Памятник

   Тихо и безветренно. Голубое небо поражает бездонностью. Удивительно смотреть вверх и представлять глубину. Обрамлением этой синевы  вокруг березы. Кронами обнялись словно вдовушки, прекрасны и нежны белизной стволов. Осень. Такую принято называть золотой. Для меня она желтая, живая своей листвой, травой и умытой дождями асфальтовой площадкой. Невесомо парит  янтарный лист, просвечивающий своими прожилками и не понятно, кто и в чем заблудился. Толи солнце в листве, толи листва в лучах светила. Легкий ветерок играется с маленьким желтым кораблем, провожая до земли. Дает пожить на высоте еще несколько секунд. Любят наши люди высаживать березы в святых   местах. Удивительно светлое дерево и один из символов России.

  Здесь волшебное место. Заставляет задуматься о жизни, о ее ценностях. Пробуждает желание понять, как предки наши сумели выстоять в той страшной бойне, длившейся долгие дни и ночи. Поклониться глубоко, до земли и онемевшими губами прошептать: «Спасибо»,- сдерживая рыдания. Здесь нет их праха, они захоронены со своими боевыми друзьями по всей Европейской территории страны и за ее пределами. Часто в безлюдных территориях, на берегах рек, на высоких холмах. Одних предавали земле при отступлении,спешно, но не бросали. Другим досталась участь безвозвратных потерь в госпиталях, а кто-то донес свою правду домой и успокоился в родной стороне спустя годы после войны.

   Тишина. Стена кирпичной кладки  оштукатурена и побелена на много раз. Бронзовой краской выделяется на ней силуэт солдата. Много таких памятников  по Сибири и дальнему Востоку, на Кавказе и в средней полосе России. Стоят вечными осколками на теле Земли, тревожат души и пробуждают мысли.

   Этот мне особенно дорог. На нем блестят буквами три имени! Три! Фамилия одна. А имена – три отцовых брата, которых я никогда не видел; папа младший и на войну не попал. А эти трое ушли и не вернулись, только извещения о смерти получили бабушка и дед. Даже портретов  не осталось, тогда в Алтайской глубинке фотографы редко заглядывали в села. А может и были, да поздно мы спохватились. Конечно, ненормально, что мы относимся к памяти не всегда должным образом. Позже горьким опытом прожитых лет казним себя за разгильдяйство и несвоевременность.

   Подхожу ближе и прикасаюсь руками к теплым буквам, пальцы покалывает. Ощущения проникновения в меня памяти и энергетики, пролитых от потерь слез, радости победы. Они прошли каждый своей тропой и погибли в разное время, так и не увидев той весны. От этого особенно больно и тоскливо. И… пусто в душе. До страшного!
Февраль  1942 года. Под Старой Руссой образовался Демянский котел, который немцы назвали крепостью, и не при каких условиях не желали сдавать. Из принципа – не хотели уступать, даже дорогу специально построили для снабжения войск. Русское командование стремилось выровнять линию обороны. В феврале солдатская почта принесла весть о большом десанте, брошенном в тыл противника. Войска, где находился Яков,  занимали оборону с задачей тревожить противника. А что остается пехоте: лежали в стылых окопах  и не давали врагу поднять голову. Сила у германца крепкая, хорошо окопались и цепко держались за землю. Огрызались умело и толково.
Спустя время остатки десанта, разрозненного и перебитого немцами, вышли через наш передний край небольшими группами. Вновь немец осмелел, постреливать принялся, только в наступление не переходил. И вот приказ на контратаку, чтобы изводить противника ежеминутно. Никто не считался с тем, какие силы остались в окопах на передке.

   Начался май. Весело и разом зазеленело, снег сошел. Только бойцу он приносит неудобства: грязь в окопе, вода набирается в низких местах. Валенки едва успели поменять на сапоги. Скоро и тепло наладилось. А как только обустроилось все, появилась необходимость тревожить противника чаще.

   Он поднялся в атаку.  Поставил левую ногу на выступ в окопе, оттолкнулся правой от дна и вытолкнул тело на открытое пространство, насыщенное осколками и пулями. Не разгибаясь, в рост двинулся вперед,отмечая боковым зрением, что товарищи так же ускоренным шагом  и бегом, двинулись в сторону противника. Остановился, залег за кочку. Перекатился в сторону и вновь вскочил. Словно что-то потревожило: в спешке забыл перекреститься и помощи у Бога попросить. Рядом парторг, боязно казалось крест на лоб  «положить» в присутствии партийного. Еще чего надумают. Рядовые бойцы да и младшие командиры здесь в окопах вспоминать начали то, чем душа предков жила. А вера? Что она вера? Надежду дает. А это, брат, не так мало в такой мясорубке. Увереннее в бой идешь, словно под защитой.
Страшное дело – контратака. Когда срываешься, перекладывая тело в бросок, понимая, что за недостаточностью боеприпасов артиллерии обработка переднего края проведена недостаточно. Враг замер в блиндажах, пережидая артобстрел. А  с первой минутой тишины занял места согласно боевого расчета. Положил на бруствер оружие и приготовился ловить в прицел все бегущее в солдатском сукне в его сторону. Это в атаке идешь за огненным валом, не так опасливо, хотя и все равно страшно. Только звериным чутьем, которое срабатывает раньше разума, выживаешь.

   Резкий толчок в плечо. Яков не успел оценить: пуля, осколок. Горячо и побежало теплым ручейком  под мышку и дальше по левому боку. Сердце от страха, от физической нагрузки выталкивало кровь большими порциями. Скоро ослабеет. Только не останавливаться! Бежать, идти, ползти. Остановка – смерть. Он сделал еще несколько шагов и не увидел, а почувствовал разрыв за спиной, который бросил тело вперед и выключил дневной свет, пропитанный пылью и грязью. Равнодушно и легко, вдруг! И после этого – тьма.

   Пришел в сознание один раз, в санитарной палатке медсанбата. Затишье. Удивительное дело – пели птицы. Не передок, не первый окоп, из которого вынырнул. Попытался понять, сколько времени прошло с  той контратаки. Попытался повернуться к соседу, чтобы расспросить. Закружилась голова и началось стремительное падение, пока не ударило о дно жаркого колодца. «Письмо не успел маме написать»,- последнее, что ему подумалось.

   Деревня Борисовка Старорусского района продолжала жить военной жизнью прифронтового населенного пункта…

   С крон берез сорвалась стая голубей и, хлопая крыльями, перешла в беззвучный полет. Покружила над площадкой,  плавно снизилась на крышу ближайшего дома. Загалдели гуси, растревоженные хозяйкой. Видно принесла корм, а голуби почувствовали этот момент. Вспомнился рассказ отца про годы раскулачивания. Тогда из закрытого и опечатанного амбара через подкоп семья за ночь вынесла все запасы зерна. Чтобы выжить.

   Солнце показало край из-за крон берез, ровно настолько, чтобы «зажечь» буквы на стене. Они, эти надписи, полыхнули огнем и потревожили глаза ярким светом. Дунул ветерок, осыпав большую охапку листьев. Затем крутнулся на площадке, создавая маленький воздушный смерч, которые нередки здесь по осени,  поднял с земли желтое кружево, оголяя черные пятна асфальта. Не успеешь моргнуть - белыми чистыми снегами опояшет землю. Порошей бросит на борозды в поле, сединой подернет лес – борки, как называют местные. Придет время тишины и чистоты, нарушаемой буранами и метелями…

   Шел третий год войны. Февраль - господин ударил не ветрами и снегом, а морозами. Дарья внесла охапку дров, осыпала у печки. Не можется с утра, не идут ноги. Сейчас посидит немного и все поправится. Муж Ермолай ночь на работе, она одна с детьми. Подросли мальчишки. Опора и надежда. Старшие на фронте. Стукнула калитка. Кого несет в такую рань? Не ко времени. В дверь постучали, вошла молоденькая почтальонша и несмело протянула руку со смятым конвертом. И как только почувствовала, что письмо взяли, неслышно шмыгнула на улицу.

   Сразу поняла. Похоронка. Гриша! Прочитала  казенный бланк и осела на лавку у печи. Не закричала, чтобы детей не напугать, а  зашлась мелкой дрожью в рыданиях. Не видела, что младшие проснулись, давно наблюдают за матерью. А те тихо, как два ангела, подошли и встали по бокам. Младший непривычно гладил по голове, а старший вытолкнул из себя сквозь сжатые зубы: «Сволочи. Подождите, вот пойду на войну отомщу  за братьев». Такой же горячий, как Сашка, подумалось Дарье.

   Исходил своими силами февраль. Прощался с землей дневными оттепелями и ночными морозами. Год злой, високосный. Но красивый до безумия. Хватало сил и времени рассматривать, как после теплого воздуха днем, осыпался иней на ветви деревьев. Затишье. Противник постреливал ночью, больше от испуга. Напоминал, что силен и готов встретить огнем во все стволы.

   На январь пришлось наступление. Их вновь сформированная стрелковая дивизия в погоне за отступающим противником спешно двигалась на запад. Порой и выстрела за весь день не услышишь. Вдруг встали войска, новый рубеж обороны. И начались тягучие будни по оборудованию районов. Войска насыщались свежими силами, боеприпасами,  техникой. В такие промежутки времени основной хлеб разведчика - добыча сведений. Простой пехотинец понимал, что нужно бы двинуться вперед, пока снег не сошел. В распутицу какое наступление, если противник к тому же линию обороны подготовил. Окопался, укрепления возвел. Наши войска тоже окапывались, но без особого энтузиазма. Наступления ждали.

   Место неудобное для пехоты досталось в обороне. Кругом болота и озера. На юго-восток большой водоем – Язно, впереди болото Расколы и река Великая. А под ногами даже зимой хлюпает, за ночь вода на щиколотку прибывает. Весна почувствовалась. Григорий соорудил для отдыха нары из березовых жердей и веток. Березки хилые, не такие как на его родине, на Алтае. Сейчас бы домой к печке и выспаться, за весь недосып, пришедшийся на их долю. Залез бы, как в детстве бывало, на печь, ноги свесив. Затем натопить баню и соскоблить с себя грязь войны вместе с воспоминаниями.

   Сухо щелкнул выстрел, и следом затрещало, забухало. Противник решил прощупать надежность нашего охранения. Да не шуточно проверил: все больше и чаще стреляли с обеих сторон. Наконец, поняв, что не справится, бросился бегом к своим окопам. И как только, освободилось пространство от бегущих, завыли мины. Противный и узнаваемый пехотинцами звук, который кончается разрывами. Стреляли вслепую, но передок пристрелян. Каждый окоп на учете. Взвод Григория находился в стороне и не попадал под удар. В окопах бойцы, однако, укрылись – от беды подальше.

   Настельная стрельба прекратилась, люди распрямились и принялись осматриваться. И тут в небе засвистело. Как  понял, что это  «его» мина? Наитие. Попадание оказалось роковым, успел лишь подумать: «Только бы не присыпало, а то и не похоронят». Прямое попадание в окоп, от многострадального тела мало что осталось. Лишь из места разрыва светлым облачком вспорхнула душа к серебряной кроне березы. Вот и отпарился в бане мужик русский. Не запрягать уж лошадей, не бросить разгоряченное тело в прохладу Песчанки в жатву. Не щупать пальцами полных хлебных зерен нового урожая.

   Деревня Мельница. Последние прибежище тела. Душа убедилась, что товарищи отыскали погибшего  и по плавной спирали начала забирать наверх…. Упал нож из рук женщины в крестьянском доме на Алтае. Подумалось: «Мужчина придет». Нет, не стукнет щеколда и не пропоют петли, подсказывая, что он рядом. Только тишина, даже деток народить не успели...

   Сколько их не вернулось? Не обняли любимых женщин, не приклонили колена перед матушкой. Наоборот, они стоят перед вами в глубокой задумчивости и в страдании. Ранней весной приходят к памятникам, не смотря на праздничный шум, в полной тиши говорят с солдатами, ценой жизни отстоявшими нашу землю. С каждым колосом прорастают и наливаются хлебами на полях,омытые слезами радости печали.

   Смотрю на третью строчку – Александр. До боли сжимается сердце. Не знаю, где погиб и захоронен. Ни одна база данных в интернете не дает ответа. Единственная строчка: «Место службы: 2 ОБВ. Военно-пересыльный пункт». Занимался охраной и безопасностью войск. Бабушка Даша соседям говорила: «Этот не пропадет! Вон какой  шустрый, от всего убежит». Не убежал.  Где пропал? Где лежит?

   Чем старше становлюсь, тем отчетливее боль от того, что не дослушал бабушек.Этих светлых, как родничок, женщин. Проводили сыновей, мужей и до  своей смерти оплакивали их. Плачут женщины по всей России  на могилах своих, чужих сыновей. Все они свои – солдаты Отчизны. Матери солдат войны  уже ушли в мир иной и поздно спрашивать, а фотографии молчат и ответа не дают.

   Вы простите, родные дяди, что пришел сюда не весной – осенью. Помню о вас!
Помню, когда жарким полднем вижу желтеющие хлеба. Помню, прикасаясь к роднику, словно говорю  с вами. Свежим снегом и чуть дрожащим инеем. И бесконечно сожалею, что так мало знаю о ВАС.

   Три строчки на каменной кладке. Три оборванных судьбы и надорванные поколения.
Очередной желтый лист оторвался от ветки и полетел вниз.Достигнет земли и кончилось для него лето. Русское дерево, русские просторы, русские могилы…