Платеро и я. Воробьи

   Утром святого Яго небо мрачно, бело-серо, будто состоит из хлопка. Все собирались на мессу. Мы оставили в саду воробьёв, Платеро и я.

   Воробьи! Под круглыми облаками, что иногда брызжут острыми каплями, как вылетают и влетают они во вьюнок, щебечут, хватаются клювами! Этот падает на ветку, улетает, оставляя её трястись; другой потихоньку попивает небо из лужицы на закраине колодца; а вон тот вскочил на козырёк сарая, засыпанный почти сухими цветами, что нагнал сюда свинцовый день.

   Святые птицы без дня тезоименитства! Со свободными буднями от рождения, от истинного, ни о чем, кроме смутного блаженства не говорят им колокола. Радостные, без неизбежных обязанностей, не зная ни рая ни ада, что так восхищают или пугают бедных Божьих рабов, ни большей морали, нежели своей, ни Бога больше синевы над головой, то мои братья, мои милые братья.

   Они путешествуют без денег и без чемоданов; меняют дом, когда им заблагорассудится, предчувствуют воду, предвидят сень листвы, и так должны раскрыть свои крылья, чтобы следовать счастью; не знают ни понедельников, ни суббот; купаются везде ежесекундно; любят любовью без имени всеобъемлющую возлюбленную.

   И когда люди - несчастные люди! - отправляются на воскресную мессу, закрыв двери, они, в счастливом примере любви без обряда, вдруг прилетают с свежим и жизнерадостным гомоном в сады закрытых домов, где один поэт, которого уже хорошо знают, и один осёл - ты со мной? - за ними по-братски наблюдают.