Простая история, или Те, кто рядом

                Маленькая повесть.
               
                I. Сны Ивана

- Подъём! - неожиданно громко вскрикнул женский голос. - Полчаса на всё про всё.
 Сонное блаженство мгновенно оборвалось. Всё пробудилось, и тишину комнат наполнили звуки: перепалка взрослых, детские крики, шипение напуганной кошки, звон посуды и дыхание закипающего чайника.
 За щелчком французского замка прозвучали торопливые шаги вниз по лестнице. Семейство Шумиловых влилось в колонну спешащих на вокзал людей.

 Ровно в семь старенький пазик, тяжело переваливаясь с боку на бок, подъехал к остановке.
- Вот повезло же людям! «Такси» подали, — пошутили с соседней платформы.
 За одним из мужиков автобазы закрепили автобус дальнего следования.
У шофёра, рыжего худого верзилы в лихо заломленной кепке, засаленная, видавшая виды телогрейка, что выручает всякий раз, когда в дороге случается поломка и приходится лезть под брюхо машины. Большими рабочими руками со следами въевшейся солярки водитель продавал билеты, принимая плату на входе и складируя её в большую жестяную коробку.
Народу скопилось много. Мест, как всегда, не хватило. Пришлось ребятне расположиться в проходе на многочисленных рюкзаках и сумках. Дети радовались, беззаботно хрустели чипсами, прыгали, вертелись в предвкушении скорых дорожных приключений.
Наконец двери захлопнулись. Автобус, тяжело разгоняясь, тронулся в путь, сверкая чисто вымытыми оранжевыми боками, бликуя солнцем в прозрачных стёклах и помахивая на прощание занавесками.

Дорога до дачи была утомительно-долгая, ухабисто-изворотливая, с незатейливым пейзажем за окном. Под монотонный рокот мотора пассажиры начинали дремать. Сказывалось напряжение нелёгкой трудовой недели. Шумилов-старший сомкнул веки. Показалось, что на пару минут, но внезапно провалился в глубокий сон, похожий на кадры кинохроники: отдельными эпизодами из далёкого детства. Включился киноаппарат, застрекотал. Яркий луч прожектора обозначил на экране рамку. Расплывчатое изображение постепенно стало чётким.

 Эпизод первый.
(Деревня Пристань. Летний пригожий вечер тысяча девятьсот тридцать пятого года).

 Мальчишки играют в догонялки шумно, весело. Самый маленький среди них - смелый, ловкий, ершистый. Ни в чём не уступает старшим. Когда последний «разбойник» был пойман, «казаки», тяжело дыша, плюхнулись на траву. Юрка Фронов (главарь разбойников) начал дразнить малышей, командовать ими.
 Карапуз, не долго думая, встал, на ходу поправляя лямку и подтягивая сползающие штанишки, направился к старому, но добротному дому с фигурными наличниками и резным коньком крыши. Тщательно вытер ноги, переступил высокий порог и оказался в просторной светлой комнате, где бабушка хлопотала возле русской печи, а хозяин чинил сети, сидя у окна в большом углу.
От женщины пахло хлебом, от мужчины ветром.

 Внук вскарабкался старику на колени, обвил ручонками шею и таинственно зашептал на ухо:
— Деда, а деда?
— Что?
— Сказывают, что ты волшебник.
— Кто это выдумал такое?
— Деревенские.
— Брешут. Сказки всё. Не верь, Ваня. Давно живу на белом свете, оттого больше других ведаю.
— Помнишь, ты поймал огромную щуку? Местные не видали таких.
— Было дело. Метра полтора в длину, сплошь покрытую мхом. По щучьим меркам — долгожительницу.
— Зачем же ты её отпустил?
— Пожалел.
— Ещё сказывают, что ты медведя поборол.
— Не поборол, а прогнал, разница большая.
В одно лето мужики траву косили, бабы сено ворошили. Недалече медведь лакомился в малиннике. Время милое каждому: раннее утро. Солнышко светит ярко, но пригревает слегка. Сидеть бы косолапому да лопать спелую ягоду. Ан нет! Вышел из кустов, встал на задние лапы. Зарычала громадина.
 Все врассыпную. Осталась на пригорке без присмотра корзина с едой. Видимо, почуял медведь запах свежего вкусного хлеба. Не сдержался я. Кричу ему:
— Проваливай! Ищи себе сам пропитание. Не тронь чужого!
 Двинулся он в мою сторону. Поднял я косу над головой, размахиваю, будто флагом:
— Не подходи! Хуже будет!
Не ожидал он такого отпора. Остановился. Смотрю, мужики пришли в себя. Скопом возвращаются, чтобы помочь. Орут. Улюлюкают. Руками машут.
 Испугался медведь, опустился на четыре лапы и задал стрекача в лес. Односельчане мне руку жмут, по плечам хлопают:
— Макарыч, молодец!
А у меня от пережитого поджилки трясутся, никак, понимаешь, успокоиться не могу.
Потом и бабы вернулись. Дрожат, как осинки на ветру, озираются. Но дело делать надо. Сенокос не ждёт. Пора траву убирать, сено в стога складывать, чтобы было чем зимой скотину накормить.

Малыш обнял деда, чмокнул в нос, прижался щекой к щеке.
— Пора мне, деду. Мамка будет беспокоиться.
— Беги, Ийбу*, беги!

Иван Матвеевич широко улыбнулся во сне. Расслабленное тело слегка раскачивалось в такт движению машины. Голова склонилась на грудь.

----------
  Эпизод второй.
(Ранняя осень тысяча девятьсот тридцать седьмого). 

 Компания сидела за столом с вечера. Пили горькую, угощались тем, что было на столе, обсуждали насущные проблемы. В жарком споре мужчины сильно поругались: одни упорно доказывали свою правоту, другие, матерясь, им возражали, третьи во всём сомневались. К единому мнению так и не пришли.
 Когда разошлись, ночная мгла опустилась на землю, поглотив деревню с её домами, переулками, лодками на берегу. Исчезли звёзды и лунная дорожка на водной глади, лишь в окне шумиловского дома продолжал гореть яркий свет.
 В горнице, за деревянным столом среди вороха посуды: опрокинутых кружек, гранёных стаканов, мисок и остывшего самовара, уронив косматую голову на руки, дремал хозяин.
— Ванька, поди сюда! Пошевеливайся! Слышь, что говорю, Ванька-а-а! — прохрипел он пробудившись.
 За занавеской прозвучали торопливые шаги. Женщина подошла к печи, чтобы разбудить сына. Положила ладонь на его крутой загорелый лоб, погладила густые пряди.
— Ванюша, вставай. Зовут.
 Мальчик приоткрыл, снова закрыл глаза, не понимая, зачем прервали чудесное сновидение, но память услужливо подсказала, что отец категорически не выносит непослушания. Сел, протёр глаза, чтобы проснуться. Спрыгнул с лежанки и босоногий
пришлёпал на зов.

— Ванька, охламон, где ты?
— Здесь я. Что тебе, батя?
— Явился, не запылился. Поди приведи Орлика. По делам мне надобно в правление.
— Так рано ещё, — возразил сын.
— Цыц! Яйца курицу не учат. Сказано — делай. Не время для рассуждений. Вот пройдусь вожжами по хребту, запомнишь отцовскую науку.
— Хватит вздыхать, Мария! — зло цыкнул в сторону занавески. — Седьмой год пошёл парню. Большой уже.

 Как нет одинаковых людей, так нет одинаковых деревьев. В своём лесу Иван знал каждую полянку, каждое дерево, каждый куст. Всё у него имело название: Белая ламба, Чёрное озеро, Лисичкина горка, Ведьмино болото.
 Лес молчал. Ванька слушал тишину и ждал: не прозвенит ли колокольчик. Бывало, что лошади уходили далеко, но в этот раз повезло. Верный Орлик, почуяв своего, тут же отозвался радостным ржанием. Прибежал, ткнулся тёплой мордой в ладони, выпрашивая хлеба. Ванька, недолго думая, вскочил верхом, пришпорил коня и стрелой помчался домой.
 До сих пор Иван Шумилов не смог бы ответить на простой вопрос, что было страшнее: искать Орлика во мраке глухого леса или не выполнить отцовский приказ.

Слово отца — закон! — часто повторяла мать. — Бойся его нарушить!

---------------
Эпизод третий.
(Август тысяча девятьсот сорок первого года).

 Пятый день искорёженная бомбёжкой баржа, оставаясь на плаву, шла по Онего к месту назначения.
— Съешь кусочек. Достал малёха, — уговаривал Ванька Галинку.
— Не хочу, — отвернулась девочка от протянутой руки с мякишем хлеба.
— Надо есть, — настаивал парень. — Надо осилить дорогу до конца. Нам ещё плыть и плыть.
Комок подступил к горлу. Еле сдержался, чтобы не заплакать. Зашмыгал носом, отвернулся.
 Пятый день маленькая девочка лежала, не вставая, отказываясь от еды и тяжело дыша. В бреду хватала брата за руку и звала мамку.


 Иван Матвеевич проснулся, открыл глаза, весь в напряжении, холодном липком поту.  Откупорил бутылку и долго пил воду короткими, жадными глотками, как больной, израненный собственной памятью.
               
                II. Силыч

 Маленькая Пристань когда-то была процветающим погостом. После войны многие разъехались по городам в поисках лучшей доли. Как оказалось, деревню покинуть просто, дом родной нелегко вспоминать. Обратно возвращались во времена «дачного бума»: в семидесятые-восьмидесятые.
 В девяностых выросли заборы, которых раньше не было. Высоченные... Спасались от воров-проходимцев, здешних и залётных попрошаек, дотошных соседей. Те, кто побогаче, приватизировали земельные участки.
Большую часть земель скупил Юрка Фронов. Бравый офицер, уволенный в запас, обратился в фермера.
— Почему фермерство? — интересовало всех.
— Жизнь заставила, — был короткий ответ.

 Прикупить землю — мало, необходимо её освоить. Посадил фермер-экспериментатор американскую картошку, искупалась деревня в ярком жёлтом мареве. Топинамбур дал отличный урожай, но не пришёлся по вкусу местным. Пришлось отказаться от затеи и заняться скороспелым животноводством. Стал Юрий Силыч разводить кроликов французской породы: серебристо-голубых шиншилл.
 Любопытные потянулись на смотрины, заглядывали в оконца длинного приземистого сарая, наблюдая за зверьками. Ребята часами пропадали у фермерского хозяйства. Родители знали, где Сашка с Петькой или Зинка с Иринкой.

— Как живёшь, Иван? — поинтересовался Юрий.
— Тружусь пока, но грозят увольнением. Завод на ладан дышит. Обычное дело теперь не платить зарплату либо задерживать. Начальство себе выписывает премию. Неспокойно стало как-то.
— А каково быть фермером?
— Сложно. Комбикорм дорогой и в дефиците. Без связей нынче никуда. Всё работает только благодаря знакомствам.

 Старинный особняк Фроновых напоминает «Титаник», плывущий по зелёному океану. Высокое крыльцо, под навесом широкая веранда, прозванная «палубой». Рында созывает к обедам и ужинам. «Каюты» маленькие, но тёплые, «трюм» полон дров. В непогоду из трубы валит горький дым. Места достаточно всем: и семейству Юрия Силыча, и сёстрам с мужьями, и племянникам, приехавшим на летние каникулы.
Суровый капитан для порядка требует от жильцов чистоты. С ним зря не спорят, просто выполняют указания.
 Суровый капитан — романтик. Любит побренчать на балалайке. Жена присядет рядом, подпоёт низким грудным голосом, сёстры подхватят страдания. Ветер стихнет, лес невольно замрёт. Льётся песня свободно вдаль. Отзовутся ей ближние и дальние берега щебетом пернатых. Прохожий остановится, очарованный волшебными звуками.

                III. Те, кто рядом

 Автобус въехал на гору. Взору открылась чудесная панорама: среди сосен и огромных живописных валунов спряталось озеро. Словно каменную чашу доверху наполнили светло-голубой родниковой водой: прозрачной, холодной, живой. Пей-пей, зараз не напьёшься. Вдоль берега россыпь деревенских дворов. На песчаной косе смолёные кижанки и закопчённые баньки.
 Машина нырнула в тень, покатилась под гору, набирая ход, оставляя за собой клубы сизого дыма. Сонное утро перестало кукситься, готово улыбаться. Ласточки облепили провода и замерли, согреваясь солнечными лучами.
 Никто не встречает. Пассажиры бесшумно разошлись в разные стороны, Шумиловы дружной стайкой зашагали на окраину.
 У Фроновых гуляние: второй день свадьбы. На берегу спевают частушки, во дворе танцевальная площадка. Разомлевший народ, чуть вихляясь и балансируя руками, едва передвигает ногами.
Когда веселье закончилось, воцарилась тишина…, запел соловей.

 Шумиловы занялись привычными делами: хозяин растапливал камин, хозяйка готовила стол, дети отправились на родник.
 Деревенский уклад очень прост: не лежи на печи, работай с утра до ночи. Главное — никуда не спеши.
 После завтрака Иван Матвеевич вышел покурить. Решил для начала наколоть дров. Мимо пробежали дети. Искупаться поутру — неплохая закалка организма. Отец проводил поросль одобрительным взглядом.
 Топор с глухим стуком вонзался в древесину. Мышцы играли, ещё не ведая усталости. В добром настроении и дело спорится.
 Неожиданно с озера донёсся плач, призывы о помощи. Мужчина тотчас бросил работу и побежал на зов. Сын барахтался на глубине, пытаясь высвободиться, но невидимая сила удерживала. Иван мгновенно оценил ситуацию. Быстрыми саженками доплыл, достал из кармана складной нож, разрезал рыбацкую сеть и освободил сына от пут.
 Малыши плакали, обнимая отца, а он хмурился, понимая, что тяжёлого разговора с соседом не избежать.

— Юра, зачем ставишь сеть в местах для купания?
— Тебе-то что? Озеро общественное, никем не купленное. Где хочу, там и ставлю.
— Не догадываешься, насколько это опасно для детей?
— Всё равно редко бываете, дачники.
— У меня сегодня сын чуть не утонул. Хорошо услышал, успел помочь.
— Ну, извини! Так получилось! Гостей прорва. Угощение требуется, а времени на всё не хватает.
— Силыч, я тебя предупредил. Разговаривать больше ни к чему. Действовать буду по обстоятельствам.
— Думаешь, напугал меня? — засмеялся сосед, но прищурился и недобро посмотрел исподлобья.
— Не пугаю, предупреждаю. Считайся с теми, кто рядом.
— Ну-ну.


 Всё чаще у Фроновых отмечают выходные и праздники. Рыбалка, охота, баня, шашлыки. Веселятся «нужные» люди, отдыхают. Округе без разницы, её не касается, но в один из сентябрьских дней деревня переполошилась не на шутку.
 Односельчане бок о бок трудились в огороде, как вдруг началась беспорядочная стрельба. С «палубы» палили по камышам, где укрылась птица. Не догадались полупьяные, что утка та — подсадная. Гостям — развлечение, хозяину — забава. Хохочет от души, пристально вглядываясь в сторону крохотных дач.
 Обескураженному Ивану вспомнилась игра из далёкого детства.
 Атаман собрал вокруг себя верную команду и «толкнул» короткую, но памятную речь:
— Пришёл разбойник — крепче держись, казак!  Напуган? Не дрейфь! Казак за казака горой стоит.
 Вот и сейчас, сплотились жители Пристани возле Шумилова, не приемлют беспредела. Не испугались крутого фермерского нрава, высказали претензию.
 Больше подобных «развлечений» не случалось, только затаил Юрий Силыч обиду.
Берегись бед, пока их нет.
Не в характере Шумиловых бояться неизвестности.
Беда ищет труса, смелого обходит стороной.





*Русское имя Иван в карельском языке звучит Ийбу.