопротивление, нередко просто не хватает времени: на часах у пациента падает флажок.

Пациенты много думают, анализируют, пытаются понять свой недуг, логично разобраться со своим организмом: что можно, нужно, а чего нельзя. Бесполезно. Болезнь, как и любовь, отвергает рассудок и законы логики и протекает по своим, неведомым пациентам законам.

Что объединяет всех пациентов – это боль. Боль бывает разной: невыносимой и мучительной, от которой нет спасения; тупой и ноющей, постепенно разъедающей твою душу, как какое-то страшное животное с аппетитом грызёт твоё сердце, ты видишь всё это, но сделать ничего не можешь; лёгкой – дискомфорт, предвестник-буревестник сильной боли. И пациент остаётся с болью один на один, весь остальной мир вымирает, и лишь то в нём имеет смысл, что может на время, на миг облегчить страдания. Тогда пациент сливается с болью, она, боль, пусть на короткое время, становится его, пациента, частью, уничтожая и возвышая человека. Всякая боль преходяща, пусть на короткое мгновение перед просветлением.

Часто пациентам кажется, что это – конец, ведь сил больше нет (не могу больше!), сейчас, именно сейчас наступит это, невозможно выносить и эту болезнь, и эту боль. Но нет, эти злодейки, словно смеются над страждущим: «Можешь, можешь ещё долго так, мы уж тебя изведём по полной!» И действительно – находятся силы, и человек, страдая, терпит дальше, отодвигая дальше и открывая всё новые границы своих сил и терпения.

У пациентов тоже есть желания и мечты. И мечтают, и желают по-разному пациенты. Кто – поесть вкусную и здоровую пищу, как раньше. Кто – выйти на свободу из неволи больницы. Кого-то, даже у самой черты, не покидают плотские желания – как тогда, как раньше, когда всё это казалось немыслимым и могло произойти с кем угодно, только не с тобой.

Пациенты не строят планы на далёкое будущее. Если день для них удачен, они наслаждаются этим днём, часом, мигом, уповая, чтобы этот миг продлился вечно. Если им плохо, они уповают, чтобы эта вечность стала мигом. Если пациенту плохо, не стоит отчаиваться – в следующий миг может полегчать, и тогда все бывшие страхи, болезнь и всё плохое забывается. Но и в хорошие минуты обольщаться тоже не стоит. Только настоящим пациентам понятна фраза «помни о… !»

Так вот о ней, родимой, о той, о которой нужно помнить. Каждый пациент по-своему представляет визит этой пожилой и почтенной дамы. Вот она участливо склоняется к изголовью тяжелобольного: «Пора, мой друг, пора! Зачем же так страдать, милок или милка». Вот во время сна она забирает ничего не ведающего в свои покровы – из одного сна в сон другой. Вот тяжёлым ледяным или свинцовым панцирем она сковывает ещё недавно вздымавшуюся грудь, и нет больше сил вздохнуть и не дышать. Вот во время бала она в маске приглашает тебя на танец, увлекает и кружит в бешеном ритме под вой сирен, ты пытаешься сорвать маску, но за ней – пустота. Но чаще всего Она приходит нежданно-негаданно, когда пациент не ждёт. Просто – обморок, после которого не очнутся. И всё! Она смеётся над всеми нашими страхами: «Бойтесь, голубчики, переживайте, паникуйте. Никуда вы от меня не денетесь всё равно». В некоторых культурах и языках, правда, это – не она, а он, мужского рода. И эта дискриминация по полу ужасно несправедлива. И здесь – мужской шовинизм! Ну, сколько можно. Ведь у неё, у этой, о которой нужно помнить, явно женский характер – помнит все твои плохие привычки, жестоко за всё наказывает, ничего не забывает и не прощает, настигает исподтишка, когда меньше всего ждёшь, неумолима, капризна, непредсказуема. Но главное – по-своему справедлива и красива в своём жестоком величии.

Так вот, о ней, родной и близкой всем нам, нужно помнить всегда, особенно в волнующие и радостные минуты, когда высоко паришь в творчестве, любви, работе и воображении. Как будто эта смуглянка того и ждёт, чтобы не только лишить тебя, как Скупая Рыцарька,  всего наследства, но и сделать это в самый неподходящий момент, когда, кажется, ты – обладатель всего.

Правда, уйти красиво с этой дамой под руку – большая удача и счастье. Как со сцены, чтобы зритель провожал аплодисментами, потом вызывал оттуда на бис или просто запомнил тебя на пару минут. Или просто о чём-то подумал. Ведь ему, зрителю, тоже уходить, хотя пока он этого не осознаёт. Как в очереди стоять – нет радостного предвкушения, когда твоя подходит. Уйти достойно. Со смыслом уйти. А не глупо – под машину ли на полном ходу, на ковре ли в пустой квартире, под завалами ли своего же мусора…

Но всё же, в этой почтенной даме пациенты находят утешение. Ведь там, с ней, после здесь, не будет ни болезни, ни муки. И несправедливости тоже не будет. И неправедности. И все боли, и обидчики пациентов, уйдут туда, вместе с ней. Ведь должна быть какая-то справедливость, равенство какое-то, итог. Не может до бесконечности всё это безобразие продолжаться. И если подумать: всё так естественно – один за другим в своё время. Так она и победит болезнь. И она понимающе кивает своей мудрой головой: видела всё это, перевидела: не ты первый, и последний тоже не ты.

Я часто думаю о Ней, как Она совершенна. Ведь Она так мудра, так искушена, так прекрасно знает природу жизни. Представляю, как во время отдыха, если у Неё вообще есть отдых, Она задумчиво, отложив в сторону рабочие инструменты – нож ли, косу ли, скальпель ли, вытирая пот со лба или с черепа, думает о смысле жизни. Ведь Она, эта дамочка, всё же для автора – неисправимого мачо-свина-шовиниста, приписывающего все пороки личикам противоположного пола, это всё же Она. Она понимает, что самое дорогое и совершенное, не считая любви и творчества, это – человеческая жизнь. И Она снова принимается за работу. Уверен – нехотя, просто занятие у неё такое, профессия. Положение обязывает…

Ей плохо работается в развитых странах: высокий уровень жизни, хорошая экология и медицина, контроль лекарств и продуктов питания, дома престарелых и уход по возрасту! Но всё зря. Зато в странах неразвитых работа в удовольствие: конфликты и войны, аварии и террор, коррупция и плохая экология. Пусть развиваются дальше долго и счастливо!

И Ей, Госпоже, все и всё подвластны. Кроме таланта, творчества, гения. И любви. И хотя гении тоже умирают, с творчеством их и их вдохновением ничего Она поделать не может. И как бы ни косила, как бы ни старалась, это, бестелесное, нематериальное, Ей не подвластно – ускользает, как за своей тенью бегущему не угнаться. 

И Она нужна нам всё же. Чтобы помнили о ней, не забывали. Чтобы воздавала всем по заслугам – ведь если при жизни правды нет, то хоть Она всех рассудит, всем отмерит, всех утешит. Бывает зовут Её, зовут, уж мочи нет, а Она всё не идёт. И напротив: не ждут, не гадают, а Она на пороге – Ей ведь лучше знать, кому очередь.

Когда уходят окружающие – соседи ли, знакомые, и даже близкие и дальние родственники, не считая действительно дорогих нам людей, – уходят просто пациенты. Мы все испытываем облегчение: ну, вот ещё один окочурился, а я живой, хоть и в груди тяжесть, и в кишках заторы, и справа внизу болит, и слева хватает, и дышать не в мочь, и сердце стучит не в такт свинга джаз-банда или рок ритма, не говоря уже о показушной палочке дирижёра симфонического оркестра, этот или эта ушли, а я ещё трепыхаюсь, как рыба без жабр, квакаю, как жаба болотная, которой всегда чего-то не хватает. Ну, и правильно, больной был и ушёл, зачем же других и себя мучить! Зачем нарушать гармонию этой чудной жизни, где всё так красиво, так правильно, так совершенно. А эти больные органы и их обладатели вовсе не вписываются в торжество жизни. Пока это не касается меня, конечно.         

Впрочем, некоторые пациенты выходят из больницы, в отличие от многих других, которых выносят, чтобы потом, через какое-то время, долгое ли, короткое ли, снова сюда вернуться. Одних пациентов объединяет слепая вера людям в белых халатах, других – слепая ненависть и недоверие к ним. В выигрыше чаще всего оказываются последние, хотя у судьбы свои законы.

Среди настоящих пациентов есть и мнимые, мнительные больные. Как правило, это – интеллектуалы-одиночки, неврастеники, и их единственный недуг – их больное  воображение. Таким мерещится смерть от всяких неизлечимых болезней, природных катаклизмов или убийств. Всё, что им нужно – прогулки на свежем воздухе, крепкий сон, правильное питание и любовь близкого человека иного пола. У таких часто возникает депрессия, ипохондрия, хандра, упадок настроения – «ночь, улица, фонарь, аптека». Но как только у них заболит пальчик, или случится ушиб, депрессия проходит.

Есть и такие, которые стараются не замечают своей болезни. Они привыкли к здоровью и живут прежней жизнью. Болезнь вначале приходит в недоумение. Болезнь не может вынести такого небрежного отношения и невнимания. Иногда она, болезнь, просто в отчаянии уходит. Иногда в ярости мстит за такое пренебрежения: ни медикаментов, ни врачей, ни курса тебе, ни операций, ни реабилитации, ни похоронных издержек. Светлая память таким пациентам! In vino veritas!

Есть, правда, и такие пациенты, которые не подвластны болезни. Нет, эти тоже уходят в своё время, как и прочие, другие. Они просто не придают болезни значение, ибо живут не земным, а возвышенным, вымышленным – творчеством, делом, деяниями, поступками, а не словами. И та, младшая сестра в бессилии зовёт сестру старшую, ту, о которой нужно помнить. И та, с деланным сожалением, делает своё дело. Хотя и у неё потом остаются вопросы. Представляю, как задумчиво-философски сидит она со своей косой или другим инструментом и размышляет о смысле жизни. Нет, в жизни всё ж много непонятного, даже для такой умудрённой опытом дамочки. Вообще, у неё работа неблагодарная. Думает, наверное: «Косишь-косишь направо-налево, а где результат! Хоть и мрут, как мухи, да снова рожают. За всеми не уследишь. Хоть и эпидемии, и стихийные бедствия, и войны, и несчастья разные насылаешь – стараешься вовсю, а толку нет. Снова производят себе подобных. Да ещё страшатся и ругают за эту черновую работу. Не понимают, чтобы они все без меня делали. Я ж их всю заразу подчищаю, а ежели попадаются под руку и какие приличные, так это – издержки производства, уж не взыщите. Кто безгрешен, пусть бросает камни!»

Настоящие пациенты – это те, которые оправдывают своё название: сначала терпят, потом умирают, оправдывая ожидание докторов. Ну, что ещё можно было ожидать от такого состояния, сами виноваты, о чём думали раньше, образ жизни какой вели, почему не лечились, так всё запущено, вам же говорилось и прочее. С уходом очередного пациента одной проблемой становится меньше, жить врачу – проще, ведь всегда найдутся другие, лёгкие случаи, которых лечить особенно не нужно, просто записать историю болезни, авось, природа вытянет, а награда за это – врачам.

Правда, и доктора в своё время становятся пациентами. И тоже мрут. У тех, кто любил принимать на грудь, в голове сосуд лопнул; тот, кто себя слишком берёг, скорость превысил и заграждение на обочине; ту, которая диагноз не тот поставила, хлопнули чем-то; а кто и от возраста просто, естественно и спокойно изменил свой статус. И если сами доктора или их близкие болеют, то тут уж они изощряются по-настоящему, не так, как их учили, на всё идут, чтобы свой же клан вытянуть-вытащить. Но тщетно.

Есть бедные и богатые пациенты. Бедные болеют и умирают сами, у таких всё проходит естественным путём: выживет – не выживет, как любит – не любит, плюнет – поцелует. Богатые умирают при помощи врачей и лекарств – неестественным путём, и на это уходит немного больше времени. Бедные пациенты более живучи – им не на кого надеяться, кроме как на Всевышнего, и живут, как могут, до последнего. И часто выживают. Другое дело – пациенты богатые. Вот уж кого воистину жаль. Такие никак ни смириться, ни понять не могут, что их деньги и врачи ничего не значат. Вот и мыкаются эти бедолаги от клиники к клинике, от операции к операции, от консилиума к консилиуму, – «я сам обманываться рад!»

Есть пациенты старые и молодые. Старые нередко умирают. Молодые нередко выздоравливают. На время до тех пор, пока станут старыми. Старые смирились, привыкли к мысли, что уйти придётся. Привыкли через приступы, боль, реанимации, обмороки, операции и прочее, подготовленные к неизбежности, хотя до конца не сознают величия самой минуты. Им, старым пациентам, страшно, но уже не так. И хочется ещё пожить, программы досмотреть до конца, хотя самые интересные места уже просмотрены. Но скучно уже становится, всё повторяется, и хочется уже на боковую. Постепенно наступает равнодушие: сначала к другим, потом к себе. И она, та самая старая дама, словно насмехаясь, нарочно медлит с этими, не забирает – вы ж хотели долго жить, голубчики, молились, просили, так меня боялись, так живите, мучайтесь, пока меня просить не будете, чтобы вас забрать. А я, вот, посмотрю, полюбуюсь на вас – как вам такая жизнь с болью в позвоночнике и в новых тазобедренных суставах, со вставленными коленными чашечками и слуховыми аппаратами, катарактами и грыжами, инсулином и инвалидным креслом, бессонницей и беспомощностью, клизмами и недержанием мочи! Живите, наслаждайтесь! Слава социальным работникам, сострадательным мученикам-близким! Пусть живёт медперсонал-великомученик, если вам повезло так жить в развитых странах!

Пациенты молодые всё же выздоравливают, если нет чего-то летального или генетического. Или приобретённого разными путями. Ведь они пока на восходящей синусоиде. А геометрия – наука точная. Молодые пациенты выходят из больницы с просветлёнными лицами. Кажется, им приоткрылась таинственная дверца, и они увидели перспективу сказки, сценарий и замысел которой им ещё не вполне понятен. Впрочем, дверца быстро захлопывается, и молодые, выздоровевшие на время пациенты, снова возвращаются к прежним вредным привычкам, избавляться от которых нет никакого смысла.

Так проходит время, которое лечит душу и убивает тело. На смену одним пациентам приходят другие, лишь болезни и недуги постоянны. И постоянно их лечение.