Всем не угодишь

– Если бы всё было хорошо, и все были бы счастливы, не знаю как в продвинутых космических цивилизациях, но у нас живущих чувствами на матушке Земле, это чревато. Законы природы никто не отменял! Борьба за выживание у нас в генах! Мы сейчас, когда достаточно жратвы и питья, над природой, а раньше были в ней. Опыты с крысами и другими животными показали: когда всё доступно и все можно, без прилагаемых особых усилий, на третьем поколении их существование заканчивалось, оставались  единичные, лежащие с открытыми пастями у кормушек, умирающие жирные больные бесплодные особи, – проговорил мне, вытирая потный лоб, Всеволод Анатольевич, наверное, произнесший впервые такую длинную тираду.
 Сева вопросительно-самодовольно посмотрел на Макарова и Володю Чернышева, сидевших рядом со мною на скамейке.
– Римская империя и прочие империи развалились от сытости и безделья. США и европейский Запад близки к такому же закату, – согласился Чернышев.
– Я говорил о, возмущении моих, «дышащих на ладан», читательниц-непочитательниц. К чему это всё вы мне говорите? Причем здесь древний Рим и крысы?   – спросил я недоумевая.
– А нечего тут нам устраивать плачь Ярославны! Нечего жаловаться на своих перезрелых дамочек-редакторов и прочих знатоков графомании. Всем не угодишь, на вкус и цвет товарищей нет, – сказал, негодуя, Сева.
– Твои ироничные новеллы с запашком черного трупного юмора мне, допустим, нравятся, – сказал примирительно Чернышев, – Пишешь ты весело, сочно… Но не для всех.  Особенно  не для  женщин не совсем удачливых, не очень красивых, не совсем здоровых и, скажем так – чересчур причесанно-приличных. Ты пишешь слишком откровенно.
– Я пишу о том, что происходило со мной, что есть на самом деле. Правду пишу! А они мне лекции нудные по два часа читают: какой я нехороший со своей правдой. Им, видите ли, не нравиться мое отношение к смерти.
– А смерть никому и не нравится. В том то и дело – голая правда никому не нужна! Все правду знают, но, делают вид, что её нет, не хотят признавать её существование, – проговорил усмехаясь Володя, и добавил не без иронии в голосе, – Они хотят читать не о приближающейся неотвратимой смерти, а о радостях жизни, о чуде исцеления, о вере в несбыточную вечную без болезней жизнь, о беспорочной любви. Хотят парить в небесах! А ты хоть и с иронией, но долдонишь о ней – правде жизни.
– И ты туда же! Мои добровольные надоедливые литературные редакторы настойчиво, как ты сказал,  долдонят  о задаче публичного писателя давать надежду читателю, а у меня хоть и веселая, но безнадежная суровая правда, – пробормотал я виновато.
 После наступившего продолжительного затянувшегося молчания прозвучал голос Володи:   
– Ругают – значит читают! Раз ругаются, значит: (И в этом твоя заслуга!) что они  ещё живы! Пусть скажут тебе спасибо. А если лениво  ползать в слащавом липко-сладком болоте, под нежное кваканье... – Володя, сделал паузу и, немного поразмышляв про себя, сказал, неопределенно пожав плечами, – То будет, как с этими зажравшимися подопытными крысами.
– Правильно! – воскликнул молчавший всё это время Макаров, – Никого не бойся, Серега! Пиши все что хочешь! Я с тобой!
Март 2020г.