Фёдор Тютчев. Здесь человек лишь снится сам себе

(«ЦДР» на Беговой)

Проект  КЛИМа «Одинокий голос человека. Служение слову – русский логос».
Композитор и исполнитель: Наталья Гандзюк

Привычная уже «зеркальная» сцена зала «Центра Драматургии и Режиссуры» на сей раз украшена двумя длинными коврами-свитками, спускающимися со сцены к зрителям. Сразу вспомнились мне почему-то и «рукописи, которые не горят», и тот нелепый случай, когда Тютчев  однажды в сумерках решил навести порядок в своих бумагах, и случайно уничтожил в полутьме много ценных своих стихов...
Но — чу! В зале гаснет свет, звучит чарующее, неземное какое-то пение:

«Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон».

Из глубины сцены появляется высокая стройная женщина в длинном чёрном платье. Поначалу кажется, что Наталья Гандзюк, композитор и исполнитель этого спектакля, просто ходит себе по сцене и поёт, отражаясь в бесчисленных зеркалах... Присаживается, греет руки у импровизированного костра, представляющего собой прямоугольник мягкого света, идущего из-под сцены. Но уже через несколько минут ты осознаешь, что перед тобой — не просто актриса в стандартном понимании этого слова. Перед тобой — целый мир! Мир безграничный, прекрасный и непознанный. Это — Мир Поэзии Федора Тютчева.

Поглядите на руки Натальи. Они столь же изменчивы, неуловимы, беспокойны и стремительны, как сама Природа. То «текут» как вешние воды, то взлетают ввысь как «молодой весны гонцы». А то и вздымаются жадным пламенем пожара, пожирающего дома на том, дальнем берегу Чёрной речки. Но мы вне опасности, мы — на этом, ближнем берегу. И Фёдор Тютчев тоже: он гуляет по саду дачи, снятой им для возлюбленной Елены Денисьевой, и счастлив, что мирная прохлада дома защищает его от смертельного жара. Он спокоен, ибо рядом с ним его любимая:

«Слава богу, я с тобою,
А с тобой мне — как в раю».

Особую, невероятно волнующую силу приобретают движения рук и тела актрисы, когда она поёт стихотворение «Листья», известное каждому из нас ещё со школьной скамьи. Тут уж мы видим полное перевоплощение в Мать-Природу: льются с небес лучи солнца; купаются в росе свежие, молодые, зелёные листья, насмехаясь над «тощей зеленью» сосен и елей. Но вот улетают прочь Зефиры — тёплые южные ветры; природа готовится к зимнему сну, а сосны и ели злорадно поглядывают на желтеющие и засыхающие листья...
Но  нет! — рано предаваться покою! Голос Натальи становится все сильнее, напряжение нарастает, и буйные ветры уже не в состоянии противиться воле актрисы, умело дирижирующей ими:

«Сорвите, умчите,
Мы ждать не хотим,
Летите, летите,
Летите, летите,
Летите, летите!
Мы с вами летим!»

Ловлю себя на том, что теперь всегда буду петь «Листья» Тютчева. Именно петь, ибо это и не стихи вовсе, а песня, крылатая песня...

Наверное, у каждого зрителя, слушавшего сегодня стихопесни Натальи, возникали моменты такого же, как у меня, проникновения в чудесный мир поэзии Тютчева.  Кто-то грустно брёл вместе с поэтом «вдоль большой дороги», тщетно взывая к умершей любимой:

«Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?»

Кто-то, недовольный собой и окружающим миром, нашёл в душе своей созвучие со стихотворением «Мой век». И, мысленно опустившись на колени, шептал:

«Впусти меня! — Я верю, боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»

А зрители, очарованные, подобно самому Тютчеву, таинственным мраком ночи, и считающие, что только через одиночество можно познать себя и окружающий мир — наверняка особенно проникнутся такими песнестроками:

«Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня, —
Лишь ты, волшебный призрак мой,
Лишь ты не покидай меня!..»

Голос, неземной голос Натальи... его невозможно забыть. Вроде и тихий он, проникновенный, задумчивый такой, какой бывает у зрелой, умудрённой опытом женщины. Ан, нет: забьётся птицей в клетке, да и вырвется из плена, взлетев ввысь звонким серебряным колокольчиком! А иногда силу и мощь приобретёт неизмеримую. Ведь Тютчев не об одной природе и любви писал.
Проведя по долгу службы более двадцати лет на чужбине, поэт никогда не переставал интересоваться судьбой своей Родины. «Здесь человек лишь снится сам себе», — так описывает Тютчев природу родного края. «Эти бедные селенья, эта скудная природа» влекут его красотой душевной русского народа, здесь проживающего. Его будущее Тютчев неразрывно связывает с искренней православной верой:

«Кто их излечит, кто прикроет?..
Ты, риза чистая Христа…»

Настоящий поэт — обязательно гражданин своей страны. И вполне естественно, что его волнует все, что в ней происходит. Даже если он вдали от Родины.
«Теперь тебе не до стихов», — поёт Наталья грустным, низким голосом. Это тревожное стихотворение Тютчев посвятил началу Крымской войны 1853–1856 гг., когда Россия вступала в битву с врагами ее национальной идеологии. К концу песни голос исполнительницы крепнет, ибо найден поэтом способ справедливого разрешения противостояния:

«О, в этом испытанье строгом,
В последней, в роковой борьбе,
Не измени же ты себе
И оправдайся перед богом...»

 Спокойствием и умиротворением веет от завершения  этого необыкновенного спектакля. Думаю, что многим, кому приходилось бывать на раскопках древних курганов, приходили в голову такие же мысли. Просто никто  из нас не гениален настолько, чтобы так их сформулировать:

«От жизни той, что бушевала здесь,
От крови той, что здесь рекой лилась,
Что уцелело, что дошло до нас?
Два-три кургана, видимых поднесь…;Да два-три дуба выросли на них,
Раскинувшись и широко и смело.
Красуются, шумят,;— и нет им дела,
Чей прах, чью память роют корни их».

Наблюдая за Натальей, спокойно движущейся среди зеркал и свитков, и порою останавливающейся как будто в раздумье, я задавалась вопросом... Что это ? —  гениальная музыкально-поэтическая импровизация, или же настолько плотное «врастание» в поэзию Тютчева, переплетение корнями с оной, что уже и не понятно,  где актриса, а где сам поэт?
Да, я вполне допускаю, что один музыкально-поэтический рассказ  о Тютчеве может несколько отличаться от другого, как отличается любой сегодняшний человек от того, каким он станет завтра. А спектакль — это организм живой, развивающийся. И, знакомясь с этой и другими постановками КЛИМа, я понимаю, что сталкиваюсь с чем-то... запредельным.
 С одной стороны, все это: движения, мелодии, стихи, их последовательность просто невозможно выучить наизусть. А с другой стороны — и сымпровизировать это выше человеческих сил. ;Хотя, если посмотреть, что творит на сцене «ЦДР» тот же Пётр Куликов — наше понятие о пределе человеческих возможностей очень расширяется. У КЛИМа нет обычных, «проходных» артистов. У него все — запредельные. Как и он сам.