Депрессивный миракль

Под вечер изнурявшая город осенняя морось бесследно исчезла. Дохнуло морозцем. По окнам и лицам хлестнула колючая вьюга. Прохожие влажно и часто дышали на зябкие руки и тщились согреть их в гнездилищах тёплых карманов. Мохнатые шарфы укутали щёки. Наружу торчали побитые стужей и питерским стойким ринитом носы. Топорщась буграми, они походили на сколы обветренных скал.

Нинель из-за суетных, мелких хлопот задержалась на службе и горько жалела об этом. Теснимая ветром, прикрывшись руками от сонма докучливых, въедливых жал, она - в ожидании Игната - уныло и мрачно топталась на месте. Пуховая шапка и шарф, намокнув, застыли густым ожерельем из маленьких твёрдых комочков. Настырные пальцы метели скользили сквозь ворот пальто, вгоняя - как молот бетонные сваи - простуду в продрогшее тело. Под боком, в невставшем Обводном канале сердито носились крутые барашки. Нинель присмотрелась к зажатой гранитом нечистой воде. Шипастые волны качали отбросы: пустые бутылки, тряпьё и собачью скверну. На ум исключительно шли неприятные мысли:

«Ещё две минуты, и - напрочь продрогну! И ветром лицо зарябит, словно воду в канале!»

Всерьёз начиная сердиться, в сердцах она громко сказала:

«Придёт мой дружочек – тотчас утоплю в богомерзком овечьем загоне!»

Один из барашков – услышав её, и в обиде за тучную пажить – на время покинул родную протоку. Сменивши овчину на тёмный бесформенный плащ, тихонько подкрался к Нинель и, как зверь, искромсал ей лицо клиновидной, секущей до кости сосулькой. Отбросив залитую кровью ледяшку, проворно укутался плясками ранней зимы и бесследно растаял в потёмках дворов-лабиринтов.


***

К окончанию дежурства сержант Дармовщицын захандрил и был сильно не в духе: приливная волна городских мутных вод выносила на берег исключительно нищих клиентов. Солидная крупная рыба наружу не шла, оседая по барам, пивным и кофейням. Морозить носы буржуа не хотели! К концу многотрудного дня в силках благого для граждан закона побывали два-три подгулявших студента, с которых навар оказался нежирен – пара древних смартфонов и несколько мятых некрупных купюр.

- Куда, лейтенант? – сержант обернулся к командиру наряда.

- Давай на Обводный. Потом на Московский.

Скрипя ходовой и давя телом снежную массу, патрульный УАЗик свернул на угрюмый и мрачный Обводный канал.

- Смотри! Вот хороший трофей!

Вдоль дороги, кренясь и качаясь, словно битая штормом рыбачья шаланда, проплывала откровенно хмельная фигура. УАЗик подъехал к пьянчужке.

- Да это же девка! 

Нескладно ступая ногами, гулёна в коротком осеннем пальто приближалась к перилам - вот-вот упадёт.

- Совсем ошалела! Вслепую шагает!

Грубо взяв за рукав, оттащив-отпинав её прочь от опасно темневшей протоки, Дармовщицын в испуге отпрянул. Блики фар проезжавших машин осветили пустые глазницы и багровую кашу на месте лица. Дармовщицына страшно стошнило.


***

В УМВД на Советском* проходила «летучка». Человек при погонах, оснащённый бульдожьей ухмылкой, был краток: 

- Из больницы звонили. Потерпевшая утром скончалась.

- Сердобольный Всевышний прибрал, - плотный опер в очках с бородавкой на шее покривился и коротко сплюнул. - Небеса напоследок пожалели девчонку – даровали ей быструю смерть.

- Может, это и так. Жить без глаз и почти без лица – непрерывная мука, – помолчав, человек при погонах кучеряво и грязно ругнулся. – С телефона звонки отследили?

- Да. Послали запрос в МТС. Все звонки за последние пару часов только этому парню! 

- Как там имя его? – офицер просмотрел распечатку. – Некий тип неприметный… Игнатий? На квартире его не нашли?

- Не нашли. Он домой не являлся! По всему, душегубец и есть!

- Без весомых улик заключение делать не будем! – человек при погонах по-медвежьи качнул головой, - разве только догадки.

- Посидит в КПЗ. Проведём экспертизу, - выждав паузу, опер продолжил, - я уверен, найдутся улики!

- Ну, за дело тогда! Чем скорее задержим мерзавца, тем лучше!


***

Как на зло, транспорт долго не шёл. Ветер – цепкий мучитель - экстатично втыкал стержни холода в утлое тело. Ограждаясь от мёрзлой погоды, он нырнул в приотворённые двери парадной. Кружение острых, отточенных ветром снежинок осталось снаружи. Внутри было жарко. В заплёванном тесном пространстве, освещённом неярким плафоном, царил желтоватый сырой полумрак. Протяжно пропели чугунные петли. Тяжёлые створки, качаясь от ветра, чуть-чуть приоткрылись, плетя светотень на зашарпанных стенах. Из уличной бури в тепло проскользнула фигура в брезентовом старом плаще. Ворвавшийся следом клуб снега, настигнув Игната, жестоко и больно кольнул в шею режущей льдинкой.

Мгновением позже вдоль бурой стены, вплотную прижавшись к кирпичному дому, прокралась сутулая тень. Облёкшись в мясистую плоть, фантом сел в маршрутку и скрылся из вида – торопился на очную встречу с Нинель.


***

Привычный вояж в мир фантазий и неги продолжался пять насыщенных действами дней. В начале пути Санитар был и счастлив, и празднично весел. Отправляясь в турне одиноким скитальцем, на время лишённым общения с грязью и злом урбанистского дна, он часами витал в эмпиреях посреди светлых душ, созерцающих Бога. Янтарная влага мадеры – жены и родимой сестрицы - служила ему провожатым в пространство любви и добра. Исполненный чистым огнём, вступал он, как ангел, в обитель блаженных.

На третьи – прискорбные - сутки в жилище входил нежеланный, но вечный, как смерть, посетитель-попутчик. Седой старичок в старомодной одежде садился у края стола, доставал из кармана ветошку, тёр тряпицей рога и копытца. Не медлил ни миг - отверзая врата чернословья, глумливо и долго смеялся над робким хозяйским испугом.

Цветущий Эдем превращался в геенну. 

Санитар зло мотал головой, отгоняя бесовский, годами терзавший его диалог.

- Ты походишь на старца, что румянится денно, а внутри весь прогнил!

- Нет! Не правда! Я назначен скоблить мерзкий мир, очищая его от проказы и скверны!                И весьма преуспел!

- Сферы горние чистого мщенья тебе покорялись! То верно! А теперь ты блуждаешь в отринутых, дольних краях!

- Прочь уйди! Каждый час, проведённый с тобой, больно ранит, а последний – предчувствую - насмерть убьёт!

Старичок издевался:

- Ты серая, вялая личность - взалкавший отравы, прожорливый рот! Ты даже не личность, скорее, безличность: тебе интересны простые и тусклые масти. В тебе нет ни силы, ни воли, ни страсти.

- Изыди! Я чистильщик мира! Возмездия плачущий ангел! – он горько рыдал.

- Ты был им когда-то! Нищета, алкоголь и болезни превратили тебя в жалкий остов былого колосса! 

Санитар умолкал - обречённо смирялся.

- Иди! Докажи, что ты стоишь чего-то! 

Уязвлённый - до глубин извращённой и слабой души, - Санитар брал тычковый нож-шило, полбутылки любимой мадеры и бросался бродить по пустынным проулкам, ожидая узреть в зимнем небе «херувимов надзвёздный полёт».


***

Серый дом на гремящем трамваями Рижском проспекте выделялся среди остальных. Он стоял во дворе перед маленьким садом. Шум чадящих машин и железных увесистых монстров не тревожил жильцов и их добрых соседей – по глухим чердакам густо живших бомжей.

Это мирное, скромное племя не грешило бездельем, а, напротив, трудясь беззаветно, тщилось скрасить суровый казарменный быт петербургских мещан. В здоровенных чанах, рядом с ходкой в житейском простом обиходе парашей аккуратно растило элитный продукт: ароматный и нежный бакштейн*. Духовитость и красная плесень субстрата приключались от близости нужного места. Созревание шло на ура! Пищевой фабрикат – изготовленный с верой в удачу и возвышенной чистой любовью! - хорошо расходился на фермерских рынках.

К бригадиру бомжей, отвечавшему в сырной артели за сбыт суррогата, приходили не только барыги с торговых рядов. Производство иногда навещали крышевавшие бизнес менты из соседней конторы*. Заглянув в дощаной закуток, вопрошали с ехидцей:

- Микрофлора сограждан в порядке?!

- Регулируем денно и нощно! – бомж умел веселиться.

- На инфекции жалобы были?

- Санитарным потерям мы счёт не ведём. Безвозвратных ещё не бывало!

- Если будут такие, то придётся на время закрыть производство!

Бомж согласно и вяло кивал головой:

- «Притяжательным» людям наш продукт завсегда помогает! – он крестился. - А дурных доходяг грусть-печаль и без наших стараний в мир иной призовёт!


***

Плотный опер со стигмой на шее был не только блюстителем права, но и страстным поклонником «милых, весёлых» затей. День назад он развлёкся чудесно: отследив пару глупо влюблённых ребят, виртуозно зарезал обоих.

«Вдруг они бунтари или воры? – говорил сам себе. - Быть всегда на чеку – незавидная доля! Но зарплату служивым подняли не даром!»

Вспоминая «потеху», в одиночку бесстыдно и громко смеялся:

«С девкой вышел забавный курьёз – умирать не хотела. Половину лица ей пришлось состригать! Парень был поумней. Да и чуточку старше. Не страдая, скончался!»   

Вдохновлённый искусно отыгранной «жизненной сценкой», полицейский решил неурочно зайти за наваром на Рижский проспект. А потом прикупить сытной сдобы на ужин. Сев в нагретый трамвай, от тепла невзначай задремал. Измотавший его за прошедшие ночи кошмар повторился.

Студенистая грузная баба, как всегда, поджидала его в коридоре. «Это смерть, - понимал человек с бородавкой. - Лишь бы внутрь не вошла!» Баба долго качалась на рыхлых огромных ступнях, а потом уходила из дома. В этот раз всё случилось иначе – колыхнувшись, она начала надвигаться…

Полицейский проснулся от страха. Бросил взгляд сквозь стекло. Сыроварный чердак приближался. 
 

***

В старомодном пальто Санитар представлялся обрюзглой упитанной дамой. Затаившись в парадной с отточенным ножиком-шилом, нервно сжатым вспотевшей рукой, он вынюхивал «чёрную кровь». Так ему повелел нечестивый рогатый знакомец. Жертва долго не шла. Появлялись случайные люди: дети, женщины, стайки подростков… От одних пахло водкой и скукой, от других – молоком и мечтой. Наконец понесло подземельем. Будто погреба двери раскрылись.

«Вот и он! – Санитар встрепенулся. - Пахнет гнилью!» 

От вошедшего в дом человека засмердило боязнью.

Опер тотчас смекнул: студенистая жуткая Баба - порождение буйства кошмарных видений - наконец отыскала его. И пришла «пошутить» в мрачном фирменном стиле.

Старый крепкий служака среагировал сразу - как пружина, отпрыгнул назад. Поскользнувшись на мокром бетонном полу, неудачно наткнулся спиной на лежавшие кучей штыри арматуры. Что-то острое с хрустом и скрежетом влезло в разорванный бок. Постепенно теряя сознанье, плотный опер в очках, с бородавкой на шее с грустью думал о лакомых яствах – навсегда покидавших его лимбургскИх разносольных сырах: 

«Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым».*



* Миракль - средневековое драматическое представление, изображавшее чудо, совершённое каким-либо святым.
* УМВД России по Адмиралтейскому району находится на Советском переулке, недалеко от Обводного канала.
* Очень острый, с сильным запахом сорт сыра из бельгийской провинции Лимбург; снаружи покрыт съедобной корочкой, которая образуется благодаря красной, сильно пахнущей плесени. Сыр бакштейн – или лимбургский - упоминается в строфе 16 романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин». 
* УМВД России по Адмиралтейскому району.
* «Евгений Онегин», А.С. Пушкин.