1. Зойкины мечты

Опять этот дед полоумный... Стоит у входа в торговый центр в своей козлиной шубейке и, как обычно, бормочет под нос всякую несуразицу, что-то вроде детской считалки: – Эне, бене, раба...

Сам страшный, борода всклокочена, из-под шапки седые лохмы торчат, а глаза ясные, будто он не дурачок местный, а пророк.

Кого-то он смутно напоминал, и Зойке всегда хотелось как можно быстрее прошмыгнуть мимо – вдруг это бывший собутыльник матери, не дай бог признает.

Дед бубнил свою считалку и вдруг в упор глянул на Зойку: – Нужно вернуть... Всё вернуть.

От ужаса у неё подкосились ноги. Кое-как добравшись до мебельного салона, она рухнула на первый попавшийся диван.

– Он знает... Откуда он всё знает?

***

В детстве нереальный мир фантазий уносил Зойку порой так далеко, что докричаться до неё было невозможно. А кричали все, кому не лень: пьянчужка-мать со своими дружками, соседи и даже случайные пассажиры в транспорте, обзывая сонной тетерей. Подростком она и вправду была медлительной и неуклюжей, с отсутствующим, каким-то ватным, взглядом. Глядя на неё, невозможно было догадаться, что под маской тупого безразличия скрывается романтичная и мечтательная натура.

Надёжным убежищем, где Зойка могла укрыться от бесконечных окриков и пьяных разборок, была кладовка. Собственно, это была уже не кладовка: небольшая перегородка когда-то была передвинута, и в хрущёвке с проходной комнатой получилась ещё одна комнатка-темнушка. Раньше здесь спала бабушка, но это было очень давно, из того времени Зойка мало что помнила.

Но даже и это крохотное пространство досталось ей от старшего брата, который в шестнадцать лет угодил в колонию. Освободившись, он стал надолго уезжать из дома, кочуя по разным стройкам в надежде на хорошие заработки. А потом его опять посадили: кто-то из работяг вскрыл склад с дефицитными тогда строительными материалами, разбираться особо не стали, среди прочих загребли и ранее судимого Николая, хотя он и отрицал свою причастность. Вообще-то он был неглупым и незлобным парнем, но уж очень задиристым, за что и расплачивался.

Брата Зойка любила. Это был едва ли не единственный человек, кто по-доброму к ней относился, и она всегда ждала его – при нём мать вела себя тише и пьяных компаний не водила, хотя всё равно пила тайком, закрывшись в спальне. Сколько Зойка себя помнила, мать пила всегда и вела, что называется, разгульный образ жизни. Считалось, что Колькин отец умер в молодом возрасте – по крайней мере, так мать говорила, а про Зойкиного никогда даже не упоминалось, хотя брат уверял, что он был, и даже показывал какого-то ханыжного мужика, который одно время ошивался во дворе с такими же забулдыгами.

От бабушки, кроме альбома с чёрно-белыми фотографиями и невыветриваемого запаха старья в кладовке, осталась маленькая волшебная иконка. Волшебство её заключалось в том, что старичок с иконки удивительным образом всё знал про Зойкину жизнь: когда она делала что-то не так, то сурово сдвигал брови, а если всё было хорошо и правильно – ласково улыбался.

– Наверняка ему и про будущее известно, – думала Зойка, пристально вглядываясь в глаза старца. – А может, он сам и творит это самое будущее?

Чтобы старичку было легче разобраться и не напутать чего, она потихоньку нашёптывала ему свои мечты. Многие из них со временем теряли свою актуальность и казались потом дурацкими, но самые главные долгое время оставались неизменными:

– чтобы мать перестала пить и снова стала такой, как на фотографии в бабушкином альбоме;

– чтобы поскорее вырасти, зарабатывать много денег и покупать всё, что захочется;

– ну и про любовь конечно. Здесь её воображение расцветало самыми яркими красками: море, пальмы, следы на мокром песке... Зойка – в голубом, как у Лизки Мамоновой, сарафанчике, и кто-то идёт навстречу в развевающейся на ветру белоснежной рубашке...

Зойка училась неплохо, но в школу ходила без всякого энтузиазма: одноклассники часто доводили до слёз своими насмешками. С грехом пополам окончив восемь классов, а потом ПТУ, она пошла работать на химкомбинат и встретила там Валерку. Она не то чтобы влюбилась, просто его интерес совпал с одним из её загаданных желаний: завести семью и «чтоб всё, как у людей». К тому же у него была отдельная комната в общежитии, и Зойка долго не раздумывала.

Валерка выпивал нечасто: только в праздники, ну и в получку, как водится. Иногда, правда, напивался до безобразия и мог учинить скандал, но потом всегда раскаивался и просил прощения. Ей было очень обидно и жить с ним не хотелось, но возвращаться домой не хотелось ещё больше.

С другой её мечтой тоже не заладилось – какая зарплата у мотальщицы третьего разряда? Но и эту малость не выплачивали по нескольку месяцев. Зойка потихоньку таскала с комбината всякую мелочь для продажи: леску, мочалки, мотки искусственных ниток. А из разноцветного синтетического шпагата наловчилась вязать яркие коврики, которые хорошо раскупались – весёленькие и совсем недорого.

Крутится, вьётся шпагат, бойко снуёт крючок: туда-сюда, туда-сюда... И вот уже не коврик в руках, а маленький кораблик... Он уносит Зойку туда, где Валерка не пьёт и не ругается матом, а совсем наоборот... Где море, солнце и золотой песок. Где мальчик в модном синем костюмчике и девочка в воздушном платьице играют в бадминтон... Такими нарядами одна казашка на базаре торговала, и Зойка частенько наведывалась в её палатку, с восхищением разглядывая и поглаживая свои мечты.

Когда по телевизору начиналась очередная серия с обожаемой Вероникой Кастро, Зойка прилипала к экрану, переживая и сочувствуя нелёгким судьбам заокеанских красавиц. Ей нравилось думать, что и у неё всё будет так, как в любимых бразильских сериалах: сначала – не очень, а потом всё сложится как надо.

Она так и продолжала бы витать в призрачных миражах чужой красивой жизни, если бы в её собственную не вторглась совсем не киношная реальность: комбинат закрыли, Валерка стал пить по-чёрному и избивать Зойку уже без всякого раскаяния. К тому времени она была беременной и однажды не успела выскочить в коридор...

Он не нашёл потом иного выхода, кроме как прыгнуть в раскрытое окно... Носилки с окровавленной Зойкой тащили к машине скорой помощи мимо странно-неподвижного Валерки на асфальте, и эта пугающая картина отпечаталась в памяти белым пятном его рубашки.

– Наверно, она развевалась, когда он летел, – равнодушно думала Зойка, – Пуговицы не застёгнуты...

В больнице сказали, что детей у неё теперь не будет. Никогда. С этим «никогда» она и вернулась в свою кладовку, потому что в общежитии ей жить не разрешили, объяснив, что Валерка ей никто, а значит и прав на комнату нет.

Старичок скорбно смотрел на поникшую Зойку, и она не выдержала, злобно выкрикнула ему в лицо: – Чего зенки вылупил, старый хрыч?


Продолжение: http://www.proza.ru/2020/03/17/983