Дерево с глубокими корнями 3 гл

ДЕРЕВО С ГЛУБОКИМИ КОРНЯМИ
АЛЁНА ДУНАЕВА

Глава 3. «Враг у ворот»

Странно было понимать, что во времена прогресса и развитых технологий всё ещё существовали бедствующие поселения, живущие в лишениях и таких жестоких условиях, как те, последствия которых мы закапывали целую ночь. Однако именно во времена вседозволенности и изощрённости не удивительно было нарваться на человеческую особь, свободно охотящуюся на себе подобных или прочие признаки социального неравенства. В общем, я открыла для себя ещё больше несовершенств нашего мира, чем знала прежде. И это было печально. Но как в любой бочке мёда есть своя ложка дёгтя, так и в ночи найдётся светлячок.

Даже когда листья на деревьях начали покрываться багрянцем и тёплым пышным ковром расстилаться под нашими ногами, моя надежда, как и осенние краски, становилась только ярче. Я считала, что чем больше длилось моё отсутствие, тем ближе становились те, кто искал меня. Старушка ни разу не помолилась, по крайней мере, известным мне способом. Так что со временем мне вообще стало казаться, что она совсем и не похожа на пожилую женщину, приходившую в храм. И с каждым днём эта мысль только сильнее укоренялась в моей больной голове.

В конце лета начались затяжные дожди, заставившие поселенцев забраться в пещеры высоко в горах. Нам пришлось жить, спать, есть под одним каменным сводом всю зиму, пока природа снова не проснулась от холодного сна. В отличие от лета, в холодную половину года переезжать приходилось реже, так как найти подходящею пещеру, способную укрыть от непогоды сразу двенадцать взрослых и шестерых детей, включая самого Юаня, было не так просто. Хотя в той ситуации Юань относился скорее ко взрослым, чем к детям. Он был среди них очень важной персоной, однако это можно было понять по отношению к нему, нежели по его поведению. Он никогда не сидел без дела. Если была работа, он ею занимался. Ярким примером служил случай с сепсисом. Когда получив заражение крови, он ни разу не пожаловавшись всю ночь хоронил людей, а прежде спас мне жизнь. После той ночи Юань чувствовал себя всё хуже и хуже. Так что к вечеру пришлось разбить лагерь на ночь. Я плохо понимала, о чём они говорили. Поэтому догадалась обо всём лишь, когда старик потащил в землянку Юаня тяжелый меч. Его ножны были усыпаны сверкающими камнями, и даже будь это стразы, что вряд ли, предмет должен быть антиквариатом и стоить не дёшево. Я тогда ещё подумала, откуда у бедного бездомного старика такая дорогая вещь? Хотя это в тот момент не играло особой роли. У юноши поднялась температура, а отёк разошелся по всей голени днём ранее проткнутой стрелой. В нашем старом спортзале мы часто наступали на ржавые гвозди, и разного рода воспаления для нас было делом постоянным. Обращаться в больницу было накладно, хотя проще и эффективнее было получить противостолбнячную инъекцию, чем всю ночь на весь детдом вонять луком. Но в случае с Юанем малоприятные ароматы можно было и потерпеть.

Этот случай дал мне понять, как много я знаю и умею, а также сколькому ещё мне стоило научиться. Например, говорить. Потому что мне понадобилась целая вечность, чтобы объяснить им, что мне нужны бинты, горячая вода, соль и лук. В качестве бинтов пришлось использовать одежду из мягких тканей. Как потом я узнала, самой мягкой была их нижняя одежда. Хотя я подумала, что это пижама.

«Мы не могли развести огонь рядом с домами даже чтобы защититься от диких лесных животных, - объяснял мне Шу, - поэтому, всем пришлось уйти». Остались лишь двое - пожилая женщина, никогда не покидавшая Юаня, за исключением считанных случаев, и один из мужчин. Его звали Ю Пао и он был главным конюхом в доме Юаня. Как рассказывал Тэм, он где-то слышал, что Пао раньше был военным и от службы ему остался страшный шрам внизу щеки, поэтому он отпускал бороду, дабы скрыть следы боевого прошлого и приобщиться к мирной жизни. Но война его не оставила. На момент нашего знакомства ему было за сорок. Он выглядел довольно внушительно и даже пугающе, особенно, когда смотрел на меня. Я помнила его маленькие змеиные глазки, смотрящие на меня из темноты, когда мы двигались к месту захоронения. Пао следил за каждым моим шагом, буквально ходил по палатке след в след, перепроверяя каждое моё действие, что, в конце концов, я стала практически демонстрировать процесс обработки страшной и глубокой раны. Он не сомкнул глаз за всю ночь, не выпуская из рук меча, оставленного стариком. С оружием Пао был похож на древнего воина, крепкого и телом и духом, следовавшего известным только ему законам и правилам. Даже когда мужчина закрывал глаза, я видела, как он слушал и ощущал все, что происходит вокруг. Стоило мне чуть дольше засмотреться на него, мужчина открывал глаза и впивался в меня своим острым, как лезвие взглядом, что мне сразу делалось нехорошо. От него исходила настоящая сила, мощь война или бойца, рядом с которой я казалась маленькой мошкой. Мне было невдомёк, что он боялся меня. Но узнала я об этом гораздо позднее.

Я не спала более двух суток, свежее сотрясение тоже накладывало на внимание и концентрацию, а в последствие и на воспоминания, свой отпечаток. Многое ускользнуло от меня, потому что все силы я вкладывала в наблюдение за тем, как отёк и темнота под луковым пюре начали сходить, а температура понижаться. К утру вид раны значительно улучшился, но вычищать её от гноя соляным раствором пришлось ещё долго. Однако даже так к обеду мы смогли собраться и отправиться вслед за остальными. Может тогда отношение Пао ко мне начало меняться, и я не так хорошо помню его ко мне негатив?

«Пао сказал нам перед уходом, - вспомнил Шу, - что если они с Юанем не присоединятся к остальным в течение трёх дней, значит, зверь загрыз всех». Такой я была в глазах поселенцев, когда так внезапно появилась в их жизни. Но слыша эти слова долгое время спустя, они вызывали на моём лице улыбку. Ведь я знала, кем стала для них, а они для меня.

Долгое время мне не удавалось делать многого, так как просто не понимала их язык. Когда мы переезжали, я бралась за лопату, когда приходило время готовки, носила хворост и груз за кухарками, вместе с другими ходила за водой. Они очень хорошо ориентировались на местности, несмотря на то, что постоянно переезжали, преодолевая приличные расстояния. Довольно скоро мне доверили стирку, своеобразную, без мыла или каких-либо других стиральных средств. Пока я освоилась с новым делом, наступили холода. У меня из вещей было только то, что я одела на праздничный ужин по окончанию турнира: шелковый костюм и шангхайки, давно растрескавшиеся и начавшие расползаться по швам. Я была очень удивлена, когда одним темным прохладным вечером, старая женщина принесла стопку одежды и пару странной, как потом узнала, обуви, которую понятия не имела, как носить. Она положила их передо мной, сидевшей в удалённом углу пещеры. Тогда-то я первый раз за всё время вспомнила, что несколько месяцев назад пропустила свой восемнадцатый день рождения, и дома меня уже никто не ждет, да и как такового дома у меня больше нет. Мне не куда было спешить. Я вышла в двери, захлопнувшиеся позади, и теперь могла идти только вперёд. Мне было выбирать направление. Смешно, конечно, но я всёрьёз задумалась о том, чтобы остаться с ними. Хотя выбор на ту пору у меня был не велик и уж лучше с ними, чем сама по себе.

Самым тяжелым для меня оказалось отсутствие средств личной гигиены и возможность принять элементарно душ. Я никогда не отличалась чистоплотностью, а ванная до определённого периода, как и для большинства детдомовцев, заменяла мне наказание. Но когда не было возможности хорошенько намылиться и вымыть голову с шампунем, этого вдруг страстно захотелось. В тёплое время года мы ночами ходили к реке. Но это всё равно не могло сравниться с тёплой проточной водой, хотя бы потому, что в ней не было ржавчины со старых труб и она не пахла хлоркой. Вдобавок ко всему чистить зубы распушенным концом палочки было не просто и малоэффективно. Я находила по дороге куда бы то ни было так знакомые мне с детства кусты лимонника или мяты и жевала их чуть ли не пучками. Пока случайно вместо лимонника не наткнулась на крапиву. Руку жгло потом ещё около недели. Хорошо, не успела сунуть её в рот.

А когда наступил период неизбежный для каждой здоровой женщины, я вспомнила и об отсутствии у них обезболивающих. Нет, вру. Об их отсутствии я задумалась, когда начинались головные боли после перенесённого сотрясения. Но если второе рано или поздно должно было прекратиться, то первое, хоть и было кратковременным, мучило меня каждый месяц. Первые два пришлось приспосабливаться самой, на третий на помощь пришла сестра Сеи, избегавшая меня больше всех остальных. Если бы не она, я и дальше бы так изводилась. Глубокой ночью, когда все пошли к реке, она заметила мои мучения, чем надо сказать была очень сильно удивлена. В полной темноте новолуния она нашла где-то под опавшей листвой какую-то траву и принесла мне. В её больших, по сравнению со многими, раскосых глазах, подобных расправленным крыльям, я увидела растерянность, когда она протягивала растение. Его следовало съесть. Так я поняла по её жестам. Совсем скоро боль как рукой сняло. Не знаю, что она сказала остальным, но после этого случая, той же ночью, меня переселили в другой угол пещеры, где спали все женщины. Для меня это стало ещё одним шагом на пути к становлению человеком в глазах поселенцев.

В отличие от лета, когда еду можно было добыть в лесу, сорвать или выкопать, с наступлением дождей и холодов приходилось экономить ещё сильнее. Они могли прожить без мяса или овощей, но не без риса. Чтобы достать его кто-то из мужчин, либо Пао, либо Сик, на несколько дней уходили куда-то, а возвращались уже с мешком риса на спине. Потом я узнала, что они ходили в город. Путь был не близкий, а на заснеженных долинах любые следы могли привести охотников к нам, поэтому им приходилось изощряться и придумывать массы способов добраться обратно незамеченными. Рис подолгу приходилось просушивать, чтобы тот не заплесневел, так как зачастую бедным мужчинам приходилось нести его, невзирая на непогоду. То же было и с сырыми дровами. Всю тяжесть этих забот я в полной мере смогла оценить лишь, когда они все взгромоздились на мои плечи и помощи было ждать неоткуда.

Помню, для всех был настоящий праздник, когда Пао приволок, помимо мешка с зерном, целую курицу, или петуха. Я их в разделанном виде как-то не отличала. Впервые видела, чтоб они так радовались. Но также видела и то, что отправляя Пао за продовольствиями ещё затемно, старик отдал мужчине свой меч. Тот самый инкрустированный драгоценными камнями. По возвращению меча у Пао уже не было. На ужин помимо каши каждому досталось по нескольку кусочков мяса. Кто-то соорудил из пустой корзины барабан и принялся отбивать на нём странный ритм, в такт к которому мелодичными переливами присоединились женские голоса. Дети пустились в пляс. Моему непривыкшему к китайскому народному фольклору слуху было не понятно исполняют ли они лиричную песню или весёлую. Впрочем, детям было всё равно. Они отрывались за всех. Скакали вокруг небольшого костерка, который на ночь мы были вынуждены разжигать, дабы не замёрзнуть морозными зимними ночами. Но взрослых было слишком много и, то ли они стали мешать младшим, то ли, правда, счастье лилось через край, дети потянули за собой старших. Каждого, кто не играл, не пел, не подвывал или как-либо иначе не был приобщён к веселью, тех малыши поднимали на ноги, принимаясь кружить в своеобразном танце. В тот вечер я первый раз услышала смех в этом племени. Я слышала, как смеялись взрослые и дети, и почему-то мне хотелось смеяться вместе с ними. Настолько, что на глаза навернулись слёзы. А когда ко мне вдруг подбежала маленькая Сея и сцепившись своими тёплыми ручками в мои замёрзшие пальцы потянула за собой, я было дело подумала отказаться. Куда там мне! Это их веселье, их непонятный праздник. Однако к её уговорам присоединился Юань и я уже не могла устоять. О том вечере я помню главное: так счастлива, я не была ещё ни разу в жизни, и я являлась частью их праздника - частью их большой семьи. А ещё замерзала, но от плясок быстро согрелась.

Вообще-то я часто прибегала к движению, как к способу согреться. Для человека, чья жизнь с пяти лет была практически одна сплошная тренировка, оказалось немного тяжело вдруг оказаться без возможности соблюдать свой привычный график. Летом, когда приходилось часто переезжать или бродить по округе по той или иной причине, я заменяла свои нагрузки полезными делами, превращая обычные бытовые заботы в настоящие упражнения. Но перебравшись в пещеры, вся нагрузка сократилась до пары элементарных упражнений на поддержание тела в тонусе - отжимания и приседания. Шу принимался повторять за мной без разбора и понимания, чем веселил многих. Я ещё не могла объясниться на их языке, для чего я делаю такие непонятные им действия, зато их уже немного понимала. Поэтому когда Юань спросил, что это, я показала небольшим этюдом, что от этого можно стать сильнее, тогда он показал на связку рабочих принадлежностей - лопаты, разные палки, в том числе меч, который тогда ещё не продали, и сказал что-то вроде: «мы становимся сильнее, много работая». До понимания его слов мне оставалось меньше полугода.

С приходом весны мы выбрались из пещер и мои усовершенствованные или упрощённые тренировки возобновились. Сколько бы не думала, но моя привязанность к физическим нагрузкам теперь говорила не столько о привычке, сколько о том, что несмотря на всё, я ещё надеялась однажды вернуться в свою никому не нужную жизнь, где всё, что у меня было это второе место в мировом турнире по восточным единоборствам. К этой же причине я относила и отсутствие рвения в изучении их языка. Мне было нужно не так много от них и это было взаимно, а то, что всё-таки требовалось, мы могли выразить какими-то жестами или, уж, на крайний случай рисунками на земле. Я коряво царапала по мягкой после дождя земной поверхности кривенькой хворостинкой свои художества, так веселившие малышей своей детскостью и непонятностью, когда Юань ту же палку держал словно кисть. Он зажимал её тремя пальцами где-то на середине и плавными, изящными движениями выводил черточку за чёрточкой. В этом его действии было что-то таинственное и душевное, будто в момент рисования он становился единым целым с палочкой в своей руке. Даже не так, эта палочка становилась продолжением его руки. Нечто подобное я видела в храме поместья Ли. Одного из монахов попросили продемонстрировать мастерство каллиграфии. И в движениях Юаня, и в движениях монаха, присутствовало то, что придавало этому действию сокровенность. Оно превращало процесс в самый настоящий ритуал. Разве мог какой-то бедняк владеть мастерством каллиграфии, да таким, что дух захватывало? Конечно, я понимала, что люди оказываются в таком положении не по собственной воле и не так много зависит от одного лишь желания, и всё же странно было понимать, что Юань, да и все люди в поселении когда-то могли быть далеко не бедными. И бежали они явно не от лучшей жизни. Только, когда я это осознала, уже мало что можно было изменить. Конец был лишь делом времени.
Я несколько раз пробовала узнать хоть у кого-нибудь, какой на дворе день, но они не понимали моих вопросов, или я не понимала их ответы. Кажется, шел апрель. Днём становилось уже жарковато, а ночью ещё подмораживало. Именно такой я представляла себе середину весны. Сестра Сеи взяла меня с собой за водой к маленькому источнику, скрытому от чужих глаз под покровом молодой листвы. Он был неподалёку от места остановки, поэтому на первый раз можно было набрать воды не так много, так что пошли только мы вдвоём. И вернулись довольно скоро, но по приближению, сквозь стену дикой растительности, где-то совсем близко раздалось ржание лошадей, которое прежде я могла слышать только по телевизору. В отличие от меня, у сестрицы эти звуки вызвали далеко не восторг. Её лицо исказил нескрываемый ужас. Но вместо того, чтобы поддаться инстинкту и помчаться прочь, она сорвалась в сторону поселения - туда, откуда доносились посторонние звуки. Я так старалась понять происходящее, что сотни раз прокручивала случившееся в голове, как и тот вечер, когда пошла за Хеву, и уже не помню, что правда, а что домысел. Мы притаились за ближайшими деревьями. Трое наездников вальяжно проехались между свежих землянок, явно выискивая среди присутствующих кого-то определённого. И только когда самый первый, по-видимому главный среди них, мужчина достиг сгорбившейся, как никогда прежде, старушки, повсюду сопровождавшей Юаня, я наконец поняла, что в поселении не было детей. Я не увидела ни одного, и сестрица стала поспокойнее, когда убедилась, что Сеи там не оказалось. После этого стало ясно, она не спешила выходить. Даже отвернулась в другую сторону, собираясь с духом и готовясь к худшему. Я сейчас понимаю, какой напуганной она была в тот момент, но девушка ничем не могла им помочь, поэтому просто отвела глаза от того, что могло заставить её передумать. Несколько минут царило напряженное молчание. Чей-то шалаш закрыл мне обзор. Я видела только пожилую женщину и  старика. Они склонили головы перед людьми на лошадях. Попытавшись хоть как-то улучшить себе обзор, была поймана сестрицей. Она дёрнула меня за руку вниз и беззвучно зашипела в просьбе быть потише. И я послушалась, из-за чего долго себя корила. Конь вырвался вперёд. Послышался свист от рассечённого воздуха и пожилой мужчина рухнул прямо там, где стоял. Старушка только сильнее сжалась, не смея сделать и шагу. Не помню, успела ли я сама испугаться. Дальше всё было как в тумане.

 Его звали Шэнь . Он выглядел молодо, пусть и не так как Сик. Лет тридцать на ту пору ему уже стукнуло. Обычно он был тем, кто заставлял других испытывать страх, а не ощущал его сам. Он сидел на одном из трёх прибывших коней, возвышаясь над головами пеших поселенцев, и знал своё неоспоримое преимущество, воображаемую важность, хоть и был одет в не менее деревенскую одежду, чем все вокруг. Единственное, что его отличало от остальных, это волосы, собранные в высокий хвост.

Я выскочила прямо под ноги бедной лошади. Она могла растоптать меня, но по какой-то причине этого не произошло. Помню, боялась так сильно, что страх превратился в гнев. Не было пути назад. Хотелось закричать им что-то угрожающее, но вряд ли бы они поняли мой русский лепет. Поэтому, как можно безобразнее растрепав на голове отросшие лохмы перед конём, я зарычала так громко и так пронзительно, как только смогла. Перепуганное животное встало на дыбы и сбросило наездника прямо на спину. Со звонким лязгом что-то упало рядом. Солнечные блики утопли в багрянце, покрывавшем поверхность знакомого мне не понаслышке оружия. Для меня это был как «привет» из другой жизни, вдруг показавшейся мне такой далёкой и нереальной.

- Цзянь... - Фёдор Сергеевич называл этот меч «Королевой оружия». Настоящая императрица среди мечей. Тонкая, прямая, гибкая и изящная, как истинная женщина; неприступная, заточенная со всех сторон; со смещённым в сторону рукояти центром тяжести, словно символизирующая то, что как и любая женщина только в умелых руках сможет показать себя во всей красе. К кончику рукояти крепились два красных бубенчика, устанавливающие необходимы баланс, от которого зависела и лёгкость движения, и скорость смены направления, а так же убойная сила. В груди всё затрепетало, когда оружие, как влитое, легло мне в руку. Моему разумению сложно было представить, насколько смертоносной могла быть эта металлическая лента, рассекшая старика едва ли не пополам. То чудесное ощущение, когда меч оживал в исполняемом упражнении, сменилось на ярость питаемую свежей кровью на обоюдоостром лезвии.

Впервые я подумала, что детский дом, Россия, Фёдор Сергеевич могли оказаться лишь прекрасным сном. Вспоминая прежнюю себя, я не могу припомнить ни одного момента, когда бы хоть раз подумывала применить свои умения обращаться со спортивным снаряжением, с целью навредить или покалечить кого-то. На праздники тренер часто ставил боевые сценки с использованием разного типа оружия, и это производило настоящий фурор. Но то ли дело постановка - отточенный и сдержанный удар, особый поворот меча, щедяще проходящийся плашмя по сопернику, всяческие уловки для большей эффектности и меньшей травматичности... Это явное расхождение с окружавшей меня действительностью и зародило во мне первые сомнения. Цзянь в руках занёсся над головой, и я точно знала, что понесись он вниз на того, кто лежал передо мной, не стала бы себя останавливать. Это сделал кто-то другой, потому что отчётливо помню, как дрожали и зудели мои руки от чьих-то ударов по мечу. Мне едва хватало сил удержать его. Никогда прежде я не сталкивалась с такой мощью, ведь соревновательные поединки и выполнение упражнений как таковой не требовали вложения сил. Помню стоявших за моими плечами как два сильных крыла Пао и Сика, и эти глаза... Глаза полные злобы и беспощадности, маленькие щёлки из которых в этот мир проникала грязь и чернота, заражая и уничтожая всё, чего коснется. Отмыться от неё было невозможно.

У меня тряслись руки, но я продолжала крепко сжимать меч всеми десятью вспотевшими пальцами и, обращаясь к людям, вопрошать: «Это же цзянь? Правда цзянь?...» пока пожилая женщина не усадила меня рядом и не обняла, успокаивающе похлопывая по спине. В её объятиях я, наконец, осознала, как сильно меня трясло, всю, от головы до пят. И я не сжимала в руках оружие, наоборот, не могла его отпустить. Пальцы просто не разжимались. По лицу текла вода, то ли пот, то ли слёзы. Я не была уверена наверняка, не помню, чтобы хотелось плакать именно тогда. Вообще, я была человеком не слезливым. Так что, скорее всё же это был пот, от которого насквозь промокла вся одежда - все пять слоёв. От порывов вечернего ветра стало холодно. Когда чужаки ушли, скоро вышла и сестра Сеи с охапкой хвороста и, получив добро от Пао, разожгла огонь прямо между землянками, чего раньше не допускалось. Дымок потянулся к небу. Это был их способ сообщить спрятавшимся детям, что можно возвращаться, а главное куда возвращаться. Теперь снова предстоял переезд. Бабушка с трудом вытащила из моей мёртвой хватки меч и подвела меня к огню, сквозь пламя которого я видела, как Пао и Сик укладывали на телегу тело доброго старика, накрыв его циновкой. Дрожь новой волной пробрала меня, что зубы застучали. Трудно было поверить, что такое могло произойти в двадцать первом веке в такой развитой стране как Китай. Я слышала, что численность населения территории страны велика, но для наших дней это был слишком жестокий способ борьбы с перенаселением. Однако это оправдывало их отчаянные попытки защитить детей. В школе нам как-то рассказывали, что в Китае был закон, разрешающий семье иметь только одного ребёнка или что-то в этом роде. Из-за этого, в провинциях многие не регистрировали новорождённых, фактически растили их в подполье, без возможности получить образование и социально развиваться. Понятное дело, что нам говорили это в попытке заставить учиться. А теперь эти байки начали обретать правдоподобность. Вот только я была уверена, что Юань не был неучем.

Немного погодя дети вернулись. Первым из зарослей появился лук с натянутой тетивой и стрелой, а за тем только державший его Юань. Убедившись в безопасности, он опустил оружие и махнул остальным выходить. А я всё смотрела на свои руки, покрытые волдырями свежих мозолей, и благодарила Бога за то, что чудом осталась жива, снова. И не пострадала, снова. Как и в прошлый раз это была не моя заслуга. Ли Юань позже, значительно позже, объяснил, что я сделала не так. Я говорила, что всё могло быть по-другому, выйди я раньше. А он лишь качал головой и отвечал, что я вообще не должна была выходить, что бы не случилось.

- «Война – это путь обмана. - Он мог часами цитировать трактат Сунь-цзы «Искусство войны». - Поэтому, если ты и можешь что-то, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хоть ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хоть ты и был далеко, показывай, будто ты близко... если он силен, уклоняйся от него; вызвав в нем гнев, приведи его в состояние расстройства; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его силы свежи, утоми его; если у него дружны, разъедини; нападай на него, когда он не готов; выступай, когда он не ожидает».  - А я своим выходом раскрыла врагу все карты, хотя толком не знала, ни с кем имею дело, ни, вообще, во что ввязалась. Я только хотела спасти жизнь, а вместо этого отняла.
Это была их стратегия - не давать отпор. Они считали, что пока противник не знает, на что они способны, был шанс в нужный момент застать его врасплох. Они просто ждали подходящего момента. И тот, который им навязала я, был не самым подходящим. Юань сказал, они шли не убивать, иначе бы убили. Он говорил «за живых и здоровых дают больше», а я не понимала, о чём шла речь. За то поняла, что заставило их так внезапно отступить. Когда собирали навесы, я обнаружила крепко всаженную в ствол дерева стрелу. Она отличалась от тех, что я видела прежде. В полотне навеса остались следы от её движения. Стрела прошла насквозь.

- «Я тоже не должен был этого делать, - объяснял Ли. - Мы дали отпор, а значит стали бесполезны».

Вынув стрелу, я заметила в стволе следы крови и лоскут бурой ткани, из которой была сделана одежда всадников. Кого-то из них ранило. Но я этого не помнила. И как они бежали, тоже. Помню, вот, слова Пао: «Чтобы махать мечом, нужно обладать немереной силой, чтобы косить врагов одним ударом. Если нет сил перерубить неприятелю позвоночник, то и за меч вообще лучше не браться». Я слышала их много раз уже от других людей, когда китайская речь стала для меня не бессмысленным пустым, хоть и красивым, звуком, однако каждый раз перед глазами вставал образ Пао хмурого, сурового, но доброго и отзывчивого.

Собираться пришлось сразу. Пока мужчины пошли провожать старика в последний путь, остальные принялись за сборы. Времени было в обрез. Уйти следовало до заката. Мы шли всю ночь. Без остановок. Шли в полной темноте. На рассвете сделали небольшой привал. Раскладываться не стали. Из готовой еды ничего не было, ещё оставалось немного молодых кореньев, которые одна из женщин нарыла по пути. Следовало перекусить, потому что когда выпадет новая возможность остановиться и приготовить поесть, никто не знал. Я сидела рядом с бабушкой, то и дело заставляющей меня откусить ещё кусочек чего-то отдалённо напоминавшего по вкусу сырой картофель, очень неприглядной корявой наружности. Под её напором я сдавалась, игнорируя отсутствие всякого желания есть. А она улыбалась, глядя в моё кислое лицо. Вокруг было тихо и спокойно. Жизнь только начинала просыпаться, а с ней и звуки. Птицы, ветер, топот копыт... Сначала никто не заметил их. Но земля, на которой все сидели, внезапно задрожала.

Бабушка, всё так же улыбаясь, сняла с шеи кожаную ленту с подвязанным на ней зелёным кольцом. Похоже, оно было сделано из стекла с вкраплениями и разводами, или из каменя. Единственный зелёный камень, который был мне известен - это изумруд, однако ими лишь украшали кольца. Это был нефрит. Всё, что осталось у бабушки от её имущества и семьи - маленькое нефритовое колечко, которое она вложила мне в руку и подтолкнула за уводимыми Юанем детьми. В одной руке кольцо в другой цзянь. Пао передал свой шест какой-то женщине, а сам взял у меня меч и махнул в сторону исчезающих среди деревьев ребят. Кто-то из поселенцев громко закричал, поднимая с телеги лопату. Это была сестра Сеи. Ей что-то твердили, а она только злее огрызалась и стояла на своём. Обзор преградил Пао.

Сжимая в руке кольцо, я бежала за Юанем куда-то. За плечами его болтался лук и колчан с десятком стрел. Он почти не оборачивался. За всеми бежавшими смотрели следующие по старшинству Шу и Тэм, которым на то время было лет десять-двенадцать. Я же оглядывалась постоянно, то ли в страхе, что вот-вот появятся преследователи, то ли надеялась увидеть сестру Сеи, спотыкавшейся через шаг и беззвучно всхлипывающей весь путь до подножья какого-то склона. Ли велел всем идти вверх, даже если он уйдёт далеко вперёд.

«Мне нужно было найти место, откуда я мог бы помочь моим людям» - рассказывал он, перебирая палкой дрова в костре. Вспоминая то, как далеко от нас над деревьями потянулась струйка серого дыма, трудно представить, что Юань мог выстрелить с такой силой и точностью, чтобы поразить цель в том районе.

Тогда он не успел уйти далеко. Мы все увидели дым, что означало безопасность, и начали спускаться. Огонь разгорался, и дым становился гуще и темнее. На обратном пути Сея всё-таки упала и ободрала колени, но не издала ни звука. Идти уже было не много, и я взяла девочку на руки. Для меня ещё было непривычно сажать ребёнка за спину, как это делали остальные. Малышка вцепилась мне в шею, чуть не перекрыв доступ к кислороду. Дышать из-за сгущающегося дыма, расползавшегося по округе, и так становилось тяжело, а в следующее же мгновение остатки воздуха встали поперёк горла. Юань остановился, едва выйдя к поляне. Я, разводя ветки, вышла следом и с трудом удержалась на ногах. Если бы не Сея, не позволившая мне причинить доверившемуся мне ребёнку боль, я бы рухнула на колени. Не это мы ожидали увидеть, спеша назад на дым. Телега горела ярким сине-зелёным пламенем, дым стелился по затоптанной молодой траве. Ближе всех, почти что у самых стоп, на спине лежала сестра Сеи, до последнего крепко сжимавшая в руке лопату. Кровавая рана пересекала её тело от плеча до противоположного бедра. А в распахнутых к небу больших глазах застыл ужас. Чуть дальше лежали ещё три женских тела, безжалостно зарубленных одним точным ударом. Убитых было так много. И свои и чужие. Никого живого. У телеги, прислонившись к колесу, до которого уже добрался огонь, неподвижно сидела бабушка, со связкой обломленных стрел на коленях. У одного из обезображенных тел лежал длинный шест, из другого торчал цзянь. Хотела отпустить Сею, но поняла, что упаду, как только сделаю это. Без неё у меня не было сил оставаться на ногах.

Я была бы счастлива никогда не видеть и не помнить этой картины, но не имела права забывать. Запомнила каждую рану, каждую чёрточку, каждого. У Пао и Сика запоминать было практически нечего. От них почти ничего не осталось. Я засыпАла их землёй, а в груди сердце разрывалось от мысли, что пережили эти люди перед смертью. Как такое вообще могло происходить в наши дни! Насколько кошмарными должны были быть их поступки, чтобы в наш век их истребляли столь чудовищным и просто варварским способом? Почему сестрица не пошла с нами, когда была возможность? Она ведь знала, что их ждёт, и всё равно осталась? Чувствовала, как по ту сторону земляного слоя оставался кусочек меня. Это были первые корни, в которых я нуждалась больше, чем они во мне. Небо разделяло наше горе, смягчая землю каплями дождя. Дети не плакали. Сея, возможно, была слишком маленькая, чтобы понять, что произошло. Талю было семь, Нюй - восемь. А, может, наоборот, они понимали слишком многое для своих лет, например то, что слезами никому не помочь.

Так у нас не осталось ни жилья, ни продовольствий, ни родных, на кого можно было положиться. Только лук, лопата, шест, цзянь, нефритовое кольцо, наша месть и мы - пять детей, юный взрослый и волк.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
(Глава 4: "Следы истории" http://www.proza.ru/2020/03/19/1119 )

*Shen - Бог, божество