Враги из недр

               
1.КОКТЕЙЛЬ С ТАРЕНОМ
Студент второго курса общетехнического факультета Забайкальского государственного университета Николай Еленин уже полгода пребывал в странном и пугающем состоянии.  Оно отличалось тем, что, в общем-то, обладало клиническими признаками всех психических болезней- при большом желании и при наличии большого справочника по психиатрии можно было нарыть всё, что хочешь: хочешь- параноидальная шизофрения, хочешь- обсессивно-компульсивное расстройство, хочешь- биполярное.   Но мешало Еленину то, что он осознавал свою ненормальность, чего обычно психически больные не осознают никогда.  Кроме того, в Еленине плотно сидел страх перед психиатрией, навеянный ещё советскими временами. Ему вовсе не хотелось носить себя , словно счётчик воды в управляющую компанию, на поверки, проверки и учёты. И кроме того, он осознавал пользу психиатрии и не хотел тревожить таких занятых людей своими мелочами, а может, просто считал себя недостойным общения с такими людьми. Психиатры – люди замечательные и полезные. Отсидев пять , а в странах, которым посчастливилось стать подписантами Болонского процесса,  и  все семь-восемь лет под сводами медицинского института, написав кипу докладов,  рефератов, курсачей, дипломную и магистерскую работу, они приобретают массу положительных качеств, в частности – замечательную проницательность, великолепные познания в искусствоведении, а в особенности- в изобразительном искусстве в стиле «шиз», почти маньяцкое хладнокровие и замечательную память на хитроумные химические названия. Любой психиатр, даже тот, у кого под толстыми корками диплома стоит непрерывный свист и шелест крыльев птиц троек, умеет с лёту, без запинки и за три секунды выговорить: «эфир тетрабензоэтанолгидроксихлорида резерфордия». Зная все эти эфиры, резерфордии и прочую светотень, умея смешать их в нужной пропорции с точностью плюс-минус один кварк и составить ионное уравнение с любыми веществами,   они могут успешно прервать течение любой психической болезни, причём пациенты становятся настолько уникальными людьми, что при выписке их прописывают в научных журналах с почётным титулом «Клинический Случай», дающим право в качестве почётного гостя-экспоната присутствовать на всех научных симпозиумах и давать интервью любому медицинскому светилу.  Но при всей огромной ценности для общества умения психиатров быстро прерывать ,пользуясь последними достижениями современной химии и авторитетнейшими из научных источников, течение любой болезни, при всех их положительнейших личностных качествах, они обладают, к сожалению, досадным недостатком, который, конечно же, не может умалять всех их достоинств, но всё же для объективности должен быть приведён: лечить людей они не умеют. Может быть, в медицине кардинально сменилась терминология, и, попадая к психиатру, что чаще всего происходит в возрасте куда более позднем, чем люди впервые слышат слово лечить, они каждый раз открывают для себя заново, что оно стало  архаизмом?...
Словом, хорошие люди психиатры, но вельми тёмные. Еленин это знал и не стал никому излагать своё состояние…
Представим себе, что мы заболели параноидальной шизофренией и ищем врагов везде и всюду . Но мы не подозреваем постового полицейского в том, что он спит и видит, как бы пришить нам что-нибудь разэтакое, не смотрим с тревогой и на мужика, несущего остроконечный зонтик - а ну как возьмёт да и выстрелит из наконечника пулей с рицином, а чё ,вон Маркова, болгарского писателя, так же укокали… Нет. Мы боимся, что мы сами кому-то причиним вред. Мы боимся, что мы настолько потеряли контроль над собой, что возьмём да и убьём кого-нибудь… нечаянно.  А что? Вдруг у нас в голове глюки?...  И не приведи Господи взять в руки какой-нибудь тяжёлый предмет. Не то что оружие, а даже ключи от своего дома. Потом замучаешься обнюхивать их, рассматривать- а вдруг микрочастицы крови остались, вдруг убил кого-то незаметно?! -, разглядывать зловещие доски с фотографиями вроде «Внимание, розыск!» в поисках своей фотографии , причём, не найдя, отнюдь не успокоишься. Не приведи Господи также уколоться швом в постели или ощутить чуть-чуть видоизменённый вкус чая.  Весь дом перетряхнёшь в поисках тайника с ядом, которым жена или тёща, искусно притворяясь любящей все годы счастливого совместного проживания, хочет тебя, бедного и несчастного, невинного, как овечка, отравить.
Вот в таком состоянии был и несчастный Еленин. Может быть, это была не шизофрения, а последствия неумеренных возлияний, или  просто вредные последствия распространённого среди молодых парней порока, носящего неудобоваримое латинское название, похожее на слово «мастер» и «турбина» одновременно, и, как известно, вызывающего нежелательные выбросы в кровь адреналина, который, если почитать инструкцию по его применению, при передозировке может вызывать шизофреноподобные состояния, а может быть, влияло и то, что мать Еленина была женщиной весьма нервной, только он не мог спокойно пройти по улице, не оглянувшись пять раз в поисках трупа своей жертвы и не посмотрев на свои руки, И только в шестой раз убедившись, что никого он не убил и в шестой раз проговорив в голове защитную фразу «Никого я не убил», он успокаивался.  Плюс к этому Еленину стр-рашно мешала жить ещё одна хворь: обсессивно - компульсивное расстройство, болезнь очень коварная и опасная. У него она проявлялась не как у всех. Он  не только намывал руки на десять раз, не только на счёт дёргал дверную ручку. Он боялся потрогать какой-то предмет в момент, когда ему в голову придёт какая-нибудь страшная мысль. А приходили эти мысли часто: то похороны свои представит во всех подробностях, то представит, как он в палате интенсивной терапии, на ИВЛ, в страшных мучениях умирает от вирусной болезни, то богохульные мысли в голову полезут… И потрогав в тот момент, когда приходили подобные мысли, какой-нибудь предмет, Еленин трогал его второй раз, проговаривая какую-нибудь мысль, способную устранить вредные последствия предыдущей: могилу свою он немедленно переделывал в чужую , на ИВЛ представлял манекена, сотни раз просил у Бога прощения за невольное богохульство… Иногда не помогало . Он трогал в третий раз, в четвёртый…и так до бесконечности. Но больше всего он боялся выйти на балкон студенческого общежития с мобильным телефоном. Голос в голове немедленно подзуживал его положить телефон на парапет, в противном случае угрожал всеми земными карами. Еленин клал, но голос подзуживал ещё и ещё… Таким образом несчастный студент лишился штук трёх мобильных телефонов, причём весьма недешёвых. И слава Богу, что он в тот момент увидел место, куда телефон свалился, в противном случае дней пять искал бы в полицейской криминальной хронике зловещую новость: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЙ ПРЕСТУПНИК, УБИВАЮЩИЙ ЛЮДЕЙ МОБИЛЬНЫМИ ТЕЛЕФОНАМИ, БРОСАЯ ИХ С БАЛКОНА!!!»
Именно потому, что, как ему казалось, правоохранительная система самим своим существованием несла ему угрозу, у Еленина развилось опасное чувство, которое он скрывал от своей матери-судьи городского суда: ненависть к правоохранительным органам, а в особенности- к правосудию. Прочитав в новостной ленте о поимке опасного преступника, Еленин, человек, которому убийство было глубоко противно, желал вынесшей(шему) преступнику приговор судье скорейшей смерти от ножа этого самого преступника, а ему самому- удачного побега. А услышав о чьей-то казни где-нибудь в Африке, Еленин вообще в бешенство приходил. Он прыгал по комнате и представлял. как вынесшего приговор судью бьют башкой о перекладину виселицы, на которой повесили осужденного, или попросту терзает озверелая толпа. Потом он остывал, ужасался своим мыслям, привычным жестом клал под язык таблетку валидола, который, будучи препаратом для сердечников, тем не менее нёс успокоение и ему, неврастенику… и успокаивался. До следующей новости или опасной мысли.
В общем, Еленин был человек весьма нервный и опасливый. Но это не помешало ему вести в институте весьма бурную и активную жизнь. На курсе его звали Кобеленин - потому как постоянно гулял то с одной, то с другой девушкой, и заходя к ней домой, вёл себя вовсе не как пленный партизан в застенках гестапо- только в его группе уже тишком было сделано три аборта.Не был он безгрешен и насчёт дури- уже раза три мать-судья, надавав великовозрастному дитяти по башке, платила огромные штрафы за то, что любимый сынулька выкурил пару «косячков» с марихуаной, купленных у ушлого представителя неопознанной среднеазиатской национальности, за то, что был пойман в институтском туалете с инсулиновым шприцом в локтевом сгибе и облаткой невесть где взятого рецептурного димедрола, наконец, за то, что с расширенными зрачками нарезал круги по детской площадке, предлагая непристойности маленьким девочкам и невидимым хлыстом гонял по скамейкам цирковых лошадей…
Алкоголиком же он вообще был жутким. Хлебом не корми-дай напиться, да не просто напиться, а ужраться, да так знатно, чтобы месяц уборщица тётя Поля припоминала, как она заблёванный по самое не хочу не могу нужник чистила. Пил всё, что горит, и везде, где можно- один раз его, набухавшегося, как говорится, в дупель, нашли лежащим на куче мусора рядом с автомойкой, а рядом лежала бутылка стеклоочистителя. Думали, концы отдаст или ослепнет в лучшем случае, а он хоть бы хны- прополз привычной тропою до «белого брата», выпил сиропчика какого-то из флакона маленького, и всё как рукой сняло, к вечеру уже к девке очередной своей побежал…
Однажды Еленин с друзьями отправился в институтский уголок гражданской обороны. Был вечер, и там никого не было.Пока друзья прикалывались с противогазами, он открыл портфель и- о чудо!- обнаружил там розовые пенальчики с белыми таблетками. Это был тарен. Он его ещё не пробовал, но видел, как его школьные друзья, гогоча, глотали этот самый тарен и отправлялись в незабываемые путешествия… (правда, потом со стенаниями изрыгали из себя разные яды, но это для зелёного алкаша Еленина уже не представляло собой чего-то большего, чем издержки, с позволения сказать, профессии).
Еленин положил пенальчик в сумку и по-тихому «слинял» из института.
Местом для «трипа» он выбрал ванную комнату квартиры своего друга-друг всё равно улетел на какую-то конференцию студентов и попросил Еленина приглядеть за квартирой.  Тем лучше! Еленин вышел из институтского парка и махнул рукой. Подкатила видавшая виды, раздолбанная в пух и патоку жёлтая «газель».
Студент не замечал ни выводившего его обычно из себя запаха бензина, ни тряски, которая была особенно сильна в нагорной части славного города Читы, зело богатой колдобинами, ямами и лежачими полицейскими, ни даже жуткой тесноты. Он постоянно чуть-чуть приоткрывал сумку и смотрел, не потерялся ли заветный пенальчик. Пенальчик был на месте. Вот и стадион- вылезай! Еленин выпрыгнул из машины и отправился в квартиру друга.
Улица называлась Кайдаловская. На ней стояли бараки, обшарпанные кирпичные двухэтажки и весьма необычно расположенная гостиница. Нужный Еленину красный дом находился сразу за ней.
Он вошёл в подъезд, поднялся на второй этаж и открыл скрипучий замок. Следовало наполнить ванну. Кран долго шипел, но наконец чугунная ванна набралась.
Нужно было что-то подложить себе под голову, чтобы не захлебнуться ненароком водичкой.  Он взял на балконе какую-то доску, вставил её в ванну и лёг на неё головой. Откупорив бутылку водки, вложил себе в рот таблетку, запивая крупными глотками водки. Но снадобье всё не действовало.
Наконец…
Водичка перед глазами вдруг стала синим морем, лампочка превратилась в солнышко, а белый засиженный мухами потолок- в небо, и он поплыл, поплыл в губительный мир галлюцинаций…
В небе теснились какие-то синие и фиолетовые кубы, вертелись огненные диски. Затем сильной волной Еленина выбросило на берег, и тут же он словно попал внутри кадров какого-то невероятного фантастического фильма…
Он отчётливо видел сюжет, ведь в воспалённом мозгу всё видится предельно чётко…
В глубине Вселенной, в порядка ста тысячах километров от поверхности Земли, в режиме «высотная стабильность» висел космический корабль многоразового использования «Ной» первой флотилии Управления колонизации Вселенной при Генеральной Ассамблее ООН.  Двигатели работали действительно стабильно- «Ной» висел уже тридцать лет, и за это время он не наклонился ни на один градус, не опустился ни на один метр… В каютах «Ноя» были замурованы порядка ста тысяч человек. Без всякой надежды на выход, как когда-то, тридцать лет назад, в пандемию, они сидели в бронированных отсеках, благоустроенных, правда,  по курортному принципу. Но, как вскрылось позднее, это оказался, мягко говоря, совсем не курорт.
Чего стоила одна только пандемия чумы, разгоревшаяся через три года после Апокалипсиса- прорыва неведомых чудищ- канантропов. Эти существа- полусобаки, полулюди, дышавшие тем, от чего нормальный человек может очень быстро стать пациентом патологоанатомического отделения, оккупировали всю Землю, загрязнили её атмосферу вонючим газом- панолеталом («смертельным для всего») и вынудили людей покинуть её… Началось всё, по роковому стечению обстоятельств, там, где в совсем давние времена, которые на одной шестой части суши называли «советскими»,  тёплой апрельской ночкой бабахнул атомный реактор, да так мощно, что пришлось отселить не только близлежащую Припять- «город энергетиков», но и всю территорию в радиусе тридцати километров, а потом ещё и в радиусе пятидесяти километров кой-где людей отселяли, а радиоактивная гадость докатилась до Страны Восходящего Солнца на востоке, до Швеции на Севере, до Соединённых Штатов на западе и до Израиля на юге- короче говоря, в Чернобыльской зоне… Там, говорят, их изничтожил было подросток какой-то сибирский, причём методы-то были простецкие , не военные даже,  даже книжка или брошюра про эти методы написана была, но, видимо, кого-то не добил, иначе бы канантропы не всплыли вновь где-то у острова Кипр и не расползлись бы по всей матушке-Земле, и не полетел бы «Ной», предназначенный для освоения Вселенной и имевший пушки от гипотетических зловредных инопланетян, на вечный прикол посреди глубокого космоса…
Так вот, пандемия. Разгорелась она из- за того, что кого- то крыска во сне покусала в постели, а тот к врачам побоялся обратиться- засадят, дескать, в карантин, да ещё чинов ТИХО – транспортной инспекции хранителей общества – поставят снаружи… Оно надо? И помер бедняга, предварительно знатно заразив воздух в вентиляционной системе своими жуткими чихами и кашлями и  наплевав в раковину большим количеством заразной слюны. Ну и понеслось по нарастающей-  пятая часть населения погибла, медики штабелями в коридорах валились… 
А потом японцы бедные с ума сошли- у них и так самоубийство в крови, стоит лишь вспомнить Рюноскэ Акутагаву, на пике славы наглотавшегося веронала, или массовые самурайские харакири…  А тут ещё начался какой-то синдром замкнутого пространства- такой, говорят, впервые в Токио появился, в каком-то чудном капсульном домике… Короче, человек сто вспороло животы дедовскими катанами…
Не отставали и мусульмане- в тоске по паломничествам в Мекку они не выдержали и вкололи себе даже не лошадиные, а слоновьи дозы героина, невесть откуда взявшегося на образцовом корабле…
Словом, радоваться было особо нечему. Каждый день проходил в тоске по Земле. Но на борту был человек, который изменил всю жизнь корабля…
Это был капитан Кузюрин, в пятьдесят лет уже ушедший на пенсию. Он родился в Чите, потом его призвали в ВВС, откуда попал в отряд космонавтов, из которого его в смутное время нашествия канантропов загребли на «Ной»… На пенсию он ушёл тоже не от хорошей жизни- его доканывала страшная болезнь- подагра, являвшаяся неизбежным следствием обильных возлияний, которых когда-то не чурался Кузюрин, и дурной наследственности, отягощённой крайне неблагоприятным фактором- родственным браком,- когда-то пра-пра-пра-пра…бабка Кузюрина вышла замуж за своего однофамильца. Конечно, Кузюриных было много на Руси-матушке, но одно дело однофамилец был бы в городе, а жить в одной деревне с одной фамилией и не быть родственниками? Не смешите…
Словом, Кузюрин был действительно отягощён наследственностью…
В один прекрасный день молодые побежали в корабельный кинотеатр смотреть старый детский фильм.А отставной Кузюрин в горьком раздумьи об одолевшей его окаянной подагре кое-как ковылял по палубе. В его костях отложились кристаллы очень коварного, подлого и ядовитого вещества- мочевой кислоты , которые при каждом шаге, разрывая нервы, сосуды, мышцы, сухожилия, казалось, огненными иглами кололи прямо в мозг, в самый центр боли…  Каждый…нет, не каждый, но каждые десять шагов причиняли Кузюрину почти такие же страдания, какие причинял Дюймовочке из одноимённой сказки человеческий способ передвижения. Боль мозжила, дёргала, хватала за мышцы. Кузюрин уже практически дошёл до корабельного медпункта, где он мог намазаться обезболивающими мазями и глотнуть спасительного анальгина…
И вдруг он услышал, что телевизор в кают-компании орёт знакомую до боли детскую песню:
                Если долго-долго-долго,
                Если долго по тропинке,
                Если долго по дорожке
                Топать, ехать и бежать,
                То пожалуй, то конечно,
                То наверно - верно-верно,
                То возможно - можно-можно,    
                Можно в Африку прийти!
                А-а! В Африке реки вот такой ширины!
                А-а! В Африке горы вот такой вышины!...
Кузюрину была эта песня знакома. Но, даже если бы подагрические кристаллы начали всей своей массой давить на отдел мозга, отвечающий за память    ( а кто, кстати ,сказал что он вообще в мозге?! Может, в душе, которая не имеет точного расположения!) , он и то,   хоть плачь ,хоть скачь, не мог бы припомнить, в каком фильме  он её слышал.
Собрав волю в кулак, спустился по небольшой лестничке в кают-компанию…
По телевизору шёл известный на просторах всей бывшей страны советов детский фильм про наивную, доверчивую, милосердную, честную, правда, немножечко суеверную, то есть верящую в приметы, как, впрочем, все дети(« Я всё время держала пальцы вот так… когда держишь пальцы вот так, от тебя отлетает враньё!) ,но всё равно добрую, милую и всеми любимую девочку в красной шапочке…
Фильм очень хороший. Кузюрин его с детских времён знал, но, как ни странно,кто кого играл, хошь убей, не помнил…Бывает такое…
Под конец он всё-таки посмотрел на титры, решив исправить эти непростительные пробелы в своём кинематографическом кругозоре.
И сразу по глазам резанули две выведенные как бы составленными из звёзд буквами строчки:
                ЯНА
                ПОПЛАВСКАЯ
Поплавская…Что-то знакомое. И, кажется, знакомое очень близко. Только, по- моему, не Поплавская, а Поплавский. Да! Перед глазами отчётливо встала  прямоугольная ,до блеска надраенная( не смотри туда -ослепнешь) алюминиевая бляха личного жетона с отчеканенными до тошноты правильным техническим шрифтом буквами:
                МАКСИМ  ПОПЛАВСКИЙ
Но почему так чётко вспомнил? Поплавских на корабле штук сто было. Но этот был ему памятен чем-то. Вот чем!
Это, кажется, был «матрос» ( понятие на космическом корабле немного неверное), который лет пять назад трепался на весёлой корабельной пирушке, будто он знает способ одолеть канантропов и вернуться на Землю… Точно! Он тогда, зараза худая, не договорил до конца- в шутку обратил всё, й - юморист. Но сейчас-то он у него всё выпытает!
Кузюрин поднялся с места, отправился в свою каюту(благо недалеко была) и нажал кнопку звонка.
-З-з-з-зынь….-противно и резко зазвенел звонок в комнатушке вестового, находившейся всего в трёх метрах от кузюринской обители.
Прибежал молодой белобрысый «чистяк» Витька Кибалин. Фуражка сбита набок, в глазах -весёлые искорки…
-Вызывали?- На лице Кибалина играла угодническая, подобострастная улыбка ревностного служаки, как говорят на флоте, «борзого карася» - человека, приказания старших по званию привыкшего исполнять с быстротой метеора…
-Поплавского ко мне… Быстро!- рявкнул с дивана Кузюрин. – Буду пытать его калёным железом, так что ты нагревай клещи… - добавил он, невесело усмехнувшись.
-Есть нагревать клещи! – Кибалин умчался с дробным топотом ,заливаясь задорным хохотом , какой мог издавать  только  человек , из которого многолетняя  рецидивирующая шизофрения космической службы ещё не выдавила рукояткой адмиральского кортика чувство юмора, и у которого ещё остались в голове извилины,  по которым не  прошла глубокая борозда от космического шлема…
Астронавт третьего разряда  Максим Поплавский был человеком весёлым, завсегдатаем  пирушек , периодически затеваемых в корабельном буфете. Он имел серьёзные недостатки: первый - любил периодически напиться, как говорится, вдрызг,  второй- был жутко неопрятен, свою засаленную спецовку не стирал месяцами, не говоря уже про приём душа, третий- любил над всем похохотать, обладая при этом смехом жутким, от которого кровь стыла в жилах…
-Напекла мама пирожков, да засохли они. Посмотрел отец на фотографию тёщи, потом на Красную Шапочку да и говорит:
-Красная Шапочка, поди, милая, отнеси бабушке пирожки…
-Ха- хха! Хха- хха- хха!- заливается громовым смехом Поплавский. –Хо-хо-хо!- При этом его огромные буркалы внизу наливаются кровью, а вверху остаются белыми. Ну, поплавок рыболовный, да и только!
-Ой- ё, пан Поплавок, наскребёте вы когда-нибудь на свою хребтину!- Наблюдательные и острые на язычок матросы давно уже прозвали сослуживца Поплавком или, для пущего колориту, паном Поплавком ( Поплавский-то –фамилия по происхождению польская, как никак!)- и за фамилию, и за глаза, и ещё за одно его не самое положительное качество-изворотливость, делавшую его не самым достойным однофамильцем знаменитой актрисы, которую всегда отличала честность, правдивость, неприязнь к пошлятине и алкоголю…
Изворачиваться  он умел пр-рекрасно, просто чуд-десно.  Как лёгкий рыболовный поплавок, в самом деле- в него бросай не бросай камни, он всё равно вывернется и не потонет.
Бывало, ляпнет за столом какую-нибудь сальность- аж уши покраснеют, оскорбит кого-нибудь из сослуживцев, придёт к нему в каюту разбираться, а Поплавский так жалостливо:
-Ну простите, не обессудьте, не про вас я вовсе… Пьяный был, вот и нёс ерунду. А вас, может быть, перепутал с кем-то…- И пока Поплавский нёс околесицу, товарищ уже думал: « А не пошёл бы этот Поплавок…к такой-то матери! Ещё  кулаки тратить на этого пустозвона… Ну его на хрен!»
Вот и сейчас что-нибудь придумает- я не я, и фраза не моя. Cпьяну, мол, вещал что-то, не соображая…Не пройдёт!
«Не-ет, Поплавок, ты допрыгался. Не соврёшь уже. Я-то знаю, что ты не пил тогда…Не отвертишься! Придётся всё рассказывать!»
По коридору послышался  тяжёлый топот- бом-бом! Казалось, что в палубу заколачивают сваи или, по крайней мере, молотят здоровенной кувалдой.  Раздался грохот, словно на многострадальные стальные плиты с высоты пятого этажа свалился куль картошки. Вслед за этим Кузюрин явственно услышал отборный мат,  медленно , с мычанием произнесённый  дребезжащим голоском, что неопровержимо доказывало: пан Поплавок сегодня поддались искушению Змия зелёного, и капитулировали перед сией мифической рептилией безоговорочно-с, - не иначе водки налакались или чистого медицинского спирта из столитровой баклаги добрейшей души человека, корабельного хирурга Аджатяна перебрали-с… 
Но Кузюрину в данный отрезок времени было не до юмора. На Поплавского он был зол как никогда.  Лет пять назад он бы начал цинично ржать по этому поводу, но сейчас, когда появилась надежда на воскрешение Земли( весьма призрачная, но всё-таки надежда…)
«Вот за...зараза…. Словно знал, падла, что сегодня ему держать ответ. Налакался гадости и притворится сейчас овечкой невинной, беспамятной. Мычать жалобно будет и плакаться в палас, сопли пускать… Не-ет, брат. Сейчас я тебя под душ холодный суну, чтоб пробрало тебя хорошенько, рыло ты мазутное, а потом надаю по бессовестной роже, и ты, собака, мне всё как есть расскажешь…»
Поплавский, сопя и пыхтя, появился на пороге каюты.  Он был просто великолепен. На левом борту тужурки ткань оторвалась от плеча до паха, обнажив  зловонную грязно-серую массу пропитанной потом овечьей шерсти. Лицо, покрытое трёхдневной щетиной, измазано машинным маслом. Защитные очки… от них осталось нечто сплющенное, скрученное, напоминавшее консервную банку, по которой рысью пробежала кавалерийская дивизия. На кепке- голубиный помёт; видно, удачно мимо голубиной клетки, в которой держали «бройлерных» пташек, прошёлся…
-Т-товарищ старший п-помощник, астронавт третьего разряда, т-топливозаправщик Максим П-поплавский по вашему вызову при…
-Отставить,- веско сказал Кузюрин, жестом пригласил Поплавского в каюту и закрыл гермодверь. Дверь, сердито чавкнув, ушла в комингс, с лязгом повернулся рычаг-задрайка с электроприводом, и каюта полностью изолировалась от внешнего мира.
-Астронавт Поплавский,- начал он чисто по-уставному, но с металлическим звоном в голосе,- вам известно,  где находится книга , посвящённая методам и способам ликвидации последствий активной жизнедеятельности канантропов?
- Ч- чего? – выдохнул  Поплавский.- Чё это такое, какая на хрен книга, я не знаю вообще…
-Всё ясно,- рявкнул Кузюрин.
Он взвалил на себя рыхлое, тщедушное тело Поплавского и так , в грязных и порванных манатках бросил его в ванну. Повернув серебристый «барашек» на смесителе, включил душ. Из-под потолка на Поплавского полилась ледяная вода.
-Ай-я!- заливисто визжал Поплавский.- Ой-ёй-ёй… Едрить твою мать, зачем вы меня пытаете?!
-Терпи, терпи…- На лице Кузюрина появился уже какой-то садистский оскал…- А ну-ка…- Он  крутнул вентиль горячей воды, сдёрнул с крючка капроновую мочалку, кинул на неё из банки комок мягкого вишнёвого мыла и принялся драить попавшегося как кур во щи  несчастного Поплавского. – Весь зас….., как свинья поддубная. Но ничё, отдраю тебя, может, хоть внешне на человека похож будешь, портянка, мамкина норка…
-Уй- йа- а…ё-моё…- уже вяло стонал Поплавский…- Садист…
Кузюрин неожиданно для Поплавского включил «холодный» кран, и на пьяного снова полились бурливые потоки ледяной водички. Он страдальчески сморщился и вдруг начал травить прямо под себя мутную, противно-жёлтую жижу, в которой угадывались ошмётки извечного «закуся»- пикулей, рыбы, хлеба, помидоров… Словом, извергнул  в ванну отставного старпома весь свой суточный рацион.
-М-м…- промычал бедняга…- Сколько время?
-Пять вечера, бедолага, - уже сочувственно сказал Кузюрин.- И где ж тебя угораздило налакаться водяры- то, Поплавок ты окаянный? Ну давай, колись ,как на духу…
-М-м…-Поплавский перевалился через борт ванны, выполз в прихожую, но тут руки его подогнулись, и  он деревянно стукнулся об пол прихожей…
-Чтоб тебя…-шепнул Кузюрин и бросил Поплавского на свою койку, сорвав с него перед этим кепку с тужуркой.
«Но ничего, завтра-то я всё у него выпытаю…»- подумал Кузюрин и, тяжко вздохнув о мягкой койке, лёг на пол, подложив под голову свою старую парадную «фураньку».
Глядя на распухшую, омоченную слезами, расквашенную и помятую рожу Поплавского, он  представил, как тот напьётся по случаю возвращения на Землю.
И впервые за эти 15 лет Кузюрин радостно и весело рассмеялся. Правда, тихо, но всё же рассмеялся. А это что-нибудь да значит…
-Где я? – раздался рано утром вялый голос с кровати.
-Вставай, варнак,- уже совсем беззлобно сказал Кузюрин и подал ему графин из толстого стекла. – Проспался? Колись, где нализался-то, собака ты серая?
-У Аджатяна…-жалобно хныкнул Поплавский .( «Бинго,»-подумал Кузюрин.)- Он меня сам напоил, говорит : «Максым, спырт чистый из запасныков будэшь?» А у меня воля слабая, ишак я паршивый…- Страдальческое выражение лица человека, которого мучает тяжёлая алкогольная интоксикация, сменилось жиденькой улыбкой, глаза ,которые стали ещё больше похожими на рыболовные поплавки, наполинились слезами…- Ну и напился я. А тут Витька прибежал, орёт: «Поплавок, тебя Кузюрин к себе зовёт! Пытать тебя будет!»,ну,думаю, чё-то серьёзное случилось…-Поплавский на ватных ногах сделал три шага к размеренно шипевшему фаянсовому «белому брату» и соответствующими горловыми звуками дал понять, что интенсивно извергает из себя алкогольную отраву.
-Случилось ,- произнёс Кузюрин. – Помнишь ли ты, чертила, как лет пять назад на очередной «опохмелке» трепался, будто знаешь способ борьбы с канантропами?
-Не помню…- мрачно и тупо пробасил Поплавский- видно, много у него нейронов в мозгу перемёрло.- Ничего не помню. В глазах двоится. Блевать тянет… Пошло оно всё! Ни капли больше, вот гадом буду, в рот не возьму…
-Закрепим очищающий  эффект страданий…- Кузюрин  протянул страдальцу четыре таблетки активированного угля в бумажном блистере , флакончик антипохмельного сиропа, название которого с английского переводилось как «Утренняя забота», а затем сунул в слюнявый рот горлышко графина…-  Очистись, болезный.  Проглотил таблетки-то? Ну и молодец…А теперь собери-ка, ситный друг,  в кучку последние неубитые нейроны , а если можешь, слепи из них извилину, а уж ежели мастерства хватит, так колечком её сверни, и ответь по сути: ЧТО ЗА КНИГУ ТЫ ЧИТАЛ?
Поплавский понял, что легко ему не отделаться, не мытьём, так катаньем всё разузнают, и начал рассказывать:
-Она… в библиотеке была. За номером B-91/770906RUS-SCI. Вот цифру-то я и запомнил, у меня на цифры-то память с детства хорошая…-  Поплавский хохотнул уже смелее,  уже не уподобляясь осужденному на смертельную  инъекцию  печально известным «техасским коктейлем»,  которому в организм уже ввели половину жуткой смеси препаратов,  но которого внезапно помиловали по телефону,  и теперь умерщвлять его  вроде как уже никто не собирается,  наоборот,  служители Эскулапа вокруг него кишмя кишат , лечат, откачивают,  но и отрава ещё действует, и страх казни ещё памятен, ох как памятен…- А больше и не помню ничего … Зачем помнить-то? Всё равно мы не сможем это сделать, пока замочим хоть одного ублюдка, сами попередохнем все от ядовитых газов…
-Это как сказать… - ответил Кузюрин и отправился к двери с твёрдым намерением немедленно найти книгу, если понадобится, вытянуть из туманности Андромеды, собрать из кварков, но найти…
-Сергей Владимирович, вы серьёзно ! Ну , ей- богу, как ребёнок, всё в какие-то сказки верите…- В Поплавском уже оживали такие качества юноши со здоровым, не отягощённым этанолом головным мозгом, как дерзость и критическое отношение к старшим.
-ОТСТАВИТЬ ХАМИТЬ СТАРШЕМУ ПО ЗВАНИЮ !!!- Кузюрин рявкнул так, что Поплавский мигом протрезвел и уменьшился ростом раз в пять, оставшись с таким ростом, с каким мать родила…- Что плохого, что как ребёнок?  С детства, со сказок всё и начинается, запомни, шановный пан Поплавок. –Кузюрин насмешливо щёлкнул Поплавского по лбу, дабы последние молекулы алкоголя из дурной головы выбить, и нажал на эбонитовой коробочке, напоминавшей мыльницу с сетчатым динамиком, красную квадратную  кнопку вызова корабельного электрокара.
-ЭКИПАЖ Д-231 , здравствуйте, -ровным голосом, лишённым всякой смысловой интонации и всякого сходства с живым человеческим голосом выговорила девица-андроид на другом конце оптоволоконного кабеля.
-В абонемент библиотеки… -ответил Кузюрин.
-Запрос нестандартен,-  капризно и  с расстановкой проскрипела девица. –Прошу уточнить.
- АБОНЕМЕНТ БИБЛИОТЕКИ,- перефразировал запрос Кузюрин.
-Запрос нестандартен. Прошу уточнить,- твердила девица.
-БИБЛИОТЕКА…-обессиленно выдохнул Кузюрин.
-Ожидайте машины, - затухающим голосом сказала «автоответчица» , красный индикатор  на коробочке мигнул, и средство связи, тихо пискнув, отключилось.
-Идиотка…- Кузюрин дёрнул рычаг, и дверь каюты ,чавкнув тугой резиновой прокладкой, высвободилась из комингса.
Светя  круглой фарой и жужжа электромотором, по аппарели, крепко обнимая её лапами магнитных захватов, к Кузюрину подъехал красный электрокар , напоминавший по форме капсулу, на борту которого, словно на рубке подводной лодки, белым было выведено: Д-231.
Верхняя половина капсулы с шипением сдвинулась вперёд. Кузюрину открылось весьма унылое чрево машины, внутри которого находилось лишь мягкое кресло с микрофоном па подлокотнике. Он погрузился в податливую мякоть кресла, и тут же капсула вновь закрылась.
- Но-о, родимая! – крикнул Кузюрин.
Машина стояла на месте.
-Запрос нестандартен. Прошу уточнить…- вновь раздался  бесцветный и бездушный голос автомата.
-ВПЕРЁД!- заорал Кузюрин.
-Запрос нестандартен. Прошу уточнить. –Автоматика, не ведавшая, по-видимому, что представляет собой человеческий гнев, бесстрастно теяла одно и то же.
-Старт, ….!- Кузюрин не выдержал  электронной тупости и матюкнулся.
- По факту употребления нецензурной брани в общественном месте будет составлено сообщение в правоохранительные органы,- уже мужским голосом проговорила машина.
-Вот на это у тебя мозгов твоих электронных хватает, сволочь!- взревел Кузюрин.-  Павлик Морозов в женском обличье! Где ты тут видишь общество? Какое общественное место?!
-По факту множественных оскорблений будет составлено сообщение в правоохранительные органы,- снова пробасил автомат.
Кузюрин плюнул , на что машина отозвалась- « по факту хулиганства будет составлено сообщение в правоохранительные органы», и скомандовал : «СТАРТ!»
Капсула медленно, с противным жужжанием поехала по аппарели, периодически легонько встряхивая Кузюрина на стыках секций. Кузюрин не видел, каким путём он ехал. В электрокаре не было стёкол или камеры, которая бы показывала наружную обстановку.
«Как в автозаке , -подумал он.- Боятся, что ли, что пешком  в следующий раз пойду и их службу без дохода оставлю?  Пусть не боятся, мне с моей подагрой теперь долго пешком не расхаживать…»
Слышалось, как шипят трубы, как рывками, со скрипом, словно кровь по заполненным бляшками сосудам атеросклерозника, пар с температурой под двести градусов поднимается из гидросинтезаторных шурфов в очистительный бассейн-барботёр*, по которому в данный момент пролегал путь электрокара( чего Кузюрин не видел), как потом он,уже превратившись в воду,  с клёкотом подаётся через колесо генератора в наливную горловину циркуляционных насосов, и, наконец, как он через угольник разделителя проходит в систему трубопроводов, на которых написано оранжевыми буквами: Dy-50, Dy-300, Dy-800, Dy-1000, и так далее, и так далее…. Дальше путь пролегал через отстойники фановой системы- проще говоря, место отстоя содержимого ватерклозетов… Мощный концентрат смеси запахов аммиака, индола и скатола пробрал Кузюрина до печёнок, и он вспомнил, как когда-то въезжал на поезде в Читу с восточной стороны- там так же этот запах всю низину заполнял, только там ещё и лужи эти …навозные видны были (« Как хорошо,что эта торпеда-кайтен без окон!-подумал Кузюрин.»)
Проехали и генераторную, где раздавался равномерный гул мощных повышающих трансформаторов, проскочили отопительную- там тихо и неслышно подавался в котёл бензин через форсунки и жиклёры , и только шипел пар в первом контуре отопительной установки. Машина поехала по крутому пандусу « в горку» , и, проскочив ещё метров сто, принялась вдруг рывками, с жужжанием елозить на месте.
-Что случилось? – спросил Кузюрин, у которого уже не осталось вдохновения для того, чтобы ругаться.
- Мы приехали в точку «БИБЛИОТЕКА», прошу покинуть салон.-отозвался автоответчик.
- Вы не остановились!
-Мы приехали в точку «БИБЛИОТЕКА», прошу покинуть салон…
Кузюрин забарабанил по стенкам капсулы:
-Какого дьявола не открываешься тогда?!
-Уплата штрафа в правоохранительные органы. Сто жетонов.- ответила машина.
Кузюрин ощупал себя- нет этих чёртовых жетонов. И машина не отвяжется- не выпустит
-Пункт А,-сказал Кузюрин.
-Уточните запрос!
-Исходная точка.
-Требуется заплатить штраф в правоохранительные органы.
Кузюрин готов был разнести в щепки электронный мозг машины…
И тут он увидел в полу небольшое отверстие с надписями-одна страшнее другой:
                ЛИЦАМ, НЕ ЯВЛЯЮЩИМСЯ КВАЛИФИЦИРОВАННЫМИ МАСТЕРАМИ- НЕ ВСКРЫВАТЬ! СМЕРТЕЛЬНО!
                ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ, ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!
«Слава Богу, не пришло мне в голову остричь ногти»,-подумал Кузюрин. Он без лишних разговоров ногтём большого пальца подколупнул крышку… и она со щелчком отошла. Внутри были проводки, светодиоды, микросхемы разные…Кузюрин вытащил из гнёзд все проводки. Машина замолкла, что-то щёлкнуло, и Кузюрин, подняв плечом крышку, выбрался из машины.
Когда он увидел, куда его привезли- его чуть кондрашка не хватил. Он не знал, что ему делать.- смеяться, ругаться или попросту выть по-волчьи.
Вокруг висело, по меньшей мере, двадцать вывесок следующего содержания:
БИБЛИОТЕКА «ЭЙНШТЕЙН».SCIO ME NIHIL SCIRO!
БИБЛИОТЕКА «DURA LEX». ЗАХОДИТЕ, РАДЫ ВСЕГДА!
ЧАСТНАЯ ИЗБА –ЧИТАЛЬНЯ «ЗАВЕТ ИЛЬИЧА». ВПЕРЁД, К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА!
RYUNOSUKE AKUTAGAWA LIBRARY. SAYONARA!
RASHOMON  GATE LIBRARY.
АПТЕКА ДУШИ.
И так далее… В общем, штук двадцать библиотек, и у всех названия-одно заковыристей другого и ассортимент- один больше другого. Хоть стой, хоть падай! Неизвестно, куда бежать…
Кузюрин пошёл к «Эйнштейну»- месту, где, как ему казалось, больше всего вероятность найти книгу.
Войдя в «Эйнштейн», он оторопел.
Полки были заставлены тем, что прямо и без лукавства называется одним кратким словом- ч т и в о.  Любовные фэнтези с закованными в цепи красавицами , зловещими чёрными замками и огнедышащими страхилатинами, сопливые женские книжонки- сборники сплетен, глянцевые журналы разных лет…
- А эротики у Вас нет случайно? – ехидно поинтересовался Кузюрин.
-Есть,- отозвалась продавщица, видимо, не понявшая злого юмора.- Сейчас достану, там от детей спрятано…
-И   э т о  выдаёт читателям библиотека с названием «Эйнштейн»?!- гневно выпалил Кузюрин.
- Название «Эйнштейн» -это чтобы привлечь к нашим авторам интеллектуальных читателей, -улыбнулась библиотекарша.- Автора нам произведения дают и деньги платят, а мы им рекламу обеспечиваем. Кроме того, наша библиотека платная, соответственно, чем больше посетителей, тем больше денег. Читатели клюют на научное название –науку у нас любят все, и получают книги наших авторов. Научные книги мы даём, конечно, но в виде подарков, бонусов, обязательств по договору о пользовании библиотекой,- словом, не мытьём, так катаньем,-обязательно суём им книги наших литературных партнёров. Это бизнес, только и всего…
-Мне кажется, что это называется просто и ясно : ТОРГАШЕСТВО,- сухо сказал Кузюрин. -Д о   с в и д а н и я….
Кузюрин надеялся найти нужную книгу в библиотеке «DURA LEX». Но там оказались детективчики сомнительного содержания , где далеко не везде побеждало «добро» в лице храбрых сотрудников Скотленд-Ярда, Александерплатц или Петровки,38…Кроме того, там лежали сборники шансона и воспоминания воров в законе. Лишь для прикрытия этого безобразия в стороне стояло на полочке штук пять-шесть тонких книжонок по правоведению…
-Это что за насаждение блатарской идеологии?- cпросил Кузюрин.
-Иди сюда, олень.- велел библиотекарь. (Кузюрин, не колеблясь, подошёл). –Да потому что,- злым шёпотом сказал ему он, дыша перегаром,- я с шестнадцати лет по зонам, штылет ты батайский. Мамку не на что лечить было, ну я и встал на шухер, пока мои кореша «колёса» выносили. Заодно и для моей мамки таблетки стырили. А эти прокурорские ублюдки меня- под Юхту. Я там и тубик подцепил, и сифилис. И с тех пор я этих прокурорских, судей и мусоров ненавижу и желаю всем им сдохнуть мучительной смертью. Понял?  Для этого и раздаю эти книги- чтобы побольше людей меня поняло. А название «DURA LEX»- это чтобы здешние менты не пришили мне срок, а ещё я его сделал, чтобы показать, что закон-выдумка всяких имбецилов, дурацкий он, закон  этот ваш ментовской .  «Дура лэкс»- «дурак закон». Въехал, фраер?  Смотри, чёрт, спалишь меня - ждёт тебя верная и мучительная смерть. Понял? Всё, вали отсюда, жуй опилки, пока я добрый…
Кузюрин разумному совету внял и поспешно покинул «малину» матёрого блатаря местного назначения. Он не понял, почему хозяин библиотеки так нагло показывал свои нездоровые наклонности. Ведь только последний дурак будет судить о каком-то заведении лишь по его вывеске, это и трехлетке понятно! Но, видно, кроме пресловутого «воровского духа» -непередаваемой смеси хладнокровия, цинизма, самоуверенности и жестокости, в его обильно усаженных сифилитическими гуммами извилинах ничего и не водилось… Хотя не может быть, чтобы матёрый блатарь был таким наивным, чтобы ему в башку всерьёз втемяшилось, будто «мусора» наивнее малых детей…
В стороне Кузюрин обнаружил такую же эбонитовую коробочку,  что стояло у него в каюте, только на ней было написано: «ЦЕНТРАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА».
«Куда эта машина завезла меня?- подумал Кузюрин.- Если здесь стоит аппарат прямой связи, то эта самая «ЦЕНТРАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА» где-то далеко. А машина завезла меня сюда, где никакой «центральной» и не пахло, а стоят какие-то частные «Рога и копыта».»
Он нажал кнопку.
-Центральная слушает,-отозвались на другом конце.(Надо же, человека посадили!)
-Как до вас добраться? –без лишних этикетных слов крикнул Кузюрин.
-На электрокаре запросите: «ЦЕНТРАЛЬНАЯ».
-Благодарю,- ответил Кузюрин и отключился.
Он стал обдумывать. Конечно, запросить «центральную» и доехать- дело нехитрое. Но для этого требуется собрать электронный мозг машины. А он, едва проснётся, начнёт требовать штраф… А может не начать. Надо попробовать! Там же вполне может обнулиться вся память о штрафах
Кузюрин воткнул проводки обратно в гнёзда (дело нехитрое) ,и машина включилась.
-Экипаж Д-231 к работе готов,- сообщил голос андроида.
-Центральная, -сказал Кузюрин.
Машина резко прянула вперёд . На этот раз она почему-то летела так, как будто хотела окончательно добить и так разваливающуюся кузюринскую костно-мышечную систему. Кузюрин слетел с кресла, больно ударился коленями об пол, а эта проклятая тачанка всё неслась, неслась , на одном из стыков она едва не слетела с аппарели. Кузюрин, бедняга, даже сблевал два раза на пол,-так сильно его укачало. И совершенно внезапно машина резко остановилась (для слабого вестибулярного аппарата нет ничего хуже такой резкой и внезапной остановки) и сообщила:
-Мы приехали в точку «Центральная», прошу покинуть салон.
Обессилевший Кузюрин кулём вывалился из машины, больно ударившись о кафельный пол , и увидел перед собой массивные двери высотой метров в пять (герметические, как и все двери на корабле, но отделанные под резные), на которых виднелись выпуклые готические буквы:
                УПРАВЛЕНИЕ КОЛОНИЗАЦИИ ВСЕЛЕННОЙ ПРИ ГА ООН
                1-Я ФЛОТИЛИЯ МНОГОРАЗОВЫХ КОРАБЛЕЙ
                КДП «НОЙ»
                ГЛАВНОЕ КНИГОХРАНИЛИЩЕ
Кузюрин увидел перед собой массивную дубовую  стойку администратора с пуленепробиваемым стеклом , которую не стыдно было бы поставить хоть в отеле «Ритц»,
а за ней- женщину лет пятидесяти в тёмных очках, в которой, несмотря на этот атрибут модниц, угадывались сдержанность, интеллигентность, ум и тщательность.
Перед ней стояла внушающая священный трепет чёрная табличка с золотыми буквами:
                КУРЛОВА МАРИНА ЭДУАРДОВНА
                Главный специалист отдела выдачи
Кузюрин понял: надо сразу излагать, что нужно.
-Мне, пожалуйста, издание номер B-91/770906RUS-SCI,- взял Кузюрин быка за рога.
Марина Эдуардовна без лишних слов наклонила голову к монитору, защёлкала кнопками..
-Нет такого,-заявила она. Она надавила ногой на круглый люк в полу рядом со стойкой, и оттуда выскочил небольшой диск с ремнями. Курлова надела ремни на ноги, нажала кнопку на браслете, плотно обтягивавшем её правую руку, под диском образовалась подушка зябко дрожавшего, стеклообразного воздуха… диск взмыл под потолок и внёс Курлову в двадцатиметровое книгохранилище, которое само по себе сгодилось бы под ангар для какого- нибудь космического корабля…
Кузюрин подошёл к разъехавшимся тридцатитонным бронированным дверям, стоявшим на рельсах. Он увидел, как главный специалист  пролетала вдоль огромных полок, что-то доставала, перелистывала, трясла…
Минут через двадцать она эффектно приземлилась прямо около порога.
-Нет такой книги, -безнадёжно повторила она.
«Неужто Поплавский, гад, не то вспомнил?» -подумал Кузюрин.  -   «Может, выбросили просто?»
-А… куда у вас утиль уносят? –безнадёжно спросил он.
Марина Эдуардовна не удивилась.
-Сейчас я вам дам диск,- сказала она,- и вы долетите до конца зала. Там они в кучу свалены. Только там всякий хлам: карты разные, микрофильмы стёршиеся, астрономические ежегодники, чертежи… Книг-то нет почти. Я и не искала там- потому что не сваливают их туда, книги- то в топку сразу идут, как правило. ( При этом по спине Кузюрина словно провели холодным ломом). Но вы ,видно, ещё  юноша в душе, да и инструкции по содержанию библиотеки не въелись вам в кровь... Так что полёт на диске, наверное, станет для вас приятным приключением.
Она надела на ноги Кузюрина ремни.
-Скажете «вперёд»-он и полетит в нужном направлении,- наставительно произнесла Курлова.
Диск мягко приподнял Кузюрина над полом. Странно, но его не качало, он не ощущал совершенно никакого дискомфорта- лишь дуло по ногам горячими газами.
-Вперёд, - каким-то чужим голосом произнёс Кузюрин.
В тот же миг диск резко рванул вперёд. Вот тут- то Кузюрин испугался не на шутку- книжные полки под ногами размазались и превратились в хаотичные разноцветные полосы. И  видавший всякое пятидесятилетний мужик вдруг… имел несчастье совершить акт мочеиспускания. Но буквально через пять секунд диск крутнулся в воздухе вокруг оси и опустил Кузюрина на пол так же плавно, как и поднял.
На полу валялась куча коробочек с микрофильмами, а книг не было. Вообще. Только микрофильмы.
«ВЫБРОСИЛИ»,- подумал Кузюрин, и сердце его сжалось от тоски. «Пусть только этот Поплавок попадётся мне на глаза, я его….» Он с досады хорошим пинком разворотил гору кинофотохлама.
И тут с верхушки кучи скатилась большая квадратная коробка, в которой угадывалось наличие бобины с киноплёнкой.
Кузюрин прочитал на пожелтевшем ярлыке, прикрепленном к коробке:
                БЕЛАРУСЬФИЛЬМ
                ПРО КРАСНУЮ ШАПОЧКУ (Продолжение старой сказки)
                Детский художественный фильм
                Реж. Леонид Нечаев
                1977 год
А пониже машинописных строчек лиловым фломастером было кривовато выведено:
                B-91/770906RUS-SCI –  03.00.00 ( КАНАНТРОПЫ)
Это дало Кузюрину какую-то надежду. Но что значит этот шифр? 03.00.00- это, наверное, хронометраж…  А шифр книги… Кузюрин догадался, что книгу могли заснять- снимали же на микрофильмы документы… Но почему на бобину с «Красной Шапочкой», а не на специальную плёнку для микрофильмов? Как, интересно знать, они снимали ? Брали и перелистывали?
«Но ведь могли вставить в этот же самый аппарат для съёмки микрофильмов и снять,» -подумал он.
За спиной Кузюрина обнаружилась невесть откуда взявшаяся на ультра-супер-пупер-современном корабле допотопная, ещё советская дверь, настолько облупленная, что такую даже в подвал дома какого-нибудь жилищного кооператива дворников стыдно было бы поставить. На ней виднелась чёрная табличка с жёлтыми буквами:
                КОМНАТА ДЛЯ ПРОСМОТРА КИНОФИЛЬМОВ
А выше этой надписи было выведено штрих-корректором- наиболее распространённым инструментом граффитистов в школах России второго десятилетия двадцать первого века:
                ЯНА, А ВЕДЬ Я ТЕБЯ ЛЮБИЛ!!!
А пониже было косовато и безграмотно нацарапаны чем-то тонким(скорее всего, иглой от циркуля) не связанные друг с другом надписи:
                ЛЕНИН ГРИБ
                CЕРЫЙ ЛОХ ОБЪЕЛСЯ БЛОХ
                6 Б ОЛЕНИ
                ЛЕТОВ - КОРОЛЬ ТУАЛЕТОВ
                ГРОБ ЖИВ!!!
Последние две надписи недвусмысленно говорили о плюрализме мнений посетителей заброшенной комнаты для просмотра фильмов: едва ли при наличии одной господствующей моды школяры рискнули бы на одной доске ругать «последнего из панков» Летова и тут же, рядышком, восхвалять музыкальную группу «Гражданская оборона», которую он создал…
Вероятно, эта дверь имела несчастье стоять в  спецшколе с каким-нибудь английским уклоном и пионерской киностудией имени Павлика Морозова, и за этой самой дверцей когда-то пионерчики ( всем ребятам примерчики), краснея от ответственности, показывали шефам с завода «Красный гудок» кинофильмы про то, как они, герои, изволите ли видеть, мимо бабушки не пройдут спокойно- обязательно помогут сумку донести или через дорогу переведут, в пригородной Обираловке все дома пометили красными звёздами- зона пионерского действия, изволите ли видеть,- а потом в этой же самой кинокомнатушке ногами лупили Васю Агулова- за то, что Марьиванне настучал, как Петров с Сидоровым за мастерской курили, или с дикими криками «Сионист! Сионист!» (при молчаливом попустительстве учителей)-  Колю Пинелиса-за то, что в синагогу с родителями ходил…  Потом, как отменили цензуру, сюда стекались восьмиклассники с целомудренными лицами : «Мы архив почистить!», а сами, сопя от любопытства, смотрели всякие там «плейбои» или передавали из рук в руки кассету с невинным названием «Красная шапочка» на обложке, на ленте внутри которой ферромагнитными частицами была выведена совсем не целомудренная детская кинокартина… А потом туда стекались «вейперы» -подымить хитрыми электронными штуковинами или попросту любители энергетиков- полакать из баночек всякие там «блэк монстры» или «бёрны»… Но, по какому-то хитрому распоряжению Комитета по колонизации, всё имущество киностудии, пылившееся до сего дня в подсобке, вместе с дверью перебросили сюда, на «Ной».
Кузюрин толкнул дверь- она, скрипнув, с пробуксовкой влетело внутрь весьма тесной семиметровой комнатушки,  в нос пахнуло старьём. На сером столике стоял, словно памятник, древний кинопроектор «Русь». В стороне, громадный, как шлакоблок , грустно лежал на боку огромный аппарат для просмотра микрофильмов. На стене висел покрывшийся пятисантиметровым слоем пыли экран ,весь покрытый складками.
Кузюрин рассудил : нужно промотать «Красную шапку» до конца, затем дойти до нужного фрагмента и его зарядить в аппарат для просмотра микрофильмов… Он вспомнил школьные годы, заправил ленту в фильмовый канал, пустил мотор…
Кадры побежали быстро : девочка в шапочке побежала по лесу со скоростью хорошего спринтера, тарелочки, пущенные капризной лялькой, летели, по меньшей мере, как артиллерийские снаряды, ну а эта самая лялька к «Шапкиной бабке» неслась уже не как спринтер - как пуля, как метеор… А романтическое разглядывание звёзд превратилось в , по меньшей мере, созерцание содержимого барабана работающей стиральной машинки и вполне могло вызвать нехилое такое головокружение.         
Потом титры сменились техническими пометками: «ОБЫЧНЫЙ ФОРМАТ», «КОНЕЦ ФРАГМЕНТА», ну и прочая лабуда.  Даже портрет генералиссимуса Сталина как-то проскользнул…
«А на кой мне заряжать это в аппарат для микрофильмов ? –подумал Кузюрин.- Там и фильмовый канал, по-моему, шире, чем эта лента… И вообще- отсюда читать удобнее…Да и тащить эту бандуру на стол как-то не очень хочется - она  килограммов под полсотни весит, зар-р-раза…»
И вот, покрытый рябью, свидетельствующей о богатом жизненном опыте объектива, а соответственно, и камеры с кинооператором, на экране, на жёлтых, покрытых жирными пятнами листках появился следующий текст:
         
                Лучше начинать с конца
               
                ПРОЛОГ,КОТОРЫЙ МОГ БЫ СТАТЬ ЭПИЛОГОМ
   
                Интервью
По Большой Татарской улице стремительно нёсся внедорожник.  Но водитель умело вписывал свою машину в потоки других автомобилей , вовремя останавливался перед пешеходным переходом. Случайные прохожие могли узреть за его рулём женщину средних лет в тёмных очках. Это была телеведущая, известная своим интересом к необычным и острым темам.  И сегодня ей предстояло брать очень необычное интервью…
Автомобиль остановился перед зданием канала «ТВЦ». Кира Николаевна Тарханская бодро и решительно поднялась по лестнице и вошла в один из бесчисленных служебных кабинетов.
Интервьюируемый оказался человеком пунктуальным: ровно в полпервого дверь кабинета скрипнула, и вошёл рослый юноша с руками , покрытыми непонятного происхождения ожогами.
Кира Николаевна  невольно вздрогнула внутри.
- Что с вами?- спросила она.
-Производственная травма,- скромно улыбнулся гость.- Уходя в небытие, они оставили на мне свою печать… -Он посмотрел на женщину, внезапно наморщил лоб, как будто узнал…- Вы,как я понимаю, ведущая шоу «Точка зрения»?
-Угадали,- усмехнулась Тарханская. –Хотя вообще я не люблю, когда меня ассоциируют только с этим образом.
-Я бы на вашем месте тоже не любил. Как будто и не было ваших экологических статей, наконец, вашей озвучки в мультфильме « Несказочная жизнь Красной Шапочки»… Лично я его посмотрел в начале года, в санатории, но в пятнадцать лет он тронул меня ничуть не меньше, чем если бы мне было лет семь-восемь-девять…
Тарханская ахнула:
-Вам нет даже шестнадцати, а вы уже  участвовали в таком серьёзном деле!
-Да, участвовал. И ничуть не сожалею об этом. Возможно, я говорю слишком громогласно, но когда человечеству грозит опасность, мы не имеем права отсиживаться в тёплых квартирах и вспоминать о малолетстве, несовершеннолетии и прочих вещах, придуманных умными дяденьками-юристами. А опасность тогда грозила всей планете, и, может быть, даже всей Вселенной. Ведь эти выродки уже начинали выползать из Зоны.
-А кто они такие?
-Сейчас я всё обьясню, только дайте время всё обдумать, собраться с мыслями.
-Кстати, что я к вам безлично обращаюсь? Как вас зовут? И откуда вы «есть пошли»?
-Меня зовут Иван Алексеевич Жиряков. Фамилия странная, кому-то покажется неблагозвучной, но с какой уж родился, с такой и буду жить. Родился я в Чите, это за Байкалом, раньше бы сказал «я-сибиряк», но теперь мы в Дальневосточном федеральном округе, поэтому я-человек с Дальнего Востока. Вот так. А теперь задавайте вопросы про Зону, какие хотите…
-Нет,подождите…- Кира Николаевна замялась.-Давайте лучше вы, Иван, расскажете всё сами и по порядку. Так будет интереснее.
-Ну что ж, как вам угодно…
И хлебнув чаю из стоявшей на столе чашки, Иван Жиряков начал свой рассказ.
Зародились канантропы в очень страшной обстановке, при этом была снесена вся станция, а в Зоне  погибли все люди, которые там были. Канантропы очень быстро эволюционировали под воздействием радиации- это тот случай, когда Дарвин прав, когда эволюция существует. Они от собак пошли,- там, в Припяти, собаки водятся, они потомки домашних собак, может, речь человеческую помнили…через гены.  Они очень скоро обрели подобие интеллекта и начали совершенствовать свои технологии. Они не знали нефти, но соорудили генераторы, в которых бегали… белки, как ни странно, не погибшие при выбросе страшного газа.
Они всерьёз собирались захватывать Землю.
Я узнал об этом из новостного выпуска в Интернете. Я давно интересуюсь экологическими проблемами, проблемами Чернобыля, и эта новость стала для меня шоком… Я подумал, как бы добраться туда. Открылись волонтёрские сайты, но меня не брали- я несовершеннолетний, нет высшего образования, ну и всякое такое прочее… вы же сами знаете, как оно бывает…
Тогда я решил проникнуть туда полулегально. У нас из Читы в те края отлетал самолёт с пеллетами- ну, это таблетки такие из опилок, топливные… Я в этот самолёт проник, а в грузовой зоне аэропорта растворился. Попутку словил да и добрался до берега водохранилища. По нему и дошёл до Зоны.
Я сидел в лесной заброшенной мазанке и думал. И пришёл к неожиданному выводу- канантропы боятся нашего обычного воздуха. И нашей обычной воды. Они должны были этого бояться, иначе бы они не боролись так активно, чтобы всё загрязнить газом…
Я придумал план. Но мне нужны были единомышленники. Я добрался туда, откуда пришёл,  разыскал руководителя военно-исторического клуба, энергетиков и попросил помочь.
Поле это- точнее, поплаву, в этих местах заливные луга «поплавами» называются.- мы оборудовали специально, чтобы канантропы напали. Мы везде технику боевую расставили древнюю,  дома из фанеры сделали… ну, макеты домов. Яркие такие. Специально, чтобы их привлечь.
И они пошли, всем скопом- это мне один их пехотинец потом сказал. Он ещё сказал, что врать не умеет, -мы потом всю зону прочесали, точно- ни одного не осталось…
Так вот, мы там такие бассейны оборудовали. С солью. Мы туда специально ток подали- ЛЭП перерезали и подали ток высокого напряжения, чтобы вода жёлтая была, -газ- то этот в воде жёлтый, они подумают, что вода безопасная, и попадут туда…прямо на ток… Жёстко, конечно, даже жестоко, зверский метод, но иначе нельзя было. Ток в тысячу сто пятьдесят киловольт пустили…самый большой… аж земля дрожала.
Они туда, в воду-то, вошли, да все разом и сгорели от тока, да ещё разложились на облака газов… И вот, главное, мы когда ток-то пустили, брызги воды-то когда полетели, мы тогда и увидели, что газ разлагается. Исчезает. И вода нормальная становится, без газа этого.
А канантроп гордый оказался, он сказал мне, что они в бой пошли, скафандр сорвал…и всё. Растворился.
Воды и воздуха они боялись, оружие нам как-то и не пришлось применять.
Вот и всё… Я длинно рассказывать не умею…
И пошли белые голые кадры. Текст кончился.
      Кузюрин выдернул вилку кинопроектора из розетки и с полчаса озадаченно сидел на табурете, переваривая всё то, что он посмотрел, а точнее- прочёл. Прочитанное казалось ему настолько нереальным, что он начал сомневаться в своей нормальности.  «Доигрался,- подумал он.- До галлюцинаций достукался…»- Его прошиб холодный пот. –«Всё. Комиссия по психическому здоровью- и ждёт тебя, товарищ старший помощник, уютная и чистенькая , привинченная к полу коечка в пустой палате метр на метр. Это шизофрения. Ничем не прикрытая, явная шизофрения...» Он осмотрелся по сторонам -вдруг ещё до кучи Карла Маркс башкой из вентиляционной шахты пробуриваться  на волю начнёт, или же дедушка Ленин на броневике сюда въедет: «Да здг’авствует социалистическая г’еволюция! На данный момент это аг’хиважная задача!» Но нет, Карла не покинул свою могилу в фатерлянде, а Ленин не вылез из своего монументального гранитного последнего пристанища, они лежали там в тиши и покое и уж конечно не собирались телепортироваться на «Ной». Перед глазами Кузюрина не плясали черти, не летали радужные круги, из кинопроектора не вылез Луи Люмьер. Он был вполне адекватен, а то, что он увидел, не было глюками. «Может, сон?» Он ущипнул себя за локтевой сгиб, ожидая после этого проснуться на своей скрипучей отставницкой койке , и увидеть перед собой край одеяла, изрисованного японскими машинами, сакурами и гейшами, потолок с идеально - микрон в микрон- подогнанными друг к другу потолочными плитами с нелепыми и аляповатыми «лепными» розетками , а справа, на прикроватной тумбочке- завтрак: дымящаяся и издающая  зловоние овсяная каша- с детства ненавистное блюдо… Нет, всё осталось как есть.
-Марина Эдуардовна! Марина Эдуардовна-а-а-а!- завопил Кузюрин, сорвав при этом голос.
Тут же послышался стук каблучков, и на пороге появилась Курлова.
-Марина Эдуардовна, не могли бы вы узнать, какой идиот распорядился отправить в утиль этот фильм? – спросил Кузюрин, при слове «идиот» оскалив зубы.
Курлова молча открыла стоявший неподалёку в специальной стоечке «Журнал постановлений об утилизации». Посмотрела на название фильма.
-Лента номер 46/430-1977:35 утилизирована по постановлению главного санитарного врача корабля Харлова за номером 111/94 , датированным 14 апреля 2035 года,- официально сообщила она.- Ладно уж… Скажу коротко-Харлов её выкинул. И матрос Поплавский тоже сюда забегал, говорил, что обеспокоен фактом существования этой бобины, тоже просил утилизировать… Ну а мне жалко было выкидывать, фильм- то хороший про Красную Шапочку, я его и смотрела в этой комнатушке каждый день…
-А  конец ленты вы смотрели? – интригующе задал вопрос Кузюрин.
-Нет… Помню, что плёнка длинная была, но меня-то только «Шапка» интересовала. А что там? Неужели какие-то раритетные кадры? Может, съёмки высадки инопланетян на Красную площадь? Или, может, хроники жизни Новой Швабии?
-Лучше.- веско сказал Кузюрин.- Там такое… в общем, после этого мы можем на Землю вернуться. Но этот фильм безусловно на долгие годы утонет в КАТИСе, так что… Ну, я попробую пробиться туда. А что Поплавский говорил? Почему он так рьяно добивался, чтобы эту ленту утилизировали? Он приводил какие-то доводы?
-Да, - выдохнула Марина Эдуардовна.- Он говорил, что крайне не хотел бы, чтобы эту плёнку увидели именно вы… У вас же Кузюрин фамилия ? Ну вот, значит, как раз про вас говорил. Он говорил, что не хочет, чтобы из-за вашей авантюры люди погибли. А Харлов друг его старинный, он же когда-то его от дисбата откосил.( «Фью-у!- подумал Кузюрин.- Вот так птичка к нам на судно прилетела ! Ничё себе! Кандидат в дисбат!») Он же боевой пост оставил, когда канантропы поднапёрли сильно, ну его  и хотели… как это у них говорится, у вояк этих чёртовых… на дизель кинуть, вот. А Харлов обнаружил у него неврастению, биполярное расстройство и гипотиреоз. Его тут же комиссовали из армии, таблеток два мешка всучили да и бросили на эту синекуру… Харлов  боялся сильно, там же как раз комиссия была, генералитет проводил  аттестацию подразделения, ну он и боялся, что обнаружат подвох. Он и уволился, благо что не единственный медик в части, да тут же на вертолёт- и был таков… Здесь работать стал.
«Фью-у…-снова присвистнул мысленно Кузюрин. – Да этот Поплавок, оказывается, тёмная лошадка… Вот жук хитрозадый! Всё продумал, гадёныш… А ещё фамилию Поплавский носит. Постыдился бы! Генерал Станислав Поплавский подвиги совершал, двадцать лет в армии табанил. А этот тип с этим ср…. бюрократом Харловым связался. Одна лавочка. Знал я этого Харлова- всё мне рецепт на обезболивающие не хотел выписывать, да способ лечения от лучевой болезни тормозил. Достойного покровителя себе этот зараза Поплавский нашёл.  Но ни черта. Все карты теперь в моих руках. Сейчас я ему морду набью… А ведь я его, скотину, ещё от похмелья лечил!»
-Что с вами?- спросила Курлова.- У вас руки трясутся и лицо багровое всё! Ложитесь- ка на койку, сейчас врача вам вызову!
-Не надо…- тяжело бросил Кузюрин. – Сам разберусь.
Он сел в капсулу, яростно рявкнув в микрофон : « Каюта 731- ПК!» В капсуле его вновь укачало, но это только прибавило ему хор-рошей такой злобы, так необходимой, когда имеешь дело со всякой скотиной… Он снова испытал прилив злобы, что этот подлец носит фамилию героического генерала. Капсула резко затормозила перед дверью каюты, Кузюрин яростно рванул рычаг и очутился в каюте…
Поплавский, стараясь скрыть улыбку, вышел ему навстречу.
-Не нашли? – с деланной печалью спросил он, при этом было отчётливо видно, как кривятся его губы и как ему трудно сдержать торжествующий смех.
-Не дождёшься…- без прелюдий и антимонии начал Кузюрин.- Зачем ты, скотина, со своим дружком отправил на утилизацию бобину с фильмом? Зачем ты оставил пост при наступлении канантропов? Думал, всё шито-крыто останется?  Не-ет, сволочь, сейчас ты мне всё расскажешь…
- Вы ничего не докажете!  – визгливо завопил Поплавский.
- Говори!- Кузюрин в ярости с размаху впечатал свой кулак, украшенный перстнем-печаткой,  в наглую разбухшую рожу Поплавского, задним числом ужаснувшись тому, как он похож в эти секунды на сотрудника печально известного «народного комиссариата внутренних дел». Поплавский гулко ударился затылком о гипсокартонную перегородку и упал на пол…
-Ничего не скажу!- с новой силой завопил он. – Садист! Палач! Я на вас в ТИХО заявление напишу!!!
-Кто на кого куда заявление писать будет, это мы ещё посмотрим…- процедил Кузюрин. –Рассказывай всё! – Он швырнул Поплавского прямо на дверь. Поплавский лбом больно стукнулся о стальной кожух электропривода гермозатвора, взвыл, скатился на пол, упал и снова взвыл от удара затылком о прочный комингс.
-Ещё добавить? –спросил Кузюрин.- Или расскажешь всё как на духу?
-Я понял… -сказал Поплавский. – Я буду говорить…
Он уселся на кровать и принялся рассказывать…
Максим Поплавский cтарался откосить от армии как мог, но у него не прокатывало.  Странного препарата с каким-то шекспировским названием наглотался до потери пульса и остановки дыхания – в два дня откачали бугая. Нарочно в общежитии бесновался на публику- столы кружил, стёкла высадил, вены себе порезать пытался – полицию вызвали, штрафанули, да и только.  Прилюдно, прямо на лекции, зашатался и в обморок упал- даже внимание не обратили. Загребли как миленького.
Он сидел на койке, обстриженный налысо, с видом человека, обречённого на казнь. У него отобрали телефон, захваченные из дома припасы, и ещё неизвестно, что его ждало впереди. Он с ужасом ждал всё это время, когда к нему подойдут эти сволочи- «деды», те, кто пришёл сюда месяцев пять назад, но уже считали себя тёртыми вояками, почти ветеранами, хозяевами жизни… Однако на ветеранов эти лбы были похожи, как гвоздь на панихиду.
Он уже прекрасно знал, что представляет из себя дедовщина. Всю прелесть «неуставных отношений», как официально именовали это жуткое явление  прокурорские чины, он познал на своих собственных печени и почках в родной школе…
В школе полноватого, но обладавшего при этом очаровательнейшей улыбкой Поплавского третировали в три стадии, как при смертельной инъекции…  Это было не просто публичное унижение, не просто, как говорят  психологи, «буллинг»- с какого бока тут затесался «булл»-бык, правда, непонятно; это была довольно хитрая оперативная комбинация. Сперва того, кто попал в зубы этой машины, лишь «обрабатывали»., а издевательства-то потом начинались настоящие, стоило только разок оступиться- сказать, что мама строгая, или ещё что-нибудь такое…
В первом классе на второй неделе учёбы к нему приклеилось прозвище «Поплавок». Ну и ладно, никого не миновала чаша сия, тем  более что и прозвище было не самое обидное , да и мама предупреждала: могут так назвать, она сама «поплавком» была (Максим носил фамилию матери, отца у него не было; Поплавский был зачат вне брака, его отец, узнав о беременности девушки,   с перепугу тут же собрал нехитрые пожитки студента, сел на свою поцарапанную «хонду»  с коляской,  и, что называется, дав по газам, укатил невесть куда.)
В октябре , когда Макс беззаботно бежал по коридору, его окликнул одноклассник  Перцов:
-Поплавок! Иди, я тебе кое- что расскажу!
Максим, с которым в классе никто не хотел водиться, радостно подбежал к доброму однокласснику.
- Поплавок, у тебя фамилия такая… морская. Давай мы тебя в моряки посвятим, а?- заулыбался Перцов.- Пошли в туалет!
Максима не насторожило такое предложение. Он не был ещё обструган грубым рашпилем школы, а его мама настоящих издевательств не видела, да и вообще её не задевали( если не считать «рыболовной» клички). А отец, который «дедовщину» в школе видел… да что отец, он вообще растворился, концы в воду, не то чтобы общаться с сыном, даже алименты не заплатил ни ломаного гроша.
Так вот, Поплавский с Перцовым отправились в школьный туалет.
-Зажмурься…-приказал Перцов.
Поплавский, преисполненный обожания, уважения и почитания к новому другу, зажмурился…
Перцов затащил его в одну из кабинок смрадного школьного нужника.  Максим почувствовал застоявшийся резкий запах кала, а в следующее мгновение его неожиданно согнули, и он ткнулся носом и губами в воду… Всплеск –и его голову оросила вода, шум которой заглушил гогот подлого Перцова:
-Х-ха-а! Наш Поплавок с унитазным поплавком подружился!- И на голову Поплавского упал какой-то пластмассовый предмет - Перцов выдрал из смывного бачка потроха.
Максим заплакал и с кулаками бросился на врага.
-Э, ты чё , о…л? – Перцов матюкнулся.- Димон, Мишаня, давайте его от….м!
Через секунду Поплавский уже беспомощно лежал на холодном кафельном полу, а его со всех сторон ногами били в голову, по бокам, по пояснице… Он кричал, один раз  яростно укусил Перцова за ногу и тут же почувствовал сильную зубную боль- эта тварь Перцов ударом ноги выбил ему зубы, а дружков , видно, возбудила психованность «Поплавка», и снова град ударов обрушился на него…
-Ещё раз рыпнешься на меня- ещё от….м… - глухо произнёс Перцов.
Максим стонал от боли.  Выбегая из носа и уголка рта , по лицу текли струйки крови, заливали глаза. Очень сильно болело в боках. Но , превозмогая себя, Максим отчаянно махнул правой ногой, пытаясь дотянуться до паха Перцова- именно таким способом однажды нейтрализовал противника бывший спецназовец-афганец, которого Максим с мамой видели в каком-то военном сериале…
Через мгновение Поплавский увидел у себя перед носом подошву ботинка, даже цифры успел разглядеть - 34 размер… Резкая боль- и в глазах вспыхнули огни, перед глазами поплыли детская площадка во дворе общежития, мамино лицо, улыбка Буратино из фильма…
Максим очнулся в большой и светлой комнате.  Рядом стояла женщина- врач.
- Очнулся, слава тебе, Господи…- тяжело пробасила она.
Максим попытался улыбнуться и почувствовал резкую боль. В палату с потемневшим лицом вошла мама.
-Максимка…- сказала она…- Не бойся, я сделаю всё, чтобы этих гадов наказали… Они же тебя чуть не убили…слава Богу, ты жив! Слава Богу…- и мама, уткнувшись лицом ему в грудь, расплакалась навзрыд…
Максим вышел из больницы через три недели, бледный, с искривлённым носом, с тоской в глазах…
Ещё две недели он не ходил в школу, мама взяла отпуск, и они бродили по паркам, по лесу, смотрели хорошие фильмы. При виде школьных зданий или просто школяра с ранцем на спине по его телу пробегала зябкая дрожь, и он прижимался к маме. А однажды он увидел свою учительницу- весьма корпулентная дама, расфуфыренная и напучканная разносортной и разноцветной косметикой, вывела на газон покакать свою мелкокалиберную собачонку.
-А-а, Поплавские?- удивилась она.- А почему сын не в школе?
-Как у Вас ещё хватает совести после того, что ваши …питомцы сделали с моим сыном требовать, чтобы он являлся в этот кошмар?- не менее удивлённо спросила мама.
-Надо было не тупить и сразу поставить себя как надо, а не вестись на уловки. Сам виноват ,что такой наивный дурачок.  Без этого никто не проживёт. Чтобы завтра же пришёл в школу, и никакой антимонии  тут, а то я на вас в КДН напишу, и  его быстренько в интернат определят. Нарожают тут, да ещё требуют, чтобы учительница помогала…
-А на что вы тогда нужны? – гневно посмотрела на учительницу мама.
-Чтобы вдолбить в голову этим дебилам знания-и всё!  А смотрят пускай родители! Она мне ещё тут указывать будет! Нарожают по подворотням  в семнадцать лет, соплячки, а потом на учителей спихивают! Шлюшка…
После этого тихий семилетний мальчик  Максимка Поплавский первый и единственный раз в жизни ударил взрослого человека… Он знал, что женщин бить- дело последнее, он знал, что надо уважать старших, но в тот день он сделал именно так. И не пожалел. Не пожалел и потом, когда подошёл тот возраст, когда люди начинают смотреть на свои прошлые поступки критически и оценивающе…
Мама не отругала его, даже не спросила, зачем он ударил учительницу. Она прижала его к груди и сказала:
-Бедный ты мой ребёнок… В семь лет- уже нервный срыв.
В этот вечер она что-то долго печатала на клавиатуре своего древнего, дождавшегося от родителей компьютера. Наконец из щели «хьюлетт-пэккардовского» принтера выполз трёхстраничный документ. Это было подробное , аргументированное заявление в правоохранительные органы, которые тогда ещё именовались милицией.
Утром они собрались и пошли в отделение.  В кабинете с зарешёченным окном перед монитором величественно восседал в кожаном кресле начальник райотдела полковник Кунаков. В сторонке лежал воронёной стали «макаров» в кобуре, на стене – каска, бронежилет, дубинка на цепи, баллистические таблицы, на столе- табличка: DURA LEX, SED LEX, в углу- флаг с увенчанным остриём древком.  Всё указывало на всесилие государства и правоохранительных органов и на неизбежность справедливого возмездия за противоправные деяния.
Мама, ни говоря ни слова, положила перед начальником листы. Тот мельком пробежал их взглядом и спросил:
-А зачем вы  обращаетесь сюда?
-Как зачем?- удивилась мама.- А куда же ещё?
-Для таких случаев есть инспекция по делам несовершеннолетних, - с осознанием своей значимости произнёс начальник.- Вы пройдите на второй этаж, там этим и будут заниматься, а меня не отвлекайте от работы.- И он с каменным лицом уставился в какую- то папку с внушающей трепет надписью: «ДЕЛО №…»
Пришлось по затрапезному лестничному переходу спуститься на второй этаж.
Инспектор по делам несовершеннолетних, лейтенант Курпякова, щёлкала клавишами компьютера.
-Здравствуйте, -нерешительно сказала мама. –Извините, что отвлекаем Вас от работы.
-Вот…- Она положила перед Курпяковой листы.
Лейтенант Курпякова прочитала. Охнула. «Какие же скоты…»- шёпотом произнесла она.
            Затем посмотрела на маму.
           -Очень жаль…- печально сказала она. –Будь я прокурором, я бы сама этих нелюдей лет так на пятнадцать посадила, но в своём нынешнем положении я ничего большего, чем штрафануть их родителей, сделать не могу. Они не просто несовершеннолетние –несовершеннолетних ещё можно как-то привлечь к ответственности. Они малолетние. Малолетние ,пока им не стукнет одиннадцать, могут натворить что хотят и по закону им ничего не будет. А этим даже нет одиннадцати. Их даже нельзя исключить из школы –им нет пятнадцати. Всё, что могу- это подать рапорт, чтобы оштрафовали их родителей в вашу пользу, да поставить вопрос об их адекватности. Это- всё. Я не могу нарушить закон… Мы тут все живём по принципу «ни на йоту»- закон соблюдаем из буквы в букву, и никаких колебаний - как в сторону большей несправедливости, так и в сторону большей справедливости. –Она написала что- то на листах заявлений.- Мы обязательно рассмотрим Ваше обращение…
-До свидания, -сказала мама и повела Максимку за собой…
Через пять дней их вызвали на суд. В громадном зале, стоя за кафедрой, Максим рассказывал, как Перцов заманил его в туалет, а потом избил.
-Врёт он всё!- заорала перцовская мамаша, в которой явно и неприкрыто выдавалась внешность торгашки –не торгового работника, а именно торгашки –жирной, наглой, с лужёным хайлом, считающая, что весь мир- лишь строчки в списке её должников, сухие  и серые строчки в таблице- фамилия, имя, долг, как в жэковской ведомости, которые она может уничтожить одним взмахом карандаша- Мой сын такого сделать не мог! Этот Поплавский сам виноват! Ваша честь, вы знаете, какой он неадекват?
-Тихо! Прекратите базар! –Судья, взмахнув, словно птица крыльями, складками мантии, грохнула молотком, и дюжие приставы- охранники насторожились, словно цепные псы, наблюдающие за псарём, что, идя по вольеру, несёт в руке жирную говяжью кость- кому первому наброситься и съесть…- Продолжайте, пострадавший Поплавский…
-Это всё, что я помню…- сказал Максим, уткнулся лицом в полированное дерево кафедры и заплакал…
-Суд удаляется для вынесения решения,- пророкотала судья и с двумя нервически бледными секретарями укрылась в совещательной комнате…
Похожая на бомбовоз мадам Перцова, как броненосец в битве при Моонзунде, двинулась на кафедру с матерью и сыном Поплавскими.
- Вы охренели?- позабыв про то, что она сейчас не в своём директорском кабинете, завопила разгневанная дама.- Сами спровоцировали, а теперь хотите с нас деньги содрать?! – И Перцова схватила наманикюренными пальцами Максимку за волосы и ударила его головой о кафедру.
Тотчас же приставы скрутили Перцову и оттащили на место.
Явилась судья со свитой.
-Ваша честь, гражданка Перцова применила насилие к малолетнему потерпевшему Поплавскому…- металлическим ,истинно полицейским голосом отрапортовали приставы.
Оперевшись локтями на кафедру, судья зачитала процессуальное решение:
-Рассмотрев  обращение заявительницы Поплавской Ольги Константиновны, являющейся законным представителем малолетнего потерпевшего Поплавского Максима Олеговича, судебная коллегия N-ского районного суда города R-ск постановила: взыскать с гражданки  Перцовой Карины Михайловны, являющейся законным представителем малолетнего правонарушителя Перцова Александра Станиславовича, штраф в размере десяти  тысяч рублей, который будет передан в пользу потерпевших Поплавских.  Данное решение является окончательным и пересмотру не подлежит…
-Позвольте, но….-попыталась что-то возразить мама.
-На каком основании?!-взвилась психованная Перцова.
-Решение суда не обсуждается, - твёрдо сказала судья и грохнула своим молотком так, что бронзовая Фемида с весами , стоявшая рядом с деревягой для ударов, подпрыгнула и упала.- Заседание суда объявляется закрытым. Следующее заседание-завтра.
Красная, как жар- курица, мадам Перцова, тяжело дыша, рванула за собой своего безжалостного сына и, грохая каблуками, пошла к выходу, всем своим видом показывая, насколько смертельно её оскорбили и насколько туго придётся негодяям- обидчикам.
Максим с мамой тоже пошли к выходу и увидели, как громадный джип Перцовой с рёвом уносится вдаль.
«Неужели они всерьёз думают, что нам хватит тех несчастных пяти тысяч?»-подумала мама.
А тем временем история о травле просочилась ни много ни мало- на областное телевидение. С экрана телеведущая вещала о «невинно осужденном» Перцове, о необходимости снисходительности к детям, ну и о прочем…. А «классная вторая мама» Поплавского, Наталья Анатольевна, жалобно показывала, как сильно Поплавский ударил её по руке и какая у него неадекватная мамаша … В общем, развезли грязь.
Через два дня в дверь кто-то постучал…
-Кто там?
-Органы опеки и попечительства…откройте!
Долго возились опекуны в холодильнике, в корзине с бельём, в шкафу, но ничего предосудительного не нашли и удалились, топоча сапогами…
Вскоре после этого случая Поплавского перевели в другую школу, где он относительно спокойно отучился второй, третий,четвёртый и пятый классы. Самые страшные события, по сравнению с которыми однократные перцовские побои казались милой шуткой, начались в шестом классе…
В тот день Поплавский разговорился с внешне интеллигентным одноклассником Паршиным. Он был каратистом, а Поплавского каратэ и всё, что связано с Японией, очень интересовало. Договорились, что Паршин обучит его приёмчикам разным… Но что-то очень уж странные приёмчики были. То по…гонадам себя ударить двумя кулаками, то ногой по косяку стукнуть. Каратэ там и не пахло. Точнее, настоящими приёмами каратэ. Зато уважение к сэнсэю Паршин начал прививать  новоиспечённому ученику сразу же.  Слово сэнсэя было объявлено законом, а иначе- отжимания. Поплавский терпел, ибо Паршин обещал впоследствии обучить его уже настоящему каратэ… 
…А потом был тот злосчастный урок музыки, на котором Поплавский имел несчастье громко пукнуть, да ещё, как назло, в ту секунду, когда учительница снимала с одной пластинки тонарм древнего электрофона «Россия», чтобы поставить другую.
По классу разнёсся мощный рокот, усиленный утренним кефирчиком, будь он проклят, и банкой зелёного горошка вчера на ужин. – Фу-у-у…-деланно позатыкали носы одноклассники, хотя звука было куда больше, чем реальной вони.
С этого дня началась настоящая травля. Сэнсэй объявил, что Поплавский- «недостойный», но полномочия сэнсэя с себя не снял. Теперь он регулярно раздавал Поплавскому пощёчины своей рукой с часами.
Максима так и подмывало измордовать Паршина или всё рассказать маме. Но он чувствовал, что в драке с Паршиным не выживет, а после того, как мама придёт в школу, история опять попадёт на телевидение, после чего его в этой школе затюкают совсем. При существующем же раскладе его хотя бы учителя в открытую не трогали…
Поэтому он продолжал терпеть. Всё было спокойно на тех уроках, где класс сидел в полном составе, поспокойней было даже на уроке физкультуры, хотя там мужская половина класса собиралась замкнуто- там физрук за стенкой сидел. Настоящий ад наступал, когда приходил урок технологии…
Сама специфика преподавания этого предмета в данной конкретной школе давала ясно понять, что нормального, организованного учебного процесса на этом уроке не будет. Для начала, технологию у мальчиков в этом классе вела женщина, а она не могла полноценно показать хотя бы элементарную технологию изготовления табуретки. Существовали учебники , и станки стояли,  но сто хороших учебников не заменят одного башковитого специалиста, и любой станок без хорошего мастера- лишь груда алюминиевых плит, валов, червяков и бабок… А таким специалистом учительница не являлась- в станках молоденькая выпускница какого- то непонятного «техникума отраслевых технологий и бизнеса» по специальности «повар-технолог» была ни бум-бум.
Затем, эта женщина была весьма слабохарактерной и затюканной. Ведя урок по неким загадочным проектам и давая домашнее задание делать какие-то проекты, пятёрки она ставила уже тогда, когда ей показывали исписанный хоть какими-то словами листочек. Показателен тот факт, что однажды ученик выдал за реферат перепечатку какого-то романа , изобиловавшего матерной лексикой, и она, даже не глянув на текст, молча черкнула в журнале заветную циферку.
Издевались над ней в открытую, не боясь никого и ничего, словно и впрямь дело было в тюремной камере на «чёрной» зоне. Вот далеко не полный список методов издевательств: у неё, несчастной обладательницы зрения в минус девять диоптрий, однажды каблуком растоптали очки; ей втыкали в сидение кресла настоящую швейную иголку;  взломав телефон, гоготали над эсэмэсками и обещали всем разгласить информацию; наконец, на голову ей надели как-то туалетное ведёрко с педалью, полное использованных бумажек и листиков, после чего мелом на спине нарисовали мужской половой орган и подписали: «ВИТЯ( так звали молодого возлюбленного девушки, о чём эти садисты узнали из прочитанных эсэмэсок) + ЛЕНКА=…..(здесь следовало совершенно нецензурное слово, напоминавшее по звучанию название одного из водных видов спорта и обозначавшее половой акт)». Когда  она нагибалась над мусорной корзиной, чтобы выкинуть карандашные очистки или использованные носовые платочки, её пятая точка опоры тут же попадала в объективы фотокамер, после чего снимки выкладывались в «чатик», а наиболее бессовестные ученики подходили сзади и телодвижениями, похожими на бразильский танец реггетон, изображали  постельную сцену…Немудрено поэтому, что девушка, как она сама признавалась со слезами подонкам-ученичкам,  готова была не то что пятёрки даром поставить - всё своё имущество, кроме жизни, отдать, только б ы больше не трогали. Витя хотел было заступиться за девушку, но она сама его отговорила- не хотела, чтобы он в тюрьму из-за неё сел. К другим учителям обращаться бесполезно было- выгонят за профнепригодностью, а работы никакой другой нет, и родителей нет…   А полиции девушка боялась. Да, именно боялась полиции.  В её сознании, как и в сознании практически любого другого человека, соблюдающего закон, любой визит в полицию каким-то неуловимым образом увязывался со страхом наказания за мнимые правонарушения. Ибо все помнили беспощадный тезис: «Незнание не освобождает от ответственности». «Я-то могу не знать о существовании какого-то закона,- думала Елена, - а они знают все законы. Возьмут да и откопают что-нибудь этакое…»  И именно из-за этой фобии, иррациональной, как и все фобии, но в довесок ещё и весьма опасной, художества ученичков остались безнаказанными. А между тем они уже могли понести наказания- хотя бы в виде отправки где-то на год-другой  в уютненькое учрежденьице на высоком берегу Амура- Хэйлунцзяна.
Боясь собственных питомцев и полиции, причём непонятно, кого больше, девушка, естественно, не могла поддерживать в группе порядок и дисциплину. И естественно, что Поплавскому при таких порядочках жилось, мягко говоря, несладко.
Вот тут изуверская фантазия развернулась на полную катушку. Поплавскому в зад тыкали электровыжигателем. Ему рисовали на спине половые органы, заставляли орать всякие гадости, в том числе и про самого себя. Про разбросанные учебники и говорить нечего. Он находил их в туалете, один раз эти уроды не поленились даже просунуть свёрнутые в трубку учебные принадлежности через ячейки сетки- рабицы, огораживавшей вход на технический этаж.  На одном из уроков палачам-одноклассникам пришла в голову мысль- использовать Поплавского как некий тестер для проверки работы их «хитроумного» электроприбора. Сняв с паяльника кожух, они путём нехитрых манипуляций избавились от нагревательного элемента и оставили только два провода. Пришпандорили на кончики проводов лезвие бритвы, налили в непроливашку для рисования воды, включили кустарный кипятильник в сеть и приказали Поплавскому проверять, хорошо ли кипятильник греет воду.
Поплавский опустил руку в воду, и его страшно дёрнуло током. Этот шок как бы прибавил ему силы на нечто экстраординарное. Он выдернул кипятильник из воды и ткнул им прямо в лицо стоявшему рядом Паршину. Паршин заорал ,Поплавский тут же, словно спецназовец –профессионал, использовал удачный момент и пинком в пах свалил Паршина на пол. Дружки Паршина навалились на Поплавского, но тот успел вырвать кипятильник из сети и одному засадил штепселем прямо в глаз, а второму ткнул нагретым лезвием бритвы в губы. Затем он поднял парту( откуда только силы взялись?) и обрушил её на врагов. Паршин встал с пола, но снова получил в причинное место. После чего Поплавский несколько раз с размаха ногой ударил валявшегося на полу врага по голове, затем ударом по рёбрам перевернул его на спину и с размаху ударил по носу найденной в углу отломанной ножкой от стула.
Паршин стонал и сипло матерился. Из носа у него без преувеличения ручьём текла кровь, на лбу был здоровенный синяк, на щеке- огромный ярко-красный ожог,  напоминавший карточный бубен, из которого сочились лимфа и гной.
Тут подскочила до сей поры прятавшаяся за шкафом Елена Андреевна, сняла с платья тоненький поясок, носком ноги перевернула Паршина ,как-то автоматически сорвала с него джинсы и, как-то по-девчоночьи визжа, несколько раз хлёстко ударила по наглой заднице, после чего закрыла лицо руками и заревела, как восьмилетняя девочка, в первый раз в жизни получившая «двойку».
Прибежал дежурный администратор.
-Что произошло? - грубым генеральским голосом заорал он , и увидев истекающего кровью обожжённого Паршина с голыми, расписанными под хохлому ягодицами, зарёванную Елену Андреевну , трясущегося Поплавского с мокрыми глазами, валявшиеся в стороне останки паяльника и ножку от стула, сразу всё понял.
-Так,- сказал он. – Ты, Карелин, проводи товарища Поплавского до раздевалки. Бубеев, ты сгоняй за фельдшером. А вас, Елена Андреевна, попрошу пройти ко мне. Скотина эта оклемается, и будем полицию вызывать…
Через  минуту фельдшерица уже накладывала на разбитое паршинское рыло кубическую ледышку, приматывая её медицинским  жгутом,  распыляла на бубнообразный ожог белую пену пантенола из баллончика...
-Сильно тебя отделали, террорист,- с металлическим смехом тяжело сказала она.- Вставай, жертва беспорядков, фюрер недорезанный!
-Ты, с…, поплавок  долбанный, ещё получишь своё,- прошипел Паршин и под ручку с фельдшерицей поплёлся из класса восвояси.
Вскоре, беззвучно мигая проблесковым маяком, к зданию резво подкатил патрульный «уазик». Из него выскочили два бравых парня в синей форме,  с автоматами на лямке через плечо, рысью пробежали по лестнице и влетели в медпункт, где сидела довольно бравая компания: мрачный и ощеренный Паршин с кубом льда на носу, с окровавленной и обожжённой рожей, стоящий возле ростомера, Поплавский в замызганном и порванном пиджаке, заплаканный, с трясущимися коленками,  сидящий на ослепительно белой кушетке возле морозильника, встрёпанная, с измазанным смесью туши, губной помады, теней и слёз лицом, с одной серёжкой, дрожащая Елена Андреевна, в нетерпении притопывающий ногами дежурный администратор Кычкин, а где-то вдалеке- спокойная и невозмутимая, как олимпийский бог , фельдшерица Яна Константиновна в испачканном кровью белом халате.
Несколько секунд была немая сцена: патрульные, позвякивая автоматами и наручниками, оглядывали участников потасовки.
-Что произошло?- первым нарушил молчание старший патрульного экипажа.
-Вот этот вот меня пытал током,- медленно произнёс Поплавский , указывая на Паршина.
-Да , и нам пришлось применить необходимую оборону,- заикаясь, неровным голосом сказала Елена Андреевна.
-Этот, которого измордовали- он известный всем начинающий садист, - официально ,будто отдавая рапорт, сказал Кычкин.
-Видно, на фоне нервного срыва он и измордовал его так,- поставила диагноз Яна Константиновна.
-Он врёт всё! Я просто пошутил!- промычал Паршин…
Вскоре стражи порядка уже писали протокол, затем, козырнув, повернулись на каблуках и укатили.
Поплавский забрал из класса рюкзак и молча пошёл домой.
Дома его долго ощупывали, оглядывали, расспрашивали до мельчайших подробностей- аж тошно стало!
На следующий день было большое собрание в кабинете директора. Досталось на этот раз всем- и Паршину, и Поплавскому . Но на этот раз больше виноватым оказался Паршин . Через неделю состоялся суд, и Паршина-таки упрятали на три месяца в зловещую спецшколу. Но Поплавский был этому не очень рад…
…А начальство школьное ему ещё недели три говорило:
-Ты понимаешь, безмозглятина, что из-за тебя едва всю нашу жизнь не раскопали?!
О чём шла речь- навеки осталось тайной…
В седьмом классе все уже знали, что «Поплавок у нас психованный», и предпочитали в открытую с Поплавским не связываться. Так, по мелочам подкалывали. Но в восьмом классе уже началось что-то серьёзное. Поплавского обвинили ни много ни мало в нетрадиционной ориентации. Причины? Какие могут быть причины! Нет девушки- значит, гей. И всё тут. Вот такие пироги… То, в какие условия поставили Поплавского, напоминало жизнь «опущенных» «на зоне». Для него не поленились отделить отдельное место в туалете с  надписью «ТУТ ПИНЧИ СИДЯТ », никто ему руки не подавал – «она у тебя в г…», продолжали третировать на почве наличия мифической и якобы невыносимой вони, регулярно «делали уборку» -вытряхивали портфель, выворачивая его наизнанку, специально именно в те моменты, когда по коридору проходили учителя, ставили на его страницу в социальных сетях непристойные фотографии, а однажды  попытались надеть ему на голову презерватив…
-Что вам от меня надо?-  с непередаваемой тоской спрашивал Поплавский.
-Чтобы ты чистым был,- отвечали враги.
Но когда он станет «чистым», было неясно.
Относительно спокойно стало только в одиннадцатом классе, но Поплавский не смог оправиться от нервного потрясения, его оценки были недостаточно хороши, он не поступил в институт и отправился в армию…
Казармы с голубыми буквами «МЕЖДУНАРОДНЫЕ МИРОТВОРЧЕСКИЕ СИЛЫ» внушали какую-то призрачную надежду. Но Поплавский понимал, что это такая же армия- со строгими порядками, с секретностью и, увы, с дедовщиной… Ибо хоть двадцать пять лет, хоть два года, хоть год службы прикажи вводить,- всегда найдутся люди, готовые заявить: «Ты должен подчиняться нам! Мы уже опытнее тебя, мы здесь уже десять лет (полтора года, полгода) сидим!»
Итак, он попал в армию и проклинал и ненавидел всё на свете: своих учителей, Перцова, Паршина, медиков, военкома, министра обороны, командующего миротворческими силами…
Наконец наступил день, когда в карантинный блок ворвался медик и громко заорал:
-БОЕВАЯ ТРЕВОГА!!!
Ничего не разбирающих, яростно ругающихся новобранцев грузили в воняющее брезентом нутро грузовиков. Качалась табличка «ЛЮДИ», выглядевшая как-то цинично по отношению к живым людям, словно люди были тоже каким-то грузом, как «ХЛЕБ», «БЕНЗИН» или «ВОДА».  Из соседней казармы строем выходили кадровые офицеры- танкисты, направляющиеся к видневшимся на дальнем конце огромного двора воротам танкового парка. В парке была слышна руготня, грохот и мат. Танки выезжали первыми в беспорядке и разброде. В воротах застрял «зилок» с прицепленной двухсотлитровой бочкой для воды , песочного цвета «абрамс» лихо проехался по нему, размяв в лепёшку, словно железную болванку на блюминге, чем вызвал реактивный психоз у едва успевшего выскочить водителя. Вот тащившийся нетерпеливо следом «леклерк» вдруг набрал скорость и отдавил ногу шедшему в бокс инженеру Мамченко, тот упал и потерял сознание. –Мать твою так!- разносится рёв со стороны офицерского гаража- у «бобика» спущены шины и потекло масло. В сторонке был слышен ядрёный женский вой- жёны прощались с мужьями- офицерами на разных языках, но смысл слов был одинаков:
-Серё-ёжа, ты вернее-ёшься?
-Da-a-vid, will you retu-urn?
Наконец всё кончилось. Танки и грузовики выстроились в чёткую колонну, которая покатила к выезду из военного городка…
До «канантропьего» фронта отсюда было километров девятьсот, не больше. Дыхание войны ещё не ощущалось. В кузове разгорелась «весёлая» дедовщина: деды,  гикая, словно павианы, пугали «слонов» и тут же щипали за подбородок, приговаривая : « А вот тебе саечка за испуг!» Один из «салабонов» не стерпел, ткнул «дедушку» кулаком в зубы и тут же получил мощный удар по носу, от которого гулко стукнулся о поддерживавший тент каркас. Лязгало оружие, пахло потом и машинным маслом. Булькала вода- особо нетерпеливые уже осушали прицепленные на поясе фляжки. Моторы выли натужно и остервенело, но эта отправка на фронт  выглядела пока каким-то спектаклем, карнавалом или мальчишником какого-то богача, имеющего возможность вызвать из клуба реконструкторов  крепких парней с военной техникой. 
Поплавский чувствовал себя очень неуютно. Слева и справа его зажали два мускулистых  огнемётчика при полной экипировке, и он боялся , что жуткая жижа, под огромнейшим давлением закачанная в их громоздкие железные рюкзаки, от случайной искры, которая вполне могла возникнуть при таком тесном сближении и при такой качке, вдруг проявит свои кошмарные свойства, и, как любила говорить химичка Ольга Викторовна , «ка-ак рванёт!» Страшно даже представить, что натворит в замкнутом и полном людей пространстве выброс двух пятидесятилитровых баллонов с адским веществом, которое изначально, из газгольдера химического комбината было предназначено именно для убийства, для бесчеловечного убийства путём поджарки при температуре под две  тысячи градусов Цельсия…
«Успокойся, неврастеник...»-подумал Поплавский, и, всё равно опасаясь лишних движений, могущих спровоцировать искру ,  достал из кармана блистер с валидолом, выщелкнул таблетку и в тысячный раз ощутил во рту мятное жжение…
Где-то сзади внезапно раздался ужасающий хлопок. Машины резко затормозили…
Чадным факелом пылал на крайней полосе шоссе «ман»-бензовоз с разорванной в клочья цистерной.  Из великанской дыры в борту, словно из пасти собаки Баскервилей, с воем вырывалось, стремясь вверх, яркое пламя, а вниз катился бурный горящий поток. По изувеченному цистерниному боку, словно слёзы по щеке, катились капли расплавленного металла. Искра отлетела под колёса притормозившему рядом «ошкошу»,который в один миг лишился передней половины.
Из кузова вдруг выбежали солдаты…
-Штиль гештанд!!!- заорал по-немецки военный полицейский с красной повязкой.- Их виль шиссен!- И, сдёрнув с плеча свой М-16, выпалил в воздух.  Но дезертирские зады,
обтянутые камуфляжными брюками, быстро скрылись в лесополосе…
-Мист…- выругался «эм-пи»*.- Дезертирен…- И, матерясь на гессенском диалекте «дойче шпрахэ», печальный военизированный страж порядка поплёлся к командирскому «хаммеру», уже нащупывая в кармане пластмассовую таблетницу с успокоительным…
Поплавский смотрел в сторону лесополосы, куда убежали дезертиры, и у него в голове родилась мысль… Эту мысль он не позиционировал как фундамент для действия. Пока это была просто мысль. На экстренный случай. Именно на экстренный. Ибо такие дела просто так не делают…
-Рядовой Поплавский, куда пялишься?! Ищешь Машку с толстыми ляжками?!- заорал капитан Самохин. – Быстро в кузов!
Поплавский мысленно вспомнил весь запас мата, но не решился выплеснуть его любимому командиру в небритую морду. Он послушно залез в кузов. Колонна покатила дальше, оставив на произвол судьбы две окутанных пламенем изуродованных машины…
Место, куда они приехали, называлось Прора.
Для русского человека это слово не значило ничего хорошего. Чего, к примеру, хорошего в «прорве» ( скажем, комаров), или в «прорыве»? Это слово было само по себе каким-то тяжёлым и рычащим.
Прора…
Пророй назывались пятиэтажные корпуса, протянувшиеся в длину почти на километр, лесополоса, колючая проволока и сторожевые вышки по углам. Когда-то гитлеровская организация «Кraft durch Freude» («Сила через радость», по сути своей представлявшая что-то наподобие советской ВЦСПС») построила тут для счастливых винтиков адской военной машины «германской империи» курорт, дабы кузнецы орудий борьбы за неправое дело имели возможность отдохнуть в тиши и покое, пялясь сквозь квадратные окна на море, бултыхаясь, загорая и время от времени слушая установленный в каждом номере «функэмпфэнгер»,  вещавший «светлые» идеалы национал-социализма… Но тут  бесноватому фюреру торкнуло в шизофреническую башку устроить мировую бойню, и место счастливого отдыха превратилось в вонючие казармы для убийц- подневольных и идейных- в серых шинелях, а когда пришли освободители- советские войска, свою казарму тут устроили уже они. В общем, изначально мирный курорт превратился в средоточие войны. Потом, когда «разрядка» началась, Прору забросили ко всем чертям на произвол судьбы, и  только летучие мыши с фурханьем пролетали по бесконечным коридорам да крысы бегали с собаками на пару… Лишь недавно тут обосновались международные миротворческие силы, которые, несмотря на своё миролюбие, засекретились так , как не засекречивался ни поганый вермахт, ни даже известная своей секретностью советская армия. Прора была опоясана плотным кольцом из колючей проволоки под напряжением в тридцать киловольт, так что рискнувший залезть на этот забор моментально разлетался не то что в пепел- на ионы, даже «мама» крикнуть не успевал. Правда, до такого ужаса дело не доходило. Ещё за километр до забора повсюду были натыканы таблички:
                СТОЙ! НАПРЯЖЕНИЕ!
                WARNING! HIGH VOLTAGE!
                HALT! HOCHSPANNUNG!
Ну и так далее… На двенадцати языках. По углам Прора ощетинилась пулемётными вышками, на которых стояли парни в тёмно- зелёном камуфляже, настолько увешанные приборами, что напоминали уже не солдата- какого-то киборга, терминатора, не иначе. Дула крупнокалиберных пулемётов угрожающе глядели на волю.   Вся территория сверху была замотана сеткой-рабицей с разными маскировочными завитушками. Словом, Прора полностью отгородилась от внешнего мира…
Грузовики заехали в огромный гараж. Поплавский осмотрел унылые корпуса с квадратными окнами, собачьи вольеры, щитки трансформаторов, и вся его душа заныла от этого жуткого антуража, декораций к какому-то грандиозно нелепому спектаклю… Зачем ему умирать вдали от родины? В том , что живым он с этой войны не вернётся, Поплавский не сомневался нисколько.
-Равняйсь! Смирно!- прозвучала команда.
Весь обмотанный аксельбантами , увешанный орденами и медалями, как новогодняя ёлка, обладатель багрового лица генерал Шредер начал читать напыщенную речь, в которой солдатам предписывалось не щадя жизни бороться с канантропами ради установления мира на Земле.
-Разойдись!
Карточка новобранца гласила, что Максим ( отчества не имеет) Поплавский, уроженец города  Чусовска, 2000 года рождения, на время своего пребывания в  рядах Международных Миротворческих Сил, должен разместиться в 5 корпусе казарм Прора, в 314 комнате , на  койке D.  Ну что ж, будем искать…
Нужная комната оказалась нисколько не похожей на цивильный курортный номер. Скорее она напоминала какой-нибудь на ладан дышащий нерентабельный санаторий в глубинке- облупленные стены, на окнах- пыль и мушиные следы,  а постельное бельё… Тут Поплавский невольно вздрогнул- на лежавшем на «койке D» свёрнутом пододеяльнике были кровавые пятна. Не хватало ещё в довесок и сифиль подхватить или ещё кой-чего похуже… Он бросил пододеяльник под огромную ванну в прачечной и незаметно стырил из кучи чистый и высушенный. Вряд ли это сочтут воровством. В армии ведь ничего личного нет, как известно…
Поплавский спокойно проспал одну ночь на своей подвесной «койке D».  В это время он чувствовал себя королём- высоко лежит, далеко глядит, комната в полном его распоряжении. Но спокойная жизнь продолжалась недолго. После обеда, когда он наполнил желудок шоколадным супом и парочкой вайсвурстов  с картофельным пюре, запив стаканом яблочного сока, появились ОНИ.
Это были двое пареньков с поцарапанными рожами и характерной текстурой кожи на костяшках кулака, недвусмысленно свидетельствующей о регулярных и упорных занятиях боксом. Поплавский сразу понял, что от НИХ добра ждать не стоит- как известно, боксёры-люди недалёкие, голова им служит для того, чтобы в неё есть, а в поликлинике медсёстрам даже не стоит предлагать забрать у них кровь из вены- на известную фразу «Кулачком работаем…» ответят: « В челюсть или по корпусу?» Конечно, эти предположения были основаны на анекдотах, многократно слышанных Поплавским, но ведь в каждой шутке есть и доля правды…
Парни почувствовали невольное внимание Поплавского к ним.
-Чё уставился? Чё глаза выпучил, как будто в штаны ….?
-Здрасьте,- робко сказал Поплавский.
-Забор покрасьте, -отозвались приятели. –Тебя как звать?
-Максим. Фамилия –Поплавский.
-Будет у тебя, Максим, значит, погоняло- Поплавок. Понял?
-Понял.
-Ну всё, иди лесом, не мешай жрать…
После обеда эти двое вошли в его комнату и начали заправлять постели, снимая рюкзаки. А Поплавский в это время отправился в туалет. Он не знал, что ЭТИ с гоготом уже обсуждали возможность утолить зуд в срамном месте и погонять тестостерон, которая у них отсутствовала целый месяц- воинский состав, карантин и так далее…
Старенькая перекошенная дверь за спиной Поплавского вдруг скрипнула.
-Кто…-начал Поплавский и не договорил. Ему умело заткнули рот, стянули штаны, он почувствовал боль… и больше ничего не помнил. Всё поплыло, возникли перед глазами неведомые картины…
Вышел из обморока он только через два часа. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на полу туалета, головой в унитазе, с какой-то липкой и противной жидкостью белого цвета на губах…
«Да это сперма!»-охнул он и тут же вспомнил и заткнутый рот, и парней-боксёров… Вот как быстро грязное нутро иногда обнажается!
На стене чёрным фломастером было выведено:
                ПОПЛАВОК – ПИТУХ
Поплавский встал на ноги. Этой мерзостью, оказывается, были испачканы и его брюки сзади. Он тут же бросился к командиру подразделения…
Командир спокойно сидел за столом и курил.
-Меня изнасиловали!- с порога крикнул Поплавский.
-А чё ты без разрешения врываешься в кабинет? – нагло и равнодушно спросил командир.
-По тебе сразу видно, что ты- опущенный.  За себя постоять не можешь. Не знаешь устава. Наглый.  Не имеешь уважения. Сопля мамкина, а туда же…
«Одна банда!»-ожгло Поплавского. Уже не помня себя, он схватил со стола пистолет и в безумной ярости выпалил командиру в висок… Минут пять он стоял в оцепенении. Потом осмотрелся…
 Его командир лежал головой на столе. По лежавшей на столе бумаге растекалась струйка крови, смешанная с какими-то розоватыми и белыми шматками.
« А в чём, собственно , он был виноват ?!- подумалось вдруг ему.- Зачем я его убил?! Но теперь уже поздно. Надо как-то отсюда убираться. Сейчас понабегут, военные прокуроры приедут… Надо сваливать. Дикость какая… Какая дикость. Я убил человека. Своими руками. За секунду. Наповал. Ни за что, по сути дела. Псих …..(Поплавский выругался матом.) Но теперь уже поздно.»
Испытывая тошноту и страх от неопровержимого сходства своих действий с действиями преступника( каким он, по сути, и стал только что,) Поплавский проверил в пистолете магазин ( это было всё, чему он научился в армии- оттягивать затвор, нажимать курок, ставить предохранитель и проверять магазин). Семь патронов, зловеще блестя, лежали в прорезях продолговатой коробочки.  Поплавский положил пистолет в карман и отправился вниз…
У подъезда стоял зелёный  польский «интралл-хонкер». За рулём напряжённо вытянулся молодой солдатик.
Поплавский подошёл к нему и тихо сказал:
-Увези меня отсюда…
-А где командир?- в недоумении спросил солдатик.
-Вези меня… Быстро!- Поплавский выхватил пистолет и сел на заднее сиденье.-Вон туда… -Он увидел в кустах трансформатор высокого напряжения. Не особо разбираясь в электротехнике, наобум выпалил по кабелю, что тянулся к одной из проволок.
-Будем прорываться, -сказал Поплавский.
У них получилось. Резвая трёхтонная машинка с лёгкостью сломала разъеденную жутким напряжением проволоку и, ломая кустарник, помчалась к шоссе, тянувшемуся вдоль пояса приморских городов. Солдат не показывал своим видом ни страха, ни недоумения- он был так шокирован, что работал как автомат, гнал машину чисто автоматически, не задумываясь, куда ехать.
-В лес! – крикнул Поплавский. – Там не найдут.
Солдат  щёлкнул передачей, заблокировав дифференциал, надавил на акселератор, «интралл» с лёгкостью преодолел раскисший пятачок земли, затопленный дождевой водой, и,  слегка вибрируя, углубился в чащу леса, топча зубастыми колёсами ягодные кустики, в обилии кишевших здесь муравьёв и даже мелкую мышь - полёвку, что ненароком угодила под колёса. Ветки хлестали по лобовому стеклу, один раз в машину попал обрывок паутины, на лоб Поплавскому шлёпнулся здоровенный паук, тот дико заорал и сильным ударом смял паука в лепёшку- он ненавидел пауков с детства. Промчавшись где-то километров с десяток, машина остановилась.
-Зачем вы убили моего командира?-cпросил водитель.- Нас же теперь обоих судить будут!
Поплавский ничего не ответил. На него с новой силой нахлынул шок- осознание содеянного. Он не мог смириться с тем фактом, что он убил человека. Он не был уголовником, не был он и отвердевшей «военной косточкой» - и те и другие со временем приобретают общую черту: человеческая жизнь для них девальвируется, ибо смерть они видят на каждом шагу и сами убивают людей. Он не мог спокойно и буднично ответить на вопрос, зачем он убил командира, который его даже не изнасиловал, как те двое. Логичнее(насколько это слово применимо к данной ситуации) было бы убить тех двоих. Но он расправился с командиром…
-Гони!- как –то автоматически крикнул Поплавский.- Вправо и вперёд!
У Поплавского в голове прыгала карта канантропьего фронта, жирная красная точка Проры, а к юго-западу от неё- подковообразный «балкон» цепи линий обороны , который в центре резко сужался-там линия обороны была только одна- канантропья.
Он почуял резкий запах псины…
-Стопори машину, бросай меня и гони назад…-неожиданно связно заговорил он. – Тебе ничего не будет. А я один справлюсь…
Поплавский нащупал ногами подножку, вытащил себя из салона, кулём упал на землю. Солдат дотянулся до двери, хлопнул ею, «интралл» , противно визжа стартером, завёлся, с гулом и постукиванием развернулся и покатил в сторону Проры…
А Поплавский шёл на пёсий запах, перемежающийся с непонятной химической вонью. Где-то через три километра он увидел жёлтую табличку со странной красной трафаретной надписью:
                ЗДЕСЬ КАНАНТРОПЫ
                БЕЗНОСЫЕ ВРАГИ. БУДЕМ УБИВАТЬ. БЕЗНОСЫЕ СТОЙТЕ.
«Что за безносые? И зачем они сообщают своё местоположение? Неужели военная хитрость? Ведь не может быть, чтобы они были такие тупые!»
Следующая вывеска заставила Поплавского зло рассмеяться:
                МИНЫ
                СТОЙ ТВАРЬ. ПОДОХНЕШЬ.
                НАЗАД СКОТИНА.
А сами эти мины Поплавского прямо в смеховую истерику повергли. Они напоминали огромные закопанные самовары- медные, блестящие, ну прямо каждую за версту видно! 
И у каждой на взрывателе (Поплавский потом присмотрелся) написано: «КРУТИ СЮДА, ЧТОБЫ ВЫВИНТИТЬ ВЗРЫВАТЕЛЬ». Абсолютно бездарная маскировка или элементарная глупость? Неужели считали противника настолько глупее себя?
Запах газа разносился всё сильнее. К нему подошло жуткое существо, закутанное в защитный костюм, перемотанное молниями, ремнями…
-Мы здесь, тварь безносый… - эти слова, усиленные фильтровальной коробкой противогаза, прозвучали особенно жутко.- Что тебе надо?
-Я убил командира и хочу к вам…- сказал Поплавский.
-Зачем ты убил командира, тварь?!- неожиданно начало ругаться существо, оказавшееся попросту экипированным канантропом.- Командира убивать не надо! За это съедим, твар-рь!!! Сдохни!
«Они что, все поголовно шизофреники?»-подумал Поплавский.
-Я убил его ради вас,- сказал он.
-Иди за мной, твар-рь. Мы наденем на тебя шкуру от газ-за. Чтобы ты не подох. Газ-з убивает вас-с!- лающе захохотал часовой.
Поплавский послушно проследовал в странную полосатую будку, напоминавшую старинные будки для охраны, скажем, дворцов или острогов на каторге. Там часовой грубо натянул на него обыкновенный общевойсковой защитный костюм и стянул его ремнями. Затем  они пошли дальше.
В лагере канантропов царило оживление. Сотни мутантов возились  возле танков, автомобилей, но Поплавского хохот до печёнок пробрал, когда он увидел основное боевое средство канантропов. На полянке большей частью стояли просто разномастные легковые машины,  из просверленных в их лобовых стёклах отверстий торчали пулемёты с тоненькими стволиками, какие- то странные патрубки, по форме напоминавшие дудки, где-то и вовсе не было оружия. И машины эти были все старые, неказистые и обшарпанные. Поплавский увидел продукт автопрома родных осин –«москвич» две тысячи сто сороковой модели, раритетный «трабант» - дар когда-то существовавшей коммунистической половины Германии, с кузовом, изготовленным ни много ни мало- из хлопковых волокон, как рубашка, великое множество потрёпанных «жигулей», «девяток», попадались и  древние румынские «дачии», польские «польские фиаты», и среди них, как НЛО среди кукурузников над совхозным полем, особняком выделялся «ситроен- дс» , правда ,всё равно грубо и варварски «уколхоженный» - лишённый половины лобового стекла( вместо неё торчал стальной лист),поцарапанный, с задними дверями из фанеры, с помятыми крыльями,  с  зиловской баранкой вместо прежнего руля.
-Кого привёл, Ло Хел, тварь?- спросил злобный здешний военачальник.
-Безносый. К нам пришёл.- отозвался часовой, который, оказывается, имел имя Ло Хел.
-Безносый…- почесал башку командир.- Работать его. Чтобы работал. Машины чинил. Белок кормил. Твар-рь…
С этого момента Поплавский с утра до ночи подкручивал винтики на «беличьих» колёсах, паял клеммы, ведшие от повышающего трансформатора к «мотор-колёсам», совал в маленькие, но ужасно ненасытные беличьи рты орешки, почки, кору, крупу, всякий мусор. Работал он бесплатно, чисто за «жр-ратву» - кусок копчёной говядины раз в сутки, зато воды было в его распоряжении сколько угодно –ему дали лопату, и он сам для себя выкопал колодец с чистой водой. Поплавский почти не видел злодеяний канантропов- он просто не шёл вслед за фронтом. Он сидел на этом , если угодно, таборе.  Но спокойствия он не испытывал. Он понимал, что является для этих странных тварей всего лишь рабом,
Однажды он увидел пробегавшего по краю поля человека в форме врача  организации ГРОМ – «Глобально Распостранённое Обьединение Медиков»  - белый балахон, на спине красный крест и четырёхзначное чёрное число- у этого на спине было написано 1678. Это оказался Анатолий Харлов, который по тылам тайно добирался до порта, чтобы  морем попасть на космодром Канаверал, с которого стартовал корабль «Ной».
-Эй, помогите!- сдавленно крикнул Поплавский, размахивая руками, но вспомнил, что это для врача может быть опасно, и сам побежал навстречу ему.
Харлов схватился за голову.
-Вы кто?- обалдело выпучив глаза, спросил он. – Кто вы такой ? Что вам от меня нужно?
Максим взахлёб, как ребёнок, затараторил, иногда срываясь на крик:
-Я пленный. Я убежал от канантропов. Помогите! Сейчас они добрые, но потом могут меня убить! Помогите!!!
Харлов был истинным медиком- человеком милосердным, не требующим платы за помощь. Он без лишних разговоров повёл Поплавского за собой. В дороге Поплавский рассказал ему свою кошмарную историю.
-Да уж…- поёжился Харлов.- Натворили вы  делов. Но это можно понять, учитывая расшатанное состояние ваших нервов. Это видно даже без учёта вашей истории. Посмотрите на себя. У вас трясутся руки. У вас подкашиваются ноги. Но ничего, сейчас сядем на лайнер, а там до Канаверала доберёмся… Там вас никто третировать не будет. Я вам организую правильную историю, и всё пойдёт как по маслу. На кого учились?
-На теплотехника…
-Ну вот. Там для вас самое место. Будете иметь кусок хлеба, ну, в общем, как говорит зонское население, «койку, кашу и парашу».- Он гоготнул с цинизмом медика, видавшего и огонь, и воду, и раскалённые докрасна внутренности медных труб.- А вот и наша тачила…
Поплавский увидел раздолбанный вдрызг и вдребезги «паджерик» где-то двадцатилетней давности, методично постукивавший всеми своими шестью цилиндрами. Врач открыл дверь и плюхнулся на водительское сиденье. Поплавский устроился на переднем.
-Поехали! – торжествующе крикнул Харлов с прорезавшейся в голосе какой-то петушиной ноткой, щёлкнул рычагом на «торпеде», и «паджеро» с ускорением хорошей хоккейной шайбы устремился к Гамбургу. Поплавского слепило солнышко, он опустил противосолнечный козырёк. Машинка бодро неслась по трассе, навстречу ей степенно выплывали «опели» и совсем уж редкие в этих краях древние «майбахи» , «ауто-унионы», «хорьхи».
В Гамбурге Поплавского с Харловым подхватил трансатлантический лайнер и унёс в Нью-Йорк, откуда они на поезде догрохотали до Канаверала, а там… на «Ной» активно набирался экипаж, и люди там были ве-есьма необходимы..
…-Вот так…- с облегчением сказал Поплавский.- Я достоин смертной казни?
-Ты достоин… палаты в неврологической лечебнице, бедолага…- сумрачно ответил Кузюрин. - И ты ещё с такими нервами бухал, собака? Зачем с алкоголем связался? Чтоб я тебя не видел больше с бутылкой! Понял?- Кузюрин многозначительно погладил кобуру «глока». –Ладно, не парься. Пошли перепечатывать… то, что ты не успел уничтожить со своим дружком безумным. Впрочем, я когда-то такой же был, как ты… Так же натерпелся когда-то… Не парься, никто тебя не тронет. Но на гауптвахте тебе посидеть придётся. Ради твоей же безопасности. Кто знает… уши бывают не только у стен, но и у переборок тоже, точнее, у переборок они есть тем более…вот как.
-Марина Эдуардовна!- позвал Кузюрин. – Тут мы… перепечатывать пришли.
-Здрасте…-робко сказал Поплавский.
-Здравствуй, здравствуй…однофамилец Красной Шапочки...- Марина Борисовна насмешливо посмотрела на него.
Из пыльного угла они вытащили  деревянный ящик с допотопной «олимпией» ( компьютеры Кузюрин терпеть не мог) , сели в «кинозале» ,и Кузюрин залязгал истёртыми клавишами под надтреснутый баритон Поплавского:
«По Большой Татарской улице стремительно нёсся внедорожник. Водитель умело вписывал свою машину в потоки других автомобилей , вовремя останавливался перед пешеходным переходом…»
Он печатал пять часов подряд. К полуночи листы были готовы, прошиты дратвой и одеты в папку из серого с отчётливо видными волокнами картона, на которой Кузюрин зелёной чертёжной тушью написал:
« В КАТИС. Срочно! О методах борьбы с канантропами. На контроле ТИХО. Немедленно рассмотреть!!!»
Кузюрин поставил подпись. Насчёт того, что он солгал, написав: «на контроле ТИХО», он не беспокоился. Ему думалось, что инспекция его не сильно покарает за обман в некорыстных целях. К тому же только так можно было расшевелить твердолобого академика Алексеева, главу КАТИСа.
КАТИС расшифровывалось, как Комитет по Авторским Технологиям и Исследованиям.  Но среди молодых учёных, врачей к сией конторе приклеилось прозвище: «Катись…»- то есть, иди отсюда лесом, а нам, занятым, не мешай со своими выдумками. Прозвище это весьма ёмко отражало специфику работы этого учреждения, заданную хамоватым и недоверчивым Алексеевым.
Очкастый, облысевший от бесплодной «теоретической и доказательной» работы, академик Алексеев был академиком до мозга костей. Но относился он не к тем , кто день и ночь ведёт полезную и нужную работу, а к другому типажу академиков: к  седовласым председателям и заседателям, облечённым достаточным авторитетом и влиянием, чтобы авторитетно заявлять: « Я утверждаю, что Ваша работа не окажет влияние на жизнь человечества. Не хватает доказательств эффективности. »  И доказательства эффективности эти типы видели не в наглядных экспериментах и очевидных выводах, а видят они их в многотомных (желательно тома так три, не меньше), с обложкой с золотым тиснениям изданиях, в которых желательно как можно больше слов: «Отсюда… Вероятно… Из этого следует… Подтверждено трудами следующих видных (обязательно видных, невидных не надо) учёных…», в которых надо приводить большое количество диаграмм, гистограмм, осциллограмм, и прочих грамм... (а столбчатые диаграммы не смей приводить, салага, только круговые…) А молодого, полного энергии и задора изобретателя они очень любили помурыжить и привести их в ступор вышеприведённой цитаткой, а заодно и сказать учительным тоном, протерев очки: «Думай глобально, делай локально»…
Словом, вот каков был Алексеев. Кузюрин и не рассчитывал, что этот старец возьмёт книгу в оборот сразу же. Начнёт, растуды его в качель, размышлять, истины великие вещать, гений недорезанный: « Я не уверен, что это будет практически осуществимо… Необходимо провести исследования»… Даже говорить по-человечески не умеет- не человек, а энциклопедия, ядрёна вошь, или сервер справочной службы…
И всё же Кузюрин подошёл к стоявшей неподалёку трубе пневмопочты и , скрутив в трубку, сунул туда свою папку. Папка с хлопком улетела по извилистым кишкам труб куда-то в глубины корабля и улеглась в пластмассовый ящик в ожидании своей участи. А Кузюрин в ожидании своей участи поехал в каюту…
Там он лёг лицом на койку ,но долго ворочался, прежде чем уснуть, пришлось даже бросить себе в рот горстку мятных успокоительных драже… Наконец он уснул.
Стоявшие на столике массивные часы, стилизованные под арфу, показали ровно три часа ночи и продолжили методично отщёлкивать секунды…
А Поплавский в это время стучал зубами от холода на «губе». Но ему всё-таки удалось свернуться калачиком и уснуть.
Лунный луч , просочившийся из иллюминатора, осветил лицо Поплавского, озарившееся в этот момент благостной улыбкой.
Поплавский боялся правосудия.  Он передал канантропам секретные сведения. Но он остался человеком.
И он придумал, как искупить свои грехи…
...-Нет, нет…- веско и холодно говорил академик Алексеев, печатая что-то на древнем компьютере.- Разве можно полагаться на методы, которые были отработаны лишь на относительно благополучной Земле? Нет, нет, нет… Это повлечёт большие человеческие жертвы. Тем более ваш проект… Необходимы долгие исследования. –Алексеев отчаянно правил сто пятидесятую статью для журнала «Тригонометрия и обратные полиномы».
-Но лучшим доказательством эффективности послужило то, что канантропы были уничтожены в Припяти! Правда, как-то они воскресли… но, может, где-то чего- то недосмотрели…
-Нет. Я не допущу подобных действий. Я доктор наук.
-Заткнись, рожа академическая! –Кузюрин яростно грохнул кулаком по солидному столу академика.
У Алексеева глаза из-под очков на покатый лоб полезли.
-Вы что себе позволяете? Я…сейчас…-он уже тянулся до кнопки вызова ТИХО.
-Сейчас мы смонтируем соответствующие устройства, после чего план будет приведён в исполнения. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, КАК КАПИТАН, ПУСТЬ БЫВШИЙ, Я БЕРУ НА СЕБЯ. Не забывайте, кто по всем мыслимым и немыслимым уставам главный на судне…- ледяным тоном отрезал Кузюрин.
-Слушаюсь…товарищ капитан,- усмехнулся Алексеев.
И Кузюрин ушёл из обиталища академика.
…-Поплавский! Как специалист по трубопроводам, пойдёшь на монтаж установок и генераторов. Иди, мой друг. Делай доброе дело. Будь достоин своей фамилии… -не приказал, а мягко, по-домашнему, по-отечески как-то попросил Кузюрин.
-Есть!- козырнул ему Поплавский, одетый в отглаженную форму и абсолютно трезвый.
2. АКТИВНЫЕ БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Многотонная, тысячетонная, статысячетонная, миллионнотонная махина , тихо урча стальными потрохами,  удивительно быстро для своей массы пробивалась к цели. В рубке управления люди, полностью осознавашие свою огромную ответственность, склонились над щитами управления, проверяя показания тахометров, манометров и прочих малопонятных приборов со стрелками. Словно огоньки новогодней гирлянды, перемигивались зелёные, красные и оранжевые светодиоды. Но в движениях людей, в еле слышном треске разрядов, пробивавшихся по толстым медным жилам от блоков управления к силовым приводам, и даже в щёлканьи маятника висевших на стене ходиков явственно ощущалась нервозность, словно перед большим праздником, когда за три часа до начала от радости предстоящей встречи с друзьями, от волнения теряешь аппетит, не знаешь, чем и занять себя, начинается отвратительный озноб и прочая вегетативная гадость, и мечтаешь только об одном – СКОРЕЙ БЫ УЖ ПРОЛЕТЕЛО ВРЕМЯ ОЖИДАНИЯ. Мысли о ценности каждого мгновения появляются уже потом, а до этого, как андерсеновская Ёлка, ждёшь, ждёшь чего-то… Вот так и население рубки управления мечтало побыстрей сжечь время подлёта и начать борьбу. Но помимо этого причиной нервозности был обыкновенный страх-  кто знал, остались ли канантропы такими же или успели перевооружиться, мутировать и стать неуязвимыми для всяческого оружия, словно вирусы, которые постепенно изничтожают ореол эффективности  и вакцин, над которыми годами корпели облысевшие от умственного труда медики и биологи, и десятилетиями испробованных антибиотиков, на которых миллиарды людей смотрели, словно на мифическую панацею или пресловутый философский камень?
Усугублялся страх таинственным блёклым светом зелёного цвета, который уже начинал пробиваться сквозь овальные окна рубки. Это был не свет, а скорее свечение , ореолом исходившее от круглой циклопической зелёной планеты, в которой трудно было узнать прежнюю Землю.   В этом свечении периодически перемигивались жёлтые и красные огоньки. Но таких огоньков было всего пять- немного меньше, чем было в прежние времена в те же часы, что были сейчас- «Ной» хоть и стоял на американском космодроме, но принадлежал российскому ведомству, и часы в его рубке показывали девять часов тридцать пять минут утра по московскому времени, а немного архаичное зелёное табло высвечивало дату первое февраля-  в это время хоть и не было  так темно, как, скажем, в девять утра в  декабре, но всё равно всё Северное полушарие  уже было ярко освещено огнями  Оттавы, Нью-Йорка, Киева, Лондона, Парижа, Москвы, Читы, Владивостока, Пекина, Ханоя, Пхеньяна, Сеула, Токио, Гонконга.
А сейчас горело всего пять огней…
В десять часов пятнадцать минут корабль погрузился в зелёную муть и с этого момента жил только по приборам. Уповать можно было только на Господа Бога и на приборы, что густо украшали тёмно-серые щитки: на репетир гирокомпаса, что чувствительной стрелкой точно показывал тот курс, который через тонкую красную жилку провода задала ему огромная «матка»-собственно гирокомпас, стоявший двадцатью пятью палубами ниже штурманской рубки, на тахометр, чутко улавливающий биение роторов огромной турбины реактивного двигателя, наконец, на репетир радиоскоростемера, который по каким-то хитрым тангенсам и котангенсам высчитывал скорость, а также на великое множество разномастных датчиков, указывавших всю информацию о корабле, вплоть до скорости движения поплавка смывного бачка в туалете каюты №4467 и громкости  мяуканья кошки Муси в виварии АПЧХИ-Академии прививок против чумы, холеры и испанки.
-Подлётное время ?-спросил Кузюрин у штурмана Янга, склонившегося над штурманским компьютером и сосредоточенно щёлкавшего по клавишам, отчего на экране компьютера появлялись линии, соединялись в невообразимой сложности геометрические фигуры, украшались греческими буквами…
-Tри часа.-совершенно чисто по-русски отозвался Янг.- Угол снижения- 45 градусов, скорость- 3244 узла в час, координаты  места посадки–  тридцать пять градусов сорок одна минута северной широты, сто тридцать девять градусов сорок одна минута восточной долготы…
Кузюрин, потирая спину, походил ещё некоторое время по щитовой, а потом укрылся в боковой дежурной комнатушке, где сразу уснул на жёсткой белой больничной кушетке. А в это время три долгих мучительных часа экипаж выводил корабль на точку посадки, которая являлась бывшим японским столичным городом Токио, который правильнее было бы называть Токё, что по -  японски означало «восточная столица». Вцепившись в штурвал, прикрепленный к наклонной панели управления на очень короткой втулке, словно это был руль не космического корабля, а крохотной лодочки для плавания в прямоугольном мутном прудике в детском парке аттракционов, в напряжении оскалив зубы, сидел в кресле пилот Такаси Кумэда.    Подкручивал какие-то регуляторы электрик Вольф Штайн.  Всматривался в параболу на мониторе штурман Майкл Янг. И все эти люди ждали и приближали лишь одно- посадку на Землю, пусть заражённую, но Землю…
Как вдруг слева они увидели н е ч т о, что заставило их сменить волнительно-тревожный настрой на экстремально-тревожный, при котором принимаются экстренные, пожарные решения. Потому что они увидели это…
Где-то в десяти милях слева по курсу от них висел очень странный объект, больше напоминавший огромнейший перевёрнутый сундук, обтянутый чёрной резиной. По этой резине пробегали голубоватые синусоиды электрических разрядов. Но самое главное – в середине верхней части сундука находилось нечто напоминавшее огромный свиной пятачок, а из дырок этого пятачка, спирально закручиваясь, выходили толстые струи жёлтого газа. Мало того- в нижней части тоже находились какие-то непонятные штуковины, веером выпускавшие голубые лучи. Стало ясно- это оно, сердце канантропьей жизни, то, что поддерживает их существование.
Кузюрин в этот момент уже проснулся.
-Руль лево на борт, девяносто градусов.- приказал он. –Начать рекуперативное торможение.
Рулевой вставил в панель управления обыкновенный металлический ключик. Ключ сухо щёлкнул в замочной скважине, после чего рулевой  мощной рукой сжал набалдашник рычага и двинул им вперёд. Вслед за этим отчётливо послышался  дикий рёв и визг тормозящейся турбины, а затем что-то лязгнуло и корабль начал медленно разворачиваться налево. Теперь зловещий сундук был отчётливо виден во все пять стёкол передней стороны рубки.
В дверях показался Харлов-тот самый Харлов, который спас Поплавского от кары со стороны военно-полевого суда.
-Андрей?- Кузюрин повернулся к нему. –Включай свою штуковину. Сделаем этой заразе УЗИ.
Кумэда, Янг и весь экипаж с недоумением посмотрели на Кузюрина. Какое УЗИ? Ультразвуковое исследование? Или Кузюрин предлагает расстрелять «сундук» из скорострельного автомата, изобретённого талантливым израильтянином по имени Узиэль? Но как?
Но Кузюрин знал, о чём говорил, а Харлов понимал , о чём говорил Кузюрин.
Строго говоря, правильнее было бы сказать не «сделаем УЗИ», а «сделаем лапароскопическую операцию», потому что машина для уничтожения «сердца канантропов» была устроена как раз по принципу лапароскопа… Но Кузюрин медиком не был, в тонкостях электроники на службе Эскулапа не разбирался. Что там разбираться? Датчики, проводки- значит, УЗИ.
Харлов подошёл к весьма и весьма странному сооружению в углу рубки. Экипаж задавался вопросами о нём уже недельки с две- мол, что за странное сооружение ! Как это- картонная коробка, и вдруг из неё тянутся провода, да не просто провода, а толстенные кабели и шланги! Но Кузюрин держал назначение прибора в секрете. И вот его час настал.
Картонная коробка была снята и отброшена в сторону, после чего у экипажа появилась возможность узреть белый шкафик с клавиатурой, монитором и развесёлыми разноцветными кнопочками,  уснащённый в довесок к этому голубеньким рычажком-джойстиком.
-Сверлом…тьфу, буром бури!- крикнул Кузюрин.- Тем, что «фи- триста миллиметров». –А вы посмотрите дальность.- Это он сказал уже операторам сонаров.
-Тысяча метров… девятьсот… восемьсот семьдесят пять… шестьсот девяносто…-  механическим голосом вещали «сонарщики».
-Экстренное торможение,- приказал Кузюрин рулевому Кумэде.
Кумэда  ещё чуть посильнее двинул рычагом вперёд, после чего послышался скрежет рабочего колеса насоса и свист топлива в шлангах подачи.., Корабль начал замедлять ход.
-Пятьсот…четыреста…триста…
-СТОП МАШИНА!- рявкнул Кузюрин.
Корабль дрогнул и повис в космической пустоте как вкопанный. Теперь его поддерживали только слабосильные «двигатели неподвижного виса», силы которых хватало только на то, чтобы корабль не упал вниз, словно камень в бездну…
-Выдвигай бур...- и Харлов нажал кнопку. Сверло беззвучно вгрызалось в мутантскую древесину, а на экране виднелись годовые кольца, червоточины, странная-зелёная- смола. –Шланг подавай…
Шланг, больше напоминавший жёсткий ректоскоп, серебряной рыбкой нырнул в открывшуюся дыру. Крупным планом стали видны удивлённые рожи канантропов. –Чего рот разинул? В о д у  п о д а в а й!- крикнул Кузюрин.- Соль вдувай и ток давай!
Послышалось бульканье. Восемь мощных циркуляционных насосов подавали воду, по которой поплыла разнокалиберная мебель и в панике спасавшиеся канантропы.
-Соль! Ток!
На авансцену выдвинулись толстенные кабели, кончавшиеся медными кругляшами.  Посыпались зловещие искры, вода позеленела, на ней появилась чёрная накипь, пошёл пар… Словно в фильме ужасов, показались погибающие в корчах электрошока канантропы.
-Второй бур давай… Ну и ещё соли с током.
Теперь уже четыре провода разили канантропов смертельным для всего живого напряжением в одну тысячу сто пятьдесят киловольт.  Гул стоял страшный, но даже сквозь него , казалось, можно было услышать звуки электростанции, как она, сердешная, с титаническим напряжением выдаёт в воду огромнейшие разряды. Скоро весь экран заполнился обожжёнными канантропьими трупами… Один из них в агонии схватился лапой за кольцо и тут же превратился в кучку пепла, которая растворилась в адском электролите.
-Хватит,- сказал Кузюрин. – Убирай инструмент, эскулап. В дело вмешивается армия. Мичман Орлов! Жахните- ка двумя кумулятивными снарядами по этой хреновине!
Орлов, не будь дурак, тут же, уткнувшись в продолговатую щель не совсем привычного ему, морскому волку, сухопутного ТНПО,  дёрнул рычаг, и из- под окон тут же  высунулся хобот орудия, который плюнул дымом и пламенем, дрогнул и тут же уполз обратно.
Полыхнул страшный пожар, из зарева которого вниз, в бездну, покатились бурные потоки зелёной воды, посыпались трупы, сорвавшись с фундамента, улетела турбина реактивного двигателя, наконец, когда корпус догорел, слетел вниз зловещий «пятачок», затем гроздями посыпались излучатели… Всё это вспыхивало от огромной кинетической энергии и разлеталось на атомы. Так быстро и ужасно закончило своё существование «сердце канантропов», когда-то называвшееся просто «Корабль» (именно так и называлось).
-Ну, чего уставились? По местам!- прикрикнул Кузюрин.
Оставшиеся мили корабль покрыл за полтора часа.
 Первого февраля две тысячи пятидесятого года, в тринадцать часов тридцать минут по московскому  времени корабль многоразового использования «Ной» ткнулся днищем в грунт Токийского залива в десяти метрах от береговой линии.  В  окна сразу открылся жуткий вид призрачного тридцати миллионного города, слева ржавел остов какого-то корабля, а «прямо по курсу» поднимались белые циклопические сооружения то ли хладокомбината, то ли элеватора, больше напоминавшие экспозицию стиральных машин и холодильников в каком-нибудь супермаркете бытовой техники.
-Ну, мужики, с Богом…- серьёзно сказал Кузюрин.- Харлов ! Зайдите в рубку гражданской обороны, свистните, что началось десантирование!
-Слушаюсь-с… -книжно откликнулся Харлов.
Рубка гражданской обороны была всего-то этажом ниже.
Торжественно, словно на театральной рампе, вспыхнули огни, и из  ворот выкатился тяжёлый электрический тягач «ошкош»  с тележкой, уснащённой восемью колёсными парами. На ней стояли турбина и клочок высокоэнергетической плазмы, запаянный в здоровенный баллон. Тягач с троллейбусным гулом проехал по пандусу, выкатился на берег и уменьшил скорость, нежно и аккуратно стягивая с пандуса драгоценную тележку…. И тут произошло непредвиденное. Подлый трос совершенно неожиданно лопнул,  конструкция покатилась вбок, лопнул второй трос, телега, наморщив море не хуже пушкинского Балды («Балдушка , погоди ты морщить море…»-вспомнилось Кузюрину), плюхнулась на гладь Токийского залива и потонула. Раздался страшный взрыв-  злосчастный баллон повредился…
-Мать твою вперехлёст  раскудрить -едрить налево через пьяного сантехника! первым нарушил полуцензурной абракадаброй всеобщее оцепенение мичман Орлов, умевший ругаться и похлеще, но постеснявшийся обилия женщин.- Инженеры хреновы! Не могли, ядрёна мать, трос проверить! Откуда мы теперь энергию доставать будем? Из ж…?!
-Ты умерь пыл- то свой, волчара морской, - сказал Кузюрин. – У нас и  котлы есть. Их-то, надеюсь, не прос…не профукаем. От котлов-то энергия и была. А эта фигня нам кислород давала. Только и всего.
Водитель «ошкоша», до этого ухитрившийся выкурить в скафандре с десяток сигарет( как он своими пахорукими граблями так ловко на этот раз  сработал- одному Богу ведомо), видимо, успокоился, потому что хаотичный полёт бычков сквозь клапаны прекратился.
Он быстро залез в кабину, врубил максимальный режим электродвигателя и c диким визгом покатил, меся литораль, одной стороной в воде…
-Куда это он? Не иначе топиться поехал…- жалобно сказал Кузюрин.
Но он поехал не топиться…
По рампе ехали двухэтажные, ещё «довоенные» автобусы, в которых сидели старики, мужчины,  старики, женщины, женщины, дети, дети, дети…
На всех- скафандры, скафандры, скафандры…
В глазах-  надежда и тоска, тоска, тоска…
Автобусы чинно выстраивались в колонну, которая, прихотливо изгибаясь, неслась на один очень заметный ориентир. На Токийское небесное дерево, а проще говоря-телебашню. Вслед за автобусами пылили грузовики с вещами –« манны», «скании», «кенворты», «маки», «фрайтлайнеры», «питербилты», «вольво» и просто КамАЗы.
Еле слышно, заглушаемая непробиваемой толщей резины скафандров, неслась песня:
Будем жить, мужики, будем жить,
даже если тридцатилетними
будут заживо нас хоронить,
прикрываясь красивыми бреднями…
-Стоп!- с досадой сказал кто-то. –Давай сразу с того самого места.
И спонтанный хор обрадованно грянул:
Мы стекаемся снова сюда,
 словно к морю стекаются реки…
В кулаке нам по силам беда-
-ныне, присно, и, даст Бог, вовеки!
Песня-песня мужественных, героических, правда, больных и несчастных, но в то же время не теряющих надежду ликвидаторов- героев Припяти и Чернобыля- неслась над колонной разноцветных и разномастных автомобилей, неслась с английским, немецким, японским, китайским,- с самыми разными акцентами… Это была песня печали и надежды… И долго ещё эхо этой песни разливалось над безмолвной гладью Токийского залива после того, как скрылся последний автобус.
Кузюрин, оставшийся в одиночестве, посмотрел на оставленный корабль.
Его охватывали странные и противоречивые чувства. С одной стороны, это было место медленной гибели и безнадёжной тоски. С другой- там он был нужен, востребован, там он был специалист, а кому его знания понадобятся сейчас?... Кузюрин столкнулся с той самой проблемой, с которой не смогли справиться очень и очень многие «военные косточки».
-А-а, мать твою! Пропади всё пропадом!- Кузюрин подобрал вывалившуюся из «муниционшлеппера» гранату- лимонку и кинул кораблю под мидель.
Несгоревшее топливо сдетонировало молниеносно. Жуткое оранжевое пламя охватило белоснежный корпус корабля в мгновение ока. Сначало оно облизало нижнюю часть корабля, после чего перекинулось на носовую палубу и рубку. И тут же факелом вспыхнул склад кухонных газовых баллонов,  разорвав корабль надвое с какой-то жуткой атомной силой. Половины разлетелись в  стороны. Носовая тут же затонула, отнесённая и  диким взрывом метров на сто и разорванная в клочья повторным взрывом,  а кормовая ещё продолжала упрямо стоять на волнах, словно не понимая, за что её хочет взорвать её, можно сказать, создатель.
Кузюрин шагнул в море и лёг на четвереньки, равномерными гребками проталкивая себя к останкам корабля. Подняв голову, он  увидел половину рубки и кормовую часть корабля, оторванную как-то слишком аккуратно, прямолинейно. Он увидел дверь первой палубы и зашёл внутрь.
Море плескалось по яркому линолеуму, оно уже залило до половины двери помещений, но насос системы непотопляемости упрямо работал на одном лишь честном слове, выталкивая воду вон.
Кузюрин посмотрел на табличку на двери : «Помещение управления гидротехникой». Он вошёл и увидел серо-голубой щиток с тумблерами. Найти тумблер системы непотопляемости не составило труда, но нужен был ключ безопасности. Кузюрин огляделся. Обыкновенный металлический ключ висел на гвоздике на противоположной стене. Он вставил его в замок, после чего рёв в соседнем отсеке стих.
Надо было торопиться. Он вышел из помещения и подошёл к гермодверям лифта. Лифт послушно вынес его на десятый уровень, где хранилось  в танках топливо. Кузюрин установил там две бомбы с часовым механизмом, которые подсоединил к разъёму контроллера топливного насоса. Бомбы он взял на восьмом уровне, куда заезжал перед этим. Затем он заминировал помещение газовых подогревателей двигателя…
Лифт поднял Кузюрина к рубке управления. Там всё осталось так, как было: взрыв даже не остановил неврастенически тикающие ходики, табло исправно мигало, а многочисленные компьютеры гудели. Кузюрин со слезами на глазах подошёл к висевшей на стене аварийной  присоске. Ею он выдавил среднее окно… Внезапно в нём шевельнулась сентиментальность- он снял и остановил ходики, положил их в подсумок скафандра и крепко завязал… Надо было делать главное.
Тумблеры на щитке моторного блока послушно щёлкнули, и двенадцативольтовый ток устремился к взрывателям. Кузюрин в последний раз оглядел корабль, на котором он столько отслужил. Лампочки на щитках всё так же равнодушно и выжидательно мигали… Кузюрин сел на комингс, сгруппировался и прыгнул с умопомрачительной высоты, рванув кольцо парашюта, встроенного в скафандр…
Удар об воду был весьма ощутимым, сразу заныли суставы. Кузюрин начал выгребать к берегу . Наконец выплыл. Посмотрел на часы-  до взрыва пять секунд.  Стрелочка щёлкала быстро, но эти пять деленьиц, что она прошла перед взрывом, показались Кузюрину
«Пять…четыре…три…два…один…»
Тишина. Гробовая. Мёртвая. Такое всегда бывает перед чем-то страшным…
Взрыв!
Кормовая часть подпрыгнула и разлетелась на пять кусков, которые тут же со всплеском утонули. И долго эхо повторяло: плюх, плюх, плюх…
Кузюрин оглядел место гибели «Ноя», и по лицу его потекли слёзы. Слёзы- горя и радости одновременно.
Погиб корабль, ставший для него вторым домом. Погибло то, что было для него когда-то смыслом жизни. Но погибло  и место, куда можно было совершить малодушное отступление, ибо пока есть куда отступать, люди будут отступать, такова уж природа человека… Теперь отступать некуда. Нет пути назад. Нет и не может быть компромисса с этими отребьями, с этой отрыжкой гибельной для всего живого зоны… Канантропы будут уничтожены.  Все до единого. Люди будут жить на Земле.
Будут гулять по улицам, пить газировку, жрать мороженое, смотреть… «Красную Шапочку».
Нужно только приложить усилия.
«Будем жить, мужики!...»
      
…Сасебо!...
Ты раскинулся по берегам залива, просторен и широк, верный страж японской земли…
Многое ты помнишь. От твоих длинных, величественных пирсов отходили и благородные парусники, громившие армии озлоблённых на весь белый свет удельных князьков-сёгунов, и новомодные в своё время для твоей матери- страны Нихон- шарового цвета дредноуты,- их тени и тени загубленных ими героических белоснежных кораблей русского флота до сих пор видны в недалёком отсюда Цусимском проливе,- месте славы твоей матери и месте памяти и скорби для нас,русских…
Из твоих гаваней выходили дождливой ночью, скрываясь от рыскавших в океане подлодок allied force, многотонные громилы, начинённые самым современным оборудованием, и в океане слышались хлопки- это прибавлялось мин в цепях заграждений, а позже,  израненные, покрытые чёрными ожогами, возвращались сюда- в твои гавани- и снова шли в бой…
Видел ты и энергичных союзников, что выводили в море твои корабли и подлодки, но уже не для боя, а для позорной гибели с открытыми кингстонами на дне океана…
Многое видел ты, Сасебо. И теперь тебе предстоит стать форпостом борьбы с новой угрозой человечества,  эпицентром сейсмических волн, что потрясут бесчеловечные устои канантропов.
Справишься ли ты, Сасебо?...
… Машина в последний раз рявкнула мотором и остановилась , едва не ткнувшись передком в ворота из сетки- рабицы, на которых висела табличка с надписью на японском языке. В японском Кузюрин не знал ни бельмеса, но интуитивно понимал, что эта надпись не может означать ничего иного, кроме как «Проход воспрещён», «Запретная зона» или что-то в этом роде…
-Мацу! Дэнтай! Сосо! Стоп! Хальт!- раздалось на пяти языках одновременно. Из ворот выбирался японец в чёрном скафандре, с «эм-шестнадцатым» за спиной и «глоком» в кобуре.
-Who are you?- начал он.
-А по сопатке? – выдал водитель Карцев.
-А-а… Русики?...-улыбнулся японец…- Русики… Япона хорэмасу…ру-би-ти русики…
-Рубить? Чё он несёт? –удивился Карцев…
-Да не дёргайся ты и не психуй… -улыбнулся Кузюрин.- «Любить» он говорит. Звука «л» у них нет, вот он и выговаривает «рубить»… А ты уж распсиховался!
-Япона хорэмасу русики…- в подтверждение этому ещё обаятельнее  и учтивее улыбнулся японец. –Ватаси-ва Рюносукэ -дэс… Сакэ!- Он достал из ранца плоскую бутыль с иероглифами…
-Нет, япона…-  усмехнулся Кузюрин.- Нам не до сакэ. Ты нам скажи, где корабли… Ко-ра-бу-ри.- повторил он, нарочно коверкая русские слова на японский манер, чтобы было понятнее.- Шипс, понимаешь? Шипс… шифф…чуань…- ему в голову лезли все языки вплоть до китайского… Фунэ!-тут он вспомнил вычитанное в каком-то романе писателя Пикуля японское слово, которое там, правда, означало утлую рыболовную лодчонку, но в восточных языках, как подсказывал опыт, на словах не отличается так уж сильно рыболовецкий челн и огромный линейный корабль…
-А-а, фунэ? Ни икоё…хой-дём. Хо-ка-зу. –вдруг выговорил японец.
(«Они же «п» на «х» заменяют…- вспомнил Кузюрин).
Автомобиль медленно ехал по территории, а японец показывал дорогу к порту. Виднелись контейнеры, кран-балки,  бухты тросов и кабелей,  стоп-анкеры и прочий антураж припортовой зоны, а вдали покачивались, будто лошади на выпасе, чёрные сигарообразные туши подводных лодок. Объезжая какие-то ящики и столкнув один чахленький фронтальный погрузчик, подъехали поближе…
-Уоту…- сказал японец.- Фунэ. Бо-е-ви ко-ра-бу-ри.
-Пойдём…- пробасил Кузюрин.
Они подошли к одной из ошвартованных подлодок и прыгнули на её гладкую, словно новенькая школьная доска, палубу. Люк обнаружился за рубкой.
-Давай…- сказал Кузюрин. –Оп… Береги голову.
Внутри всё оказалось в общем-то знакомо Кузюрину- те же вентиля пожарной системы, которые на отечественных подводных лодках подписывались мягко говоря, неоднозначной в русском языке аббревиатурой «ЛОХ», те же круглые тесные переходы между отсеками( правда, здесь они были ещё теснее из-за природной миниатюрности японцев), те же тупорылые рыбины торпед в носовом отсеке,  толсто смазанные солидолом, на флоте называвшимся красивым,  по-французски благородным словом «тавот».
-Ну что, товарищ матрос… осваивайтесь, - добродушно усмехнулся Кузюрин.
-Есть!-дурашливо откозырял Карцев.
Кузюрин осмотрел жилой отсек. Здесь, вопреки его ожиданиям, татами на полу кучкой не лежали, а висели брусья-бимсы, на которых висели милые сердцу морского офицера аккуратнейшие, белоснежные, аккуратно пронумерованные коконы флотских коек-подвесушек- ну, точь-в-точь родимая «чёрная дыра»!
На камбузе тоже ничего, что принципиально отличало бы именно японскую подводную лодку, разве что  электрическая рисоварка в углу и бутыль с иероглифами на полке. Всё было аккуратно разложено и только дожидалось хозяев. Но Кузюрин достал только два индивидуальных рациона в запаянных коробках и один съел сам, а второй отдал Карцеву. Внутри были только протеиновые батончики и какие- то леденцы… сплошной сахар! Аж печень наружу вылезла.
После чего надо было заняться делом, которое Кузюрин продумал, ещё когда минировал «Ной».
-Карцев,- сказал он сухо и официально,- в чём принцип работы насоса?
-В…вытеснении вещества под действием давления…-начал, заикаясь, вещать Карцев.
-Садитесь, два, -не оценил его стараний Кузюрин.- Насос ходит вверх и вниз. Понял? Так же и наша подлодка будет ходить. Что ты должен сделать?
-Н-не знаю… Я на подлодках не служил…
-У подлодки что есть? За счёт чего она погружается? Она, как шашлычник на пляже: набухается и прямо в глубины, и хрен его знает, всплывёт или долбанётся об какую-нибудь гадость-камень там или минреп -и потонет. Только она не гадость всякую хлещет, а воду набирает. В цистерны. А вода нам как раз и нужна. Допетрил, чё делать будешь?
-Сверлить дырки.
-Умочка, пять. Только не дырки, прогульщик, а отверстия. И ты их у меня аккуратненько клапанами заделаешь и пробочки прикрутишь. Да ровно, чтоб наше «молочное порося» присосаться могло. Сейчас чертежи изучишь, а потом найдёшь цистерну и просверлишь. Понял? Кр-р-у-у-гом! Ша-а-а-аго-ом…арш!
Расторопный Карцев кинулся в судовую каптёрку за инструментами, а Кузюрин начал искать в аптечке что-нибудь, чем можно было бы заглушить боль в желчном и в суставах. Наконец добрался до спасительного блистера с холензимом, кинул в рот белый эллипс и запил водой из фляжки. Потом заел анальгином… Фу-ух, полегчало. Теперь можно было отправиться к самолёту…
Самолёт- толстобрюхая «синмэйва»,  широко расставившая обутые в тяжёлые башмаки поплавков ноги шасси, - стоял рядышком,  через три причала, покачиваясь на волнах. Кузюрин собрался с силами и прыгнул на шлюпку, на которой доплыл до самолёта, прозванного им «молочное порося».
Внутри гулкой пожарной цистерны он нашёл герметичный фланец и проверил его. Нормально. Для дела сгодится… Он прошёл по салону самолёта, который с очень  большой натяжкой можно было назвать салоном. Пульт бортинженера, штурвалы- всё в порядке. И всё не японской «катаканой», в которой …Щерба ногу сломит, подписано, а вполне читаемым английским.
Свёрнутый в бухту растяжимый шланг лежал здесь же.
- К походу готовы, товарищ командир!- донеслось через два часа со стороны подводной лодки.
-Молодцы, -отозвался Кузюрин в крошечный микрофон «воки-токи» -карманной рации.- По местам стоять, с швартовов сниматься! А я пока своих орлов скликаю.- Он подкрутил частоту и крикнул:- Эй, соколы! Все на борт!
Подплыли на шлюпке четыре бравых парня.
-Вылетаем. Сейчас с подлодки отзовутся-будем шланг им сбрасывать, -сказал Кузюрин.
-Без вопросов.
Ещё пять минут прикручивали тугой наконечник шланга к клапану, затем начали взлёт.
Турбовинтовые движки чихнули и начали мощными кинжалами винтов резать воздух. Прямо как в песне: « Рванули на клочья воздух винты…» «Синмэйва», покачавшись на поплавках, начала разбегаться, белые барашки разлетались от тупых носов поплавков,  наконец морская гладь оторвалась от брюха машины.
Кузюрин посмотрел в иллюминатор. Сквозь зелёную муть газа можно было разглядеть чёрный штришок подводной лодки. Он крикнул в рацию:
-К приёму шланга готовы?
-Готовы!-браво рявкнул командир.
-Начинаем сброс!
Сероватая змея шланга, раскачанная специальным захватом («Э-эх, дубинушка, ухнем…) быстро полетела вниз.
-Контакт?- с очень призрачной  и  странной для капитана второго ранга наивной надеждой на мгновенный успех сразу спросил Кузюрин.
-Нет контакта, -вполне ожидаемо раздалось с подлодки.- Ничего не видим.
-Контакт?! –уже закипая, гаркнул Кузюрин.
-Нет контакта,- снова отрубили надежду моряки. –Нет вашего шланга. Кинули куда-то, а мы ищи… идите вы лесом!
-Контакт?!!!- уже сорванным голосом заорал Кузюрин, сам испугавшись своего крика, дополненного к тому же помехами от страшного колебания мембраны.
-Нет контакта.- как приговор, раздалось с земли.- Видно,шланг оборвался. Или утонул. Сейчас искать будем…
И вдруг совершенно неожиданно, так же неожиданно, как если бы  включилась пыхнувшая  кварцевая лампа, рявкнуло в динамике:
-Я его вижу! Да, я его вижу! Есть контакт! Есть! Молодцы, ребята!
-ЕСТЬ КОНТАКТ!  Соединение произведено!- докладывал Карцев.
-Отлично,- сказал Кузюрин.- К погружению!
-Они нас потопят!- вдруг завопили пилоты. – О Господи!  Сулима, ну хоть ты ему скажи! Это корыто, оно же нас утянет в глубину!
-Спокойно, - отрезал Кузюрин.
-Глубина десять метров…глубина пять метров.-неслось повторяющейся скороговоркой. За стенкой, в цистерне, раздавалось интенсивное бульканье. –Глубина двадцать метров…глубина десять метров. Двадцать…десять. Двадцать…десять.
С каждым новым всплытием и погружением многотонной «рыбины» Кузюрин вздрагивал. Ему казалось: вот-вот лопнет корд, порвётся шланг, и всё насмарку, а главное-потонет подлодка…
Но корды выдержали.  Уже где-то через двадцать минут мигнула контрольная лампочка на пульте оператора: цистерна полна.
-Ребята,-сказал Кузюрин, -сейчас вы, возможно, в первый раз в жизни будете садиться на привязи… Хотя пофиг! Поднимемся повыше, да прямо из шланга и выльем воду… Главное, от подлодки отвязаться. –Он сказал в рацию, чтобы шланг отвинтили и закрыли отверстие , и подводники тут же завинтили пробкой отверстие в балластной цистерне и в мгновение ока ошвартовались у пристани…
 Тяжеленному самолёту пришлось делать крутую «бочку» в правую сторону, чтобы шланг перекрутился и вода не лилась. Так, с правым креном, он и пошёл вверх, нырнув в зону газа…
Когда на высотомере показалась отметка в семьсот метров, Кузюрин сказал:
-А теперь- в горизонтальный полёт…
И машина, послушно перевернувшись, полетела ровно.
-Всё. Сбрасываем воду.
Ещё с падением первых капелек началось что-то странное. Плотное одеяло газов начало ёжиться, комкаться, маленькие дырочки, появившиеся от этих роковых капелек, всё расширялись. В Кузюрине разом вспыхнул гнев на канантропов..
-Поддай напору!- в запале заорал Кузюрин.- Так его!
Три тысячи литров тихоокеанской воды   с гулом выплеснулись из цистерны на зелёное одеяло отравы с громким именем «панолетал» . И Кузюрин своими глазами увидел чудо.
Из-под крыла вдруг начало выползать необыкновенно синее море, ровные кубики кварталов, правда, всё жутко тёмное. Потом он увидел, как край «одеяла», сворачиваясь, тянет за собой метры жутких облаков отравы. Адский рулон откатывался всё дальше, дальше… и наконец исчез совсем.
А ближе к верхней кромке иллюминатора Кузюрин увидел солнышко. Маленький, с монету, кружок робко светил через плотное одеяло облаков. Нормальных облаков. 
А потом газ вдруг вернулся. Миллионы кубических метров зелёной гадости, завиваясь причудливыми узорами, поднимались вверх.
-П…ец! –не сдержал чувств первый пилот и ругнулся похабным словом. – Хана полная!
-Караул!- завыл второй.
Кузюрин стал спокойно и хладнокровно смотреть на это. Если даже это- смерть, то всё равно. Он умирает в бою, а не на пенсионной постели, молчаливо подчинившись прихотям врагов. Это уже хорошо. Дико, но так…
Но эта была не гибель. Вдруг показались тонкие ножки окончаний спиралей, закручивающиеся в тонкие ниточки. Вся мерзость, ещё поднимаясь к облакам, начала съёживаться окончательно, а потом и вовсе исчезла, как будто и не висела над Сасебо целых тридцать лет…
-Что это такое? Что бы это значило? –удивился Кузюрин. –Поглядеть бы поближе…
Но «синмэйва» уже стремительно, в пикировании, неслась вниз,- видать, пилотские нервы всё же не из дюрали сделаны.
Когда самолёт ,снижаясь, летел уже метрах в двадцати от земли, Кузюрин увидел в городе нечто странное. Нечто шизофреническое.
Он увидел…людей. Обыкновенных живых людей. В обыкновенных пиджаках и кимоно, без масок, без скафандров. Они прыгали, смеялись, бежали куда-то. Жили, в общем.
И вот тут-то ему, обладателю стальных нервов, пришлось в первый раз в жизни потянуться к бакелитовой таблетнице с корвалолом, что  два года- с момента выдачи- без дела пролежала в кармане на подкладке его скафандра…
Через минуту он кулём плюхнулся в шлюпку, выбрался на пирс и , покачиваясь, пошёл в непонятном направлении.
-Если я не шизофреник,- сказал он, -то эксперимент и вправду удался.
-Удался,-отозвался неожиданно нашедший в толпе японцев русский.- А у вас ничего страшного. Обыкновенная ксенофобия. С вегетативными проявлениями…
«Ксенофобия?! Нет!» Кузюрин сорвал с себя скафандр и…не начал дёргаться в корчах отравления, не разложился тут же на атомы. А полной грудью вдохнул приморский воздух.
Вокруг толпились обычные люди, а сзади покачивалась на поплавках «синмэйва». Кузюрин вдруг ощутил что-то необычное, невероятное… Он почувствовал, как какая-то неведомая сила широким потоком растекается по забитым бляшками сосудам и анемичным мышцам, как старческая кожа на руках растягивается и становится эластичной…
-Hey, miss! Can you give me a little mirror? - обратился Кузюрин к молодой женщине лет тридцати с крошечной сумочкой через плечо.
-Here you are . –ответила девушка, протянув ему крошечное зеркальце в виде ракушки.
-Thank you, - с какой-то надеждой в голосе поблагодарил девушку Кузюрин и открыл зеркальце, ожидая увидеть уже немолодого человека с щетиной, морщинами… ну, в общем, привычное отражение себя в зеркале.
Он увидел своё привычное отражение. Такое, каким оно было в тот год, и , соответственно, в тот день.
- Miss, did you gave me a magic mirror? - в недоумении нелепо пошутил он.
-You laugh,- усмехнулась девушка.- It’s plain mirror, typical mirror .Do you really believe in fairy-tales? ...
Да, глупый вопрос. Зеркало было совершенно обыкновенное, с исцарапанным, вероятно,  наманикюренными ногтями желтоватым пластмассовым корпусом , неуклюже и схематично отделанным под морскую раковину, с извилистой трещиной по диагонали…
В общем-то, ничего необычного действительно не было. Просто настал день 19 января 2021 года. Обыкновенный пасмурный японский зимний день.
В подтверждение этому с неба крупными хлопьями посыпался мягкий, чисто японский снег. Он падал на палубу подводной лодки, на пришвартованные великаны- танкеры и контейнеровозы, превращаясь в кашу под матросскими сапогами, на крыши циклопических пакгаузов и таможенных пунктов и на стайку древних скособочившихся от старости фунэ, что сгрудились у деревянного пирса, точь-в-точь похожего на тот пирс, с которого юный Саня Кузюрин когда-то прыгал в студёные даже летом воды самого крупного в его родном Забайкалье озера- озера Арахлей.  Слышалась весёлая матросская перебранка, смысл которой Кузюрин угадывал- вот-де, опять этот долбаный снег выпал, опять нам щётками орудовать, палубу вылизывать, понимаете ли… Как будто и не было никаких канантропов на свете. А ведь, вполне возможно, никуда они и не исчезали!
Кузюрина словно током ударило. Они могут вернуться! Они могут приспособиться к изменившимся условиям, ведь они сами по себе продукт мутации, которая является не чем иным, как приспособлением к условиям среды! Да и везде ли, для начала, исчез газ? Везде ли побеждены канантропы?  Этого Кузюрин не знал и знать не мог…
«Где же узнать?»
...Солнечные лучи, пробившись сквозь микронные щели в закрывавших окна здоровенных железных щитах, разбудили Жирякова. Он и так никогда богатырским сном не отличался- просыпался, едва за пять кварталов Жучка тявкнет или слесарь Матвеич, залазя в канализационный люк, начнёт, бедолага, свою долю горькую лаею матерною крыть, а последние годы, проведённые без естественного света и без человеческого окружения, окончательно убили в нём способность сохранять сон при наличии каких бы то ни было раздражителей. Теперь его могла разбудить каждая капелька дождя, брякнувшаяся на крышу, которая, кстати говоря, была двумя этажами выше места, где он спал, каждый тявк канантропьего патруля, проходившего мимо. А уж света белого он вообще не видел в своей тёмной и герметичной юдоли… А сейчас свет появился!
«Всё, батенька, достукался…-подумал Жиряков.- До шизофрении докатился… Скоро начнёшь Чарльза Дарвина в обезьяньей шкуре со стены плёткой сгонять, партизан ты самоизолированный…Но какая странная галлюцинация- не светоносное существо, а именно луч света! Что бы это значило?
Он нерешительно поднялся с пола. При этом ему в первый раз  за эти годы «добровольной самоизоляции» не шибанул в нос запах газа…Подойдя к бронелистам, навек замуровавшим окно , он без преувеличения обмер.
Да, это было солнышко. Обыкновенное солнышко на обыкновенном голубом забайкальском небе, прочерченном белыми сабельными ранениями перистых облаков.  Сосенки покачивали лапами в плотных снежных рукавицах. Белка, почёсывая мордочку лапками, сбежала на землю. А к зданию ехал фургон с окончательно доконавшей Жирякова надписью: «РОССИЯ. Телевидение и радио».
Он взбежал  по лестнице на третий этаж, в эфирную студию, откуда он общался со своим московским другом. Сложных шифров у них не было, как не было и фантазии их выдумывать, поэтому они договорились разговаривать просто шёпотом.
Жиряков надел наушники и нажал тангенту на пульте. В наушниках пискнуло и зашипело.
-Шепчет Чита…-прошелестел он.- У меня, по-моему, развилась шизофрения.
-Шепчет Москва…- прошуршало в ответ.-Каковы клинические проявления?
-Шепчет Чита. Я ВИЖУ ЖИЗНЬ.
-Что видишь?- перешёл на человеческий язык московский собеседник.
-Жизнь. Люди ходят. Машины ездят. Деревья растут. Всё как до Выброса.
-Пойду у себя посмотрю…-сказал собеседник и затих.
В это время дверь укрытия распахнулась, и туда ворвались бравые охранники в бронежилетах, с боевым оружием в кобуре.
-Что вы здесь делаете?!- с явной угрозой спросил охранник.
-Укрываюсь от канантропов,- ответил Жиряков, уже, по-видимому, смирившийся со своей внезапно возникшей шизофренией.
-Покиньте помещение. Канантропов больше нет. Эй, выведи-ка юнца из здания, -указав на Жирякова, попросил он напарника.
«Какого юнца? Почему нет?»- лихорадочно думал Жиряков.- «Ведь мне уже под пятьдесят!»
Охранники вежливо, но настойчиво выпроводили Жирякова из здания со стандартной формулировкой «гуляй-и-больше-не-попадайся-если-не-хочешь-проблем». Жиряков вышел и глуповато-эйфорически огляделся по сторонам.
Всё как тогда, во времена, когда он был в зените своей славы, в его 16 лет, в январе 2021 года. И снег такой же необычно белый , в первый раз такой чистый тогда выпал, и машины, и дома- всё как тогда. Будто и не было никакого нашествия канантропов.
А может, действительно не было?
Невдалеке стояла пятиэтажная кирпичная «хрущоба», изрядно загаженная извечными классическими примерами эпистолярного жанра вроде всем известного русского слова из трёх букв или гневного письменного выкрика мужа-рогоносца: «ВСЕ БАБЫ-…..», с облупившейся штукатуркой, но сохранившая при этом удивительно чистые стёкла. Жиряков заранее приготовился ужаснуться, подошёл к одному из окон и посмотрел на себя…
Он не увидел ничего страшного и сверхъестественного. Он увидел обыкновенного шестнадцатилетнего парня с уже пробивающейся щетиной на подбородке, с зелёными глазами, в той самой одежде, в какой он был в тот день- в дублёнке, зимней шапке, ватных штанах и сапогах на меху.
Он посмотрел на себя и пошёл дальше- шестнадцатилетний юноша утром двадцать восьмого января две тысячи двадцать первого года…
…Кузюрин в это время сидел у наушников, перехватив переговоры…
…Дарасун…  На языке одного из народов, что в древности кочевали со своими сборно-разборными хатёнками из шкур по непролазным лесам Забайкалья, а пожаров страшных весенних и в глаза не видели, это слово означало «красная вода». Красной ( точнее, рыжей) водичка из носившего это гордое название минерального источника была действительно, но становилась она такой лишь тогда, когда её долго отстаивали. Но главное свойство этой воды заключалось в том, что она была целебной, замечательно справлялась с желудочными, нервными и прочими хворями. Вот и построили на источнике курорт- сначала двухэтажные срубные бараки, а уж потом отгрохали капитальные корпуса не хуже, чем на Черноморском побережье-  из красного кирпича, оштукатуренные, высотой от двух до пяти этажей, со светлыми и просторными комнатами, приличный дом культуры отстроили с огромным зрительным залом … Народ валом валил. Но в последние годы что-то не клеилось на курорте- сначала в одном корпусе по зиме труба отопительная лопнула, и отдыхающих в спешке эвакуировали, после чего больше в тот корпус никого не заселяли- видно, знатно там коммуникации испортились, а денег чинить не было,- потом хозяйство подсобное медным тазом накрылось, и не стало на курорте свежей молочки, а лет через пятнадцать питьевой бювет- уютный длинный домик с огромными стёклами и яркими фресками- долго жить приказал, видно, в трубах гадость какую нашли или ещё чего… Словом, курорт, про который говорили, что когда-нибудь Пятигорск со своим нарзаном ему в ноги падёт, сам медленно, но верно проваливался в яму разрухи.
Но началась война с канантропами , и въехали на курорт серьёзные люди в салатных кителях, что означало- либо всё хреново, либо ждите, господа представители дирекции курорта, бо –ольшущих денежных вливаний.  Всё пошло по второму сценарию.
За длинным домом, где стояли насосы, ненасытно качавшие целебную воду из-под земли, срыли забор , пригнали бульдозеры и разгладили здоровенный плац. На нём поставили какие-то будки, лесины, ангары для техники и день и ночь проводили загадочные тренировки…
А в корпусах поселились солдаты. Теперь каждый день вместо тихих восхищений прелестями санатория в коридоре базлала мятая дудка дневального, бухал обшарпанный барабан, гудел геликон и раздавался мощный рёв командира:
-Встать! Смир-р-наа! Равнение направо! В столовую ша-а-агом…арш!
После чего с потолков сыпалась штукатурка, а во все перекрытия отдавалось мерное буханье от топота сотен ног, обутых в тяжёлые берцы…
-Лева-ай! Лева-ай! Р-ряз, два, три! На месте стой, ать-два!- школил старшина упрямых питомцев.
Но за всей этой строгостью скрывалась и расхлябанность. Как-то раз из ворот выехало разом пять скорых, в которых увезли в больницу, а позже- в дом родной десяток рядовых, собравшихся на складе строительных материалов и нанюхавшихся из бочки какой-то строительно-ремонтной гадости- не то клея, не то растворителя, не то уайт-спирита. Ой-ей-ей... Надо было видеть эти бледно-зелёные, сморщенные рожи , трясущиеся сжатые в кулаки руки и выбивающие дробь зубы и слышать ту ересь, которую они несли.
-Янка…Янка-а-а-а…куда ж ты подевалась… -еле шевеля слипшимися губами в пузырьках и белых жгутиках высохшей пены, жалобно кудахтал рядовой Сумароков, ловя при этом руками несуществующую или, по крайней мере, не находящуюся в данный момент в данной конкретной точке Янку, а точнее Яну.
Но это были ещё цветочки. Привязанный к каталке молоденький ефрейтор Кычкин истошно орал, плевался сквозь зубы, матерился, бился в припадке, один раз наблевав на синюю амуницию врача скорой. Он, извольте ли видеть, спасался от ядовитых змей в Индонезии( смотрите-ка, ещё и географию не забыл!), и лез на пальму под окнами отеля. Во как!
Через два месяца несчастных токсикоманов выпустили. Все счастливые, улыбающиеся, но… круглые дураки, не знающие, как сложить пятнадцать и пять, и блаженно пускающие слюни, едва открыв рот!
Потом какого-то поселкового добряка повязали - он, сердешный, самогонный аппарат в гараже нашёл и двоих солдатиков в хламину напоил голубоватой жижей с острым запахом сивухи, после чего их, не вяжущих лыка и слеподырых, увезли в Читу…
Словом, за строгим уставом скрывался банальный б а р д а к, обычный и всем уже надоевший…
Но в то же время даже в самом этом бардаке чувствовалась какая- то тревожность. Словно ожидание какого-то знаменательного события, способного перевернуть всю жизнь…
…Начальник службы связи Корсаков не спал. Он в тяжёлом и бесплодном раздумьи бродил по четырёхместной комнате санаторного корпуса по одному и тому же маршруту: левая половинка комнаты (на два места)-  импровизированная прихожая, в которую выходят все комнаты - правая половинка комнаты – туалет - ванная…  В животе тоскливо урчало. На столе стояли два судка с едой, не открытые ещё с обеда. Монотонно  капало из протекающего крана в ванной: кап…кап…
Корсаков, в конце концов усевшись на кровать и обняв руками голову, принялся ждать сигнала. Он сидел в согбенном положении, изредка машинально оглядывая комнату. За окном нелепым решётчатым коконом косо висела на стальном пруте антенна, от неё в комнату тянулся тоненький проводок -  фидер, заканчивавшийся в стальной коробке радиостанции. Лунная дорожка шириной в ладонь пересекла стол, блеснула на синевато-сером боку рации и легла на пыльный полосатый ещё советский палас, покрывавший паркетный пол…
Он ещё раз посмотрел на рацию. Зелёный индикатор светился выжидательно и в то же время издевательски: жди, служивый, с моря погоды. Чего ждать? Ничего хорошего. Бойня, да и только. Ох, тоска…
-Пип, пи-пи-пи, пи-ип, пи-ип,пи-ип…- вдруг послышалось из громких наушников.-Пип, пи-пи-пи, пи-ип, пи-ип, пи-ип…
Корсаков сел к столу и надел наушники. Потянулся за бумажкой, и через несколько минут на лист легла шифрограмма:
013-449, 28 января 2021 года. СЁГУН- АКУТАГАВЕ. КАТЕГОРИЯ: ПРИКАЗ. СЕКРЕТНОСТЬ:  СРЕДНЯЯ.  КШИ/КП – ХОЛБОН-593.
ВСЕМУ ЛИЧНОМУ СОСТАВУ, РАЗМЕЩЁННОМУ  НА ТЕРРИТОРИИ КУРОРТА, С ТЕХНИКОЙ НЕМЕДЛЕННО ОТБЫТЬ В НАПРАВЛЕНИИ ЦЕНТРА. СОБЛЮДАТЬ МАСКИРОВКУ. СБОРНЫЕ ПУНКТЫ №1 И №2. МАШИНЫ К БОЮ ПОДГОТОВИТЬ.
Он тут же нажал кнопку на стене. Разорвав в клочья тишину, противно заорал ревун во всех комнатах, во всех коридорах, на всей территории. Сопящие и матерящиеся солдатики со слипающимися глазами запрыгивали в штаны надевали ботинки, и только дневальный, как всегда бодрый, неутомимо дудел на своём погнутом горне сигнал подъёма. На больших электронных часах мигали голубенькие циферки: 01:40. Солдаты бежали, топая неровно, сбивая на бок половики в коридоре, кто-то лобешником ударился об твёрдую деревянную дверь, отделявшую корпус от галереи. В соседней комнате звенел телефон, генералы, яростно ругаясь, что-то выясняли,  на диванчике перед телевизором, висевшим в расширении коридора, только сейчас проснулся какой-то зазевавшийся ефрейтор…
В галерее, треща и стреляя, еле горели древние люминесцентные лампы. Шипели батареи. За незамёрзшими стёклами виднелись чахленькие кустики, припорошенные снегом, огромный парапет, а под ним- уже в нетерпении пыхтящий дизельным чадом автобусик.
Последние солдаты сползли с лестницы и встали в неровный строй.  Вновь затрубил горн.
Командир, волнуясь, зачитал приказ  , а затем крикнул :
-ПА-А МАШИНА-АМ!
Солдаты ринулись в узенький стеклянный переход между корпусами. На просторной лестничной площадке следующего корпуса уже был слышен какой-то эйфорический шум, солдаты вскрывали баночки с энергетиками, заливали в рот. Побежали по лестнице( очень странной, с щелями между ступенями) к автобусам. Их приехало уже пять. Солдаты запихнули себя в тёплое нутро автобусов...
Водитель мрачно пошутил:
-В катафалк с таким же нетерпением побежите?
Шутку никто не поддержал.
-Куда нас везут? - спросил молоденький стрелок Сашка Поплавский у своего соседа.
-К канантропам в пасть, - устало ответил сосед, грузный и усатый резервист Прокудин.-  Жди, либо во Владик откочуем, потом на корыто погрузимся, либо… в Златоглавую. Эх, даже Большой театр не посмотрим, наверное…
-Вы не настраивайте себя на это! - возмутился Поплавский. –Ещё не хватало! У меня брат куда-то пропал, а тут ещё вы нам всем пророчите всякие страсти…
-Это не страсти. Это жисть такая…-кашлянул в кулак курильщик Прокудин.
-Заткнитесь там!- оборвал их не склонный к философии контрактник Старцев.- Поспать не дадут, скоты…
Прокудин уже порывался дать ему по морде, как вдруг автобус дёрнул и под горку покатился к главной дороге.  Обогнув разрушенный корпус и Дом культуры, поехали к выходу. Сзади ползло ещё штук двадцать автобусов, шествие замыкали две «бээмпэшки» с зачехлёнными стволами.
Колонна с хрустом ползла по снежку.  Словно помехи на экране телевизора, лобовое стекло перечёркивали резкие штрихи падающих снежинок, жёсткие лиственничные лапы скребли по окнам автобусов. Солдаты спали, покачивая головами и надув пухлые губы. Разъехались впереди решётчатые ворота с изображением оленя, и колонна выехала в посёлок, изгибаясь вправо. На густо-синем небе белела круглая, абсолютно полная луна. Можно было видеть белые пятиэтажные коробки хрущёвок и изогнутую, словно грузинский рог для вина, трубу отапливавшей курорт котельной, из которой валил едкий белый дым.
Вскоре замелькал пёстрый, разномастный частный сектор, проскользнул белёный известью, словно печка, обелиск погибшим дарасунцам, потом мелькнул удивительно низкорослый Ильич, сидящий на кубе… «КУРОРТ ДАРАСУН. СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!»- такой надписью проводил колонну посёлок…
…В непроглядной мгле раннего зимнего утра показались цепи огней. По развязке, маленькие, словно мухи, ползли во все стороны машины.
Через пятнадцать минут колонна проехала Песчанку. Слева виднелись непонятные здания, похожие на учреждения пенитенциарной системы. Справа поднимались заводские корпуса.
Нырнув вскоре головой под мост, колонна въехала в Читу- столицу Забайкальского края. Ковром расстилались разноцветные огни. Шестнадцатиэтажки торчали, словно утёсы, среди крошечных панельных пятиэтажек. И повсюду- сосны, сосны, сосны, недаром район назывался Сосновый бор.
Сосны кончились и перешли в унылые ряды разнокалиберных многоквартирных домов. У кольца колонна разбилась на две части- одна покатила в сторону   вокзала, вторая- в район аэропорта.
Те, кто ехал в аэропорт, рванули дальше по прямой. Перескочив железнодорожный мост, с которого открывался жутковатый вид на депо, проехав кварталами девятиэтажек, они пронеслись по пригородным посёлкам, и вскоре, нырнув в проезд между белых домов, колонна уже вкатывалась на грузовой двор.      
Уставшие солдаты выбрались из автобусов. Гулко бухало эхо их шагов на полупустом грузовом дворе.  Водители уже вкатывали машины в бездонные чрева огромных военно-транспортных самолётов.
Всё происходило как-то молча:  молча ехали, молча загружались, молча взлетели. Огромные самолёты с интервалом минут в пять оторвались от взлётной полосы и взяли курс на Москву.
Разомлев в отсеке, при уютном свете жёлтых плафонов, солдаты уснули опять…
… Дачный посёлок Софрино спал блаженным, истинно зимним сном. Поэтому собаки забрехали особенно злобно, когда на его окраине начали, выпуская дымки, падать на землю тяжёлые бронированные машины.
Переругиваясь на морозе, экипажи забрались в БМП-шки. Поехали, кое- как ориентируясь в путанице  поселковых улиц, выискивая шоссе,  отпугивая рывками мотора залезающих под гусеницы мосек, ломая ветви яблонь, кое-где высовывающиеся из-за заборов…
По Москве ехали без удовольствия.  В огромных пробках, в которых машины- одна другой дороже, автовладельцы- один другого серьёзнее, машину было некуда пристроить- того и гляди, оцарапаешь какую-нибудь «мицубиси» или «бээмвэшку», потом ещё судом взыщут полную стоимость закрашивания несчастной царапины… И плевать, что у тебя машина не самая манёвренная, а из обзора- только запотевший триплекс и  узенький лючок- dura lex, sed lex! В общем-то оно и правильно- Фемида должна быть слепа…
На Садово- Самотёчной улице они увидели, как, лёжа под аркой высокой сталинки неподалёку от кукольного театра, какой-то солдат от души садит из пулемёта по фигурам в чёрных скафандрах, кося их, как хорошая литовка осоку- легко, мгновенно и помногу… В панике забибикала очередная огромная пробка, человек, выкосив всех, встал из-за пулемёта, и тут… двое недобитых канантропов ухватили его за руки и куда-то потащили!
БМП-шка мгновенно рванула налево, нырнула под арку, из задних дверей выпрыгнули солдаты и изготовленными из пильных цепей лассо притянули к себе канантропов.
Молоденький десантник Санька Поплавский узнал двоюродного брата…
-Макс…Живой…
-Живой ещё… Здорово, Сано, -ответил Максим Поплавский, улыбаясь удивительно белыми зубами, резко контрастировавшими с его чёрным от пороховой гари лицом…               
В тесной, наглухо запаянной остроугольной коробке БМП было душно, несмотря на утреннее время. Вентилятор работал с перебоями, сквозь узенькую щёлку триплекса еле-еле проникал солнечный свет. Машина пробиралась к зданию на Петровке, 38- знаменитому Московскому уголовному розыску, над которым в своё время напрасно иронизировали, будто чтобы служить в нём, достаточно знать, что коровы не летают.
Поникшие канантропы покачивались на заднем сиденье.
-Ну, поздравляю тебя, Сано, - смеялся Максим Поплавский.- Мало того, что братана от канантропов спас, так и их самих арестовал.
-Да я чуть не помер, когда тебя у них в лапах увидел,- до сих пор не мог отойти от ужаса «Сано». – Думал, всё, каюк тебе пришёл, братка…
Между тем БМП подъехала к П-образному зданию с колоннадой. Вот и Петровка, 38- вылазьте!
Связанных буксирными тросами канантропов под дулами автоматов протолкнули в арку и повели в допросную комнату…
…-Ну давай, рассказывай, оборотень, что ты творил, - вкрадчивым голосом обратился к канантропу прокурор.- Зачем вы пришли к нам? Хотели всё в зону пустыни превратить, с- скоты?! –тут у прокурора не выдержали нервы, он забыл про профессиональные навыки и грохнул кулаком по столу.
-Мы жр-рать хотели. Чтобы много жр-рачки было. Мы хотели, чтобы было много газ-за-он вас,безносых, убивает. Мы хотели на всей Земле жить. Жр-рать, рожать и газом дышать. Твар-ри вы…- хрипел канантроп.
-Чё ж ты скафандр напялил? Боишься, подлюка, чистого воздуха? Гадостью дышишь, а воздуха боишься?
-Боюсь…-ответил канантроп. –Мы боимся воды, в которой нет газ-за и ур-рана. Воздуха без газ-за боимся. Он убивает нас-с. Но не ср-разу. А вода без газ-за убивает нас-с ср-разу.
-Во как? Да ты стихами заговорил! Может, тогда, прочитаешь нам поэму, где укрываются твои сообщники?
Канантроп помолчал и вдруг заговорил:
Они в Москве,
Они в Северном океане,
Они в Тихом и Атлантическом океане,
А больше их нет нигде.
Вода убивает нас-с,
А газ убивает вас-с!
-Ну что ж…- вздохнул прокурор.- А ты не врёшь? Учти, паскуда, врать будешь- на всю жизнь в зоопарк залетишь.
-Нет. Нельзя вр-рать. Канантр-роп не должен вр-рать. Не должен. Иначе его съедят другие канантр-ропы.- твёрдо сказал канантроп, которого звали Ко Лел.
-А ты что делал там?
-Я – командир, Ло Хел. Др-ругой- Ган Оо, -главный командир-р. Мы главнее всех канантр-ропов. Но мы тоже должны р-работать. Иначе твар-ри нас съедят.
-Ну, работать вам уже не придётся, -удовлетворённо хмыкнул прокурор. –Та-ак. Показания подшиваем к делу, а их- сфотографировать и в обезьянник пока. До суда.
-Какой обезьянник? Мы не обезьяны. Мы канантр-ропы. Мы не должны вр-рать людям,-  яростно залаял Ган Оо.
-Ну… скажем так, в камеру предварительного заключения. Вас так устроит… герр фюрер, или как тебя там?
-Я главный командир.
-Ну вот и отлично. Тогда мы быстро сопроводим вас, главный командир Ган Оо и командир Ло Хел, в камеру предварительного заключения. Конвой! Увести!
Дюжие конвоиры в толстой форме с сизым камуфляжем увели канантропов в комнатку с грязно-охристой дверью, тёмно-зелёными стенами, зарешёченным окошком и парашей. Две жёсткие кушетки стояли параллельно вдоль боковых стен.
-Вот так…-удовлетворённо потёр руки прокурор. –Сразу и взяли птичек. Чистеньких и правдивых. Ядрёна кочерыжка, ещё и очную ставку проводить придётся…
Очную ставку провели, но она лишь подтвердила правоту слов Ло Хела и Гана Оо.  Канантропы попросту не умели врать.  И это было одно из самых больших их отличий от людей.
А душа у них всё-таки была. Вернее, та сущность, которая продолжает воспринимать окружающий мир после гибели тела.
Впрочем, в этих тонкостях так никто и не разобрался.
Самая главная- и ЕДИНСТВЕННАЯ- их положительная черта уже была найдена: ОНИ НЕ УМЕЛИ ВРАТЬ.
Только и всего!
                3.  VAE VICTIS
Здание Мосгорсуда было переполнено. Такого наплыва посетителей оно не видело никогда. Со всех концов столицы потянулись к зданию машины самых разных марок и разновидностей, но особенно ярко в толпе выделялись пять грузовиков полиции и тёмно-зелёные микроавтобусы Авторского телевидения- это срочно возродившаяся программа «Времечко», обладавшая, как сказала одна из её ведущих, желтоватым налётом, но в то же время всегда «поднимавшая на щит» самые актуальные проблемы.
Полицейские «камазы» остановились у парадного, при этом что-то грозно крякнуло из установленного на крыше мощного «матюгальника», что вынудило толпу зевак расступиться и дать развернуться огромным машинам. Из решётчатых КУНГов  ( это были автозаки) омоновцы при полной экипировке привычными движениями вынесли полтора десятка скрученных канантропов в скафандрах и потащили их в суд.
В лифте канантропы чего-то испугались, завертелись, видно, подумали, что их прямиком на эшафот везут. Но конвоир объяснил им:
-Лифт это. В зал вас везут. Судить будут. А вы уж переконили, что вас в газовую камеру запихали? Не коните , в газенваген у нас никого не загоняли. У нас теперь даже к стенке никого не ставят. Скажите спасибо гуманным законам. Лично я бы вас уже давно хлопнул… -конвоир многозначительно потрогал висевший у него на ремне на груди укороченный «калашников» с блестящей, но уже поцарапанной тёмной ручкой.
Едва открылись двери лифта, как показались люди. Озверелая толпа рвалась  к канантропам, омоновцы еле успевали вежливо, но сильно отпихивать их, иначе бы разорвали ещё до суда руками и зубами, а заодно и друг друга бы передавили.
-Рас-стре-лять! РАС-СТРЕ-ЛЯТЬ! – скандировала публика.
«Времечковский» корреспондент с микрофоном пробивался к омоновцам и уже брал у них интервью. Пытался он его взять и у канантропов, но тут послышались крики: «За-ду-шить! За-ду-шить!», и журналист, очевидно, в поисках кричащего, метнулся на правый фланг толпы.
В зале суда канантропов загнали в железную клетку. Судьи сидели за громадным столом. Ничего интересного не было: канантропы отвечали на вопросы отрывисто, телеграфным стилем, но из ощетиненного объективами фото- и видеокамер зала постоянно летели вспышки, треск стоял страшный. Журналисты с микрофонами на длинных палках, словно, японские боевые пловцы «фукури»  с шестовыми минами, которые подплывали когда-то к кораблям Соединённых Штатов и тыкали этой конструкцией им под ватерлинию, взрываясь сами и губя сотни людей, рыскали среди судей в надежде кого-нибудь поразить вопросом,  вывести на чистую воду, заметить какие-то неточности, но терпели в этом деле неудачу. Какой-то древний дед, увешанный медалями и орденами, в полосатом пиджаке, гневно крикнул, грохнув клюкой:
-Да мы бы в войну таких гадов удушили голыми руками!
Положив под язык нитроглицерин, дед поник. Элегантные судебные приставы в белых рубашках- точь-в-точь как на каком-нибудь телешоу- взяли деда под локти и передали дежурившим за дверями медикам, которые, скучая, игрались с батареей шприцов, жала которых уже жаждали впиться кому-нибудь в вену и вкачать туда какую-нибудь гадость. Деловито-испуганные родственники поспешили следом.
Самое интересное началось в совещательной комнате.
-Что нам стоит назначить им смертную казнь? Укокать их, и дело с концом! Они ж даже не люди! Они отсидят и опять начнут свои делишки тёмные творить! Расстрелять их! –горячился пожилой прокурор.
-Нет,  господин прокурор, вы не правы, -возражала  молодая –только-только возрастного ценза достигла- судья. – Если мы их казним, то мы нарушим основной принцип: dura lex, sed lex, который в данном случае следует понимать как «ничто не может быть выше закона». Есть указ президента, и мы их казнить не будем. И потом… как я посмотрю в глаза существу, которое приговорила к смерти? Чтобы так сделать и ничего не испытывать, надо быть…палачом, что ли.
-А вы им в глаза не смотрите, - жёстко отрезал прокурор.- Вы не будете палачом, а будете вершителем справедливости. Я что-то скольких уже к смерти при Союзе приговорил, а несильно и терзался. Не убийство это было, а исполнение закона.
-Убийство всегда остаётся убийством. Даже если оно заверено бумажкой с большой печатью. Бумажка- лишь раскатанный под прессом половник каши из опилок, печать- кусок железа, а чернила на ней…-всего лишь чернила.  И мне очень жаль вас, господин прокурор. Видно, в вас сидит ген садизма, а вы до сих пор этого не осознали.
А в зале суда… произошло непредвиденное.
Канантропы вдруг с силой рванули с себя скафандры и…тут же растаяли клочьями зелёной тьмы.
-О-о-у-о….-страдальчески произнесла невесть зачем пришедшая на судебный процесс беременная и выбежала из зала.
-Встать! Суд идёт!
В зал, цокая тоненькими каблучками, вошла судья, за ней- огромный и величественный, словно дуб, прокурор, за ним- стайка оробевших от ответственности присяжных с дикими глазами и потными лицами.
-Was ist das?- от неожиданности судья заговорила на немецком.
-Что случилось с подсудимыми, мать вашу?!-прокурор набросился на конвойных. Его успокоили, аккуратно, но сильно прижали к креслу, дали корвалолу…
                И пошатнула-ася она-а,
                Последний крик в груди раздался-а,
                И страшный приговор суда
                Так недочитанным остался-а…-
-гнусаво заорал из зала неопределённых лет мужчина в наколках, которому в этом здании лучше было бы и не показываться…
Судья в оцепенении собирала в папочку листки, на первом из которых можно было прочесть внушающие трепет слова: «ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР…ИМЕНЕМ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ»… Прокурор уснул на стуле, и его унесли. Публика в шоке заторопилась к выходам.  Зал суда опустел удивительно быстро.  Казалось, Фемида со стола смотрит с особенной грустью.
В клетке, на полу, с бликами от солнечного света, лежали пятнадцать никем не убранных скафандров…
…Северный Ледовитый океан.
Многое помнят эти суровые воды, раскинувшиеся на просторах от арктических островов Канады, от сурового вулканического острова Ян-Майен до мыса Дежнёва и гор Аляски, изрезанных речушками, на берегах которых, быть может, до сих пор можно намыть горстку золотого песку- остатки былого могущества Клондайка, предмет давнишних кровавых боен между золотоискателями, приехавшими со всех Соединённых Штатов и адским трудом надеявшимися приобрести себе сказочное богатство…
Помнят эти воды жуткие драккары викингов, разукрашенные дикими рисунками, внушавшие ужас, но в то же время ходившие аж до Гренландии.
Помнят они и скандинавские иолы, и поморские ладьи, моряки которых подчас по вкусу воды могли определить своё местонахождение без астролябий и тем более без хитроумных систем спутниковых навигаций… Помнят и стон женщин-поморок и скандинавок- на берегу : отчаянно молились они, чтобы мужья вернулись целыми и невредимыми, но не всегда возвращались: сурово и неласково было Студёное море, и не случайно седые старцы, провожая ладьи в море, гладили сыновей и внуков по голове под жёсткой зюйдвесткой  и благословили: «Сохранно тебе плавать по Студёному морю…»-не было ещё у моряков негласного языкового правила слово «плавать» считать почти что ругательным.
Помнят и корабли отважных полярных исследователей, отчаянно пробивавшиеся к полюсу, ломая корпус, вмерзая во льды, с тем, чтобы окоченевшие на сорокаградусных, пятидесятиградусных морозах, на жгучем влажном ветру люди водрузили на полюсе флаг своей страны... многие из этих кораблей затонули, раздавленные льдами, покрытые игольчатой ледяной коркой- куржаком - от топов мачт до ватерлинии, с замёрзшими и отчаявшимися людьми внутри.
Наверняка помнят  и  залпы с бортов морских охотников, спешно переоборудованных из ещё дореволюционных траулеров , по защищённым от фальшборта до ватерлинии крупповской бронёй, хищно нацелившим на них стволы, через которых пролезет как минимум школьник-четвероклассник, немецким линкорам....и ведь попадали! И топили… Да и не только вчерашние эсминцы в рядах ВМФ состояли – далеко не зря, провожая своих мужей на пирсах Скапа-Флоу, Ливерпуля, Рейкьявика, англичанки молились, чтобы как можно скорее транспорта с танками, самолётами, тушёнкой, сгущёнкой, яичным  порошком и лакокрасочными материалами, на которых идут их мужья, встретились с кораблями русского Северного флота…
Помнят и жуткие крики этих самых мужчин, падавших с борта горящих и ломающихся транспортов печально известного конвоя PQ-17 в ледяную воду с температурой, близкой к нулю градусов, и тут же, едва успев издать жуткий крик боли и ужаса, отдававших Богу душу, погибая от разрыва сердца.
Помнят и всплывавшие с повреждённым ядерным реактором субмарины уже послевоенного Советского Союза, и так и не вернувшуюся из плавания печально известную подлодку «Курск», на которой никто даже не успел воспользоваться спасательными средствами…
Но такой необычной баталии эти воды не видели никогда.
…У острова Уллындо, когда-то называвшегося Дажелет, начался страшный, леденящий душу ветер. Спирт в термометре сбоку от комингса рубки зябко прижался к отметке в плюс два градуса, и матросу Каргину невольно вспомнились вычитанные из Пикуля строчки:
Вплоть до острова Цусимы
Видишь летнюю картину.
Коль попался Дажелет-
Торопись надеть жилет.

В три часа ночи показались огни японской эскадры, спешившей из Сасебо. Оркестр на баке хрипло заиграл японский гимн «Кими га ё». Этим и ограничились- было не до торжеств, корабли выстроились в кильватер и взяли курс на север- канантропов надлежало искать именно там…
На  четвёртый день похода корабли обогнули Камчатку и вытянулись в сторону Берингова пролива. Русские матросы с жалостью поглядывали на прыгавших и ёжившихся на вахте японцев, одетых в такие же, как и у них, бушлаты, даже теплее, но мёрзнувших намного страшнее. А сакэ пить им было нельзя- на боевом посту пьянство запрещено…
И где-то у верховьев Яны, у Новосибирских островов им встретилась эскадра канантропов.
Моряки сразу поняли, кто это такие- ведь нормальный матрос, даже очень сильно замёрзший, не будет напяливать на себя душный и тесный скафандр…
-По местам стоять….тревога, тревога, тревога! –зазвонили колокола громкого боя.
-Ур-р-раааа!- противно заревели ревуны.
-Ур-р-раааа! –вторили им от души матросы.
Первыми в бой пошли эсминцы. С расстояния около пяти кабельтовых они всадили в борт флагману канантропов четыре торпеды. Флагман немедля выплюнул из своих орудий пять снарядов. Две из них попали эсминцу в топливный бак, он заполыхал, но выпустил ещё две торпеды….
-Хэйка банзай! Тэнно хэйка банзай! –Японцы, вспомнив старые традиции, славили императора, от души радуясь попаданию двух торпед прямо в район миделя флагмана…
Корабли прикрытия всю мощь своего огня обрушили на эсминцы. В бой, прорвав цепь охранения, пошли уже два флагмана.
На дисплеях были хорошо видны огненные сполохи от удачных попаданий.
-Накрытие! Накрытие!- разгорячено орали матросы.
С борта флагмана канантропов, спускались спасательные шлюпки. Забыв про все конвенции и правила, матросы лихо лупили по ним из автоматов, пробивая громадные дыры,  топя всех подряд канантропов…
От удачного предсмертного залпа гибнущего флагмана содрогнулся и взорвался русский эсминец.
-Ах, вот вы как! Получайте!- выкрикнул командир быстроходного катера. – Боцман! Боевым…кла-а-ади!
-Есть!- Удачный залп бронебойно-зажигательными снарядами вывел из строя большой противолодочный корабль, шедший в охранении флагмана канантропов.
-Мать твою! – и катер тут же взорвался от попадания огромного снаряда в его бензиновый двигатель.
-Огонь!
Флагман канантропов уже тонул, задирая непомерно широкую, словно бок кастрюли, корму. Вода на месте затопления страшно пенилась, закипая от жара котлов и пылающих пороховых погребов тонущего линкора. С палубы сыпались чёрные канантропы, которые при попадании в воду мгновенно превращались в клок зелёного тумана. Но кормовая башня продолжала вращаться на барбете и стрелять, она сожгла уже два больших противолодочных корабля и попала под палубу авианосцу…
С авианосца стартовал тяжёлый бронированный штурмовик, подлетел к тонущему линкору и швырнул около него бомбу. Линкор вздрогнул, на миг встал точно по вертикали, с него ссыпались в воду башни, ломая стальные переборки, как фанеру, с грохотом летели в носовую часть генераторы, дизеля и котлы, потом корабль, тяжко вздохнув, перевернулся, словно «Тирпиц»  когда-то, кверху килем, и ушёл на глубину, разломившись на три части. Что –то тяжко ударилось об морское дно…
Эсминцы немедля долбанули шестью торпедами авианосец канантропов. Шесть дорожек рассекли морскую гладь, и… вилка!- все шесть попали в цель. Керосин , предназначенный для заправки самолётов, быстро взорвался. Пожар был чудовищен: яркое пламя сожрало весь кислород над волнами, стало душно и жарко. Оплавленные обломки быстро пошли ко дну…
Противолодочные корабли двинулись вперёд.  Японский авианосец, поставив машины на полный вперёд, пошёл на таран. С палубы взлетели самолёты, они стали кидать на палубы бомбовый и ракетный груз.  Искорёженные корабли продолжали упорно идти вперёд… Но авианосец могучим форштевнем вскрыл им борта, словно консервные банки острым ножом.
Остатки эскадры разбредались по морю.
Видно было, как с борта флагмана веером разлетелись восемь ракет, шесть из которых попали в цели, как корабли горят, взрываются, разваливаются на несколько кусочков…
Самое страшное случилось в конце.
В ста милях от Мурманска к борту одного из спасательных катеров подплыла шлюпка с канантропами, еле выжившей  командой одного из потопленных ракетами эсминцев  - это были последние из оставшихся в живых канантропов на Земле.
-Поднимем пленников,- приказал капитан крановщику.
Кран-балка со скрипом подняла тяжёлую шлюпку. Двадцать пять канантропов вылезли на палубу, и….как по команде, сорвали с себя скафандры.
Они растворились в мгновение ока.
Так закончила свой путь эта порочная цивилизация, исторгнутая заражённой Зоной.
Двадцать пять пустых скафандров полетели за борт, где их немедленно подцепили зубами полярные акулы.  Несчастные акулы! Они сожрали резину и разбрелись по морю… Кто знает- умерли они ли выжили? Может, выжили… Но как часто умирает живность от того, что по ошибке съела отходы цивилизации!
В Мурманске моряки с недельку поскучали в госпиталях и запросились на волю. Лязгающие поезда разнесли их по России- матушке за неделю…
Через месяц все уже забыли про существование канантропов,- их больше не упоминали в новостных лентах, в газетах… Люди успокоились. Люди жили нормальной жизнью, готовились к весне… и смотрели по вечерам перед телевизором «Красную Шапочку», которую в те дни показывали по всему миру.
И никто и не догадывался, какую роль этот фильм сыграл в том, что они сейчас бегают, прыгают…ЖИВУТ.
Так бывает, к сожалению, очень и очень часто…
                ЭПИЛОГ
                FINITA LA COMMEDIA
…Еленин поднялся из ванны, испытывая сильнейшую головную боль. Было до ужаса муторно.Чего греха таить, несколько раз его выштормило прямо в воду, в которой он лежал.
Отброшенный в сторонку пенальчик с тареном он тут же выкинул в мусорный пакет. Он решил покончить со своей беспутной алкоголической жизнью и начать новую.
В холодильнике он нашёл огуречный рассол. Как ни странно, лекарство от похмелья оказалось эффективным и для ликвидации последствий таренового «трипа». Выхлебав где-то полбанки, Еленин опять ощутил тошноту, он изверг в унитаз всё оставшееся содержимое желудка… и голову словно прочистили проволочной щёткой: он ощутил ясность рассудка и желание действовать.
Он открыл телефон и тут же написал в десяток социальных сетей одинаковый пост:
«ЛЮДИ!
Это обращаюсь к вам я, Николай Еленин, который пережил наркотический «трип». Я хочу вам сказать: я видел такой страшный «глюк», что не приведи Господь. Там страшные существа- канантропы- захватили весь мир. Они жили за счёт того, что было вредно людям. В общем, жили за счёт тех вредных продуктов, что были бы названы «продуктами антропогенного загрязнения»: жутких газов, радиации.
Но оставим это. Я хочу сказать главное. Давайте не будем доводить ситуацию до того, чтобы во Вселенной скопилось так много отравы.
ДАВАЙТЕ БУДЕМ БЕРЕЧЬ ВСЕЛЕННУЮ!!!»
Еленин опубликовал посты. Вроде он сказал всё как надо.
«А может, мне тоже сделать что-нибудь для экологии?- подумал он.»
И он открыл в интернете первую страницу учебника «Промышленная экология…»
Через несколько дней он заканчивал половину проекта. И вдруг почуял резкую боль в сердце. Брат, который ошивался у него, вызвал ему скорую…
В «скорой» Еленин скоропостижно скончался на носилках… Он успел сказать:
-Люди…не будьте, как канантропы… не испоганивайте Вселенную…ведь канантропы- это вы сами…ваш сценарий развития…один из возможных…не теряйте душу… -Он вытянулся и тихо умер.
Врачи ничего не поняли.
Всё понял его брат, которому  было четырнадцать лет , которого престарелые родители матери считали неопытным сопляком. Он, плача, выбежал из машины…
…Вернувшись с кладбища, он открыл компьютер брата и начал дописывать ….
Хочется пожелать ему удачи. Он занимался в техническом кружке и ходил в экологический кружок при институте… Но конца этой истории нет. Я его не знаю.
Его делать вам и только вам…
22 декабря 2019 года- 12 июня 2020 года.
                ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
Я начинал писать роман «Всё из ничего» поздним зимним вечером 22 декабря 2019 года, а заканчивал повесть «Враги из недр» летним вечером 12 июня. Над городом Читой плыли низкие тучи, в соседней комнате о чём-то вещал телевизор, когда я , самонадеянный начинающий фантаст, топил в суровом северном море флот канантропов, задвигал в «скорую помощь» носилки с несчастным раскаявшимся наркоманом Елениным…
В свою  повесть я вложил свою основную идею- идею, что, объединившись и искоренив некоторые условности , тормозящие дело, люди могут избавить Вселенную от загрязнения отходами промышленности и зажить счастливо…
Эта идея у меня развилась не сейчас, и даже не год назад… Она развилась благодаря…актрисе и телеведущей Яне Поплавской, а точнее, передаче с её участием- программе «Времечко».  Когда я, четырёхлетний мальчик, обожавший смотреть с бабушкой телевизор, ждал вместе с ней очередной выпуск «Времечка», вместо него показали некий документальный фильм про Чернобыль. И, увидев развороченные дома, в том числе и знаменитый дом культуры «Энергетик», увидев, что город, красивый и современный, заброшен, я спросил у бабушки: «Что с ним случилось?»  «Там высокая радиация,»-ответила бабушка. –«Радиация смертельна для людей. Много где на планете есть места, которые люди загрязнили отходами промышленности…»
Кое-что после этого я понял. Я стал мечтать:  «Вот бы сделать все эти места чистыми, и сделать так, чтобы промышленность не загрязняла природу…» Но это было на уровне «хорошо бы…»
Идея эта получила развитие в мои 12 лет. И это уже была ступень «можно ли сделать так?» Почему ступень? Дело в том, что в третьем классе я оказался на открытом уроке китайского языка. Специально для этого самого открытого урока учительница подготовила новую, как говорят педагоги, «методическую разработку»: на доске она нарисовала лесенку, подобную той, какие бывают в подъездах жилых домов. На её ступеньках было написано по-китайски: «я  не могу», «я хочу», «я знаю», « я могу». Перемещая магнит, олицетворяющий нашу языковую группу, по ступенькам этой лесенки, она отмечала наш прогресс в освоение новой темы…Так вот и я представляю лесенку, по которой двигаюсь к осуществлению своего экологического проекта: первая ступень- «хорошо бы…», вторая- «можно ли сделать так?», третья- «как сделать так?» , и четвёртая, самая трудная для подъёма, -«я сделал так».
На ступень третью я поднялся относительно недавно, и сейчас активно занимаюсь разработкой того, что позволило бы ликвидировать вредные последствия работы промышленности, и приспособить эту самую промышленность к безвредной работе.
Это и отличает мои методы от методов всем известной Греты Тунберг. Я с уважением отношусь к Грете, что она в 16 лет осознаёт угрозу, которую несёт Земле и людям ухудшение экологии,но…её методы слишком радикальны- отказаться от автомобилей, китайцам не рубить бамбук на палочки – куайцзы для еды и так далее… У неё нет в распоряжении конкретных технических способов- только ликвидировать некоторые отрасли промышленности. Человечество не пойдёт на это.
Я же хочу, чтобы мои методы работали, чтобы люди приняли их… Ведь с мнением других людей всегда необходимо считаться.
В то же время нельзя забывать про наше будущее, про будущее Земли. Нельзя забывать про душу, про которую в наш век научно-технического прогресса многие позабыли в сутолоке работы в офисных центрах,  в грохоте клавиш компьютеров…
Этими-то принципами я и руководствовался при написании повести, а теперь руководствуюсь при создании экологического проекта, на успех которого очень надеюсь…