любовь и проза эпилог

   ЭПИЛОГ

Скажи чернец, ты богом нареченный… во храмах в детстве батюшкой крещеный,- откуда и куда тропишь не   ровен час свой   путь? Постыдная среда смеется тебе в след…я мыслю так: - и пусть.  Иной тебе бросает камень на «обед». Уж это вижу слишком… по-видимому он, она без сердца и души…с зажуренным внебрачностью умишком.
 А ты идешь, как Он, на эшафот. Несешь   свой крест в народ, средь них ты не Христос, не Филарет… а мученик с вязанкой в тяжесть бед. Для них ты… как сказать… слепой невзрачный крот… вернее в жопе дырка.
-  Во истину беда, от самого Мардука, храма- пантеона… Вавилонский сложный узел, сплетенный в крест… миражная - мирская режь…она от дьявола, в ней много нечисти, заблудших в ней не счесть…, и ты там есть.
- А тянет сеть к Аиду кто? -народ? или народец?
- Я вижу слуги дьявола пошли в разнос… в сетях ведь все сословие и пул, в котором черни тьма,-воистину их лицемерные дела и гул вознес сам черт, а сатана любуется … и ухмыляясь в ус. Дивится, люди вровень стали в ряд с богами, и совесть попирают, скопытив, бьют придание рогами. А черт целует хвост в засос… и размышляет: -  как сбросить хитрых лицедеев под откос … играет, кости на удачу впрок бросает…
 -Скажи чернец, когда поймет народ, и черта схватит промеж дел за хвост? Наступит слугам дьявола тогда небось конец? Или нарост впрямь рядом возродится?
- От дьявола спасет нас божий крест, поклон, молитва добрая от сердца…, конечно вера. А вернее честь.
- Да-да! Кровь народа, а им честь? Который нынче не в родне со славой… но наград не перечесть. Рвут ироды оравой.
-Лоск лживости с оправой. А для народа их лоск и блеск,- истинно отрава… лжи-лицемерный грех.  Не сотвори кумира. Кумир от дьявола. В нем дьявольская сила.

-  Лицом в окрас песка, сам вижу ты не молод…- не по годам белеет седина, тебе неведом страх, и холод даже в честь. Я вижу без труда ты переносишь голод…
По пыли, язвам на твоих стопах, я понял: - путь твой временной тернист и долог… такой путь мне не по годам.  Ведь я уже трухляв как пень, не молод … а струпья на моих ногах… и тога черная в погрешность ветра лести… и веточка черемухи в зубах…все говорит: - из притчи мои песни. Кто ты в глазах мирских, средь множества страстей своей отчизны? В сетях греха, любви и старой-  новой жизни? Кто ты? Что ищешь здесь? О Господи прости,- неужто правду на Руси? В несжатой полосе смотри и зри: -Засохли памятно цветы… людские спины от «печали» взмокли и совесть не в чести. Дамоклов меч, до срока, блеска начищают палачи… и радость как кобыла сдохла…-тут не взыщи,-ты на Руси.

- Не вижу я тебя, кто ты? Кто говорит со мною? В ветвях ли липовой листвы ты прячешься? Иль скрылся в иглах, в тень чертополоха, смеешься надомной посасывая пиво, иль кровяной настой? По духу чувствую - ты грешник, не святой.
- Где нет людей, там ночи все длинней, а дни короче.  А ночью бродят мертвецы, а поле как икона кровоточит. Дорога к счастью из костей… настил. Народ их сам мостил … на вид она не очень. Не для правителей- гостей, она видать от бога, -  обратная дорога…-  слезами кровоточит средь мощей. -  Смотри, смотри вон баба на свинье… как будто восседает огненная Нимфа. А в подворотне, посмотри налево,- собака с костью, а глазищи глянь… как будто женщина, бедовая девица… как явная царица впрямь восседает на хвосте. Торчит смотри, иль скипетр… нет я ошибаюсь –это посох. А рядом сам Чалдон Иван рвет на себе белье, несносные одежды… торопится как будто в рай… но норовит нагадить прежде. Здесь он с соседом яро-алчным сам испытал…и горе в мире «злачном».
Стал после смерти сына, туч - грозы мрачней. А глянь сюда. Вот   и сама Калмычка, сидит в картофельной ботве, движение будто баба мчится на лисе, иль зад свой дланью вытирает, о прибыли мечтает… впрямь жадность рядом с ней на сундуке, замок сам он в три оборота запирает… я чувствую к беде. А вот посмотри на право влево: -Милейший друг Мамой. Лежит, подставив солнцу… свой «аристократический» гормон, - живот… а пуп, гор Арарат на четверть выпирает. Ему ведь лень жене помочь, сходить до рядышком колодца… сама «Солоха» - жена его дуреха, едет за водой верхом, в руках корыто…- неужто   на осле… я сразу и не разберу, где истина зарыта… подслеповат, и мысль во тьму легла.  А грива будто льва. Все делает она сама, а этот мерин сойдет видно с ума от лени, он источает под колоду пива пену, под голову подмял охапку…- сено. Чем не артист, Геракл со львиной грязной гривой… ленивец и дурак, его поднять крапивой… да бабе не досуг, она его пастух. А он для бабы-диво. Она все ждет, когда кумир ее проснется… и ее припрет. Он грузилом в сетях любви и страсти, у черта власти.

 Смотри, смотри! мужик от кролика бежит, по гребле спотыкаясь…. Не уж-то это Квит… герой, когда он пьян, а в этом месте кролика с похмелья испугался. А вон во даль усищ смотри, сам Коля горемыка,- Горемихи старшой, под дубом трезвый, но босой. Веревку скверно к ветке примеряет, петлю сжимает, разжимает … смазывает, видимо петля скользит гуманней, коль конец его весомый, сальный. А небо то какое, облака пушисты, перистые в разной высоте… одни плывут на север, а те что выше на восток… и небо в клеточку, и мы как будто здесь, в сетях,-  их жертвы,- чьих не пойму… прости забыл представится. Покойник, зовут меня Семен. Захоронен   здесь,- вчерась, на кладбище вестимо местном. В гробу ведь тесно, решил пройтись, до срока, в сорок дней, здесь погулять и все понять и истину принять и даже подивиться. Какая красота. Хотел лететь в столицу, но там такого хилого добра, хоть пруд пруди… там бегают, летают впрямь девицы… чуть ниже Русь Богатыри, а у земли, с наложницей в умах любимые артисты.
-А москвичи?
-Наложили в штаны. Их вогнал во гроб один вопрос? Где чем бы поживиться… вестимо, и квартира… их умственный фиорд… им надо причаститься… а сколько там чертей: как бересты в лесу - хлеву крыс серых и мышей в итоге меньше. Одно дано всем смертным – лишь дивиться. Какая яркая и серая столица.
 
-А я -то думаю: голос мне знаком, он в ясности, из дали детства. Как будто голос Пупсика? -простите Семен Дмитрича…иль ошибаюсь я? Знакомый   голос и линия ведомая своя.
-Так это я и есть. И прямо в честь… босой стопой колючки примеряю пред тобой. Печаль такая: как вспомню детство: -нетерпима от колючки боль… а вот сейчас… они меня иглой своей не жалят… как будто я святой.
- Я тебя не вижу. А очень к удивленью четко слышу.
-Я еще здесь не освоился. Ищу свою стезю… тропу.  Ивана Спицына звал, на пару прогуляться, он отказал мне в просьбе…готовится, мы грешные, наверное, окажемся в аду. А мне приятно посмотреть на Веронику. Красавица! Тут спору нет. и мне ее походка прямо в радость. Она несла водицу на коромысле… я смотрел ей в след… не выдержал, ей пособил через дорогу… и на крыльцо подняться, одной рукой придерживал, чтоб не было так тяжко ей нести свой крест. И Валя, дочь моя, и Вероника истинно мадонны. У Вали ангел вдруг слетел и закружился … и превратился в каменный корунд… куда девался ангел- птица?
Чернец от тяжести креста на несколько минут освободился. И молвил с хрипотцой… голосом не ветхим –горемычным… чуть- чуть с ленцой. 
 -Иду, несу судьбины тяжкий крест. Иду домой. Я сам из этих мест.
- Постой, постой! Я узнаю твой голос. Отец твой видимо Максим… а мать Маруся? они во упокой… а ты их блудный сын,не вовремя до дому воротился. Сам видишь:вокруг пустырь. Ворота вкось, и двор пустой. Кругом застой. Дыряво и корыто.
- А это что за крик?
- Горбатого Николы сварливая жена, смотри…грудь в тощь, оголена,- тащит куда-то дура целого гуся.
- Да! Нить жизни так накалена, что с задницы хлестнет, течет, как жир с зажаренного гуся…

-Так значит ты Максима сын… Давно на родине ты не был… нас подзабыл. На похороны отца я помню ты одиноким приезжал… уехал, с братьями не попрощавшись. Уж сколько лет прошло? Лет 25? - не меньше…, тебя не сразу я признал. А голосок отца, - его я голос помню. Значит: несешь сюда судьбы тяжелый крест из дальних мест?  Зачем ты тащишь всуе эту мелочь? Крест на Руси и здесь не тяжесть, -жизни серость… Здесь каждый тянет сразу два креста. Один от бога,-истинной судьбы. Второй в довесок, брошен на весы… он тяжелей, на нем сам восседает сатана… злодей, многие сошли с ума узрев его на троне… Да, он ведь истинно на троне и в короне. Приглядывает зримо, очень скверно, но судит быстро и мгновенно… посулы разные сулит. И весь народ благодарит, возносит в старый скит, народ посмертно
- Погонщиками кто здесь сейчас у вас? - небось экранный антипод и пресса?
-Для интереса: -здесь правит сатана? Иль гарпия сама? Марго принцесса.

-Да! вы правы! В довесок сладкие лилейные слова льют наши мизгири… и анекдоты   Сары из Одессы так препарируют, что юмора в них нет, одни лишь пузыри… и обрезь интереса.
- Не их ли ноги влипли в лжи елей? А детки их сучат… свет видеть нам, народу не велят. Мы боже здесь по праву эскимосы. Средь айсбергов и каждый в коконе,- лихие на каноэ… а власть летает на метле… народ поносит в октябре и славит царствие Бориса. А он ведь между нами сер как крыса.
- Люди возлюбили тьму. Не веруют иные в бога… и не хотят свой крест нести… и смотрят с высока…и действуют жестоко и убого.
- Я спрашиваю: - кто ты, сам здесь, сейчас? Неровен час, и ты из пула волчьей стаи… чья-то квота?  А тога, голос,- лишь прикид? И чуждая народу нота. Ведь особь зла, от сытости, любви, в нас вызывала рвоту. Вдруг ты попал под маленький   гипноз, в котором видимо   здесь вырос- рос, что так тебя в скит новый манит, тянет. Неужто думаешь крест здесь твой легче станет? А крест тяжел, я вижу ты устал… Присядь на травку, в рост не стой, -ты не вассал… по матери, отцу ты свой. Земелька теплая, от недуга излечит. А Иродов она и покалечит… разверзнется пред ним не по прямой. А ноша тяжесть, нас в пути калечит.  Испей водицы ключевой из родника. 
- Который под горой? Не пересох еще пока?
Течет, беды не знает. Но пока. Хотя бывает: иной с недуга в родничок во славу и насрет… сам знаешь, какой у нас народ… рядится под святого, а сам торопится меж делом согрешить, и дьявола в душонку мрачную впустить. Ты не из них? - не обессудь, я право пошутил… сию минуту, я тебе в ковше березовом преподнесу водицы… ты не горюй… не бойся я не гей. Бери, а воду не разлей.
- Ох! Водица истинно от бога… испив водицы из березового ковша чернец продолжил: пред этим омыл водой лицо и кровоточащую ногу.
- Неужто здесь народ не верует в Христа?
-  Как сказать… Верует, но смотрит с подворотни свысока и волком. Сам видишь, теперь кресты везде стоят, но мало от них толку. Мамон мне всуе здесь намедни толковал, что, падая по пьяни, о крест ушибся больно…  он так стонал…Вот и пойми, кому кресты во благо, а кому и боль.

- Я шел дорогой длинной,- мне знакомой. И дьявола слуг всуе повстречал у гибельной реки. Река та глубока…
-А в ширь?
- В твои мозги. Ходил я долго в поисках плота и брода… и натолкнулся на человека, не нашего он рода. Красавец, позавидовать ему бы мог любой… он крест толкал одной ногой до берега и остановившись на краю, разглядывал стремнину… и пальцем поманил меня пролив фальшивую слезу.
-Смотри, вот на земле дубовый крест… а ты бредешь с пустыни мест, там этого добра, наверное, не сыщешь, там лишь песок течет и бродит рок. Да ящериц не счесть, во множестве в обзоре. Гримасой исказилось все его лицо, он взглядом жег меня… Я говорит: - долго здесь тащил свой тяжкий крест, устал, плечо вон кровоточит, сбросил
наземь и думаю столкнуть его в реку. Пусть тяжесть с сердца воды в даль уносят подальше, насовсем. Что скажешь? Я совсем… он покрутил красивым с красным ногтем пальцем у виска…
 К такому разговору, я был не готов… нахмурив бровь, но враз остепенился и вымолвил, уняв в груди огонь…-Я думаю вам надо помолится. Перекреститься и продолжить путь, взвалив на плечи крест, судьба вручила ношу… и не роптать, нести его не грех, во сроке… тебе воздаться… ведь свыше божий свет и благодать… у нас одна, единая дорога.
- А может он был прав? Твой недруг с красным ногтем?
Зачем тебе чернец такая ноша? Не лучше ли боль там, в Ливадии унять, иль в Риме загорать…католики они нас не слабей, мудрее? - Марии сыном надо было стать? А здесь ты без креста, с крестом, на фоне неба выглядишь не хило…- скарабеем.
- О прошлом вспомнил.
-Той родины? - уж больше нет, она так далека, о ней мечтать лишь только. Её ведь нет, от Ирода по ныне. Такая наша участь, благодать…любви к народу власти не видать, судьба народа в винах и интригах… Да! я тебя бездумно перебил. Что было дальше?

- Берег высок. А крутизна такая, аж сердце замирает. А водоворот, похмелье отшибает.
-Неужто вы столкнулись с дьяволом у берега Днепра?
-Увы! Такая вишь судьба. А в горизонте их там вижу тьма, все с гиком крест ногами попирают, торопятся к кручине берегам
-Я Гоголя теперь ценю и понимаю. Откуда чертовы рога, Солоха и Даная. Так, так! А вы?
-  Я свой родимый крест поднял и с ним по водам истинно прошел, подошв не замочившись.
- А они?
-Пинали в воды божие крест… кресты не плыли, а тонули.
-А почему? Ведь божие кресты? От нечисти темнеет лишь душа… 
- Кресты, как люди знают свое место.
-Вот, вот. И   мы не выжили б тогда, без веры и креста. Нас укрепляла вера.
-Когда?
-Вестимо на войне. А новая война не за горами.
- Не уж-то я напрасно нес…  Им освященный   крест в российские Гоморры. Не в благо содомии -нет! Спасти хочу народ от вечного позора…  и вора.   
-Напрасен труд! Варавву помнишь? Нет?  -он в Гоморре не один, за ним Гоморры свора. И кстати индульгенцию давно купили воры…они вне спора…молодцы. России псы, но вой их нет, не от позора. От алчности, ведь сами старики. Оскал заслуживает кола. Как тяжко мне смотреть…. И даже здесь, я ощущаю вора.
- Любовь ведь божий спрут… вползает тихо в душу, и разрывает грудь, злобь давит сок… любви исток, родная мама. А родина она ведь дама…- как посмотреть.
-Любовь ведь тяжкий труд.  А чувство рушит зло мгновенно.
-И по сему народу нужен кнут? …
-И хлеще, здоровенный.
- Изиды наш народ сомнут.
-  Поэтому нас гложет клевета, шлейф неприятных сплетен… а в куче зеркала хранят молчанье сна и отражают… как кровоточит сердце, оно сейчас в порезах. История страшна, еще страшней историк лгун… и хуже алкоголик… в котором нет души и ценности на грош, который на развратника похож…
- Мать- матушка земля, которая зовется иногда с ухмылкой…- фекалий СССР или её о мылком…обмылком той страны которой нет.    Ей изреченье это не подходит. Великая императрица-да, она чего-то стоит. Потемкины, страны богатыри. А ныне мелочь, западные, запечные сверчки и мизгири судачат о Бочарах, о липкости масонских рук… и думу думают…- чем им украсить пуп… играют в ладошки- татушки. Такое надо посмотреть. -  Такие времена, и жуткая история письма, в останках временного тлена. Что   видим мы, в плену вражды колена? Зажравшихся и сытых людоед-свиней на поприще разврата их детей. «Медведь» он в ареале эмиграции спокоен. Там ареал его… он там аника воин. А здесь он вор, не истинный он воин, а баловень судьбы. Он людоед… и жрет сирот –детей…выращивая сук своих и кобелей, которые призрев родную мать, стреляли в собственный народ, в его святой обряд. Наступит время кровью захлебнемся…нас ждет потоп… потоп кровавый с гноем…
Чернец, накинув капюшон в спирали закрутился и исчез…
 Пятровна разом в миг проснулась, встрепенулась… о боже, -я вся в поту…
Я сплю, иль впрямь живу в аду. Надо же такому мне присниться. Неужто Пупсик с другом попадет впрямь в ад. За что? Каждый жил … не был ведь богат. Работал, выпивал, пусть капельку любви познал… но в ад… таких мне жалко… самой туда бы не попасть… там находиться видимо не сладко. Коль Спицын в «кому» впал. Не вышел к чернецу на встречу… язык наверно комом встал…за них мне надо выпить, помолиться.  Где мой бокал? Куда подевалась рюмка?
А это кто же пред окошком встал? Горемиха? Нет! Вероника, Валя и Максимов Лешка. Беседуют, он крестным обещал ребенку стать. Ведь Саша друг его, в душе им и остался.
Корявым пальцем постучала по стеклу…Они в раз с линии исчезли и появился Пупсик –дед «Святой» и гаркнул громче грома. Я не грешный! Я судьбы иной!
 -  Свят, свят! Где мой стакан большой. Пятровна с поллитровки налила, и выпила на раз… и стало бабушке, так весело и мило… жар в ноженьках, стопах…улыбка на губах от ужаса застыла.
Увидела она в трюмо зеркал, огромное свиное рыло… и зубы вдруг заныли в предчувствии беды.

Осенью 2015 года, в «рассвет» Российского и украинского «ренессанса». Деда Пупсика жены внучатый племянник, в прицел увидел мальчика пред церковью с крестом. Он ангелом стоял, расправив крылья. Нимб был на нем.
    Иной охотник, взяв ребенка малого в оптический прицел, сразил его с ухмылкой, боже волчьей, от злобы аж зубами заскрипел. Возрадовался, выстрелив во след, в лежащий крест безмолвный.
На утро пресса жаждая сенсаций сообщила о сумме ассигнаций, о славном снайпере сообщив народу Киева и Рима имя и фамилию героя и «Творца».
Мать передала свой материнский код. Природа выражало безразличие. Одной судьбы, один народ, хлебал истории похлебку- кровохлебки.
 Ребенок не подавал признаков жизни. А ворон черный вновь кружился, жаждал крови.
Валя и Вероника сидели у маленького гроба и долго, уже без слез смотрели на дитятка влюбленно.  Донецк тревожный, в это время спал, подрагивая иногда от взрывов, вести грозной.

Валя получив от двоюродного брата письмо и вырезку из газеты. Где брат хвалился сыном, и геройским обликом его. Он под донецком убил ватного снайпера с крестом, на крыльце порушенной церквушки.  15 числа Червеня месяца.
И не объясняя куда и за чем, Валя покинула Донецк 20 числа Червеня месяца. Окольным путем достигла Харькова и дождавшись поезда, выехала в шесть часов вечера в Кременчуг.  А утром она уже стояла у ворот двоюродного брата в Калебердах. Усталая с опухшими от горя, слез глазами. Перебирая в памяти газетные черновые гранки… герой! Снайпер! Поразил ватника на крыльце церквушки … и точное описание места, временя соответствовало убийству сына Вероники … и фото, того, кто его убил? Родной славянин и брат иного рода. Открыв   калитку, вошла, перевела дыхание… подошла к двери, толкнула дверь… дверь не заперта. Вошла в дом не мирно, тихо. Пахнуло спертым запахом горилки с привкусом листового табака. На кровати лежал хозяин –брат двоюродный, родной по матери. Около кровати таз пластмассовый с блевотиной. Хозяйка лежала на полу, храп стоял такой, аж дребезжали стекла и ложки в медном на столе тазу.  Их сын валялся в другой комнате вусмерть пьяный с девкой, - полуголый. Пред ней лежал «герой» и богатырь. Герой … убивший одним метким выстрелом ребенка «ватника». По сути Вероники сына. Вытащив обрывок газетенки, сверила лицо на фото и лежащего богатыря…- одно лицо. И уже не владея собой. Вышла на кухню, вернулась с кухонным большим ножом в руке… и приложив газетный портрет на область его сердца… не соображая, вонзила нож по рукоять, пронзив убийцы сердце.

Днепр течет в этом месте плавно и спокойно. Средь камышей передразнивает утку коростель. Свой выводок выводит из-под густоты ветвей на голубой простор… покрякивая мама- кряква утка. Иволга волнует душу, греет кровь… сок набирает смоква. А как иначе… жизнь течет и нет назад возврата … от ярости людской течет не слава,- гной… гноится даже сердце ангела и супостата.
Вода Днепра уже не та… она от крови, чуть- чуть на вкус солоновата. А в будний день,
Уж семь десятков лет…хранит на дне заиленного в памяти солдата.
                *******
День будет   теплый, хотя и сиротлив.   Прохладным было утро. Журчал ручей, стекая по лощине вниз… Туман накатывался белой пеленой. И женщина шла молча от Днепра домой, босой, неся свой крест, по сути не подсудный.

18.03. 2020г.    А.М. Озеров