Семейная драма

          Воскресный июньский день был белый и тягучий от горячего солнца, как молочная ириска. Я стояла на трамвайной остановке, облитая липким солнцем, и с тоской думала о комнатной прохладе, из которой меня вытянули обстоятельства: надо было срочно решить кое-какие дела, а застать нужного человека можно было только в это воскресенье.
          Остановка сиротливо приткнулась к заводской бетонной стене, которая в былые годы поражала своей мощной серостью, а сейчас выглядела убого и неказисто. Сам завод расхватали расторопные предприниматели, поделив его между собой на склады, магазины и шанхайки, как куски праздничного пирога. Мостовой кран, что резво бегал по утрам на своих четырёх ножках, таская грузы, уже несколько лет старел и ржавел на виду у всех, с завистью посматривая окошком кабины на пробегающие мимо трамваи. У него был такой же звонок, как и у них, но его лишили даже голоса.
          На улице было пусто и тоскливо: в такую жару люди и машины разбежались по дачам и озёрам. Трамвая, как назло, не было.
          «И этот, наверное, на дачу удрал», – усмехнулась я про себя, представив дачный кооператив трамвайно-троллейбусного парка, где у каждой дачи, пуская окнами солнечные зайчики, грелись на солнце трамваи.
          - Бедолага, - посочувствовала я крану, - ни у тебя, ни у меня дачи нет, удрать от такой жары некуда.   
          Разговаривая с краном, я вдруг услышала птичий гам, который доносился из-за переплетений металлических балок. Ошпаренная солнцем, я сразу не обратила внимания на это и теперь с интересом всматривалась в остов крана, пытаясь понять, кто это там кричит. Оказывается, он не был таким одиноким, как я его представляла. Кран жил своей, ему одному ведомой жизнью.
          Откуда-то из-под балки вылетело несколько птиц с длинными хвостами и белыми грудками. Да это же сороки! Сороки из-за чего-то ссорились. Раньше на помойках прыгали вороны, мастеря свои гнёзда, похожие на чёрные головоломки, на опорах электропередач. Теперь, похоже, статус горожанок пришёлся по вкусу сорокам.
           Я не привыкла видеть этих птиц так близко, поэтому с интересом наблюдала за ними. Больше всего орали две сороки.
           «Семейная ссора », – ни с того ни с сего подумала я.
           Сороки не стесняясь своих сородичей, ругались во все свои сорочьи горла. Наверное, они частенько бранились, потому что горла у них были лужёные. С шумом и гамом, как в бразильской мелодраме, шло выяснение отношений. Спор был в самом разгаре. Страсти накалялись с каждой минутой, и обвинения сыпались с той и другой стороны с быстротой телеграфного аппарата. Потом вдруг одна из сорок закричала отрывисто и, как мне показалось, горестно:
          -Не-а, не-а, не-а…
          Это было настолько неожиданно, что я подумала: «Оправдывается: мол, не я это сделала».
          Вторая сорока упрямо ей что-то продолжала кричать и доказывать, а потом вдруг быстро-быстро защелкала:
          -Та-та-та-та-та…
          Это походило на пулеметную дробь. «Расстреливает», - предположила я и рассмеялась. Не хорошо смеяться над чужим горем, но я не могла удержаться и, улыбаясь, вслушивалась в сорочьи крики, примеряя их к человеческой речи и отношениям.
          Первая сорока закричала ещё громче, с каким-то надрывом:
          - Не-а, не-а…
          Оно и понятно, кому же приятно быть расстрелянной. В ответ – пулемётная очередь.
          Женщина, торгующая семечками рядом с остановкой, с интересом наблюдала за мной, так же, как я за сороками, и, видя мою заинтересованность этой семейной драмой, произнесла:
          - Сегодня с утра вот так орут. И чего не поделили?
          - Часто они так спорят? – спросила я.
          - Такое первый раз слышу.
          Допрос с пристрастием продолжался. Упрямая сорока продолжала кричать своё «не-а», ни в чём не сознаваясь, а вторая её расстреливать.
          Нереальный в качающемся раскалённом воздухе, к остановке подплыл   трамвай и нехотя остановился. Двери лениво отползли в сторону, показывая удушливо-банное нутро салона. Заходить не хотелось. Пересилив себя, всё-таки нырнула внутрь. Раскалённые сиденья, как инквизиторы, приглашали сесть, чтобы поджариться. «Не дождётесь!» - мысленно сказала им я и подошла к окну, за которым трещал сорочий пулемёт. Я смотрела сквозь грязное запылённое стекло на одичавшую без доброй дворницкой руки улицу, утонувшую в пыли и солнце, и гадала: «Скажет она ему «да» или не скажет?»