Зло и спасение

1.

БОГ   И   МЭОН

               Дух  человеческий – в плену. Плен этот я называю
“миром”, мировой данностью, необходимостью.
            
                Н.А.Бердяев



НЕУЖЕЛИ  ТЫ  МИЛОСТИВЕЕ  БОГА?

В апокрифической книге «Видение Апостола Павла» есть поразительные слова: «... видел я других мужей и жен, препоясанных одеждами, наполненными смолой смердящей, и огонь и змеи обвивали их шеи, и ноги, и плечи. Влачили их ангелы, имеющие рог огненный, и теми рогами пронзали их. ... Я же застонал и заплакал и сказал: “О, горе роду человеческому, о, горе грешникам! Зачем они родились?” И ангел сказал мне: «Неужели ты милостивее Бога?”». Всей кричащей парадоксальностью этот вопрос ангела взывает к христианской совести каждого верующего. Для тех, кто верит в Бога карающего, низвергающего в адскую бездну и осуждающего на вечные муки слабых несовершенных людей, вопрос ангела, обращённый к Павлу, равен тупику. Вот перед нами не просто человек, а Апостол Бога, живой факел веры, но и он, созерцая кошмар вечных мучений, вершащихся, якобы, по Воле Божией и Божию Суду, не может не стенать и не плакать. Точно так же, как и все мы, грешные, избранник Господен содрогается перед бездной вечной погибели. В своём страдании Павел, хоть и восклицает – «...о, горе грешникам...», но сетует на общую судьбу всех людей, ибо нет ни единого без греха. «О, горе роду человеческому...» – вот мучительная суть его мысли.
Но в загадочном вопросе ангела, обращённом к человеку: «Неужели ты милостивее Бога?» – уже звучит разгадка, единственно приемлемый для христианской совести ответ, великий духовный урок, предельная наша надежда и одновременно непоколебимая Истина нашей веры: нет, не может человек быть милостивее Бога! И если сострадающий человек способен сокрушаться и проливать слёзы о вечной муке злых и заблудших, то не бесконечно ли больше сострадание Божие сострадания человеческого! В вопросе ангела и в ответе… в категорическом внутреннем ответе, который даёт на этот вопрос религиозная совесть верующего, совершается духовное освобождение человека от им же порождённого призрака Божией кары и вечных адских мук, от навязчивого кошмара «справедливого зла» в воздаяние.
«Милосердие человеческое и Божие не равны между собой, а отличаются одно от другого, как зло – от добра» – до такой степени несоразмерны, по мнению Иоанна Златоуста, милосердие человеческое и милосердие Божие! Слова Златоуста выражают не качественное противоположение Божия милосердия милосердию человеческому, а неравенство (несоизмеримость) милосердия Божественного, как качества Абсолюта, и милосердия человеческого, как относительной (тварной) степени того же качества («не равны между собой» – говорит Златоуст). Наша уверенность основывается на образном уподоблении человека Творцу: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по Образу Божию сотворил его...» /Быт.1, 27/). Вся наша вера зиждется на том, что мы – твари Божии –  не только не совершенно чужды Богу, но похожи на Него, сотворены Им по собственному Его Образу и Подобию. Слова Иоанна Златоуста укрепляют нас в уверенности, что от Творца не может исходить никакое, в том числе и карательное, «справедливое» зло в отношении твари, пусть даже и падшей, ибо сколь больше Страдание Божие страдания человеческого, столь же и Милость Божия неизмеримо больше самой даже великой человеческой милости!
Мы веруем – нет в Боге ни мести, ни кары, ни закона расплаты.
Мы веруем – Божий Замысел Творения есть Замысел о Любви.
Мы веруем – Справедливость Божия есть Спасение.



ТЕМА  МИРОВОЙ  ЖИЗНИ

Евангелист Иоанн говорит: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» /1 Иоан. 5, 19/. Иммануил Кант с горечью повторил вслед за священнописателем эту тяжкую аксиому. Зло, в котором мир лежит и которое не может победить, понуждает человека вновь и вновь задумываться над его – зла – происхождением. Проклятые вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?», которые Россия с присущей ей апокалиптической исступлённостью не перестаёт задавать и считает вопросами исконно русскими, есть в действительности предельные общечеловеческие вопросы. Жизнь ставит эти вопросы не в аспекте исторического положения какой-либо нации, а в аспекте трагического положения всякого человека и всех людей в падшем мире. В экзистенциальной глубине «Кто виноват?» – означает: «в чём причина зла?», а «Что делать?» – означает: «как победить зло, как спастись?».
Французский мыслитель ХХ века, Эмиль Мишель Сиоран, прямо говорил: «Всемирная история – это история Зла»1. Николай Бердяев считал, – и мы с ним в этом глубоко солидарны, – что тема зла есть центральная тема мировой жизни. В книге «Опыт эсхатологической метафизики» он задавался жгучими вопросами: «Почему благостное бытие, благостная жизнь исказилась злом? Откуда, из самого ли бытия, из самой ли жизни явилось зло или из другого источника? ...почему оказалось возможным вторжение небытия и смерти, откуда власть ничто? (подчеркнуто авт.)»1а.
Людей христианской веры проблема зла особенно мучает, ибо мы, христиане, имеем в нерушимом символе нашей веры Бога не только Всемогущего, но Всемудрого и, прежде всего, – на этом мы делаем особенное ударение, – ВСЕБЛАГОГО! Мы веруем именно и прежде всего во Всеблагость Творца, в Котором, следовательно, – и это есть непреложное следствие Всеблагости, – никакое зло не может иметь начало. Великое выражение этой сокровеннейшей сути христианской веры заключается в простом утверждении – Бог есть Любовь.
Исаак Комнин Себастократор, византийский император и религиозный мыслитель ХI века, из своих духовных размышлений заключает: «Там, где действительно присутствует зло, отсутствует и никак не проявляется благо, но скрывается природа, относящаяся к противоположному (подчёркнуто авт.)»2.
У Максима Исповедника читаем: «... Бог, будучи по природе благ, с готовностью Себя предоставляет всем – для приобщения к Его святости и для просвещения души... ибо Бог не является причиной зла (подчёркнуто авт.), которое есть отступление от Него...»3.
В книге «Непостижимое» Семён Франк приводит восклицание древнего гностика: «Скорее я готов признать всё, что угодно, чем то, что Бог не благ!». Именно это априорное и непоколебимое убеждение, которое мы имеем в качестве духовной твердыни, отличает пытливость верующего ума от пытливости ума неверующего, тоже имеющего свою нерушимую твердыню, свой обратный «символ веры» – отсутствие каких-либо априорных убеждений.
В с е б л а г о й  Бог,  в Которого мы веруем, не только не сотворит и не помыслит зла, но не содержит ничего злого во всей Своей беспредельности. Иначе это уже не  В с е б л а г о й  Бог. Такова истина нашей веры, полагаемая в основание этой книги. Немецкий философ и теолог Пауль Тиллих справедливо заметил: «истина веры – это истина о предельном интересе человека»4. Истина нашей веры есть наш предельный интерес, самое сокровенное, самое напряженное наше упование. Во тьме падшести, терзаемой злом и пожираемой неумолимым временем, нет иных непризрачных упований, кроме упования на вечный Свет Божией Всеблагости.
Сказано: «Блаженны не видевшие и уверовавшие» /Иоан. 20, 29/. Мы и есть те самые «не видевшие и уверовавшие». Мы веруем в Бога-Любовь. Бог совершенный, Всеблагой и Всемудрый, не сотворил зла. Вот почему в наших размышлениях о зле мы твёрдо стоим на убеждении, что зло есть небогоприродное, то есть нелогосное, и недуховное (бездуховное), чуждое и Природе, и Сущности, и Духу Бога,  – внебожественное. Зло есть также безначальное, то есть нетварное, ибо нет иного Творца начАл кроме Бога.