Про Повара, коротко...

  Повар медленно брёл по деревне в сторону своего дома. Он был пьян, впрочем, как и всегда последние несколько лет. Светлые, не мытые и не стриженные волосы на его голове, торчали в разные стороны, а опухшее лицо покрывала  ржавая, давно не бритая щетина. Одет он был в грязные брюки и рубашку, а на ногах болтались рваные галоши. Собственно говоря, из одежды у него больше ничего и не было, только вот эти брюки, да эта рубашка, осенью, правда, прибавлялся ещё свитер, видимо подаренный кем-то из жалостливых  соседей. А так как стирал вещи он крайне редко, то поэтому видок у него был ещё тот, а смесь из запахов  не мытого тела и перегара говорили, что человек он, мягко говоря, сильно пьющий, и давно опустившейся на самое дно жизни…
  Повар это не профессия, это его прозвище, производная от фамилии Поваров, а зовут его Анатолий. Но Анатолий имя длинное, а Повар - короткое, поэтому и прилипло это прозвище, потому что так всем удобнее…
  Маршрут у него, уже который год всегда был один и тот же. Утром, проснувшись в своём холодном доме, потому как свет и газ давно отключены за огромные долги, он осматривал пустые бутылки, стоявшие на столе, на полу, на подоконнике в надежде найти в них хоть немного спиртного, что б похмелиться. Но ничего не обнаружив, шёл в магазин,  взять в долг, под пенсию, дешёвого вина, что б на время ожить, успокоить трясущиеся  руки, да затушить огонь глубокого похмелья, который пожирает всё его тело. Но чем ближе пенсия, тем неохотнее хозяин магазина шёл ему на встречу, потому как пенсия у него хоть и по инвалидности, но небольшая, а выпить Повару хотелось каждый день, и поэтому кредит, выписанный хозяином, быстро заканчивался.
  Если удавалось похмелиться, то Анатолий веселел, даже начинал что-то напевать себе под нос, и было видно, что в этот момент он очень счастлив. И вот, опохмелившись, Повар шёл по деревне счастливый и довольный жизнью, и тут уже его накрывало желание поговорить с кем-нибудь, поделиться капелькой своего счастья, которое булькало в торчащей за поясом бутылке. Но, учитывая его вид и запах, с ним мало кто хотел разговаривать, а те, кто и соглашался, выслушать, понять его не хотели, начинали учить жизни, мол, зачем пьёшь, зачем губишь себя, ведь ты же когда-то был асом, водил грузовики с прицепом, деньги зарабатывал, семья была...
  А алкоголика всё раздражает, и особенно те, кто его не понимает. Ему ведь много не надо, только поделиться своей тяжёлой судьбой, поплакаться на свою непутёвую жизнь, рассказать, как ему плохо и что все его бросили, даже сын с женой и детьми и тот уехал от него, не захотел с ним жить. А кто будет его слушать? Его, давно опустившегося человека, от которого нет ни какого толку, который каждый день пьяный, который приходит к тебе утром, ни свет ни заря, и начинает клянчить сто грамм, что б опохмелиться, потому как ему очень и очень плохо и он боится умереть, а в магазине кредит уже закрыт до получения очередной пенсии. Но, похмелить можно один раз, ну, два, но когда человек приходит в третий раз, четвёртый, пятый и опять слёзно просит, и даже валяется в ногах, то его приходится выгонять, даже, если есть что-нибудь в запасе. Потому как это есть, для другого дела и его просто так раздавать нет смысла. И уже в следующий раз разговаривать с ним, у человека нет ни какого желания. А о чём с ним говорить? Все про него всё знают, в деревне каждый человек, как на ладони, и захочешь скрыть что-то от людей, да не сможешь, всё равно узнают…
  И люди помнят его трезвого и счастливого на его же свадьбе, весёлая, надо сказать, была свадьба, почти вся деревня гуляла. И как выпивать он начал, с женой на пару, тоже помнят. Собственно говоря, не он был пьющий, а она. Она потихоньку приучила его к рюмке. Нет, конечно, в рот не заливала, но…
Но, человек слабое существо, если силы воли нету, всё, пропадёшь, водка повалит тебя. Так и случилось с Поваром, не сразу, но случилось, хоть и долго он сопративлялся, даже в передовиках производства походить успел, но повалила она его, взяла за горло, да так крепко, что не вырваться ему из её цепких лап. Попутно и старший сын пристрастился и стал ему собутыльником, но не надолго, по пьянке в тюрьму угодил, а младший с женой и детьми убежали из этого ада, а следом,  жена умерла, то ли не похмелилась во-время, то ли просто умерла, ведь водка это не бальзам, она ни кого не щадит. И уже после смерти жены Повар совсем слетел с катушек, ни одного трезвого дня…
А соседи всё видят, всё у них на глазах…
- Тёть Валь, - Повар сквозь забор жалостливо смотрел на Валентину, - ну, налей сто грамм, мне ведь плохо…
- Толик, бросал бы ты пить, сколько можно?
- Ну, дай, помру ведь…
- Да тебе Толик каждый день плохо, а у меня, чай не завод, я для дела гнала этот самогон, будь он неладен, а не для тебя, я своему не даю, а тебе как дам?
- Дай сто грамм, ведь помру же…
- Не дам, - твёрдо сказала женщина, - я тебе анадысь наливала, ты, что обещал мне?
- Ну, похмели…
- Нет…
- Ну, что ты за человек, - взмолился Повар, - ну, хочешь, я на колени перед тобой встану? – И он действительно бухнулся на колени, - ну, похмели, ведь сердце останавливается, мне  плооохооо, пойми же ты, - и неожиданно для Валентины, Повар заплакал. Когда-то здоровый и красивый мужик, на которого по молодости поглядывали все девки в округе, которому всё было нипочём, теперь стоял перед ней на коленях, и, держась грязными руками за рабицу забора, рыдал во весь голос. И в этом его рыдании было всё, и обида на  свою судьбу, и жалость к себе, и ненависть ко всем, кому на него наплевать, он рыдал, проклиная себя за все унижения на которые приходится идти ради этой проклятой выпивки, что его уже давно перестали уважать и видеть в нём человека. Повар и пьянь, алкаш, никчёмный пропойца, стали синонимом, больше о нём никак не отзывались.
Он рыдал, а слёзы стекали по его грязному  лицу, он их размазывал, отчего всё лицо его покрылось разводами грязи. Обида, боль и стыд…
- Да не реви ты, - рявкнула на него Валентина, - хватит мне тут рыдать, всё равно не поверю. – Потом махнула рукой и, бросив ему, - стой тут, сейчас приду, - ушла в хату. Через несколько минут вернулась с чашкой в руках, и со словами – смотри не разлей, протянула Повару. Жадно выпив самогон, он с сожалением посмотрел в пустую чашку, и вернул её Валентине.
- Спасибо тебе тёть Валя, - произнёс он не глядя на неё, - ты всё-таки человек, но это последний раз, я тебе обещаю. Я может, даже, совсем пить брошу, - и, помолчав, прибавил, - тёть Валь, ты уж прости меня, если что, – потом медленно повернулся, и сгорбившись, медленно побрёл в сторону своего дома.
Утром к Валентине зашла соседка с последними новостями:
- Валь, утром была в правлении так там сказали, что завтра паи зерном отоваривать будут, ты своё продавать будешь, или опять сыну?
- Конечно, сыну, - улыбнулась Валентина, - ты же знаешь, у него скотины полон двор.
- Жаль, - вздохнула соседка, - очень жаль, а то, я бы прикупила у тебя. Ну да ладно, нет, так нет, и поправив платок на голове, направилась к калитке. – Ой, - оглянулась она открыв калитку, - Валь, чуть не забыла, ты знаешь, Повар повесился…
- Как, - охнула Валентина, и даже присела на скамейку, - как повесился, я ведь вчера только с ним разговаривала?
- Обыкновенно, в терраске, на перекладине, - махнула рукой соседка, - ну, я пошла…
- Охо-хо, беда-то какая, - Валентина перекрестилась, - охо-хо, вот и всё, вот и нет человека, и ведь пить бросил, как и обещал…