Т. И. love

ТИlove.

Новую классную мы ждали с нетерпением. Предыдущая ушла в декрет. Она была молодая, но может потому конфликты с ней возникали часто. Кто-то говорил, вот  пришлют какую-нибудь старую грымзу, мы ещё пожалеем. Новая появилась сразу после зимних каникул. Не  молоденькая после института, как предыдущая, но и не старая, как мы определили лет 30, плюс – минус. Замужем, дочка училась в первом классе в нашей школе, вот всё, что мы о ней знали.  Мне лично она сразу понравилась. Мой друг Колька, считавший себя знатоком женской красоты, на мою фразу, что она красивая, возразил, он всегда возражал любому суждению: ну не красавица, конечно, но привлекательная. Может быть и так, но меня покорили ямочки на щеках, когда она улыбалась,  всегда доброжелательный взгляд. У неё было такое нежное, немного грустное лицо. Впрочем, вскоре её полюбили все за доброту, за то, что она никогда не кричала на нас. Татьяна Ивановна преподавала у нас историю. Мне так хотелось произвести на неё впечатление, как то выделиться, что я начал много читать по истории, кроме заданного, так что вскоре она начала выделять меня. И если первое время она просто нравилась мне, то уже через полгода, а это был уже 10-й класс, я влюбился в неё всерьёз. После окончания 9-го класса мы пошли в однодневный поход, и там, когда расположились на берегу реки, и все тут же бросились в воду, Татьяна Ивановна тоже разделась и вошла в воду. Увидев её в купальнике, я  был поражен, и  уставился на неё так, что она, заметив, смутилась и покраснела. После этого думал только о ней, представлял себя с ней в разных ситуациях, я даже  старался держаться в стороне от девчонок, потому как считал какие то отношения с ними, выходящие за рамки чисто товарищеских изменой моей любви.

На уроках я не столько слушал её, хотя даже её голос приводил меня в волнение, сколько любовался. Перехватывая мои взгляды, она поначалу вспыхивала, недовольно косилась, хмурилась, но со временем начала отвечать радостной улыбкой. Между нами установился какой-то незримый контакт. Как-то мы классом пошли в художественный музей. Около одной из картин Т.И. начала рассказывать мне историю её создания. Класс уже ушёл вперёд, а мы задержались. Для меня даже неважно было, что она говорила, главное, что она говорила только мне. Т. И. опомнилась первая: - Ой, пойдем догонять. Она взяла меня за руку, словно подругу или друга. От её руки меня било словно током. Мы не говорили, но говорили руки, рука руке, без слов – Люблю, люблю. В касании рук было столько нежности, и того, что нельзя передать словами. И было то, что надо прятать от других, потому догнав своих, Т.И. выпустила мою руку,  ласково сжав её, перед тем как разомкнуть. Это пожатие как бы устанавливало тайную связь между нами. В школу я шёл теперь с радостью, зная, что увижу Т. И. Дни, когда у неё не было уроков, были днями несчастья, тоски. Я с энтузиазмом рвался в любые школьные  мероприятия, если там можно было видеться с Татьяной, благо я неплохо рисовал. Занятия после уроков давали мне возможность не только видеть, но и словно нечаянно касаться Татьяны Ивановны.   Она вспыхивала  ямочками на щеках. Однажды она наклонилась, заглядывая в мой рисунок, и при этом невольно коснулась грудью моего плеча. Это было такое потрясение, я не спал всю ночь, вспоминая  упругую мягкость женской груди. Два последних школьных года стали для меня годами постоянной влюблённости, моментов счастья, когда мы были рядом, чувствовали  незримые токи, которыми мы обменивались, счастья от мимолётных касаний. Я понимал, что ничего другого не будет, но был счастлив и этим.

Я любил эту любовь, любил женщину,  был счастлив своей любовью. Любить, даже безответно, всегда счастье. Ещё больше счастья добавляло то, что Татьяна Ивановна отвечала мне взглядами, касаниями, светящимися глазами, улыбками смущения. Иногда, когда мы оставались одни под каким - то предлогом, я брал её за руку, и она не отнимала её, и сидели так, не говоря ни слова. Слова нам были не нужны. Конечно, в своих фантазиях  я часто представлял себя во всяких интимных ситуациях с Татьяной, но эти фантазии направлены были на некую виртуальную Татьяну. Когда же я видел её живую, такие  фантазии совершенно не связывались с неё. Моя любовь к Татьяне Ивановне была некой идеей чистой любви. Я без конца везде рисовал вензеля, составленные из её инициалов: Тилав ( Лавочкина была её фамилия, в этом начальном лав было столько мягкости, и к тому же позволяло обыгрывать другой смысл – love, любовь), Тilove, Таила, Таивла.

Перед выпускным я попросил младшую сестру научить меня танцевать вальс, я хотел станцевать его с Татьяной Ивановной. Может быть, это будет последним моментом, когда я смогу касаться её. Сестра поставила условие, что я научу её целоваться. Пришлось согласиться, хотя я сам не знал толком, как это лучше делать. Достаточно быстро мы с сестрёнкой освоили это искусство. Целуясь с ней, я представлял, что целую Татьяну Ивановну. Сестре наши уроки так понравились, что она даже намекнула, что не прочь  пойти дальше до определённого предела, но я думал только о моей любимой учительнице. И был выпускной, и я танцевал с Татьяной Ивановной, её нежное лицо с ямочками на щеках, сияющие глаза были совсем рядом, я задыхался от её близости, в какой – то момент прижал её к себе, и она в ответ податливо прильнула тёплым телом, и это было такое счастье. Рядом была грусть, это было прощание с нашей любовью.

Я готовился к вступительным экзаменам, потом уехал в другой город поступать в университет, удачно сдал экзамены, поступил, и вернулся в свой город до сентября. Татьяну Ивановну за это время не видел ни разу, хотя вспоминал, постоянно думал о ней. Через неделю нужно было уже уезжать на учёбу, когда я совершенно случайно встретил, её. Я часто представлял нашу встречу, придумывал слова, которые скажу её, а когда встретил, то растерялся до немоты. Она была  такая манящая в летнем платье, открывавшем колени, с вырезом впереди, где покоились округлые начала грудей.   Только через какое то время сознание вернулось ко мне, и я начал отвечать на её расспросы. Разговорившись, мы шли рядом. Впервые я чувствовал с ней не учеником, мы были на равных, она была женщина, которую я любил. Татьяна Ивановна остановилась: «Вот я и пришла, я здесь живу». Это было так не вовремя, только разговорились, и вот уже всё, самое главное я так и не сказал. Я замолчал в растерянности, Татьяна Ивановна тоже молчала. Мы стояли и смотрели друг на друга. Она прервала паузу: «Ты любишь пирожки? Я напекла пирожков, а мои уехали в деревню. Пойдем, угощу пирожками с чаем. Пирожки у меня вкусные, правда». В подъезде она тут же взяла меня за руку, как тогда в музее. Держась за руки, мы поднялись на этаж, и только тут она выпустила мою руку, открывая дверь. Я вошёл следом, в полумраке прихожей  едва не наткнулся на Татьяну Ивановну, остановившуюся, включая свет.  Я замер. Она стояла лицом ко мне так близко, что я чувствовал её дыхание, тепло тела. Сердце колотилось с бешеной силой, я готов был стоять так бесконечно. Татьяна Ивановна  выдохнула с мукой в голосе: «Что же нам делать, милый? Как же нам быть? Почему ты молчишь? Скажи хоть что-нибудь». Её лицо было совсем рядом, и как это обычно показывают в кино, мы потянулись друг к другу, и наши губы слились. Это оказывается, не киношники придумали, это получается естественно, само собой, киношники только подсмотрели эту ситуацию. Вот когда пригодились уроки, которые мы учили с сестрой. Мы целовались, лишь на мгновения отрываясь друг от друга, чтобы сказать о своей любви: - Милый, я так тебя люблю.- Я тебя тоже, сильно, сильно. – Это такое счастье любить.- Танечка, любимая.- Мой самый замечательный, как же ты догадался влюбиться в меня? – Просто я люблю тебя, ты такая красивая. – Мне подруга говорит, уж не влюбилась ли ты, такая счастливая стала, а я не могу ей признаться.- Я люблю тебя. – А я ведь сначала прямо злилась, ну что он смотрит на меня так, а потом ждала твои взгляды, шла в класс и радовалась, сейчас увижу тебя. – Танечка, любимая. – Милый, я хочу, чтобы у нас было всё. Ты уедешь, и всё кончится, я тебя буду всегда помнить. Ты хочешь меня? – Очень, очень.

Она отстранилась и стянула платье через голову. Танечка, Татьяна Ивановна, моя любовь, моя учительница, уже бывшая стояла передо мной почти голая, в белых трусиках и лифчике.  Мы обнялись, я нашёл её губы, а рука касалась её груди, кожа на ней была такая гладкая, шелковистая, а сосок упруг. Осторожно, как нечто хрупкое, я обнажил грудь, вытащив её из кокона лифчика. Таня повернулась спиной: Расстегни. Дрожащими руками, неумело я не сразу расстегнул застёжки. Теперь обе полные женские груди открылись мне.
- Милый, у нас всё будет. Идём, иди сюда, раздевайся. Войди в меня, возьми меня. Не волнуйся, я помогу, я безумно хочу тебя, кончи в меня, любимый.
Мы лежали на боку, глядя в лицо друг другу. Даже не верилось, что только что я был в ней, что это она подарила мне такое острое наслаждение своим телом. У неё было такое счастливое лицо, я никогда ещё не видел её такой. Вдруг она, спохватилась: - Ой, а пирожки. Совсем забыла про пирожки. Сейчас принесу.- Не надо.- Как это не надо. Я ведь, правда, только хотела угостить тебя пирожками.  А получилось вот как. – Хорошо, что получилось так. – Ты так считаешь, вот и хорошо. Мне всё равно стыдно немного.- Я же тебя люблю. – Я тоже, ты даже не представляешь как.  Лежи. Я пошла за пирожками.
Я смотрел вслед на её голый задик, он казался мне таким соблазнительным и самым прекрасным. Мы лежали, ели пирожки, смелись, нам было радостно, я захотел её снова, и мы соединились. Её лоно было таким тёплым, уютным, так нежно обжимало моё мужское.
 - Ты меня дождешься? – Милый, давай не будем обманывать друг друга. Это было счастье тебя любить, никогда не думала, представить даже в фантазии не могла, что со мной  произойдет такое. Но ты же понимаешь, что лучшего у нас не будет. Я хочу тебя помнить таким, каким ты был, какой ты был сегодня. Ты меня тоже помни сегодняшней. Не надо портить наши воспоминания. Это было чудесно, давай такими останемся друг для друга. Жизнь непростая штука, она не считается с нашими желаниями, всякое может случиться. Прости меня милый, ты поймешь потом, что я была права. У нас есть ещё несколько дней, давай будем любить друг друга и любиться.

Каждый день я с нетерпением ждал часа нашей встречи, а последнюю ночь перед отъездом я провёл с ней. Всю ночь мы то и дело сливались, между слияниями засыпали урывками, чтобы проснувшись, ощутить рядом тёплое упругое тело, и войти в него. Проснувшись в очередной раз, я не нашёл её рядом, испугался, но обнаружил её на кухне, готовящей завтрак. Я смотрел на неё, она была прекрасна даже в таком виде, такая домашняя, родная, не накрашенная, с осунувшимся лицом, ей немало пришлось потрудиться со мной. Все слова были уже сказаны, и слёзы были, пора было прощаться. В последний раз расцеловались, я шагнул к двери, и повернулся назад. - Что ты?– удивилась она. Молча расстегнул на неё халатик, развёл его в стороны, открыв её тело, поцеловал уши, щёки, губы, шею, каждую грудь и каждый сосок, спустился по покатому животу, расцеловав пупок, к красному раздвоённому гребешку, выступавшему меж тёмных волосков, опустился к коленям, и тем же путём вернулся к её лицу.
-  Вот такой я буду помнить тебя всегда.
 Глаза ее были солёные, в них были слёзы. – Ну что ты, не надо, не плачь. – Это от счастья.
Вечером меня провожали на поезд родители, сестра и Колька. Расставание всегда грустное, это расставание для меня было вдвойне грустно. Я прощался не только с родителями, но и любимой женщиной, которая сделала меня мужчиной. Поезд тронулся, я смотрел в окно, и почти на краю перрона вдруг увидел такую знакомую фигуру, поднятой рукой она махала мне.

Закончился первый курс, я приехал на каникулы в свой город, мечтая о встрече с Татьяной. Хотя я помнил её слова, что продолжения того, что произошло у нас не будет, я всё - таки надеялся на обратное. Первым  делом как бы между делом расспросил сестру, что нового в школе. Оказалось, что Татьяна преподавала как раз в классе сестры, но недоучила, ушла в декретный отпуск, в мае родила, мальчик у нее. Сестра с одноклассниками навещали ее, но сейчас она уехала на всё лето в деревню с детьми. Я тут же посчитал, было это у нас с ней в конце августа, по сроку как раз выходило, я вспомнил, что она постоянно хотела, чтобы я кончал в неё. Предохранялась ли она, я не  знал. Только она сама могла сказать, кто отец её сына. Я оставил в школе письмо на её имя, где сообщил свой адрес, но ответа не получил. Зимой отца перевели на работу в другой город, и я больше не возвращался в родной город. Уже став самостоятельным, я подумывал над тем, чтобы навестить свою родину, но потом отказался от этой идеи. Татьяна уже, конечно, не та, и захочет ли она встретиться со мной – вопрос. Да и не стоит портить воспоминания, пусть она остаётся в моей памяти влюблённой, молодой женщиной, которой я так благодарен. Она ведь хотела именно так. Думая о ней, я вспоминал не её нагое тело, которое зацеловывал от ушей до кончиков ног, а одинокую фигуру на перроне, поднявшую руку в прощальном привете.