Ларуня с Юрковского

     Середина восьмидесятых.
     Начало июня.
     Где-то на Балтике.
     Минная гавань.
     Морской тральщик «Контр-адмирал Юрковский» грустно переваливается с борта на борт на провисших от безветрия швартовых концах чуть в сторонке от кораблей Бригады. Ласковая летняя волна нежно гладит его по обшарпанным повидавшим виды бортам…

     Боевому славному пути корабля, построенного в далёкие довоенные годы и вскрывшего ни одно минное поле противника, пришёл свой неминуемый конец.
     Что тут поделаешь?
     Всё когда-то заканчивается, хотя в это и не верится нам порой, особенно в юности. Да и то здорово, – почти пятьдесят лет в строю, небывалый, надо прямо сказать, срок для любого корабля!
     А и славный всё-таки был проект: крепкий, мощный, быстрый, маневренный, устойчивый на любой волне, да и в быту – удивительно удобный. Впрочем, все эти очевидно положительные качества делали его и довольно-таки уязвимым, как противоминного корабля в современных условиях по уровню физических и магнитных полей. Ну, это и понятно, он ведь полностью железный будто крейсер, да и те-то ныне уже во многом используют совершенно иные композитные материалы в построении, вот и оказался Юрковский в славные для флота Российского восьмидесятые годы последним действующим кораблем довоенной постройки.

     …В один из таких безрадостных для тральщика день группа курсантов четвертого курса старейшего Ленинградского военно-морского училища в обеденный «мертвый час» – с 14-00 до 15-00 на флоте по Распорядку дня запланирован послеобеденный сон! – прибыла к кораблю для прохождения плановой корабельной практики. Грустное, однако, предстало перед ними зрелище: главная мачта морского тральщика-великана завалена, артиллерийские установки сняты, вьюшка и кран-балка демонтированы, а давно некрашеная верхняя палуба с тусклыми нечищеными «медяшками» покрылась многочисленными трещинами и проплешинами.
     На корабле остался лишь дежурный экипаж из полутора-двух десяток человек, которому меж тем, вполне удаётся содержать аварийный корабль в чистоте и относительном порядке.
     – Падайте на свободные койки в носовом кубрике, – бесстрастно выслушав курсантов, выдал вахтенный матрос у трапа. – После подъема доложу о вашем прибытии старпому…

     Нет никого более важного ни на одном корабле мира, да и, наверно, на гражданском судне, чем старший помощник командира корабля. Всё материально-финансовое хозяйство любой «посудины», а оно нужно прямо сказать на любом даже самом маленьком кораблике немалое и беспокойное. Успешность выполнения любой поставленной кораблю боевой задачи почти на 100 процентов зависит от того, как именно ему удастся подготовить материальную часть и личный состав к её выполнению. Командир что? – он лишь проводник поступающих команд командования и… рупор, определяющий стратегическую линию их выполнения. Вся ответственность за четкое и непрекословное исполнение экипажем его воли ложится непосредственно на старпома, а это, весьма, немало и очень… ответственно. И потому, повторюсь, нет ни одной более важной – хотя, конечно, на флоте вообще нет ничего неважного и второстепенного! – и тяжелой должности на корабле, чем должность старшего помощника командира корабля. А посему все уважают и…боятся его, при случае стараясь избежать встречи с ним.

     …Свободных мест в кубрике много – весь кубрик!
     Оставшийся личный состав Юрковского, похоже, весь расположился в дальнем кормовом жилом отсеке, как говорится: поближе к камбузу (корабельной кухне) и подальше от начальства (офицерские каюты всегда располагают поблизости с ходовой рубкой).
     Аккуратно заправленные койки тремя тесными ярусами от потолочной переборки до палубы ниспадают вниз.
     Курсанты после суточного переезда, не раздеваясь, валятся на нижний ярус, живо и громко обсуждают последние события. Лишь один из них, курсант Стариков для удобства наблюдения за всем происходящим вокруг и ведения своих рифмованных записок в путевом блокноте по привычке лезет наверх, где и тут же проваливается в сморивший его сон.  Впрочем, выспаться ему, как раз и не удалось, – во сне он в каком-то странном полузабытьи всё время словно бы беспокойно бегал по огромному нескончаемому полю с высокой и почему-то шершавой травой, надоедливо забирающейся ему за шиворот и… в рукава.
     Знал бы он, что это была за трава.
     – Экипаж, подъем! – совершенно не вовремя на самом интересном месте, когда он, уже было, смирился с временными неудобствами и нашёл общий язык и с несговорчивым полем, и травой, врезается команда вахтенного у трапа в его измученное сознание. – Личному составу – Большой сбор!
     Курсанты, как и весь экипаж, выскакивают на верхнюю палубу, занимая, как и положено в таких случаях, своё место в конце строя на юте.
     – О, кто к нам пожаловал? – с некоторым сарказмом разводит руками коренастый старшина первой статьи, по-видимому, самый опытный среди моряков. – Каким ветром занесло к нам, смертным?
     – Восточным, – коротко за всех парирует Стариков. – Прибыли к вам, смертным, – подражая сарказму матроса, также разводит руками, – на практику из Питера.
     – О! Зем-ля-ки, – меняя интонацию, тут же радостно тянет тот. – Я сам… с Петроградки! Почти три года не был, как там мои Петропавловка, Елагин, Крестовский? – перечисляет мечтательно, расплывшись в улыбке. – А на Гроте по-прежнему кадеты ведут воскресные баталии с гардемаринами.
     – Ведут-ведут! – улыбаются в ответ курсанты, окружив неожиданно объявившегося товарища. – Куда ж им деваться?.. Да и всё остальное на месте, слава Богу.
     – Стариков Валерий… Феликсович, для своих – просто Феликс, – протянув руку, первым представляется курсант.
     – Очень приятно, просто… Феликс, – крепко жмёт руку старшина. – А я, Дмитриев… Сергей, по прозвищу «Сир Питерский», но для своих… можно – просто Серый.
     – Очень приятно Сир…
     – Ой, погоди-ка, погоди, – отдернув руку, неожиданно обрывает его старшина. – Что это у тебя там? – округляет глаза, испуганно глядя на протянутую руку Феликса. – Да это ж, кажись, Африканка к тебе забралась погреться.
     Из широкого правого рукава курсантской «робы» – удобная хлопчатобумажная рабочая одежда моряков – Феликса, буквально над протянутой вперед ладошкой, плавно покачиваясь на ветру, выглядывает симпотичнейший лысенький розовый  хвостик с маленькой кисточкой на кончике.
     Надо отдать должное, ни один мускул при скоплении вокруг экипажа не дрогнул у «железного» Феликса на лице. Совершено не суетясь, он будто повидавший виды бывалый моряк, каждый день, вытаскивающий из своих рукавов всякого рода грызунов и вредителей, уверенным резким движением руки сверху вниз вышвырнул незваную гостью из своей одежды. Вот только направление полета для незваной гостьи почему-то выбрал не в сторону моря за борт, что было бы вполне логичным и правильным в данной ситуации, а в сторону надстройки. Жалко видно стало животинку. Впрочем, как выяснится позже, крысы в большинстве своем великолепные пловцы и ещё неизвестно, чтобы для неё оказалось приятней: приземлится на жесткую палубу или приводнится в ласковые теплые воды июньской Балтики. В данном же варианте животное, пролетев около десятка метров, удивительным образом легко и ловко, словно кошка, сгруппировалась и, приземлившись, точнее прибортировавшись к переборке всеми четырьмя лапами одновременно, неспешно и деловито, словно гуляющие по Невскому проспекту курсанты во время увольнения в выборе кинотеатра, полезла по вертикальной поверхности вверх.
     – Вот… это… да-а! – поражённо разводит руками Пашка Конов один из товарищей Феликса, восхитившись акробатическому мастерству крысы.
     – Африка-анка, – с некоторой безнадежностью в голосе тянет Серый. – Мы этих тушканчиков, – поясняет, – два года назад в дальнем походе, где-то в африканских портах подхватили. Они хоть и небольшие, но шустрые, всю отечественную популяцию грызунов с корабля выжили, а теперь, похоже, и за нас взялись.
     – Весело тут у вас, – брезгливо глядя в сторону крысы, нервно сглатывает курсант Макарский. – Гляди, Билл, какая пластика, – толкает он в бок соседа Вовку Белкина, комсорга их роты, – такую ничем не возьмешь. Да и цвет у неё какой-то...
     – Кажется черный, – отзывается Билл, также заворожено глядя на свободное движение Африканки по вертикальной абсолютно голой металлической переборке
     – А ещё у неё, – ухмыляется старшина первой статьи, обращаясь к Макарскому, – белая грудка и на кончике хвостика небольшой завиток, кисточка.
     – Да ты, Сир Питерский, прям ботаник какой-то, – дивится тот.
     – А ещё, – лукаво округляет глаза Феликс, – у моей Ларуни Африкановны белое пятнышко на задней лапке.
     – Вот кто, Макар, настоящий ботаник, – вступает в разговор Пашка, – точней, зоолог. Твоя Ларуня сразу это оценила, вот и забралась именно к тебе подмышку, – хохочет вместе со всеми. – Так и знай, что скоро она опять к тебе явится погреться, в трюмах ей холодно, воды видать много поднакопилось, вот она и лезет.
     – Это мы ещё посмотрим, к кому она явится, – обиженно нахмурился Стариков.
     – Посмотрим-посмотрим, – беззаботно подтрунивает Пашка. – Ты только койку не меняй, чтоб она нас не перепутала.
     – Равняйсь, – прерывает их команда дежурного по кораблю. – Смирно!..

     После официального знакомства с экипажем, развода всех и вся старпомом согласно распорядку дня на всевозможные занятия и работы, коих на корабле всегда пруд пруди, про весёлое курсантское происшествие в кубрике до самого отбоя никто не вспомнит. Рутинные, но до безобразия педантичные события корабельного расписания захлестнут наших стажеров с головой. Лишь вечером, вновь оказавшись в злополучном кубрике и, готовясь отойти ко сну, они вспомнят о веселом происшествии.
     Умудренные опытом Феликса, вздремнувшего тогда, в тихий час на верхней койке вблизи кабель-трасс, разбегающихся по всему кораблю под потолочными переборками и являющихся, соответственно, живыми крысиными магистралями, они примут некоторые меры.

     …Вечером курсанты, первым делом, по научению Сира Питерского, все свои съестные припасы прячут в верхнюю железную тумбочку. Во-вторых, устраиваются на ночь на средний труднодоступный для грызунов, как сверху, так и снизу, ярус. И, в-третьих, сняв, как и положено, с себя верхнюю одежду, способную привлечь внимание грызунов, с головой забираются под одеяло, плотно подвернув его со всех сторон под матрас…

     Одним словом, на этот раз, они, кажется, подготовились к встрече с Ларуней, как следует. Но стоило им выключить свету и задремать!

     …– Ты что, с ума сошёл? – возмущённо визжит от неожиданного удара в бок на весь кубрик Макар, занявший по обыкновению соседнюю с Феликсом койку. – Или  блох во сне гонять вздумал?
     – Да ничего я не сошел, – обиженно трёт быстро надувающуюся на лбу шишку ничего не понимающий Стариков. – У меня, кажись, по спине… кто-то бегает, – неуверенно лопочет он, по-видимому, действительно, что-то почувствовав во сне и оттого неудачно подпрыгнув в своей цитадели.
     – Кажись, кажись, – недовольно ворчит тот, с опаской глядя на обескураженного друга.
     – Креститься надо, когда… кажется, – с ходу подхватывает комсорг, как раз, запоздало возвращающийся в кубрик из офицерской каюты-компании, где, заговорившись с замполитом корабля, после долго не мог оторваться от необычных финских развлекательных передач, принимаемых на специально сконструированную каким-то местным умельцем антенну.
     – Сам крестись, – огрызается ответ Феликс, – и вообще...
     – Стоп! Тихо всем… – перебивает всех последним проснувшийся Пашка и, вскочив с койки, включает свет.
     – Феликс, лежи смирно, – командует, – не спугни животное, а то я беспокоюсь, чтоб оно нас с тобой не перепутало.
     И, скоренько подхватив свой огромный тяжёлый рабочий ботинок, берёт инициативу в свои руки:
     – Все с «гадами» за мной!
     Спустя секунду вооружённые до зубов курсанты в весёлом возбуждении окружают койку Старикова.
     – Да вы с ума сошли, – непроизвольно вжимаясь в койку, верещит тот.
     – Да не дрейф ты, – по-деловому бубнит из-за спин товарищей невысокий кругленький Билл. – Сейчас мы в раз разберёмся… с твоей Африканкой.
      Пашка с Макаром одним рывком срывают с обезумевшего от страха Феликса одеяло, и три пары толстых каучуковых каблука, готовые немедленно вступить в бой, зависают прямо над ним. К счастью для последнего, там никого, кроме него самого, конечно, не обнаруживается.
     – Феликс, может ты лунатик? – ехидно, медленно ощупывая каждую складку простыни, наволочки, матраса, а заодно его безразмерные семейные трусы-парашюты, выдыхает Пашка.
     – Да сам ты лунатик, – обижено огрызается Феликс, вяло отбиваясь от товарища.
     – Тихо вы, – прервав веселье, шикает на всех Билл. – Слышите? – прикладывает к уху рупором ладонь.
     И действительно, совсем рядом, где-то, кажется, прямо под ногами у него, что-то явно и отчетливо хрустит, царапает, шебуршит.
     Перепуганный Феликс, словно ужаленный, снова подскакивает на своем ложе и, в очередной раз, врезается любимой шишкой в верхнюю железную койку.
     – Да тихо ж ты, – шипит Билл и, указывая пальцем на стоящий в углу кубрика герметичный железный рундук, воинственно шепчет, – кажись, здесь.
     – Лунатик, лунатик, – шепотом передразнивает Феликс Пашку. – Креститься надо, крестится, – это он уже в сторону Володьки Белкина и Макара, – а сами туда же, кажись, шпионами заделались.
     Но вслед за остальными, бесшумно ныряет с койки на палубу и, подхватив, свои ботинки-гады, также встает в строй позади своих друзей напротив злосчастной тумбочки-рундука.
     – Проехали, – миролюбиво бросает в его сторону Макар, так же как и все, подняв первый ботинок над головой.
     – От-кры-вай, – командует Билл, и Пашка резко распахивает увесистую железную дверку тумбочки.
     Семь тяжелых матросских «гадов» двумя практически одновременными залпами влетают вовнутрь, с грохотом врезаясь друг в друга и в съестные припасы, припрятанные там курсантами. Последний восьмой ботинок, готовый к немедленному завершению боя, остается в руке вечно витающего в облаках своих мыслей Феликса:
     «Как моя Ларуня могла попасть туда в герметичный ящик, куда не то что мышь, даже таракан не пролезет – ума не приложу»…

     Впрочем, чего тут прикладывать, крысу-то до сих пор пока ещё никто не видел!

     …Охотники с некоторым страхом и сомнением опасливо окружают поле битвы, всматриваясь в развороченный под ударами судьбы сейф-тумбу. Пашка, брезгливо поморщившись, первым тянет свой башмак из железного ящика, как, вдруг совершенно необычно по-девчоночьи взвизгивает, роняя его прямиком на ногу Биллу, и молниеносно рвёт в сторону трапа на выход.
     Билл, обиженно рыча и стеная от нежданной невыносимой боли, громче, чем даже Феликс, приложившийся пару минут назад головой к верхней железной койке, неуклюже подпрыгивает на одной здоровой ноге и, всплеснув в разные стороны руками, случайно «топчет фазу»…

    Ну, по-русски говоря, задев своим бойцовским кулачищем – Билл когда-то, в школе серьезно занимался рукопашным боем, – корабельный электровыключатель, по-корабельному – пакетник, случайно вырубает свет.

     …Макар, было, метнувшийся вслед за Пашкой Коневым, цепляется ногой за бушующего Билла, по инерции выставив вперед свои руки, цепляется в темноте, по-видимому, за спину уносящегося товарища.
     Буквально за мгновение до этого из рундука, словно бешеный австралийский сумчатый тушканчик из программы «В мире животных», также вслед за метнувшимся к выходу Коневым молнией мелькнуло «нечто», производя при этом на ультразвуке неистовый боевой клич.
     Ещё секунда – и всё стихает!
     Курсантский переполох чудесным образом достигают ушей дежурного по кораблю, который, естественно, спешит на поиски источника звука. Увиденное, после аварийного включения разбитого Биллом пакетника, как и полагается у настоящего дружного экипажа, станет главной новостью следующего дня на корабле, да и не только на нем, во всей Минной гавани…

     Рассказывали, что выглядело это всё примерно так:
     Макар, стоя на четвереньках у нижней ступеньки трапа, усердно таранил головой косяк переборки буквально в десяти сантиметрах от искомого им выхода.
    Билл, с воинственно намотанным на руку, Бог-весть, откуда взявшимся у него, ремнём, затравленно выглядывал с нижней койки в дальнем углу кубрика.
    Пашка же к удивлению всех плотно укутанный двумя одеялами – Макара и Феликса – лежал поперек их коек в среднем ярусе рядом с открытой тумбочкой.
     А Феликс?
     Бедный Феликс, совершенно брошенный и забытый всеми, стоял один одинёшенек в оцепенении посреди огромного кубрика с высокоподнятым ботинком над головой, с ужасом взирая на свои не по размеру огромные синие форменные семейные трусы-парашюты, свободно повисшие на его глубоко втянутом вовнутрь и без того весьма небольшом животике. Там, на самом сокровенном месте, намертво вцепившись передними лапками в удобную хлопчатобумажную ткань, висела его замечательная приятельница, Ларуня Африкановна, сверкая белой правой задней лапкой. Несмотря на её небольшой вес, трусы курсанта медленно, но неуклонно по закону всемирного тяготения ползут вниз.
     Ощущая полную свою беспомощность, – ну не лупить же себя ботинком! – и, одновременно, не решаясь их поддержать, курсант в какой-то, видимо, критический момент, неожиданно для себя подпрыгивает и, вывалившись из своей «набедренной повязки», виснет, в чем мать родила, на ручках аварийного люка в потолочной переборке.
     Ларуня же, ощутив твердую поверхность под собой, как истинная победительница и хозяйка кубрика, неспешно проследовала к злосчастному рундуку, где издевательски легко протиснулась в незамеченную ни кем малюсенькую щель в его основании.

     …Остаток ночи свет в кубрике курсанты не гасят, всё это время они посвящают тщательнейшему исследованию кубрика в поисках других возможных входов и выходов в него Ларуни.
     Пашка решил, что это он «накаркал» второе пришествие Африканки своим глупым спором с Феликсом, и та, лишь чудом их перепутала, но теперь по законам приключенческого жанра обязательно явится именно к нему. Поэтому он по научению моряков всю эту ночь, а впоследствии и в течение полной недели везде и всюду в кубрике и на подходе к нему ставит на кабель-трассах всевозможные петли-ловушки.
    Феликс же, напротив, по-своему расценив свою популярность у Ларуни, в примеченную им щель под рундуком, каждый раз перед сном сует небольшой кусочек мякиша хлеба, чтобы задобрить свою незваную гостью…

     К счастью, ни в эту ночь, ни в следующую, ни в какую другую в течение всей их практики Ларуня больше ни разу не попадалась им на глаза, по-своему, похоже, оценив труды курсантов. В результате к концу практики, про неё все несколько подзабыли. Во всяком случае, перестали говорить, думать, а, если и вспоминали, то больше с беззаботным хохотом, даже тепло.
     Незаметно пролетел месяц.
     Настало время прощаться с минной гаванью и Юрковским.
     В тот день личный состав тральщика по случаю выходного дня практически весь убыл в увольнение. На корабле осталась лишь дежурная вахта, да курсанты.
     Погода на редкость выдалась отменной: солнце сквозь белоснежные перьевые облака богато одаривает верхнюю палубу корабля приятным мягким рассеивающим светом. Ни жарко, ни холодно, – что ещё нужно для полного счастья, чтобы поваляться на давно забытом всеми ходовом мостике старого тральщика в кругу друзей?
     Сразу смекнув благоприятность момента, вездесущий Пашка каким-то образом где-то раздобыл полулитровую бутылку замечательного прибалтийского ликера «Вана-Таллин» и, скрытно притащив её в широком рукаве робы на корабль, заговорчески предложил друзьям сотворить небольшой пикничок, отвальную, так сказать, по случаю завтрашнего убытия домой.
     Кто ж откажется от вполне пристойного, а главного заслуженного пиршества?
     Курсанты согласились и, пригласив подружившегося с ними земляка, с радостью в давно непосещаемом никем укромном для посторонних глаз месте на топе корабля накрыли «поляну», предварительно «сгоняв» за колбаской, булочкой, лимонадиком в гарнизонный универсамчик.

     …И вот, в самый разгар веселья, когда опять же, Бог-весть, откуда в руках вечно поющего на всех посиделках курсанта Конева появляется гитара, в центр их импровизированного стола, – раскинутого прямо на чистейшей, кстати, палубе лицевого полотенца! – по-видимому, заслушавшись, выходит бесшабашная крыса. Неспешно просеменив лапками, издевательски мелькая сзади своим белым пятнышком, она наглым образом усаживается прямо на приготовленный артистом бутерброд и, с любопытством глядя на него, замирает.
     Курсанты, поглощенные пением и музыкой товарища, естественно, прихода их недоброй знакомки не замечают.
     Разгоряченный Пашка, наконец, допев и доиграв свой очередной шедевральный куплет, под одобрительные возгласы уже слегка захмелевших присутствующих не глядя, хватает со скатерти приготовленное им снадобье и тащит его в рот.
     В этот момент все, кроме него, ещё мысленно продолжающего принимать овации зала, с ужасом в глазах замечают бесстрастно сидящую на колбасе Ларуню, но, как и в прошлый раз, от неожиданности замирают парализованные.
     Ларуня же, не желая быть укушенной, перед самым носом артиста издает громкий воинственный писк и, кажется, прыгает, как и в прошлый раз, прямо в лицо Пашки.
     Что происходит дальше, никто из них толком… не понимает, мнения друзей о происшедшем, в дальнейшем, почему-то разойдется кардинально.
     Все отчетливо помнят, как спустя секунду после вновь по-девчоночьи душераздирающего вопля, вся компания с огромным усилием удерживает невменяемого Пашку буквально на леерах ходового мостика, готового сигануть за борт с высоты пятого этажа вслед за отправленными туда гитарой и злополучным бутербродом. Но, как и почему, свежеобглоданный кусок колбасы с того самого сэндвича окажется в десяти метрах от места баталии рядышком с характерной едва заметной щелью в переборке, а главное, куда исчезает только начатая полулитровая бутылка, объяснить никто не берётся.
     Впрочем, Пашка, вернувшись к жизни, с пеной у рта станет утверждать, что это он наконец-то справившись с чудо-крысой, пожертвовав на то и гитарой, и бутербродом, в запарке метнул вслед за ней, точнее в неё тяжёлую бутылку…

     Кто знает, может, всё так и случилось, курсанты не станут с ним спорить, лишь улыбнутся в ответ, уверенные, что их Ларуня восстановила-таки меж ним и Феликсом свой статус-кво, отобрав от Пашки, в ответ на два своих предыдущих посещения Феликса, две его, Бог-весть, откуда взятые, дорогие вещи.

     …Морской тральщик «Контр-адмирал Юрковский».
     Конец июня.
     Минная гавань. Где-то на Балтике.
     Середина восьмидесятых.


     Автор, как обычно, приносит извинения за возможные совпадения имен и ситуаций, дабы не желает обидеть кого-либо своим невинным желанием слегка приукрасить некогда запавшие в его памяти обычные, в сущности, житейские корабельные события. Всё, описанное здесь, безусловно, является вымышленным, потому как рассказ является художественным и ни в коем случае не претендует на документальность, хотя основа сюжета и взята из дневников и воспоминаний друзей и товарищей периода 1987-1991гг.
     Автор благодарит критика и корректора (ЕМЮ) за оказанную помощь и терпение выслушать всё это в сто первый раз.
17.03.2020


Мои книги легко найти в на площадках: "книги-маркет",  "планета книг" и других тоже, набрав в любом поисковике: "книги валерия екимова".
Ссылки на магазины:
- в бумажном виде на заказ:
- в электронном виде: