никто никого не нашёл

Чуть живой огонёк прощальной улыбки. Мольбы о прощении в вихре добра и зла. За прозрачным колпаком воздушной империи разрезаны на части. Их судьба явно впала в спячку. И врала себе, что всё на свете пройдёт. Два боевых привидения растопят этот город-ледник. День чернее ночи, алое солнце пустыни выжигало белый снег русской степи. Холодная берлога опустела. Арабский кипяток тёк по венам. Тихонько коснётся руки сухой взор. Остаётся одна романтика — падать вниз, вниз, вниз...
Сейчас Фархад спокоен и тих. Расцарарал сердце как рысь. Завтра разозлиться на неё и на нечестную жизнь. Над спящей землёй пройдёт огнём и мечом замкнутый круг. Два человеческих племени борются за жизнь в изобилии горя.
Я пишу это под «Любимку», чтоб вы знали.
Я преуспела в постижении страны огня.
Позже я узнала, что это был самообман. Колонны слов опрокинули мне на голову отлитый золотом покорный полумесяц. Цепи гремели закадровым бронебойным смехом.
И холодная усмешка пролегла как тонкий шов. Фархад полз змеёй. Печаль усталых глаз за песчаной пеленой. Созвездие моей судьбы горит надеждой на избавление от предательских оков. Но он плевал на них ядовитою слюной. В душе его так пусто, будто в преисподней.
Невольно становишься мрачным, работая с капустой. У Христа за пазухой пролетарская этика порвала зажравшийся строй. Красные облака разносили вечный зов над бетонными куполами. В полосе отчуждения слёзы народной молвы придут во спасение бешеным лаем.
Всё это время он лишь пытался обеспечить надёжный заслон своей сероглазой молнии. Белорусые пряди чертят по контуру снегопад. А он, забавная скотина, тает в огне растерянности. Восточный бриз ластился как весенний кот. Его аморальность созвучна смене времён года. Сердцем упорным Полина не умилялась его крысиной морде. Это был его спорт. А за окном расцветали хороводы отравленной свободы. Раздавался неровный клин выстрелов отчаянной базуки. Город из деревни весь неровно дышит. Не знает, куда деть свою утробу. Протыкает ею небо в облаках. Поздно проклинать ту встречу, обернувшуюся ящиком Пандоры. Фархадино сердечко атаковал чёрный ворон. Он ему наказал развеять печаль русских интеллигентов. Читал мораль людям со стаканом в руке. Бабы — те ни черта не понимали, хотя его это не злило. У них он был знаменит. На досуге шептал им на ушко проповеди о том, как силён мусульманский мир. Общался с ними на уровне жестов — к чему ему их глупые слова? Гордому потомку хазаров негоже панибратствовать с муравьиной армией славян. Его дорога была осыпана солью. По ней гордо и чинно собирали обломки счастья обманутые Алёнушки. Духовность России, если и есть, то только у него. И нашёл свою беду он на задворках столицы — душа сожжена местным зверьём, зацвела ледяной сиренью. Её спокойная ярость трещала о лёд. Только б не мурыжили правотой о детях, посмевших загулять в Африке. Захотелось против шерсти погладить свою судьбу и получить глаза напротив — в них отражался рокот излома наступивших свинцовых времён. Земная боль притаилась под вуалью. Живым не подойдёшь.
— Уходи.
Заведомый конец бесстрашной книжки. Дети видеоряда про мясорубку. Один на один. Лицом к лицу.
— Эта бойня никогда не кончится...
— Ты это знал.
— А что мог видеть подопытный кролик?
Он молча сжал кулаки. На фоне равнодушных пустынь возделывать свою жизнь волей в неволе. Никому не хватает малого. Понять, что пространство — другое. Время — одно наебалово.
— О прощении не может быть и речи?
— Только бог простит. Танцуй без меня.
В чём русская сила?
В правде.
Разрушились рамки, исчезли пределы. Далёкое стало близким. И слышно то, чего знать не хотелось. Нужно чуть-чуть потерпеть. Уже за углом ожидает обагрённый кровью рай. Жертвы случайной встречи, всё дальше убегая друг от друга, с глазами полными слёз. Ими утоляя голод расставания. Есть ли смысл кричать? И пусть нитью неразрывной связаны они. Приходится признавать. Насколько это было скоротечно!
Хмуря брови, прощаясь в спешке и шуме, такой тихий голос совести зовёт обратно, за край невесомой пропасти. Стоя в обломках чужих костей, переводя поминутно дух, вся побелела как мел, обомлела. Но этот голос... Заунывно, безудержно тает. Он тише любых голосов. Стука часов, скрипа колёс, смеха ветров. Это враждебное радио заглушало голос совести, заставляя сдаваться. Закрывает низким качеством настоящие вещи, что так постоянны.
За углом нас всех ждёт рай.
Всем виноватым — вино. У нас школьников насилуют за подвороты на штанах. Всё, что мы любим, — спать до о****инения. Никто никому ничего не должен. Рай на земле стоит искать только у барыг. Я это говорю с добрыми намерениями. Вся моя жизнь — выставка отчаяния. Показуха на показ. Я — истец, и я говорю, что ответчик торговал моим телом. Но раз это было не на территории Безбожной, значит не было и вовсе. Отсюда нет выхода. У нас правду говорить можно только шёпотом. Люди дерутся в автобусе за поручень. У нас не курят, зато пьют по-чёрному.
Православие или смерть? Я выберу второе. Не потому, что я хочу жертвовать жизнью рсди религии. Просто моя жизнь ничего не стоит. Такая же бессмысленная, как и вера в бога.
Я не бегу от правды. В нашей счастливой стране всё хорошо. Мы простотопускаемся на самое дно.
Уже там.
Ильич, проснись. Россия гибнет.
Сколько можно менять океан на лужи? Смысл падать духом где попало. Круги у меня под глазами — границы реальности. У неё странный привкус.
Ну просто невыносимо прекрасная страна. Скучный ад.
Ельцину — водка, Чечне — свобода.
Весь круговорот природы — под откос. Гнилая плоть Христа не разлагается.
Нити жизни Фериде заплетаются в инцест и лейкоз. Земной плод станет самым свежим. Он пройдёт все три дорожки: гепатит, СПИД, сифилис.
Бояться надо не смерти. А пустой жизни.
Я достаточно дала жизни на клык.
Не надо ни на что надеяться.
Моя кровь чище ваших мыслей. День прожит — и слава Богу. Только менты принимают тебя таким, какой ты есть.
Встань на краю многоэтажки и скажи.
Давай притворимся птицами.
— Я буду ходить над пропастью ради тебя. Я умру ради тебя.
— Так умри, — холодное. — Чего ждёшь?
— Только с тобой, — горячее. — Я люблю тебя больше жизни.
— А я тебя ненавижу.
Ты что, вмазался? Приляг! Выпьем за наше счастливое детство. В стране, которой нет.
Я вспоминаю одно и то же. По-старому жить нельзя. А по-новому я не умею. Одна против всех.
Боже... Какая драма!
Хорошее начало.
Родимая Россия.
Арабская весна.
Моя жизнь заключалась бы в том, чтобы сходить на работу, вернуться домой и лечь спать. А потом я бы убилась о стенку от однообразия и скуки. Стабильность и так похожа на смерть. Смысл бояться её, если всё равно не живёшь? Ночами придумывать себе другую реальность. Как будто сейчас лишь подготовка ко второму дублю. Но на самом деле грядёт только небытие.
В каждом человеке можно найти что-то хорошее. Если тщательно его обыскать.
Господь, лучше жги — тут уже нечего исправлять. Мне из Лефортовской тюрьмы гораздо виднее. Свой мир мы строим сами. О, прекрасный новый мир. Счастье в Иисусе Христе. И Уголовном кодексе, который я стараюсь свято чтить. Стоит ли сознание того, чтобы в него приходить? И осознание шокирующей действительности.
Вечер полный контрастов, так сказать.
Моя юность напрасна.
Я против педофилии, инцестов и насилия над животными. Я хороший человек.
Среди добрых — я добрая, среди зверей — самое лютое животное.
На свободу выйду, поди, с чистой совестью и ясной головою. В угоду дяде Володе и государству. А пока голуби летят над нашей зоной и в моей душе поёт грусть — храни меня Аллах.