Тиур - вестник Рарога. Часть семнадцатая

Камень диковинно светился, завораживая зелёными омутами, в которых созревал огненный цветок. Он лежал на обшарпанном столе в неказистом домишке на окраине Кральграда и был настолько неуместен в затхлом, пыльном помещении, что Нельве захотелось схватить его, огладить, словно беспокойного жеребёнка, и унести куда подальше - в поющий лес, на берег реки, в заливные луга или хотя бы к себе домой. Но она продолжила смиренно стоять на коленях, надев на лицо "маску" безысходности и рабского служения. В углу, на соломенном матрасе, остро пахнущим мышами и мочой, скорчился ребёнок - мальчишка лет семи, с безумными глазами и распухшим ртом. С него недавно сняли верёвки, но он продолжал лежать так, словно путы немилосердно стягивали его тело.
- Сын зеленщика Парриуса, - узнала ребёнка Нельва и вспомнила, как малыш вместе с отцом привозил в город пучки разноцветной редиски, "головастую" капусту, засахаренные стебли дягиля, связки чеснока и лука, круглые патиссоны, похожие на глиняные миски, сладкий и острый перец, бобовые стручки и... травы - благоухающие, терпкие, остро-звонкие, мятно-свежие, сладно-томные, нарушающие привычное течение мыслей и заставляющие по-иному чувствовать.
Мигеш был поздним ребёнком и рядом с седым отцом гляделся счастливым внуком, которому разрешено то, что строго запрещают детям. Лишь сходство удлинённых глаз и "птичьего" носа позволило чародейке опознать юного огородника. Радость была извлечена из него, будто сухой горох из бычьего пузыря-трещотки, и теперь он напоминал яблоко, провисевшее всю зиму на ветке, пустое под ветхой кожицей. Внутри Нельвы всё кипело, но она старательно скрывала пламя, надеясь выманить колдуна, превратившего её родной город в развалины.
Перед ней, выпятив брюхо, стоял Шверкикл и азартно обсуждал с лакеем женские качества "пленницы".
- Глянь-ка, - осклабился он, похотливо проводя ладонью по лифу платья. - Сиськи у неё упругие, словно две дыньки в ивовой корзине. И, наверняка, такие же сладкие и сочные! Вытащил бы их сейчас на пробу да маг запретил!
Шверкикл закатил глаза и прогнусавил, подражая своему "партнёру":
- Материал мне не порть! От "огрызков" силы мало и для бессмертия они не годятся.
Лакей глупо хихикнул:
- Да такую всю "обкусаешь" и ещё десятерым останется! Хитрит колдун - хочет заграбастать себе в личное пользование "овражек" между бабьих ног, чтобы в любое время в него тыкать своим "шестом". Будь я магом, так бы и поступил! А, может, мы по-тихому ею попользуемся? У меня хозяйство торчком стоит от её близости!
- Завяжи свой "конец" узлом, а гульфик набей песком, - хозяин оттолкнул его от Нельвы. - Колдун враз поймёт, что мы его "курочку" потоптали. И за это тебе оторвёт яйца и скормит их свиньям, а меня... Меня он лишит шанса на вечную жизнь! Пусть он сам к ней пристраивается: хоть спереди, хоть сзади, хоть на шкафу, хоть в болоте! Думаю, что опосля и нам разрешит её подолбить. Бабе впрок идёт, когда её согласия никто не спрашивает и потчует во все дырки.
Нельва окаменела, стараясь не выпустить ярость из "солнечного сплетения". Она могла уничтожить этих "козлов" взглядом, даже не прибегая к сложным заклинаниям. Но тогда бы маг исчез и продолжил свои опыты более скрытно. Ласковая ведьма ждала, терпеливо снося грязные слова и прикосновения.
В комнате резко похолодало, и прямо из воздуха шагнул мужчина в тёмной мантии. Он отослал Шверкикла с лакеем, провёл по двери рукой, сравнивая её со стеной, возвёл вокруг себя и Нельвы тройное силовое поле и откинул капюшон плаща:
- Здравствуй, моя любовь! Теперь ты не оттолкнёшь меня, ведьма Кральграда!
Нельва едва удержалась от крика - перед ней кривил тонкие губы Триголас, чародей, безуспешно добивающийся её ответной страсти, волшебник, первым погибший в городе от странного мора.
- Обычно воскресают те, кто заранее готовит для себя рай, - сказал Триголас и наклонился над своей жертвой.