Июнь девяносто восьмого. Гл 2 Визит старого друга

Ровно в 19:00 дверной музыкальный звонок издал незатейливую мелодию. «Пунктуален, как всегда», – улыбнулся своим мыслям Михаил и пошёл встречать долгожданного визитёра. Не глядя в глазок, щёлкнул замком и распахнул стальную входную дверь.
На лестничной площадке стоял зрелый коренастый мужчина с кожаным портфелем в руке. Под штатской одеждой легко угадывалась армейская выправка. Обильная проседь в коротко остриженных волосах и глубокие морщины на суровом гладковыбритом лице свидетельствовали о перенесённых тяготах и лишениях, свойственных воинской службе. И лишь озорной, несколько даже самоуверенный взгляд выдавал в пришельце прежнего закадычного друга Алексея Красько, с которым хозяин был знаком с самого раннего детства.
– Мишаня, ты ли это? – шутливо воскликнул гость. – Я не узнаю тебя в гриме!
– Тебя, Лёха, тоже не сразу узнаешь. Сразу видно, жизнь-то изрядно потрепала… – достойно парировал Кречетов. – Ну, здравствуй, что ли!
– Здорово, дружище!
Мужчины крепко обнялись.
– Что ж мы в дверях-то стоим! – спохватился Михаил. – Проходи в дом!
Они вошли в квартиру и закрыли дверь.
– Разувайся! Вот тебе тапки, – засуетился гостеприимный хозяин. – Ты, небось, голодный?
– Что есть, то есть, – улыбнулся Алексей. – От ужина не откажусь.
– Тогда мой руки, и – за стол! Накормлю, чем Бог послал.
Гость послушно проследовал в ванную, а спустя пару минут появился на кухне. Там уже стоял небогато накрытый стол, в центре которого красовалась запотевшая бутылка водки. Рядом разместились расписная фарфоровая тарелка с тонко нарезанным душистым солёным салом и плетёная корзинка с Бородинским хлебом. На электроплите издавала аппетитный аромат глубокая чугунная сковородка с картошкой, тушённой с луком и морковью. Чувствовалось, что хозяин старался изо всех сил, чтобы не ударить в грязь лицом, но весьма скромные возможности не позволяли ему особо развернуться с угощением. Алексей мгновенно оценил обстановку и скомандовал:
– Водку убери! Я же не с пустыми руками приехал.
Красько сходил за портфелем, оставленным в прихожей, открыл его и достал бутылку армянского коньяка, кусок импортного сыра, палку сервелата, лимон и плитку горького шоколада. Узрев такое изобилие, Михаил не стал спорить с другом и счёл благоразумным убрать водку в холодильник, после исполнения чего предложил:
– Тогда открывай свою бутылку! А я порежу сыр и колбасу.
Алексей присел на кухонный диванчик, отработанным движением руки откупорил коньяк и стал ждать, когда Михаил закончит все приготовления к трапезе, внимательно вглядываясь в черты жутко изменившегося приятеля. Почувствовав на себе пристальный взгляд, Кречетов горько усмехнулся:
– Что, Лёха, сильно я постарел?
– Да вот не пойму, зачем ты бороду-то отпустил?  Она действительно тебя старит не по годам. И постричься тебе не мешало бы. Уже на Маркса стал похож.
– Ну и хрен с ним! – махнул рукой Михаил. – Перед кем мне теперь красоваться?
Алексей удивлённо повёл бровью:
– Стесняюсь спросить, а Татьяна где? Вы случайно не расстались?
Михаила всего передёрнуло. Глаза моментально увлажнились. К горлу подкатил удушливый ком.
– Танечка погибла в марте прошлого года, – с хрипом выдавил он из себя.
– Извини, брат, не знал, – сказал Алексей виновато, с трудом переваривая услышанное известие. – Как же такое могло случиться?
– Машина сбила… прямо на пешеходном переходе. Очевидцы говорили, что крутая иномарка пролетела на красный свет и даже не остановилась. Таня скончалась в больнице, не приходя в сознание.
– Нашли гада? – проскрипел зубами Красько.
– Куда там! Сдаётся мне, даже не искали.
– Скоты! – злобно выругался Алексей и в горячности стукнул тяжёлым кулаком по столу, от чего загремела кухонная посуда.
– Ладно, не будем о грустном, – печально выдохнул Кречетов и поставил на скатерть тарелку с нарезкой. – Горячее сразу подавать или попозже?
–  Давай сразу. Я что-то проголодался, а у тебя такие ароматы, что слюной захлебнуться можно.
– Моё фирменное блюдо, – грустно улыбнулся хозяин и стал накладывать в тарелки.
Алексей дождался, когда приятель сядет за стол, налил в хрустальные рюмки коньяк и предложил:
– Давай выпьем за встречу!
– Давай, – согласился Михаил, – давненько мы не виделись.
– Не то слово… – невесело произнёс Красько. – Как будто это было в другой жизни. И мы были гораздо моложе, и страна – совсем другая.
Друзья чокнулись и выпили залпом. Плотно закусили. Алексей налегал на картошку и солёное сало. Михаил наслаждался почти забытым вкусом сервелата.
– Ну, Мишаня, ты буквально убил меня скорбным известием, – прервал молчание Красько. – Ты же помнишь, мы оба были в Таньку влюблены, только выбрала она тебя. Оно и понятно, ты же считался самым умным в классе. Окончил школу с золотой медалью. Поступил на журфак в МГУ, а потом и Танюху в Москву перетянул. Женился на ней… Давай-ка помянем твою супругу. Вечная ей память!
Алексей наполнил рюмки до краёв, сделал резкий выдох и опрокинул свою в рот, не чокаясь. Михаил присоединился, молча. Закусили.
– Кстати, а где ваша дочь? Она, по-моему, в десятый класс ходила, когда я приезжал к вам последний раз, – вспомнил Красько.
– Марина уже окончила медицинский институт, работает в скорой помощи. Три года назад вышла замуж, живёт отдельно.
– Да… бежит времечко. Ты уже дед, поди?
– Хотелось бы, – грустно вздохнул Кречетов, – быть может, тогда появится хоть какой-то смысл в этой жизни. Но дочка пока не хочет заводить ребёнка.
– Пока… – горько усмехнулся Алексей. – Не хотят нынче российские бабы рожать. А годы-то уходят. Помнишь, как у Высоцкого? «Жизнь течёт меж пальчиков паутинкой тонкою…» А что ты там про смысл жизни говорил?
– Лучше выпьем, Лёха, – отмахнулся Михаил. – Ты не представляешь, как я тебе рад!
– Очень даже представляю, Миха, потому что так же рад нашей встрече! – сказал Алексей, наполняя рюмки. – За что выпьем?
– Давай за нашу дружбу!
– Давай! Нет ничего крепче мужской дружбы, проверенной временем.
Алкоголь разжигал аппетит. И друзья увлеклись поглощением закуски.
– До чего же вкусно ты готовишь, Мишаня! – похвалил Красько. – А я вот так и не научился толком готовить. Разве что сосиски сам сварю да яичницу пожарю.
– А зачем тебе самому готовить? На службе в столовой питаешься, после службы жена кормит.
– Кончилась моя служба, Мишаня, – криво улыбнулся Алексей. – В отставку я вышел.
– Да ты что?! – удивлённо воскликнул Кречетов. – Когда?
– Два месяца назад. Как полтинник накатил, так меня и попёрли из армии.
– А кто ты по званию?
– Полковник.
– А я думал, ты уже в генералах ходишь.
– Не удалось мне пробиться на генеральскую должность, да и академию Генерального штаба я не оканчивал. А без этого генеральских погон не видать, как своих ушей! – с болью в душе высказал Алексей. – В паскудное время мы с тобой живём, Мишаня. «Нерушимый» Союз развалился, Россия трещит по швам! Армию урезали до невозможности! Я ведь после Афгана в ГСВГ служил. В восемьдесят девятом её переименовали в Западную группу войск. Воочию видел, как выводили войска из Германии. – Красько заиграл желваками. – Представляешь, в девяносто первом году имущество ЗГВ оценивалось в 30 миллиардов западногерманских марок! За годы существования Группы войск в военных городках были построены на средства Советского Союза десятки тысяч объектов! И всё это Меченый отдал немцам за здорово живёшь, а на вывод войск взял у них немалый кредит, который, между прочим, отдавать надо, да ещё с процентами. Это как называется? Самое настоящее предательство! Воинские части выводили в чистое поле и тут же расформировывали. А вывезенная боевая техника, в основном совершенно новая, растворилась, как по мановению волшебной палочки. И что мы получили в результате? Блок НАТО теперь у наших границ отирается. Армия в страшном загоне. А когда пришло время воевать в Чечне, то оказалось, что и воевать-то некому, и вооружение – одно старьё!
– Ельцин тоже хорош! – не удержался Михаил. – Мало того, что Союз развалил, так ещё и население России ограбил. Всё народное достояние теперь в руках олигархов, а СМИ им верно служат. Народ в нищете прозябает! Зарплату и пенсии месяцами не платят! Не за это мы рисковали жизнью в августе девяносто первого!
– А ты что, защищал Белый дом?
– Разумеется! Мы же тогда геройски боролись с замшелым тоталитарным строем. Всё просвещённое общество грезило переменами. Сколько я написал статей в защиту свободы слова и прав человека! Как я мог остаться в стороне во время путча?
– Значит, ты Ельцина защищал… – в задумчивости промолвил Алексей. – А теперь что же, разочаровался в нём?
– Я защищал молодую демократию. Но не такой её себе представлял! Развал Советского Союза воспринял без энтузиазма. Скорее наоборот, ощущал некий дискомфорт от Беловежского сюрприза, но оценить масштаб события и просчитать его весьма печальные последствия оказался не в состоянии. Хотелось думать, что это временное явление. Прибалтика, конечно, уйдёт, но остальные республики непременно соберутся в новое государственное образование. Как же я ошибался... – сокрушался Михаил. После небольшой паузы он продолжил:
– Шоковая терапия девяносто второго года заставила меня взглянуть по-иному на проводимые в стране реформы. На поверку Ельцин оказался дешёвым популистом и узурпатором. Обманул ожидания народа и нагло растоптал конституцию. В этом я окончательно убедился после расстрела из танковых пушек того же Белого дома в октябре девяносто третьего.
Ты вспомни, как поспешно принималась новая конституция, заточенная под фигуру зарвавшегося президента! Уже в декабре того же года. Причём референдум был подменён термином «всенародное голосование». А всё потому, что референдум, согласно действующему тогда законодательству, мог быть назначен только Съездом народных депутатов или Верховным Советом, который был уже разгромлен.
За основной закон государства проголосовало чуть более половины пришедших на избирательные участки, и лишь потому, что практически все СМИ уже контролировались победителями гражданского конфликта и неустанно агитировали за новую конституцию. Подавляющее большинство избирателей текст основного закона даже не читали. И что мы теперь имеем? Практически неограниченную власть президента, от личности которого всецело зависит будущее страны и народа. Приоритет международного права над национальным – это же фактически отказ от суверенитета! А главное ; принятая конституция запрещает государственную идеологию! Вот раньше, к примеру, была монархическая идеология, коммунистическая… А теперь что же? Пустое место? Нет, дорогой мой. Отсутствие государственной идеологии – это тоже идеология, только идеология саморазрушения. Что мы строим? Куда идём? Каким хотим видеть наше многонациональное государство? Идеология – это основа политического управления государства, свод основных норм и правил, регулирующих общественные отношения. Такое огромное государство, как наше, без идеологии нежизнеспособно.
Кречетов примолк, удивляясь самому себе. Как его понесло-то? Почти как в молодые годы. Задушевная беседа со старым приятелем вернула ему утерянный интерес к жизни. Красько тоже молчал, осмысливая услышанное.
– Ну и дела… – произнёс Алексей, нахмурившись. – А ведь мы с тобой могли оказаться по разные стороны баррикад в девяносто первом. Я тогда готов был поддержать ГКЧП, но путчисты проявили полную несостоятельность и загубили великое дело. Не везёт нашей Родине на лидеров после смерти Брежнева: либо мрут, как мухи, либо откровенно трусят, или, того хуже, торгуют национальными интересами.
Друзья притихли. Стало слышно тиканье настенных часов. Через открытую форточку с улицы доносились звуки вечернего мегаполиса.
– Давай-ка, Миха, накатим ещё по одной! – предложил отставной полковник, чтобы прервать затянувшуюся паузу, и взялся за бутылку.
– Дельное предложение, – согласился хозяин и подставил рюмашки.
Алексей провозгласил тост за здоровье, и радостно прозвенел хрусталь.
– Вот-вот! Здоровье стало совсем ни к чёрту, – пожаловался Кречетов, закусывая коньяк долькой лимона.
– Ты болен? – забеспокоился Красько.
– Я же слепой на один глаз. И сердце пошаливать стало, – посетовал Михаил.
– Слепой на один глаз? – недоверчиво переспросил Алексей. – На какой?
– На левый. А что не заметно?
– Абсолютно.
– Тромб оторвался и закупорил сосуд, питающий глаз.
– Ну и дела! Ещё хорошо, что не в сердце попал…
– Врачи мне так и сказали.
– Так тебе же сосуды чистить надо!
– Не переживай, уже почистил. Марина постаралась. И пенсию по инвалидности помогла оформить. Я же теперь безработный, Лёха. Живу на мизерную пенсию. Хорошо ещё, дочь регулярно продукты приносит. Иначе давно бы с голоду помер.
– Что-то я никак не возьму в толк, – наморщил и без того изрезанный морщинами лоб отставной полковник. – Ты же талантливый журналист. И вдруг без работы! Я помню, какие статьи ты писал на актуальные темы. Строчить-то можно и с одним глазом.
– Это верно. Да только опостылела мне эта работа с некоторых пор, а ничего другого делать не умею. В девяносто шестом, перед президентскими выборами, в нашем журнале сменился хозяин, а с ним пришёл новый главный редактор, и теперь ни одного слова критики в адрес действующей власти опубликовать невозможно. Очень скоро журнал скатился до уровня бульварной прессы. Я не вписывался в установленные рамки и стал неугоден. А тут ещё Танечка погибла… Я впал в депрессию. Потом окривел на левый глаз. Короче, меня вежливо попросили из редакции. – Кречетов ненадолго умолк, а потом как будто спохватился. – Что это я всё о себе да о себе. Расскажи, Лёша, как ты живёшь. Если я правильно понял, ты приехал в Москву по делам? А какие дела в столице у отставного полковника?
Красько ответил не сразу. Достал из портфеля початую пачку сигарет. Предложил закурить товарищу.
– Нет, нет. Я давно бросил эту пагубную, да к тому же разорительную привычку. А ты, если хочешь, кури, – сказал Кречетов и сходил за пепельницей.
Алексей чиркнул зажигалкой и затянулся, думая о чём-то своём. Потом бросил испытывающий взгляд на приятеля и промолвил, чеканя каждое слово:
– Я сегодня был у Бати.
– Не понял. У тебя же отец давно умер. – Кречетов посмотрел на друга, как на больного.
– Ты действительно не понял. Я был у солдатского Бати. Так прозвали в Чечне генерала Рохлина. Надеюсь, слышал о таком?
– Обижаешь! Кто теперь не знает прославленного героя Чеченской войны! Я, между прочим, брал у него интервью в Грозном.
– Это когда ж ты успел? – недоверчиво спросил Красько.
– В девяносто пятом. – Кречетов почувствовал сомнение в голосе товарища и несколько обиделся. – Мне удалось тогда выбить командировку в столицу Чечни. Я приехал в Грозный в начале февраля.
– Приехал к шапочному разбору? – уста Алексея тронула снисходительная улыбка. – Тогда понятно, почему мы с тобой разминулись. Меня ранило 19 января. Вот такой подарочек получил на Крещение. Чуть концы не отдал. – С этими словами отставной полковник достал из нагрудного кармана деформированную пулю и показал Михаилу. – Прошла ниже ключицы и застряла в левой лопатке. Теперь ношу всегда с собой, как талисман.
– Ты воевал в северной группировке под командованием Рохлина? – поразился своей догадке журналист.
– Именно так. Скажу даже больше. Я служил с Рохлиным ещё до начала военных действий.
Красько затушил окурок и тут же закурил вторую сигарету.
– Ты бы поберёг здоровье, – посоветовал Кречетов. – А то дымишь, как паровоз.
Алексей пропустил колкую реплику приятеля мимо ушей и начал свой неспешный рассказ:
– В мае 1993 года меня перевели в 8-й Волгоградский армейский корпус на должность начальника разведки. Корпус тогда представлял жалкое зрелище, впрочем, как и большинство воинских соединений российской армии. Боевая учёба не проводилась. Солдаты и офицеры были заняты только хозработами да в караул ходили охранять склады. Мои рекомендации и предложения по повышению боевой готовности корпуса и, прежде всего, боеспособности разведки так и остались на бумаге и должного понимания у комкора не нашли. Всё изменилось с приходом на эту должность Льва Рохлина в июне того же года.
Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Офицеры, прошедшие афганскую школу, легко находят общий язык. Моё предложение создать отсутствующую на тот момент штатную единицу – отдельный разведывательный батальон – Железный Лев не только поддержал, но и приказал увеличить его численность относительно штатной как минимум в два раза.
Воинские части корпуса, уже забывшие, что такое боевая учёба и дисциплина, стали регулярно подниматься по тревоге и выводиться «в поле» на учения с боевой стрельбой. Особо доставалось разведчикам. Те месяцами с полигонов не вылезали. Командиры частей и подразделений, не справлявшиеся с новыми требованиями, были смещены со своих постов и заменены мотивированными к воинской службе офицерами. Вполне естественно, что ретивый генерал очень скоро получил в кругу подчинённых прозвище Самодур. Признаться, даже я втайне негодовал от непривычной нагрузки в мирное время. Но уже через полгода усилия комкора дали свои плоды. Учебные стрельбы стали выполняться только на «отлично». Боеспособность армейского корпуса резко возросла. Командир оказался мудрее всех нас: понимал, что грядёт война…
Полковник сделал глубокую затяжку и выпустил струю сизого табачного дыма в сторону окна. Что такое война, он знал не понаслышке.

Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2020/03/19/834
Следующая глава: http://www.proza.ru/2020/03/19/890