Петербургская история

    Не в смысле скучных дат, начиная с болотистой туманности допетровского прошлого, а в мистическом Гоголевском духе. Правда, с Гоголем тягаться – все равно что… Даже слов не подобрать. Но тем не менее.
Главный герой истории человек немолодой. Себя он считает старым, но это не так. Ему кажется, что он стар по сравнению с собой прежним: густота волос (ее отсутствие), гладкость лица (ее отсутствие), чувство усталости (его наличие)… Все относительно.  У кого-то твой возраст еще может вызывать зависть, для кого-то ты беспросветный дедуня, с которым встречаться чем реже, тем лучше. А для самого себя? В зависимости от настроения. Что такое настроение? Чем отличается оно от чувства?
Если спросить Александра Ивановича, он бы очень толково объяснил «состояние», «чувство», «впечатление» - любимые темы его размышлений и разговоров.
Размышлять и умно разговаривать Александр Иванович умел всегда. Но замечательную эту способность использовал бестолково, в другом масштабе. Мелко. Как человек с рождения впечатлительный и внутрь направленный, он мог бы стать психологом, писателем, художником, композитором. Задатки позволяли – людей понимал с полувзгляда, прекрасно выражал свои мысли в письменной форме, рисовал, оригинально передавая перспективу и глубину теней, любил слушать музыку, отлавливая в ней малейшую фальшь или наоборот, всплески настоящей гармонии. То есть, был он человеком «рефлексии третьего уровня». Оставалось только эти задатки развить и довести до профессионализма – выучить ноты и сольфеджио, освоить пианино, научиться правильно смешивать краски, поступить в университет на психолога или филолога.
Вместо этого он поступил в Текстильный институт. Зачем?  Теперь этот вопрос не имеет смысла. Что-то связанное с военной кафедрой.
Нехотя и вяло грызя фундаменты текстильных наук, Александр Иванович вкусил радость свободных половых отношений. Компенсируя таким способом недостающее в его жизни «прекрасное», к которому он был чрезвычайно чуток. И девушки тоже часть Гармонии и Красоты! Ее подвижная часть. Знакомился легко и естественно. Не только в институте на дискотеках - в барах, на улице, в метро. На пятом курсе случилось то, ради чего природа придумала установить в определенных участках человеческого тела магниты. Одна из девушек Александра Ивановича не могла не стать матерью и убедила его стать отцом…
Прошли годы. Обыкновенные, в чем-то даже скучные. Дети (двое сыновей) росли, жена меняла вес и фигуру (они неуклонно увеличивались), Александр Иванович томился. Работая инженером на суконной фабрике, программистом, строителем-отделочником. Словом, суетная рутина на фоне экономического хаоса. Томился не семьей, не круговертью добывания денег, а «чем-то».  Но и семьей тоже – содержанием взрослых, способных к самостоятельности сыновей; монолитной стабильностью отношений с женой, давно утративших всякий эротизм и сексуальную поэтику. Чем дальше, тем монолитней. Привычная амуниция семейных уз-упряжки – «ведем хозяйство». Планируем делать ремонт, чтобы вести хозяйство дальше. А когда окончательно приперло, когда серость существования грозила стать мраком (в смысле отсутствия мечты и надежды), он совершил поступок. Было ему тогда сорок девять лет. Александр Иванович развелся и женился снова.  Вдруг.
Собственно, с этого момента история и начинается. Где, как они познакомились, несущественно. Существенно то, что жизнь внезапно изменилась. Александр Иванович переехал к Светлане. Удивляясь повороту судьбы и привыкая. К району, высоте последнего этажа, мебели. К комплексу вины.  Удивляясь своей вдохновенной и безрассудной влюбленности. Изумляясь тому, что исчезла обязательность ежедневного труда, появилась возможность отдаваться новым впечатлениям и мыслям. Не обращая внимания на то, какой сейчас день недели. Без укора в тунеядстве и альфонсонизме. Александр Иванович и его новая супруга (о ней пишется большой грустный роман) стали ходить в Эрмитаж, Русский музей, на канцеры классической музыки, в магазин «Буквоед», что на Площади Восстания. Там можно было купить кофе с пирожными, взять с полки книгу и сидеть, практически, забыв о времени. Они с новой женой так и делали. Пили кофеек, листали, покупали и ехали домой, обсуждая. Ехали на машине жены (марка машины, стоимость – в романе). Радуясь, что друг друга нашли. Пусть в пятьдесят лет.
Еще они любили ходить к торговцам картинок, выставленных преимущественно для туристов возле католического собора св. Екатерины на Невском. Толчея, стенды с мазней, ее жанровое разнообразие. Плюс средства, позволяющие что-нибудь приобрести. Плюс (самый жирный) взаимное понимание и схожесть вкусов.  Не говоря уже о физическом удовольствии по ночам.
Однажды среди пошлой, но броской безвкусицы они заметили полотно. Городской пейзаж, выполненный в сказочно-реалистической манере: улочка, упирающаяся в Петропавловку. Все мягкое, закругленное, лишенное темных пятен и контрастов.
- Смотри, - сказал Александр Иванович Светлане, - какая интересная вещь.
- Очень! – ответила Светлана, прижимаясь.
И они замерли, картину (65Х49) разглядывая. Светило солнце, стоял чудный апрельский день, через два часа концерт Шопена в Малом зале.
Торгующий ушлый мужичок к ним тотчас прилепился.
- Нравится?
- Да, интересная вещь. Очень.
- Это Паша Кузнецов. Фантастический художник. Можно сказать, маг кисти. Причем, никогда не повторяется.
- А сколько стоит?
Мужик назвал громкую сумму. И уверенно добавил:
- Оно того стоит. Очень непростая работа. Маг кисти.
С собой названной цифры не было, договорились на завтра.
Купили, одели картину в изящную рамку. И повесили у Александра Ивановича в комнате.
Здесь необходимо заметить, что жили они вдвоем. Но у Светланы имелась замужняя дочь. Вот в ее комнате Александр Иванович и обосновался - кое-что убрали, кое-что добавили, кое-что переставили.
Получилось следующее. Как войдешь, напротив двери окно. Направо стеллаж с книгами. Финский, сработанный под старину. Затем письменный стол с шикарным креслом. На зеленой коже стола зелено-абажурная лампа. Тоже под бронзовую старину – у Светланы безупречный вкус. Почему долгие годы было «одна» - тайна.  Далее перпендикулярная тахта, днем застланная клетчатым пледом. По ширине тахты коврик – не пачкать подушкой обои.
Противоположная стена отдана лаконичному старинному комоду и теперь вот Паше Кузнецову, его городскому пейзажу.
Бывает так, что вдруг ударит разрядом новизны. Приоткроет. С ними это случалось в Русском музее. На Шишкине, Левитане и Грабаре. Каждый раз непредсказуемо, пронзительно-сильно и неповторяемо. Шли, шли через залы и не дойдя до «Дельфиниумов» замерли. Жизнь! Больше жизни! Настоящее, в тысячу крат превосходящее действительное. Летний воздух, впитавший в себя знойный, пахнущий цветением полдень. Мягкий, но мощный трепет берез. Прыгающая дырявая тень листвы: на скатерти, вазе с высокими фиолетовыми цветами, песке. За березами поле. Его светлая ширь… Чудо.
Александр Иванович такие откровения переживал. Не так остро, как в музее, но достаточно проникновенно. И тогда мир делился: сфера – плоскость – сфера. В первой сфере его мысли, чувства, настроения. Их текучесть, болезненность, эфемерность. Плоскость держит на себе грубость материи. На плоскости он «действовал»: работал, ел, спал, растил детей, ездил на море. Развелся, вот снова женился. Размеры плоскости зависят от времени. Его все меньше. Третья сфера. Собственно, не имеющая формы безграничность – некое «Там» или «То», почувствовав которое, хочется плакать. Знаешь, что «Там» никогда не окажешься. «Оно» проступает не только с картин (например, Шишкин «Дорожка в лесу», Левитан «Озеро, Грабарь «Дельфиниумы»). Иногда весной, когда светит солнце и плывут, ему не мешая, белые крупные облака, когда проезжаешь мимо соснового леса, с его золотисто-прозрачной глубиной и не знающими газонокосилок высокими травами вдоль дороги. Вечером, когда сквозь мелкий дождь или снег смотришь на освещенное занавешенное окно. Обязательно в старом фонде. Второй этаж, янтарные от света шторы. Кто-то сидит в этой уютной комнате и читает – не оторваться.  Прихлебывая чай с лимоном. Уходя из воображения Александра Ивановича в воображение автора книги. И там в рассказе тоже может быть книга, читаемая главным героем. Рекурсия, обещающая остановку в «Нем» - источнике всех сюжетов.
Иногда «Оно» появляется без посредников, как легкая грусть, воспоминание о чем-то истинном, но том, чего не было. В этом «Там» нет времени. Может быть оно есть, но течение его не вызывает изменений. Все остается таким, какое оно сейчас.
В «Других берегах» Александра Ивановича поразила фраза «ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет». Да! Очень созвучно, об «Этом». Еще у Набокова ему понравилось (в скучном «Подвиге»), когда мальчик смотрит на картинку и ему хочется в нее впрыгнуть. 
Такой картинкой для Александра Ивановича стал пейзаж Паши Кузнецова. Вечерами он лежал на тахте и рассматривал…
Миновало еще несколько лет. Финансовые возможности Светланы ограничились размером «самого необходимого», причем список продолжал сокращаться. Эстетическая праздность закончилась. Александр Иванович взялся за подработки по мелкому ремонту. Но без изнурения и убивающего душу постоянства. Иногда – три-четыре дня напряга, грязи… И пауза.
Тем приятнее (и горше) было созерцать картину.
Утро. Раннее, «ленинградское» - никаких признаков современности. На переднем плане угол дома, чугунные столбики ограждения вдоль двойного закругления трамвайных рельсов. Рельсы уходят (исходят) в перспективу – колокольня Петропавловского собора. Над рельсами, создавая воздушную им параллель, провода с колпаками подвешенных к ним фонарей. Улочка делится рельсами и проводами пополам. Левая сторона начинается (заканчивается) двухэтажным домиком, стоящим лицом к нам – подъезд, козырек, над ним окошко с ящиком для цветов. Из-за домика, выглядывает тополь – толстый слегка изогнутый ствол, из которого радостно торчат пучки молодых ветвей, уже желто-зеленоватых от лопнувших почек. Улица мокра и блестит. От дождя или проехавшей недавно поливочной машины. Ни души. Еще все спят. Тихо, пахнет тополями и дождем. Дома одинакового терракотового цвета как стена Петропавловки. 
Но в реальности, на «плоскости» такой улочки не существует. И это совершенно не важно.
Александр Иванович вернулся (менял люстры, заклеивал на зиму окна «одним людям»), поужинал и с чистой совестью возлег. Глядя на домик и представляя, кто может жить в квартире с таким пряничным окошком.
Или он возвращается от… От девушки, в которую влюблен. Она живет на Васильевском. Пятая линия. Просила остаться, но он ушел – захотелось пройтись по спящему городу. Пока добирался (долго стоял у Ростральной колонны, разглядывая громоздкую фигуру бородатого Волхова), взошло солнце. Нева заблестела, чайки стали шумнее, загорелся купол на Эрмитаже…
Так это все представилось… До свежего запаха воды, в которую он захотел плюнуть, но не стал – кощунство. Плюнуть, находясь точно посередине моста Строителей, эхом отражающего мелкий плеск волн. Так осязаемо…
Что Александр Иванович нисколько не удивился, когда свернул с набережной, чувствуя уставшими ногами гладкий булыжник мостовой.
Он отрыл глаза. Это был сон: молодость, влюбленность…  Нога уперлась в спинку кровати, и он проснулся. Уже светло. Хотя на будильнике начало седьмого. Или шестого? Нет, пять минут седьмого. Можно было еще часок поспать. А смысл? Первая лекция его. А он так и не выправил конспект. Убрать похвалу Хармсу. Не любит он Хармса. Сколько преподает, столько же и не любит. И Хлебникова не любит.
Александр Иванович сел, сразу попав ступнями в шлепанцы. Зевнул, накинул халат, подошел к заваленному бумагами письменному столу.  Через него потянулся и раздвинул занавески. И с удовольствием отметил, что улицу уже полили. Пить чай или нет? Прежде убрать постель.
Натягивая на подушку одеяло, миллионный раз вздохнул – взгляд не миновал висящего над кроватью этюда. Паша Кузнецов. «Интерьер». Самый обычный: стеллажи с книгами, письменный стол, шикарное кресло (Александр Иванович покосился на свой расшатанный стул с жесткой высокой спинкой), замечательная кровать. Просто уют. Но как передан! Лампа, под светом которой отлично пишется и читается, клетчатый, должно быть, шерстяной плед. Пришел, накрылся до подбородка, слушаешь негромкое радио и мечтаешь… Или вспоминаешь.  Отличная картинка. И что-то ему напоминает. Каждый раз. Что?
                ***
- Ты знаешь, Саша, я думаю, нам… -  Светлана вошла в комнату Александра Ивановича, – не стоит покупать…
Но никакого Александра Ивановича не было. И до сих пор никто не знает, где он.