Счастливая Женька. Начало 14

ГЛАВА 14

Леонид сразу услышал, когда Женя с дочкой вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице. Он стоял с букетом цветов и тортомна площадке второго этажа, рядом со своей квартирой, в которой уже год, как жила его бывшая жена с детьми. Слов было не разобрать, но он слышал, как Аня что-то настойчиво и пылко объясняет матери, которая ей тихо отвечает. Вначале показалась розовая шапка девочки, припорошенная январским снежком, за ней с покупками, медленно шла Женя. Аня, увидев Лёню, серьезно и внимательно посмотрела на него, обернулась на мать, и только потом, без тени смущения, вежливо поздоровалась.
— Не сразу узнала меня с бородой, — засмеялся Лёня, приветствуя их. — Что ж, положение обязывает, как никак, доктор наук теперь, профессор. А где вы гуляете, девочки? И обращаясь к Аннушке добавил: — А ты знаешь, что у мамы твоей сегодня день рождения? Вот я и приехал её поздравить.
— Знаю, у меня тоже день рождения в январе, я маме открытку нарисовала, она на холодильнике висит.
После веселой неразберихи во время раздевания в прихожей, Женя пошла с розами в ванную, и оттуда, взволнованно, громче обычного, сообщала текущую информацию: «Да, мы сегодня задержались, вообрази, Анютку предпоследнюю забрала, воспитательница на меня так глянула. — Аня, живо переодеваться и мыть руки! — крикнула она дочери, — На работе поздравляли, даже небольшой банкет устроили, я не ожидала, хотя, сказать честно, приятно, ведь я и не говорила никому, это с нашего отделения девочки такие внимательные. Женя вышла из ванной с обрезанными цветами, стоящими в трехлитровой банке с водой. — Ой, ну никак вазу не куплю, хотя зачем она мне? — Лёня, а почему ты один? — она зашла снова в комнату, — А Димка заезжал к тебе? Леонид отрицательно помотал головой, — Я звонил ему вчера, хотел, чтобы он заехал, но он сказал, что не может, соревнования опять какие-то вроде. Женя прошла и села напротив бывшего мужа, внимательно глядя на него, — Странно всё это, он определённо собирался к тебе. Прямо так и сказал, что, мол, наверное, задержусь, потому что нужно к отцу заехать. Они поговорили ещё немного, Лёня высказался в том смысле, что волноваться, скорей всего, не о чем, ну мало ли где мог парень задержаться. А может действительно соревнования? Женя с досадой махнула рукой, — Да какие там соревнования, бросил давно, не занимается. Она достала телефон, чтобы позвонить сыну, но тут он и сам открыл дверь и вошел в квартиру. Вопросительно переводя взгляд с отца на мать, нерешительно остановился на пороге. Подробный опрос ничего не дал. Димка возмущенно оправдывался, и, в конце концов, укрылся в своей комнате, многозначительно при этом, хлопнув дверью. У Жени окончательно испортилось настроение, она жалела, что в присутствии бывшего мужа, говорила с сыном на повышенных тонах.
— Ты понимаешь, старалась объяснить она Леониду, — Я и сама терпеть не могу, когда меня вынуждают оправдываться, испытывать чувство вины. Не нужно было устраивать сейчас это показательное выступление, но ведь он стал врать, Лёня, вот что страшно. И я не знаю, как с этим быть, как с ним разговаривать, как достучаться до него. Женя отвернулась к окну, — Опять пошёл снег… Ты знаешь, мне все чаще кажется, что мы с ним вообще незнакомы. Он иногда становится такой далекий, такой чужой, что мне даже не верится, что это мой сын. Леонид снял пластиковую крышку с торта, затем вышел из кухни, вернулся обратно, и, подмигнув Женьке, водрузил на столе бутылку вина. Полностью игнорируя удивленный взгляд бывшей жены, как ни в чем ни бывало, ответил: «Возраст у него, Жень, понимаешь непростой… Ему пятнадцать, они все в этом возрасте такие. Люди делятся у них на две группы: уроды и лохи, ну или как-то так. Первых они ненавидят, вторых презирают. Не обращай внимания, перерастёт». Не найдя бокалов, Лёня постоял в задумчивости у кухонного шкафчика, затем, словно приняв непростое решение, поставил на стол пару стаканов. — Вот только не спрашивай, к какой группе находимся по его классификации мы с тобой, и думать не хочу. Точнее, боюсь… Женя смотрела, то на Лёню, то на бутылку, то на стакан, наполнявшийся Лёниной рукой тёмно-вишнёвой жидкостью, и наконец, спросила: «Зачем, Лёня? Ты же сам говорил, что нельзя… Он перебил: «Говорил, конечно… тогда по-другому никак не получалось, ты вспомни только, — он поднял стакан и торжественно продолжил, — Год ведь прошел, Женя, и день рождения твой, и год, как вы сюда переехали, и кодировка твоя закончена, ты посмотри сколько всего и сразу! За тебя, дорогая, твоё здоровье!» Лёня немного выпил и ободряюще улыбнулся ей. Женя, внимательно и молча, смотрела на него, затем пригубила, прислушалась к своим ощущениям, по всей вероятности ощущения были довольно приятными, так как, чуть помедлив, Женя неспешно допила до конца. Лёня предостерегающе изрек: «Только, ты уж это, мать, пожалуйста, не балуйся, договорились? Женя, также молча, кивнула, и Лёня продолжил, — Ты молодец, ты не только устроилась в столице и, но и заняла надежную позицию в клинике.Я знаю, о чем говорю…беседовал тут на днях кое с кем… Ещё годик-другой и глядишь, зав. отделением станешь, а что? У тебя все данные для этого, все три «О»: ординатура, опыт, обаяние. Они рассмеялись и Лёня уточнил, — Ну вообще-то организаторские и управленческие способности, а не обаяние, но что же делать, если у тебя все на высоте». Женя ощутила почти забытое приятное чувство неги и спокойствия. Ей было уютно, тепло и очень хорошо. Только все ещё беспокоили мысли о сыне. Она вспомнила, как будучи летом проездом в Москве, Сергей заехал на несколько часов, чтобы навестить дочь, и перед уходом спросил всё ли нормально у Димы. Поинтересовавшись, чем вызван такой вопрос, Женя услышала, что мальчишка ему показался очень уставшим и рассеянным. И сейчас, она рассказала Лёне об этом летнем эпизоде, и спросила у него, скорее как у врача, а не как у отца, — может быть, действительно есть повод для беспокойства? После чего Лёня немедленно вспылил: «Да почему он лезет к моему сыну, этот солдафон? Пусть волнуется о своих новорожденных, их у него целых двое сразу, если не ошибаюсь? Нормально все у нашего парня! Он просто много занимается, у него основных предметов только двенадцать или тринадцать, а плюс факультативы, спорт, бесконечные зачеты и экзамены. — Лёня подлил ещё немного вина в Женькин стакан, она обратила внимание, что своё вино он так и не допил, — Когда Серега Мистюков поступал в своё военное училище, — никак не мог успокоиться Лёня, — У него экзаменационная комиссия только поинтересовалась, сколько раз он с дерева падал головой вниз, услышали, что не менее трех раз, и сразу написали — «годен».Женя фыркнула, но все-таки, не удержавшись, спросила: «А если больше трех раз?» Лёня, немедленно, как будто ждал этого вопроса, ответил: «А тот,кто больше трех раз ударялся головой, в военное училище зачисляются вообще без экзаменов, только по итогам собеседования, и, как правило, очень быстро двигаются вверх по карьерной лестнице и дослуживаются до генеральских погон». Оба как-то невесело посмеялись. Женя, с грустной улыбкой, задумчиво произнесла: «Между прочим, ты знаешь, Сергей действительно заканчивает сейчас военную академию, подполковник уже…» Лёня, усмехнувшись, развел ладони, дескать, ну что тут можно сказать,а затем внимательно посмотрев на неё, тихо спросил: «А как ты вообще эту новость восприняла, ну то, что они поженились с Туськой? Честно говоря, меня удивило, что он после этого, запросто так, приехал к тебе…» Женя знала, что разговор об этом обязательно пойдет, но все равно Лёнин вопрос застал её врасплох. — Да никак, Лёнь, ну вначале конечно испытала небольшой шок, но очень быстро пришла в себя, — Женя поднялась, — Я — покурить, — Лёня поднялся и вышел вместе с ней, — Так вот, — продолжила она на лоджии, кутаясь в старую неопределенного цвета куртку, специально висящую на вешалке для этой цели, — Ты знаешь, я думаю, что у них раньше все началось.Ну, раньше, чем Туська рассказывает. Не тогда, когда он вернулся в разгромленную мною квартиру, и они так искренне и самозабвенно поддерживали и утешали друг друга, что вдруг приняли обоюдное решение жить вместе. Нет, видимо какая-то искра пробежала между ними чуть раньше, хотя, по большому счету, Лёнь, разве это важно? Я была ему плохой женой, что там говорить, я и подругой-то была, уверена, так себе. Ты знаешь, сейчас я даже рада, что все так получилось. Сергей неплохой человек, и Туську ты отлично знаешь, лучшего друга сложно и вообразить, ну ответь мне, чем плохо, что двое нормальных людей поняли, что им очень хорошо вместе. — Женя, наконец, закурила, и выдохнула, — Я тоже самое и Туське сказала, когда она позвонила, и, рыдая, «набралась храбрости сказать, наконец, правду».
— Все происходит не зря, уверена. Потому и дети тут же случились у них замечательные, будто в награду. Ты бы видел этих двух крошек чудесных, мальчика и девочку, Сергей фото показывал, знаешь, как они их назвали? Ванька да Манька, ну разве не прелесть, скажи!? Лёня улыбаясь, смотрел на Женю, в растерянности качая головой, — Ну ты даёшь, Жека, я, выходит, тебя совсем не знаю… — Лёня замолчал и взял её за руку, когда она уже собиралась выходить с лоджии, но Женя, мягко убрала руку, — Пойдем, холодно тут, — Лёня, как ни в чем ни бывало, продолжил на кухне, — Но вообще ты права, Туська давно мечтала о детях, уже и думать, наверное, забыла, а тут такое чудо! — Ну, конечно, тут же отозвалась Женька, — А то, что ты говоришь, я его принимала тут… — Женя усмехнулась, — Он к дочери приехал, мы с ним так и договаривались, как и с тобой, кстати. Я не буду препятствовать общению отца и ребенка, особенно, когда они хотят этого. Ты знаешь, никогда не понимала и не пойму женщин, которые этому сопротивляются и всячески мешают, пытаясь, таким образом, отомстить за свои какие-то обиды и неудавшийся брак. Зачем? Если мужчина адекватный, конечно. В результате, страдает ребенок. Женя только сейчас заметила, что Лёня находится очень близко к ней и пристально на неё смотрит. Ей стало не по себе. Они вместе поднялись из-за стола. «Женя…» — только и успел сказать Лёня и двинулся к ней. Ей как-то разом стало все настолько ясно, предсказуемо и вместе с тем, скучно, что у неё изменился даже голос. Откуда-то взялась такая холодная уверенность в правильности своих действий и их неизменности, что Лёня это мгновенно понял, хотя сказала она ему всего несколько коротких фраз: «Нет, Лёня, нет! Ты действительно меня совсем не знаешь, и, похоже, не знал никогда... Я провожу тебя, детям пора ужинать».
Собираясь утром на работу, Женьку не покидало отличное настроение, с которым она проснулась. У неё было ощущение человека, который не только поступил так, как было нужно, но и сделал что-то хорошее. Женька не знала точно что, кроме того, конечно, что она не стала вместе с Лёнчиком обманывать друг друга и его жену, но это было для неё настолько само собой разумеющимся, что не вызывало ни тени сомнения, что дело было в чем-то другом. Когда она, готовя детям завтрак, открыла холодильник и увидела полбутылки вина, она поняла, в чем дело. Ни вчера после ухода, ни солоно хлебавши, Лёни, ни, тем более сегодня, у неё не возникло никаких не только желаний, но даже мыслей по поводу этой бутылки. Внутренне Женя ликовала! У неё получилось! Нет у неё никакой алкогольной проблемы! Боже, какие глупости, в самом деле… Жизнь шла своим чередом. Обиженный Лёня не давал о себе знать, общался только с Димой, да и с ним, в основном, по телефону. Женя много работала, гордилась тем, что впервые в жизни у нее получается откладывать, и благодаря этому, накопить какую-то сумму. Женя решила освободить Лёнину квартиру и снять другое жильё, чтобы не быть обязанной бывшему мужу. Конечно, это пробьёт значительную брешь в их семейном бюджете, и вряд ли теперь получиться копить, но так для всех будет удобнее и правильнее, думала Женя, тем более, когда отношения вновь стали довольно прохладными. Она уже сообщила об этом детям и подыскивала варианты, чтобы весной осуществить задуманное. В марте, в стоматологическом отделении больницы, в которой работала Женя, коллективу представили нового заведующего — Навицкого Виктора Владимировича. Это был сорокалетний, худощавый шатен с избегающими глазами и орлиным носом. В коллективе ходили упорные слухи, что к ним он угодил не просто так, а что для него это, своего рода, место отбывания наказания. На предыдущей работе он занимал должность главврача крупной стоматологической поликлиники, но был изобличен в махинациях, и даже круговой поруке, включающей, кроме него, нескольких врачей и зубных техников. Схема было проста до невероятности. Требовалось не особенно напрягаясь выполнять производственный план на 100 или 110%, а все остальные работы (более половины всего объема), спускать по левому наряду.У него были самые трудолюбивые врачи и зубные техники, работающие по левым нарядам в свои выходные и сверхурочно, а часто и в ночную смену, на государственном оборудовании и с бесплатным материалом. И к тому же, самые надежные администраторы, находящиеся с ними в сговоре и хранящие обет молчания за скромные 15%. Сам Виктор Владимирович рассматривал своё понижение в должности и последующую за ней вынужденную ссылку, актом черной неблагодарности. Ещё более усугубляло ситуацию, то, что преследования возникли со стороны как раз того ведомства, многочисленные сотрудники которого регулярно пользовались услугами клиники, руководимой Навицким В. В., склоняя последнего как раз к нелегальной стороне взаимодействия, как наиболее качественной и менее затратной.
Несмотря на то, что все, а больше всех сам Виктор Владимирович, рассматривали его нынешнее пребывание временным, он довольно быстро и активно включился в работу. Со всеми штатными работниками знакомился лично, подробно расспрашивая на предмет жалоб, замечаний и предложений. Вначале, когда Женька только увидела во время беседы своё личное дело на столе начальника и безуспешно пытаясь встретиться с его разбегающимся взглядом, она испытала неприятный, но вполне ощутимый холодок в районе желудка. И тут же мысленно отругала себя за это. С какой стати ей чего-то бояться? Что за ребячество? Но по завершению разговора, Женька хоть и согласилась вполне с мнением большинства, неизменно добавляющего в характеристику Навицкого, что это «хитрый жук» и «скользкий тип», но и самим начальником и содержанием беседы, в целом, осталась довольна. Виктор Владимирович живо расспрашивал её о жизни, детях, интересовался дальнейшими планами, выяснял, чем он может помочь, такому ценному сотруднику, каковым является она, Евгения Валерьевна Шаповалова. В конце беседы он взял с неё обещание в случае необходимости обращаться непосредственно к нему лично, так и сказал, почти,как булгаковский Коровьев: «Без церемоний, уважаемая, Евгения Валерьевна, запросто, в любое время и по любому вопросу», а провожая до двери, нежно дотронулся, как бы невзначай, до Женькиной руки и ласково пожал. Рука у Виктора Владимировича оказалась на редкость, учитывая его худощавую конституцию, мягкой и теплой. Женька могла бы поспорить, что он регулярно пользуется хорошим кремом для рук, одновременно признаваясь самой себе, что такое, казалось бы, малозначительное событие с пожатием, не было ни приятным, ни случайным. После этого, зав.отделением, однозначно давая понять, что внимательно следит за рабочим процессом, неизменно хвалил Женю на планерках, сообщая о её профессиональной эффективности и ставя в пример, чем, как справедливо полагала она оказывал ей медвежью услугу, настраивая коллектив против неё. Точка кипения наступила на очередном совещании, где Виктор Владимирович спросил у её напарницы — Светланы, почему к недавно работающей, приезжей Шаповаловой сидит, ожидая приема, десять человек, а к ней, Мякишевой Светлане Ивановне, — в этот же кабинет, — здесь Навицкий повысил голос, — работающей уже пять лет на этом месте — ни одного! Собрание зашумело, Светлана Ивановна выбежала из кабинета начальника в слезах, Женя почувствовала все тот же холодок в груди, и вдобавок начала покрываться красными пятнами. Она сидела, опустив голову, чувствуя себя безмерно виноватой перед всеми этими людьми, и испытывая единственное, но очень сильное желание немедленно провалиться сквозь землю. Женька не помнила, что говорили дальше, вроде бы зачитывали какие-то приказы, обсуждали график отпусков и вечную проблему с заменой оборудования.Из-за большого волнения она периодически выпадала из реальности и поняла, что в конце совещания, шеф обращается непосредственно к ней, только когда он дважды назвал её имя, попросив задержаться. Женя и сама хотела поговорить с ним, так как была уверена, что у него сложилась неверная картина по оценке некоторых производственных моментов. Не дожидаясь того, когда за последним выходящим сотрудником закроется дверь, Женя заговорила: «Виктор Владимирович, мне кажется, вы не вполне справедливы относительно Светланы Ивановны. Я действительно работаю с ней в одном кабинете и знаю, что это отличный специалист. Просто она — терапевт, и великолепно лечит, а я, так уж сложилось, начинала свой трудовой стаж в маленькой провинциальной клинике, там трудно, почти невозможно было оставаться в рамках узкой специализации. Мне невероятно повезло, что была возможность учиться у своих более опытных коллег, перенимать, так сказать, опыт», — Женька смешалась, и замолчала под переставшим быть ускользающим, взглядом своего начальника. Навицкий смотрел на неё пристально и очень серьезно, а затем, чеканя каждый слог, выговорил: «Эта ваша Светлана Ивановна, ограниченная и скудоумная тетеха, которая не видит, и самое главное, не хочет видеть хотя бы чуть-чуть дальше собственного носа! Она так и простоит у своего кресла до самой пенсии,еле-еле вытягивая план за счет медосмотров и социально незащищённых слоёв населения…Уверен, что вы это видите и понимаете не хуже меня». Женя чувствовала себя неуютно под его каким-то ощипывающим взглядом, но знала, что не простит себе, если не скажет о том, что её так беспокоит.
— Виктор Владимирович, думаю все же, у вас создалось не совсем верное представление о нашей работе, как к специалисту, к Мякишевой, сколькоя работаю, не было ни у кого претензий. А я просто немного больше выполняю стоматологических манипуляций и поэтому…
— И поэтому вы востребованный специалист, а она — нет! — отрезал заведующий. Я понял, понял, что вы имели в виду не это, — махнул он нетерпеливо в воздухе холеной рукой, — «Не много больше выполняю стоматологических манипуляций», — повторил он её слова, — То есть вы и ортопед, и хирург, и насколько я знаю, ортодонт прекрасный. Я интересовался, Евгения Валерьевна, в регистратуре говорят, что в полдевятого утра к вам талонов уже нет. Вот и все, понимаете, Евгения Валерьевна? И не нужно ничего выяснять и доказывать. Кто чего стоит узнать, на самом деле, очень просто. Достаточно поинтересоваться в очереди к какому они специалисту и почему именно к нему, когда рядом есть незанятые врачи. Или, например, поболтать с медицинскими регистраторами.. Или, как я часто делаю, использовать западный прием. Звоню клиентам, прошедшим у нас недавно лечение, представляюсь, конечно, и интересуюсь, как проходило лечение, имеются ли претензии или жалобы, сколько заплатили, намерены ли в будущем обращаться к этому специалисту, рекомендовать его, ну и так далее. Вы знаете, очень много выясняется таким вот образом.
— Я понимаю, — Женя заерзала и в буквальном смысле изнывала от охватившего её неожиданно внутреннего дискомфорта, — Вы знаете, мне лестно, что у вас сложилось такое мнение обо мне, но я вас очень прошу, не нужно противопоставлять меня коллективу. Вы понимаете, я недавно работаю и так…
— Я все понимаю и оставил вас не для того, чтобы мы обменивались любезностями или обсуждали достоинства Мякишевой, коих я, впрочем, по-прежнему, не наблюдаю. Нет, у меня к вам, Евгения Валерьевна, совершенно определенное деловое предложение. Я знаю, что у вас раньше был частный кабинет, но хочу вам сказать, что в мегаполисе, ни стоматологи, ни хорошие зубные техники не стремятся работать в частных клиниках. Им и так живется хорошо. Не надо арендовать помещение, платить налоги, получать лицензию, платить за материалы. Выполняй потихоньку свой производственный план. Это свято. А в остальное время работай на себя. Улавливаете, к чему я клоню? Женя молча кивнула. — Евгения Валерьевна, мне хотелось бы, чтобы вы четко осознавали, что такие предложения я не раздаю направо и налево. (Ещё один молчаливый кивок от бледной, с застывшим взглядом Евгении Валерьевны).
— Ну, хорошо, — произнес Навицкий, не дождавшись более развернутого ответа, — Я вам предлагаю оставаться дополнительно во вне рабочее время и получать 30% от сделанной работы. Заметьте, 30%! Тогда, как обычно — 20. Глядя на Женькино непонимающее лицо, он вздохнул, — Врач обычно записывает в наряд меньший объем работы и от этого наряда выплачивает в кассу поликлиники, обговоренный процент. Это считается платой за аренду помещения и использования стоматологического оборудования. Вам этого не нужно делать, потому что мы изначально договариваемся на взаимовыгодных условиях. Навицкий подошел ближе, взял её за руку, и проникновенно, снизив голос добавил, — Мне кажется, Евгения, деньги для вас никак не будут лишние, — он отпустил её руку, развернулся к книжному шкафу и, разглядывая, корешки медицинской литературы, совсем другим каким-то посторонним тоном сказал, — Ну, а при проверке, а ее, на моей памяти, никогда и не было, вы можете всегда оправдаться тем, что изменили конструкцию протеза или заменили материал по клиническим показаниям или по желанию больного.Понятно? Женьке стало ясно, что если она кивнет в третий раз, то это будет, по крайней мере, странно и довольно бестактно. Поэтому она тихо ответила: «Да, разумеется» и только затем кивнула. В кабинете повисла тишина, которую первой нарушила Женя:
— Я поняла, спасибо вам за доверие, но у меня прием начался 30 минут назад, Виктор Владимирович. Он развернулся всем своим поджарым корпусом к ней, хрустнув белоснежным накрахмаленным халатом, — Да, да, широко улыбаясь, ответил Навицкий, — Конечно… Приступайте к работе. Я рад, что мы поняли друг друга. Детали обсудим позднее, удачного дня!
Если раньше Женьке казалось, что она работает в полную силу, то только потому, что она не была знакома с тем графиком, который с легкой руки нового заведующего и после весьма содержательной беседы с ним, прочно вошел в её жизнь. Она вставала в шесть утра, готовила детям завтрак, а также какой-нибудь незамысловатый ужин, поднимала дочь и сына, неслась с Аней в садик, затем отправлялась на работу, где занималась легальными и нелегальными больными до позднего вечера. Дочку часто забирала и сидела с ней до прихода Жени няня, соседская девушка. Сыну это поручить уже было трудно, так как он и сам частенько приходил не на много раньше матери. Женя очень уставала, так как ещё никогда не работала в таком ритме. Утешением для неё служило то, что она и получала за свою работу хорошие деньги. Было приятно осознавать, что не нужно больше считать копейки и высчитывать, сколько осталось дней до зарплаты. Хотя и тратить заработанные деньги особенно было некогда. Женя не заметила, когда наступило лето. Димке Лёня взял за бешеные деньги путёвку в Чехию, на два месяца, в спортивно-лингвистический лагерь, где вожатыми были носители языка, а Анюта вместе с заехавшим за ней отцом, направилась в деревню, к родителям Сергея, где в это самое время находилась и Туся с малышами. После того, как дом опустел, Женя почувствовала себя в некоторой растерянности. С одной стороны, её перестали, хотя бы временно, мучить угрызения совести, что дети постоянно либо одни, либо с чужим человеком. А с другой, — её вовсе не прельщала мысль оставаться наедине с собой, даже на короткое время.В последнее время ей не всегда удавалось выкроить хотя бы один день в неделю, чтобы сделать выходной. Она понимала, что так нельзя, но часто не могла что-либо изменить, так как почти всегда это касалось не только её, но и заработка остальных людей. Они были повязаны, как члены какой-то мафиозной группировки. Но сейчас, когда дети разъехались, она была этому только рада. Навицкий, видимо расслышав её невнятную просьбу, больше не стал каким-то образом выделять её на общих собраниях, но, тем не менее, отношение к ней коллектива лучше от этого не стало. Светлана Ивановна, её напарница, демонстративно Женьку игнорировала, проходя мимо, шипела что-то неразборчивое и при первой же возможности ушла работать в другой кабинет. Поведение остальных коллег также не сильно отличалось душевностью и желанием сотрудничества. Это вызывало у неё легкое недоумение, не больше, так как сильно огорчаться, или долго расстраиваться по этому поводу времени и сил не было. С теми же, с кем она шла, так сказать, в одной упряжке, с кем была связана невидимыми, но прочными, как нейлоновый канат, деловыми отношениями, она почти не была знакома. Их объединяли исключительно суммы выплат, объем работ и количество пациентов. Может быть, поэтому так не нравились коммуникабельной и эмоциональной Женьке её одинокие вечера. Приходили в голову мысли, что она несчастная одиночка, у которой ни подруг, ни друзей, ни мужа. В один из таких вечеров, она открыла подаренный благодарным пациентом дорогой коньяк, зачем-то принесенный ею домой, налила в бокал, из подаренного тоже набора, и позвонила Лёне. Она знала, что они с женой отдыхали в Праге, и Леонид ездил к сыну в лагерь. Женька надеялась услышать захватывающую историю о великолепном отдыхе сына, и заодно рассказать ему о своём желании съехать. Но Лёня был явно не в духе, по поводу Димки отделался банальными фразами, а на счет квартиры вяло рекомендовал найти лучшее применение её деньгам. И после, сославшись на занятость и извинившись, положил трубку. Возможно, поэтому на следующий день она хоть и с тяжелым сердцем, но, практически не раздумывая, согласилась обсудить с Виктором Владимировичем Навицким «кое-какие детали рабочего процесса» в уютном ресторанчике, недалеко от больницы. Время от времени Женя сталкивалась, так или иначе, с Навицким, который ей на ходу, то бодро кивал, то интригующе подмигивал. Она не знала почему, но этот человек внушал ей почти физически ощущаемую неприязнь. Женя пыталась в этом разобраться, но у неё ничего путного не выходило. То, что объективно, должно было бы само по себе вызывать симпатию: приятная внешность, стройное телосложение, интеллигентность, достоинство, самоуважение, значимый статус, кроме отвращения не вызывало у Евгении ничего. Хищное лицо, с бегающими глазками, пижонство и злоупотребление служебным положением, — Вот как это называется, — думала Женька, напрочь отметая то, что она сама в этих самых злоупотреблениях принимала весьма активное участие. Женя считала, или, говоря проще, договаривалась с собственным моральным кодексом чести, посредством размышления о том, что они (врачи и зубные техники), совершают благое дело, в отличие от шефа, который, как рэкетир, крышует и снимает пенки, но сам при этом ничего не делает.А они возвращают здоровье и красивую улыбку людям, избавляют их от необходимости длительного лечения, за меньшую сумму, да ещё и с гарантированно высоким результатом. Потому что по левым нарядам обслуживались, в основном, друзья, родственники, коллеги и знакомые сотрудников медицинского учреждения. И лечили их, как правило, быстро, качественно, по умеренным ценам иуж конечно, без назначения лишних или несущественных, но дорогостоящих процедур. Поэтому, когда они вместе спускались на лифте, и Навицкий пригласил её на ужин, она, представив свою пустую и темную квартиру, почти сразу же, хотя и без особого воодушевления, согласилась. Они вышли из машины, и пока направлялись к ресторану, обсуждали преимущества езды на метро. Виктор Владимирович признался, что спускался в метрополитен последний раз около десяти лет назад. Усевшись на свои места (как Женя узнала позже, столик шефом был забронирован за несколько дней, хотя пригласил он её, как бы между делом, в лифте), Женя оглядела помещение, в котором оказалась. Видимо хозяин ресторана являлся битломаном, так как все стены уютного, довольно просторного зала были увешены черно-белыми фотографиями знаменитой ливерпульской четверки, сделанными в разное время, в многочисленных вариациях от портретов, до групповых снимков. Исторические сведения, касающиеся непосредственно этих молодых людей, также были забраны в рамки и расположены в якобы случайном, творческом беспорядке.Подсвеченные индивидуальным мягким светом, они располагались, то между внимательным и всегда серьезным взглядом Джона Леннона и обаятельной детски-наивной улыбкой Ринго Старра, то между безумными, выхваченными умницей-фотографом из многотысячной толпы зрителей, жуткими в своей отрешенности и неизбывной муке, глазами фанатов. Музыкальное сопровождение было, разумеется, представлено исключительно музыкой Битлз — вечной, юной и завораживающей. Жене показалось странным, что при всем этом ресторан назывался «Белый кролик», призывно и гордо мигающий в вечерней темноте неоновым изображением одноименного домашнего животного. Они сделали заказ, немного поговорили о текущих делах, в частности, о нашумевшем, получившем совсем нежелательную огласку случае в их больнице, когда у молодой женщины-пациентки вследствие реакции на обезболивающий препарат, возник чудовищный по своей силе аллергический приступ, чуть не закончившийся летальным исходом. Врачу, молодому специалисту, на приёме которого случился данный инцидент, пришлось оказывать медицинскую помощь вместе с его несчастной жертвой. — А все почему, — сдвинув брови и вращая глазами, задал риторический вопрос Навицкий, — А все потому, что мы жалеем, этих тупоголовых недоврачей, прикрываясь извращенной коллегиальностью и псевдопрофессиональной этикой! Он вдруг замолчал, посмотрел в упор на Женю, а потом снова расфокусированным взглядом стал блуждать по залу, продолжая говорить с того же самого места, на котором остановился. — Самый отстающий интерн знает, что в первую очередь должен спросить врач-стоматолог, намереваясь произвести манипуляцию с лекарственным препаратом, — Так ведь? — ему опять удалось собрать глаза «в кучку» и остановить их бесконечный разбег на лице сидящей напротив него женщины. — Конечно же,если у врача имеется хоть капля мозгов, первым делом нужно спросить, есть ли у пациента аллергия на препараты группы амидов, или от чего там случился этот злосчастный отек Квинке у той бабы?Вы согласны со мной, Евгения? Разумеется, Евгения была согласна. — Так почему, спрашивается, все эти Мякишевы, Хатоненковы и иже с ними, все так же благополучно работают и даже получают наравне со мной и вами ежемесячно заработную плату? «Да уж, наравне с тобой, очень смешно, — мгновенно пронеслось у Женьки в голове, — Сравнил, тоже… Куда нам до тебя и твоих доходов», — но вслух она ничего не сказала, а всего лишь пригубила вино и посмотрела на тарелку с разноцветным, как в детской книжке, с преувеличенно яркими цветами, салатом, которую только что возле неё поставил официант. — Когда он это заказал? — удивилась Женя. Как будто отвечая на её мысленный вопрос, Навицкий, разъясняя что-то вполголоса метрдотелю, слегка подался вперед и объяснил: «Я позволил себе заказать для вас этот грузинский салат, кстати, он так и называется «Грузинский», попробуйте, здесь его готовят отлично». Женька была рассеяна, так как не совсем понимала, зачем она тут и чего следует ожидать, и твердо решила заплатить за себя сама. Время шло, ужин подходил к концу, но ситуация не прояснялась. Женя отказалась от десерта, и когда подали кофе, решила поторопить события, направив их так сказать, в нужное русло. Из этой попытки, как впрочем, и из отважного решения заплатить за себя ничего путного не вышло. Виктор Владимирович бесстрастно и непринужденно сообщил, что всё уже уплачено, и беспокоиться не о чем, тем более что именно он являлся активной приглашающей стороной, не говоря уже о том, что он вполне может себе позволить угостить надежного и очень хорошенького,(на этом месте он положил свою руку на её вздрогнувшую лапку, и улыбнулся так, что у Женьки противно засосало под ложечкой)коллегу скромным ужином, чтобы обсудить некоторые вопросы рабочего и, — Виктор Владимирович здесь немного помедлил, — личного характера. Когда Женя заметила, что собственно никаких особых профессиональных вопросов они так и не обсудили, Навицкий, откинувшись на спинку кресла и постукивая одной рукой отполированными ногтями по столешнице, с едва заметной усмешкой, проговорил, что этих самых осточертевших профессиональных вопросов, ему вполне хватает на работе.И он не собирается тратить драгоценное время на их обсуждение, когда находится в обществе такой прелестной женщины, каковой, вне всякого сомнения, является она, Евгения Шаповалова. И совсем неслучайно, полагал Виктор Владимирович, она ещё и его сотрудник, чему лично он чрезвычайно рад. Только сейчас Жене стало все понятно, и хотя никакого облегчения от этого она не испытала, все же гораздо лучше, когда понимаешь с чем (или с кем) имеешь дело. Она внутренне собралась и успокоилась. И была готова, так как точно знала, как себя поведет и что скажет. Когда они, наконец, вышли, в машину Женька не села. Объяснив, что этот район ей прекрасно известен, а метро ещё работает и находится в десяти минутах хоть бы, будет гораздо удобнее и правильнее, — Женя сделала акцент именно на слове «правильнее», — если они расстанутся прямо сейчас. Разрез крыльев носа у шефа, как показалось Женьке под дрожащим и неверным светом иллюминации, после этого, стал ещё резче. Тем не менее, видимо что-то в её облике или интонации появилось такое, из-за чего он не стал настаивать, а, внимательно взглянув на неё, медленно кивнул, и,открыв дверцу машины рукой, на которой тускло мелькнуло обручальное кольцо, сел, завел мотор и уехал. Женя немного постояла, глядя ему вслед и испытывая одновременно два чувства: глубокого удовлетворения и всепоглощающего недовольства собой, в котором первое чувство очень быстро захлебнулось и исчезло без следа. «Дура несчастная, зачем ты поперлась с этим самодовольным индюком в кабак? Тебе что, шестнадцать лет? Ты не сообразила для чего мужик — начальник, да ещё и женатый зовет в ресторан?! — Женя из всей силы потерла виски, не нужно было ей пить за ужином это дурацкое вино. «Ах, Шато-Икем…» — передразнила она мысленно шефа и тут же вспомнила как своей теплой и мягкой ладонью с холеными пальчиками, на одном из которых было обручальное кольцо, он накрыл её руку, и снова вздрогнула.
— Евгеша, — услышала она у себя в голове вдруг слова Галины Аркадьевны, — Всё-таки ты — клиническая идиотка! Зачем идти на свидание с человеком, который тебе даже не нравится?А действительно зачем? — думала Женя, удаляясь все дальше от ресторана, — Наверное, действительно, есть психические отклонения, раз я сейчас иду по ночной московской улице и слышу голос покойной бабушки. После этого Женька рассмеялась, легко и беззаботно, как смеются только в детстве, и ускорила шаги, направляясь к метро.
Женя проснулась от шума дождя и с трудом встала. Она не сразу услышала будильник и теперь спешила, чтобы не опоздать на работу. За окном лил тот же дождь, только к утру, он ничуть не выдохся, а наоборот, стал яростнее и злее. В нем чувствовалась какая-то безысходность.
— Это потому что скоро осень — думала она, — И ещё я очень устала, — добавила Женя вслух. Наверное, действительно, стоит пересмотреть рабочий график, — вспомнила она свой поздний разговор с Тусей. Вставая под душ, она продолжала рассуждать о том, что скоро вернутся дети и нельзя продолжать жить в таком ритме, можно надорваться. Может быть действительно, оставить Анечку на Ставрополье, как предлагает мать? Сейчас первый класс начнется, кто с ней будет заниматься, на это нужно столько времени, а его как раз у неё и нет. Но представив лицо Зинаиды, с крепко сжатыми губами и непоколебимой уверенностью в верности слов и действий, исходящих от её мужа, а значит и от неё, Женя замотала головой, как будто старалась избавиться от наваждения. Но на смену этому воспоминанию сразу же пришли другие: скорбное выражение на лице извечной мученицы Валентины Федоровны, другой бабушки, затем насмешливый излом губ Сергея и презрительное молчание её отца, — Женя мысленно ужаснулась и не понимала, неужели она всерьез собиралась рассматривать такой вариант? «Мои дети будут жить со мной! — громко, вслух сказала она».
— Вообще, умница, — злилась она на себя, — Давай, давай отдай Аньку родителям, сына — папочке Лёне, вот уж кто счастлив будет. Как здорово-то! Вот заживу, в свое удовольствие, — продолжала она, с остервенением натягивая колготки. «Твою ж мать!» — выругалась Женька, заметив, что от излишнего усердия или злости, порвала их. Других целых не было, пришлось снова влезать в старые, надоевшие до омерзения, универсальные джинсы. «Чуть ли не раз в жизни хотела прийти на работу, одетой, как женщина, а не как тинэйджер-переросток, и на тебе! — чуть не всхлипывала она, — Тем более у неё такая потрясающая новая юбка, которую она ещё ни разу не выгуляла. Глотая огненный кофе без сахара, Женька морщилась, как от физического или морального дискомфорта. И на самом деле, имело место и то, и другое. Женька снова после того, как без всяких последствий, незаметно допила ту, оставленную Лёней бутылку, частенько возвращалась домой с алкоголем. Сначала малыми дозами и осторожно, а затем, видя, что ничего не происходит, она нормально себя чувствует, работает по 12 часов в день и все успевает, Женя стала набирать обороты. Таким образом, поощряемая этой безнаказанностью, она свои эксперименты не только продолжила, значительно сократив время между приемами, но и расширила их географически. У неё спиртное было дома, в женской сумке, запрятанная, но не очень далеко, бутылка коньяка на работе, обновлявшаяся в последнее время достаточно часто. На той неделе ей показалось, что мужчина, сидящий в кресле, задержал на ней взгляд чуть дольше, чем обычно. И взгляд этот был… подозрительный. Да, именно, по-другому не скажешь. Он смотрел на неё дольше, чем это было уместно или допустимо с точки зрения этикета, и с подозрением, как бы раздумывая, стоит или нет ей доверять, и не выйдет ли в случае чего ему, а, конкретнее, его здоровью это самое доверие боком. Но обычно такого не случалось, потому что Женя использовала средства, как традиционной, так и народной медицины. В её сумке-рюкзаке, всегда был не только коньяк, но и средства, препятствующие его обнаружению при употреблении. По крайней мере, посредством обоняния. Различные антиполицаи, жевательные конфеты, зерна кофе в отдельном мешочке, ароматическое масло, и самое главное, китайская мазь от простуды и заложенности носа, с огромным содержанием ментола и какой-то жуткой фармакологической смеси, перебивающей все остальные запахи мира. Достаточно было нанести пару мазков на лицо, вблизи ротовой полости и всё, запаха перегара, как не бывало. По крайней мере, так уверял её пожилой и очень уважаемый зубной техник Карпухин. Имени-отчества его никто не знал, в больнице его знали и обращались исключительно по фамилии. Это выглядело примерно так: «Может Карпухин знает, у него спроси», «Ну, брат, извини, ты же не Карпухин», «Что позволено Карпухину — не позволено быку», ну и так далее. Видимо в тот раз, Женя не использовала волшебную мазь, рекомендованную самим великим и ужасным Карпухиным, и её пациент уловил-таки не слишком определенные, но до боли знакомые флюиды. Но все обошлось, она сделала свою работу отлично, ну или хорошо, чего не скажешь о другой ситуации, когда в самом начале рабочего дня, потянувшись к лотку для инструментов, увидела, что у неё трясутся руки. Противная такая мелкая дрожь. Она извинилась перед сидящей в кресле женщиной и, удалившись в комнату отдыха, в которой в этот час никого не было, немного выпила, чтобы успокоиться и привести себя в норму. Вообще, она часто использовала этот или похожие аргументы, чтобы оправдаться перед самой собой. Таким образом, она заглушала гнетущее чувство вины и тревожности, а также мятущуюся и неуёмную совесть. В тот раз ей это не очень-то удалось. Она решила не делать никаких серьёзных манипуляций, а сославшись на то, что временная пломба немного раскрошилась, быстро установила новую, и с тяжелым сердцем отправила недовольную клиентку домой. Вчера она тоже «решила успокоиться», «отдохнуть» и «расслабиться». А началось все очень хорошо, как говорится, ничего не предвещало. Давно закончился официальный рабочий день, подходил к концу неофициальный, она, наконец, поставила женщине металлокерамику, которой долго занималась, и ей самой понравился результат. Оценить качество работы Женя пригласила Карпухина. Во-первых, это было справедливо, так как он их делал, а во-вторых, так у неё было принято, с тех самых пор, как она стала заниматься ортопедической деятельностью. Работать в сотрудничестве с техником. Зуботехническая лаборатория находилась в этой же больнице и Карпухин тут же пришел. Женя представила его клиентке и выдала небольшую оду, адресованную золотым рукам и толковой голове дантиста. Некоторое время они любовались на свою работу. Карпухин ещё раз обратил внимание Жени на преимущество выбранного им цвета протеза, — Как родные, гляди! Действительно, именно он тогда настоял на этом оттенке, каких-то нюансов, которые заметил Карпухин, она тогда не учла. Было уже довольно поздно. После того, как довольная пациентка ушла, Карпухин пригласил, в свою очередь, Женю в мастерскую, чтобы «сбрызнуть энто дело». Они часок посидели, о многом поговорили. Евгения была польщена. Немногие рядовые ортопеды удостаивались чести пить дорогущий коньяк с самим Карпухиным. «Ты, молодец, девочка, вот что я тебе скажу. Ты молодец, не потому что врач хороший, а это так, уж мне можешь поверить, я их тут видел-перевидел, — он налил по второму стаканчику, и один протянул Женьке, удерживая его двумя пальцами смуглой, узловатой, в набухших венах руки, — Нет, ты молодец, так как правильно начинаешь…Ну, за тебя! Будем! — Карпухин легко и почти незаметно опрокинул в себя содержимое, и продолжил, — Ведь смотри, как происходит чаще всего: врач обвиняет техника в своих профессиональных неудачах, это сплошь и рядом, следом идёт нежелание признавать собственные ошибки… А уж хвалить какого-то сучьего потроха-техника, да ещё в присутствии клиента, это и вовсе считается зазорно.Смекаешь, что в итоге получается? Советоваться с техником — значит показывать профессиональную ограниченность; обращаться за советом — ниже собственного достоинства. А кто в итоге оказывается крайним в этой ситуации? Женя кивнула и добавила, — Да и, кроме того, взаимодействие ортопеда и техника в присутствии клиента во время оформления и сдачи заказа имеют и большое маркетинговое значение — тем самым персонал как бы демонстрирует свою ответственность перед пациентом и командный стиль работы, так ведь? Карпухин улыбнулся одними глазами, удивительно молодыми, живыми и яркими, совершенно не подходящими к его морщинистому, смуглому до черноты, будто задубевшему лицу и сказал, — Ну, я не знаю этих ваших маркетингов и стилей, я этому не обучался, но вот мне не понятно, что мешает врачу спуститься с заоблачных высот и начать обсуждать наиболее сложные заказы вместе с техником. Карпухин налил по третьей и сказал, что банкет подходит к концу, так как ему ещё полночи работать, срочный заказ, а ей ехать домой. Женя глянула на часы, был одиннадцатый час ночи, и грустно улыбаясь, заметила: «А может и не ехать уже, завтра к девяти все равно сюда опять, — затем хитро прищурившись и наклонив голову, спросила: «Ну, пожалуйста, скажите, как вас зовут, ну почему все время Карпухин, Карпухин, вот и пациентке даже неудобно было представлять вас, имени-отчества-то не знаю». Он опять улыбнулся своими чудесными, будто взятыми с его, двадцатилетнего лица глазами, и строго ответил: «Отстань, девочка, Карпухин и достаточно этого». Но Женьке этого было явно недостаточно: «Да в чем дело-то, не всегда же вы и не для всех Карпухин? Или мама ваша, когда только родила вас, посмотрела, всплеснула руками и говорит: «Мать честная, да это ж вылитый Карпухин!» Оба рассмеялись, и Карпухин сказал, — «Примерно так, хотя и тайны никакой нет, — хмыкнув в серо-седые усы, он выпрямился и произнес, — Чтобы ты не мучилась и отстала от меня, наконец, скажу, — Григорий Аристархович меня зовут, — и внимательно глянул из-под седых бровей хитрым глазом на Женьку, дескать, — Ну как тебе? Слыхала? — и продолжил, — Ну кто это выговорит, да и кому это нужно, так что давай, как раньше, — просто Карпухин и все, лады?» Женя с готовностью рявкнула: «Так точно, многоуважаемый Карпухин, и чуть помедлив, звонко добавила, — Григорий Аристархович!» Он погрозил ей длинным, с набухшими суставами пальцем и вызвал такси. Запротестовавшей было Женьке, негромко скомандовал: «Цыц! Не надо тебе сейчас одной шляться», — и положил ей на колени огромный, душистый апельсин, а поверх сумки пятьсот рублей. Расстались они практически друзьями. Только в конце у Женьки чуть испортилось настроение, потому что Карпухин, выходя с ней из лаборатории и махнув головой в направлении стола, где виднелась полупустая бутылка коньяка, негромко сказал: «И с этим, ты аккуратнее, девочка, я знаю, о чем говорю… Такие хребты ломала, зелье это паршивое, что нам и не снилось»…
Женька ехала в такси и размышляла о какой-то ерунде. Например, о том, почему Карпухин не любит своего имени и отчества. Ведь ясно же, что не любит, тут и к психологине Тамаре Георгиевне не ходи. Ну, Григорий, ну Аристархович, ну и что?! Нет, здесь что-то другое. Дело не в трудном произношении. Хорошо бы с Туськой проконсультироваться, — мелькнуло в голове у Жени. И течение её мыслей приняло совсем другое направление. Туся чуть больше года назад пополнила ряды безумных мамочек и с тех пор, — вздохнула Женя про себя, — человек для нормального общения испарился. Вместо него появилась тревожно-депрессивная мамаша на грани нервного истощения. Говорить она могла только о том, что входило в её сегодняшний круг интересов: дети (огромная тема, в которую помещалось все сознание и все мироустройство Туси в настоящее время,дети вообще, и свои дети, колоссальная разница, которой черствая и легкомысленная Женя часто не замечала!)кормление, (и внимание! — отдельная, безумно важная тема — ночное кормление!), прививки (врачи у нас, сама знаешь, прости Господи, вам-то хорошо, вы в Москве) опрелости (Боже мой, Женя, это какой-то ужас, при том, что я беру самые лучшие подгузники, (обязательно следовало название фирмы, детально рассказывалось о всех преимуществах перед другими аналогичными, словом то, что Женька уже не слушала), а также узкоспециальные темы, выделенные в отдельный телефонный разговор, дабы подчеркнуть их сверхважность и значимость: «Ой, у нас зубки!» Эта тема часто варьировалась, например, превращаясь в «О-о, зубы!» и далее следовал подробный отчет о сорокоградусной температуре Маньки, душераздирающем часовом крике Ваньки, ночном вызове «скорой». Еще очень популярные в их телефонных разговорах темы: «Прикорм: достоинства и недостатки», «Кормить ли грудью после года?», «Что делать, если имеется твердое подозрение, что ребенок, (скорее всего Маня, везде лезет, такое шило, ты бы видела! (счастливый закадровый смех)) съел колесико от игрушечной машинки, («Это совсем не ерунда, Женя, спокойно могла проглотить, она довольно крупная девочка! Какие симптомы? Очень плохие, Женечка симптомы! Машинка есть, а колесика нет, и чему ты смеешься, хотелось бы знать?») и так до бесконечности.
Потом она опять вспомнила о словах Карпухина и нахмурилась, — Неужели с ней действительно что-то не так? Ну, почему? Она же так старалась, контролировала себя. Даже, когда ей очень хотелось выпить, она сдерживалась и терпела. Размышляя таким образом, Женя зашла домой. Она возвращалась к этим мыслям, ковыряя в тарелке и уговаривая себя хоть что-нибудь проглотить, и с этой целью разрешив себе бокал или два крепленного, «для аппетита». И думала об этом позже, когда уже готовилась ко сну, и незаметно допила-таки бутылку, видимо для улучшения качества сна, тем более, пробка раскрошилась, зачем же хорошее вино будет выветриваться? Сон действительно не заставил себя ждать, Женя даже не слишком отчетливо помнила, когда он, собственно, наступил. И почему так внезапно, что она даже не успела перейти на свою кровать? А позабыв выключить телевизор, так и заснула в немыслимой позе на жестком кухонном диванчике?Да и сон был не качественным, а тяжелым и липким, хотя и без сновидений. А может она их просто не запомнила.Было ощущение, что она не заснула, а вырубилась на короткое время, потеряв сознание. Услышав повторный и ещё более настойчивый сигнал будильника через десять минут,она уже знала, что будет чувствовать себя паршиво целый день. Или до того времени, пока не опохмелится. Как назло, дома уже ничего не было, только на работе. Но туда ещё нужно доехать, а у неё сегодня человек двадцать, не меньше. Это только вторички, т.е. повторно, кого она сама назначила на сегодня. А ещё ведь «блатники» потянутся, да с острой болью, да кто с утра талончик ухватит, да кто в первый раз на ортопедическую консультацию... Женька подумала, что ещё немного, и она взвоет. А тут ещё этот дождь вторые сутки льёт, да эти чертовы колготки, порвавшиеся в самый неподходящий момент. Женька плюнула на кофе и немытые со вчерашнего дня тарелки, схватила зонтик и сумку и выскочила из дома, захлопнув дверь.
Продолжение следует...