Русская Одиссея продолжения Глав 27

                ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

                ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЁР У БАЙКАЛА



                Глава первая
                БОЙ У ПЕРЕПРАВЫ

    Свирепые монголы неутомимо преследовали отряд Никонора. Хан Товлубей мчался в первых рядах на высоком красавце ахалкетинце. Заметив на реке странные суда из брёвен, он придержал коня, скинул кожаный шлем и вытер рукавом чапана пот со лба. Тут же к нему подлетел на пегой лошади Акинф Дородный и, махая плетью, указал на плывущих ростовчан:

- Горе, мой повелитель! На плотах русские могут уплыть от нас. Они на море провели за нос Торгула...

- Знаю! — огрызнулся в ярости Товлубей, вспомнив, что ему доносили с восточного берега Селенги о подозрительной ночной возне противника у реки. — Я вижу уже Байкал и строй урусских и бурятских воинов. Пока не поздно я разделаюсь с ними, чего бы ни стоило!..

    Лишь на поприще оторвались от преследователей люди Новгородца. С неподдельной радостью встречали передовой отряд на последнем рубеже обороны:
- В нашем полку прибыло!

- Вали к нам, земляки!

    Ростовский вожак заключил в медвежьи объятия своего лучшего сотника и без славословия перешёл к делу, показывая на груду убитых лошадей вперемешку с деревьями и камнями:

- Сам видишь, какой тут завал, и из чего он. Ставь сотню по левую руку от меня, а к самой реке отправь конных бурят. Дружинники встретят ворогов длинными копьями.
- Добро, Алексеевич! — только и сказал Новгородец, спеша разместить вверенных ему людей.

    Иван перед боем оглянулся назад, переживая за обоз. Что-то кричал у воды Семён Огонёк и отчаянно жестикулировал Даниле Ухвату, подплывающему на одном из плотов. Приметил Иван и свою ладу в стайке девушек, лица которых были до того напуганы, что он заскрежетал зубами от злости на монгол.

    Степняки хана Товлубея лишь на мгновение остановились перед холмами, а затем плотной массой устремились на приступ. Полетели стрелы — закружилась смертельная метель. Удар монгольской конницы был страшен: смешались в кучу живые и мёртвые лошади, трещали сломанные копья, звенели мечи, раздавались предсмертные стоны и храп. Над полем боя слышались на удивление схожие призывные кличи столь разных противников. Монгольское «Уррагх!» и русское «Ура!» смешались.

    Натиск лихих кочевников натолкнулся на одетых в броню ростовчан, среди которых выделялись два высоких витязя, Алексеевич и Новгородец. Их разящие удары раз за разом отправляли на смерть очередного соперника. Если Иван снимал свою кровавую жатву огромным топором, то Никонор умело владел длинным прямым мечом. Перед ними росла гора трупов из поверженных нукеров.

    Атака выдохлась. Потеряв до трети воинов, монголы с позором откатились назад, усеяв склоны пригорков трупами людей и лошадей. Убыль у обороняющихся раза в три была меньше, из сотни павших опять большинство составляли буряты. Они, не имея хороших броней и боевой выучки, гибли от длинных стрел и кривых клинков.

    Окровавленные защитники, только отбившись, с надеждой посмотрели назад, на реку. То, что они увидели, вызвал о противоречивые чувства. Совсем неподалёку через протоку уже налаживался наплавной мост из дюжины плотов, и по нему начиналась спасительная переправа. Кроме того, ещё десяток бревенчатых судов пристали к берегу и стали заполняться людьми со скарбом. Зато вдали, от закатного солнца, у кромки бурлящего Байкала на дружину накатывалась новая беда — чёрная конная лава.

- «Бешеные»! Они!
- Уходим — гиблое дело!

    На тревожные крики ростовчан вовремя откликнулись Алексеевич и Новгородец:
- Стой! Рано!
- Товлубей пошёл! Отобьём, иль ляжем костьми!

    Монгольский предводитель с оставшимися в живых сотниками вновь торопливо повёл своих воинов на штурм непокорных высот. На этот раз хан нацелил главный удар конницы на прибрежный участок, где стояли буряты. Иван Алексеевич сразу заметил, куда рванулись враги и, увлекая соратников, зычно крикнул Никонору и Гавриле:

- Берите своих и к Селенге! Тут за нас Фёдор с Тобоем побудут!

    Вторая атака оказалась кратковременной: уже не было у степняков численного превосходства, уже не было у них былой веры в успех, и бой захлебнулся, как только русские ратники железным строем наискосок проткнули фланг наступающих к переправе конных монгол. Те явно не ожидали встречных действий высоких бородатых воинов. Особо выделялся великан-вожак в посеребренных доспехах. Он наносил неимоверной силы удары гигантским топором, прокладывая себе кровавую дорогу. И дрогнули уцелевшие кочевники, в страхе повернув лошадей.
    Среди трупов поверженных нукеров сошлись воеводы дружины и подскакавшие к ним Тобой с Агдой.

- Вот теперича, браты, в самый раз отойти, — запыхавшись, выдохнул Алексеевич, показывая рукой назад. У наплавного моста царила деловая суета Семёновых крестьян — многочисленный обоз в основном перешёл на необитаемый остров. Немало плотов с ранеными и скарбом уплыли в безопасном направлении к желанному клочку суши.

    Медлить и впрямь было нельзя: всего в двух поприщах от переправы темнела сплочённая масса дико воющих «бешеных». Русские люди, гордые военными успехами, быстро отходили к мосту, потрясая оружием:

- Можно бить ордынцев в чистом поле!
- Не любят они пешего железного строя!
- Вернёмся на Русь — так и обскажем.

    За ростовчанами кружили на конях буряты Тобоя, прикрывая сзади. Несмотря на огромные потери в своих рядах, местные воины бесстрашно отбивались и отстреливались от монгол Товлубея, пытавшихся помешать переходу на остров. По колеблющемуся под ногами искусственному сооружению торопливо шагали преследуемые. Несколько речных плотов вновь причалило к сражающемуся берегу Селенги. Это Данила Ухват с плотогонами спасали защитников переправы, свистя и крича им:
- К нам, земляки! И бурят зовите!

    На береговой кромке, в сумерках, кипел беспощадный бой: грохот железа, свист стрел, падающие в воду тела и повсюду стоны, вой, крики. Русские разбирали мост: рубили верёвки, вытаскивали тяжёлые грузила, разбивали крепёж и отгоняли к острову суда. Наконец, противников разделила широкая протока и вечерняя мгла. Человеческая бойня прекратилась...

    Бледный Товлубей сидел на жеребце с повисшей как плеть раненой правой рукой, когда к нему подскакал весь в пыли и поту тысячник опоздавших «бешеных».
- Хорон! — вскипел побитый хан. — Ты не помог мне в трудную минуту! Урусы ушли на проклятый остров!

- Я загнал много лошадей и, если бы не заводные кони, торчал бы сейчас где-нибудь на Байкале, — оправдывался Батыев слуга, утирая с лица струйки пота, — «бешеных» послали на закат — закрыть урусам короткую дорогу. Мы выполнили поручение.

- Получается, я один виноват во всем! — негодовал Толубей. — У меня от тысячи осталось две сотни! Второй тысячью я не мог воспользоваться до сего времени — она на другом берегу реки препятствовала возможной переправе русских — иначе Большой Иван скрылся бы в необъятных лесах, уйдя на полночь. Теперь половина из этой тысячи к утру подберется к острову с другой стороны и мы, несмотря на протоки, разберёмся с беглецами.

- Если будет прежний ветер, тогда да, но он стихает, — с сомнением сказал тысячник и хищно улыбнулся, показывая белозубый оскал в отсвете разгоравшихся костров. — Надо спешить.

    Хана от невозмутимости своего подчинённого затрясло нервной дрожью:
- Ты забываешься! С кем ты говоришь! Я тебя на ночь пошлю вплавь к острову!
    Раздражённый Товлубей не сразу заметил, как его взяли в кольцо угрюмые нукеры Батухана. После чего коварный Хорон обратился с уничтожающей речью к неудачнику.
- Ты провалил облаву и позволил урусам построить у тебя под носом целый флот! Твоя вторая тысяча ещё не убила ни одного врага. Хоть ты и во главе облавы, но именно ты не справился с приказом Великого кагана. Потому если потребуется, сам погонишь вперёд свои жалкие сотни. И не вздумай увильнуть...


                Глава вторая
                СПАСИТЕЛЬНЫЙ ПОЖАР

    Волны с тёмной громады озера по-прежнему бились о низкий берег камышового острова, но полночный ветер заметно стихал, вселяя надежду в сердца гонимых.
Русско-бурятская рать толпилась на восточной стороне небольшого клочка суши. Над западной стороной проносилась невидимая в ночи смерть — стрелы монгол нет-нет, а прошивали со свистом полутьму. Зоркие буряты в ответ били из тугих луков по теням, мелькающим на фоне вражеских костров, разбросанных по берегу Селенги. Такие же многочисленные огни были замечены восточнее острова — в широкой дельте реки.

- Нас опять-таки обкладывают! — сокрушался Новгородец, находившийся с Алексеевичем на одном плоту, вспоминая позавчерашнее предупреждение бурят. — Ладно, хоть в энтот раз кругом вода, и слава Богу.

- Их то не остановит, — убеждённо и устало махнул рукой Иван и с горечью добавил: — Пошли прощаться с Молчуном. Он отходит — рана тяжёлая.

    Они спрыгнули на землю. Из шумной толчеи на них налетел взлохмаченный и осунувшийся Фёдор Книга. Его глаза блестели от слёз.
- До ста мужиков сложили свой буйные головы, больше других потеряла моя сотня и Никонора. Умельцы без Гаврилы...

- Вот ты и бери их под начало, — подумав, сказал вожак толмачу. — А Новгородец соединит свою и твою поредевшие сотни...

    Воеводы пробирались по гудящему бессонному лагерю. Девушки перевязывали окровавленных раненых при свете береговых костров. Пахом Полночный и Данила Ухват с крестьянами сшивали из чего придётся прямоугольные паруса. На судах, приткнутых к суше, плотогоны и ремесленники под руководством Еремея Студёного что-то мастерили. Невозмутимые буряты резали скот и коптили мясо, готовя впрок.

    На южном конце острова предводители отыскали убитого горем Семёна Огонька и ещё пятерых его помощников, занятых захоронением троих умерших от ран боевых товарищей.

- Господи, сколь наших полегло! — разволновался Фёдор. — И до трети раненых в дружине!

    Белый, как полотно, Семён оторвался от усопшего друга и, встав, закачал головой:

- Эх, мой добрый Гаврила, теперича твои умелые руки останутся навсегда без дела. И тебя никто более не упрекнёт и не подшутит над тем, что ты молчишь. Проклятая стрела! Она попала в незащищённую шею.

    Все присутствующие, к которым присоединились десятки ремесленников, обходили по кругу лежащее на спине могучее бездыханное тело кузнеца, отдавая последние поклоны...

    С похорон расходились молча, подавленно. Неожиданно Новгородец закричал:
- Браты! Ветер и вовсе утих! Не пора ли отчаливать?
- Твоя правда! — подхватил Алексеевич. — Ночи сейчас коротки не ровен час, подплывут к острову с трёх сторон тысячи табунщиков, словно крысы.

- Запросто! — откликнулся Огонёк, возвращаясь к суровой действительности. — Пойду к Ухвату, к своим — надо загружать плоты людьми, скарбом и лошадьми...
    Про коней можешь не вспоминать — не войдут, да и у нас не корабли, — убеждённо заявил Никонор.

- Как же энто, — заморгал глазами хозяйственный сотник, глядя на вожака. — Но вороного Орла мы не бросим!

- Решайте сами, молодцы, — тихо ответил Иван, стараясь не обидеть никого, но через мгновение резко приказал: — Всем на плоты! Нечего выжидать!

    Народ не заставил себя долго ждать. На бревенчатые суда тащили разнообразный скарб: палатки и котлы, шубы и меха, мешки пшена и жареное мясо, драгоценности и оружие. Более полутысячи монгольских коней безучастно смотрели из островного камыша на уход немилосердных хозяев. Проходящие мимо ненужной теперь скотины ростовчане с грустью говорили:

- Исход «русской орды»!
- Столь лошадей, и на тебе — коту под хвост!

    На востоке наметились первые светлые проблески утренней зари. У островитян, казалось, всё было готово к отплытию. И тут подали тревожную весть бдительные буряты с западного берега. От них бежал Максим Балагур. Он кричал что есть мочи:
- Други, к оружию! Поганые зашевелились!

- Постой, ретивый! — остановили его Иван Алексеевич и Никонор Новгородец, до этого шептавшиеся о чём-то. Выслушав сбивчивые объяснения дозорного, громко закричали: — Дружине отчаливать! Никоноровцы — оставайтесь с нами!

    На голоса витязей стремглав подбежала Ольга Краса. Она, не сдержавшись, зарыдала на плече любимого:

- Что ты затеял?!
- Не печалься, лада, — помягчел голосом Алексеевич, лаская взором девушку. — Мы с Новгородцем чуть позже отплывём. Надо горячо попрощаться с табунщиками.

    Ольга недоверчиво покачала головой, и, уходя вместе со всеми, трепетно сказала:
- Береги себя, не лезь на рожон...

    В утренней полутьме обозначились непримиримые противники: русские и буряты торопливо отплывали — течение Селенги выносило их в Байкал, а монголы с трёх разных сторон — с западного и восточного берега реки и с островной дельты -начали переправу. До ростовской твердыни — маленького островка — ближе всех было двум сотням Товлубея и тысяче Хорона. Они-то в скором времени и могли открыть убийственный обстрел беспомощных судов у самого берега озера.

    При безветрии, единственным средством передвижения у спасающихся были длинные сосновые жерди. И когда, кое-как отплыв от беспокойной земли локтей на пятьдесят, плотогонам не на что стало опираться, они загомонили:


- Мать честная! А дна нету!
    Народ на загруженных под завязку плотах заволновался не на шутку:
- Ядрёна Матрёна! Лиходеи подскачут и сделают из нас решето.
- Вот попали: ни дна, ни ветра, хоть щитами греби...

    Преследователи с западного берега Селенги уже густой массой усеяли протоку к острову. Используя надутые бурдюки, множество степняков, понукая преданных коней, успешно преодолевали водное препятствие.

    В тот момент, когда первые нукеры выходили на желанный берег, неожиданно раздался громкий клич: «Пали!». Сразу во многих местах на восточном краю острова загорелся камыш. С воем полетели оттуда горящие головни от костров и послышался пронзительный свист и крики:

- Пускай красного петуха!
- Мечи огонь!
- Гони коней!

    Алексеевич, Новгородец и несколько десятков ратников решили направить на наступающих врагов их же лошадиные косяки. Сухая растительность мгновенно вспыхивала, а жаркое пламя стало охватывать и поглощать всё, что горит.

    Несчастные кони сначала тревожно ржали и храпели, а потом в панике заметались из стороны в сторону. Но умело устроенное ростовчанами огненное полукольцо направило уже обезумевшую лошадиную массу на запад, навстречу выходящим из протоки монголам. Бывалые монгольские воины, казалось, готовые ко всему на свете и прошедшие горнило сражений, оторопели при виде несущегося на них табуна.

    Испуганные лошади смяли и затоптали передние ряды степняков. Животный страх перед огнём увлёк в глубокую протоку всех и вся. Выкрики отчаянья, стоны, истошное ржание и оглушительный плеск слились в невообразимый гвалт. Округу заволокло дымом. Надежды монгольских военачальников на решающую схватку с дружиной Большого Ивана были похоронены в водах Селенги у пылающего островка.




                Глава третья
                ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЁР

    Под громовое раскатистое «Ура!», далеко разносившееся над хладными водами Священного озера, встречала флотилия ростовчан последние плоты, отошедшие от охваченного дымом их недавнего убежища. Люди ликовали, несмотря на своё трудное положение:

- Вот учудил Алексеевич!
- Будут помнить анафемы!

    Безбортное судно вожака с дюжиной воинов, гребущих щитами, медленно подплывало к такому же судну, на котором находились десять «жемчужин» дружины, Агда, Тобой и Книга с четырьмя молодцами. Фёдор вместе с Ольгой Красой держали под уздцы неспокойного жеребца Орла. Вороной кивал умной головой и не отрывал взора, как и рядом стоящая белокурая девушка, от приближающегося к ним Ивана Алексеевича. Когда до богатыря оставалось каких-нибудь десять локтей, его конь всхрапнул, рванулся и чуть было не сшиб мощной грудью ограду из жердей на краю плота. На узде Орла повисли и Тобой, и Ольга. Расстояние уменьшилось, и Иван немедля прыгнул на соседнее судно. Он ласково похлопал жеребца по гладкой холке и тут же обнял Ольгу. К ним подступили ростовские девы, со страхом поглядывавшие за копошившимися на берегу монголами.

    - Алексеевич, долго ли нам ещё обмирать при виде энтих супостатов? — вопрошала полнотелая Мария Тихая в шёлковой китайской одежде. — Упаси Господь, задует вновь противный ветер, и мы окажемся в лапах у нечестивых...

- Не бывать тому! — смело перебил пышную красавицу с близко дрейфующего плота Еремей Студёный. Он держал свой мокрый указательный палец над головой. — Есть ветерок с восхода! Иль я не помор Студёного моря! Поднимай паруса, православные!

     Народ, кучкующийся на плоских посудинах около бывалого морского волка, вмиг возликовал. Люди передавали счастливую весть дальше по разбросанным на зеркальной глади Байкала неуклюжим судам:

- Ветер подходящий подымается!
- Неужто правда, земляки?!
- Слава Богу!

    Одинокие мачты русской флотилии запестрели самодельными парусами, сделанными из самых разнообразных материалов — дорогих тканей, войлочных палаток, кожаных мешков и настоящей парусины, сохранившейся с китайских джонок. Получился дико разномастный озёрный караван. Весело гоготали ростовские остряки, в первую очередь Максим Балагур:

- Всё повесим для ветрила, токмо дуй! Хоть бархот, хоть меха, хоть золотошитый отрез — чем мы не князья!

    Слабый ветерок с востока откликнулся на горячие призывы русских и бурят. От лёгкого дуновения заколыхались паруса, и мелкая рябь покрыла необъятную поверхность Байкала. Плоты едва-едва, словно нехотя стали покидать враждебные береговые воды. Вздохи облегчения и радости понеслись по округе:
- Хвала Господу! Мы уплываем!
- Браты, наша взяла! Воля!

    В небесной синеве и над самыми головами кружили крикливые чайки, растревоженные островным пожаром. Счастливый Алексеевич стоял вместе с Ольгой, Фёдором, Агдой и Тобоем. С затаённым восторгом оглядывали они суровые красоты великого озера, особенно уделяя внимание его берегам. Противоположный берег только чуть просматривался, а вот на ближнем творилось что-то непонятное. Позади проплывающих русских и бурят, рядом с местом вчерашнего боя, монголами сооружался огромный помост. Снующие и горланящие степняки зачем-то стаскивали в кучу брёвна, сучья и сухой камыш.

           - Что они деют? — недоуменно вопрошала удивлённая Ольга Краса, показывая на суету кочевников.

- Будут похороны, — догадался всезнающий Фёдор Книга. — Я смекаю, их тут более полутыщи полегло. По мунгальским обычаям, погибшие в сече должны улететь на небо в священное заоблачное царство покойного Чингисхана.

- И правда! — зорким глазом отметил Иван Алексеевич. — Уже сносят своих убиенных.
     Затаив дыхание, беглецы стали невольными свидетелями, непрошенными гостями и, конечно, основными виновниками этих грандиозных похорон. Табунщики, занятые столь серьёзным и значимым для них обрядом, не кричали как обычно противнику ничего обидного и не пускали стрелы, хотя расстояние ещё позволяло это сделать. Ростовские сторонники поначалу задирали нукеров, как бывало раньше, но, когда осознали, что делают их враги, прекратили усмешки и сняли шеломы.

     На огромном рукотворном костровище лежало множество нарядно одетых мёртвых монгол с оружием в руках, будто они собирались в очередной кровавый поход. Вдруг, одновременно десятки кочевников поднесли к ним горючие факелы. Закричали вольные дружинники:

- Зажгли! Со всех сторон!
- Началось...
    Жадное пламя стало охватывать и набирать буйную силу. В конце концов разрастающийся огонь овладел и объял все причитающиеся ему жертвы. Вокруг него собирались уцелевшие в бою воины Товлубея и Хорона. Прикрывая горестные лица от нестерпимого зноя, они провожали взглядами недавних соратников, уходящих к Священному Правителю, и громко провозглашали:

- Баартай[1]! Баартай!
    Гигантский костёр, набрав неимоверную мощь, неистово гудел, выбрасывая к синему небу чёрные клубы дыма, относимые в сторону уплывающих русских и бурят. Там испуганно заголосили девы, в ужасе отворачиваясь:

- Матерь Божья! Они встают!
    Действительно — трупы, лежащие на самом верху, от жара и рёва огненной стихии зашевелились, двигая то руками, то ногами, а то и вовсе садились. Православные на судах молча крестились.

- Люди, запомните энто! — рокотал над водой голос Алексеевича. — С мятежа и по сию пору дружина посекла поболе тыщи ворогов. Кому из нас суждено будет увидеть Родину, передайте: — наши павшие не зря сложили свои головы.

    Лёгкий ветерок всё дальше отгонял плоты от толпившихся монгол, и только чёрный шлейф дыма и крики «Баартай!» ещё долго преследовали ростовчан на яву и во сне...

                Глава четвёртая
                НА ВЕЛИКОМ ОЗЕРЕ

    Дикий Байкал впервые принял в своё бурное лоно десятки бревенчатых судов с сотнями путешественников. Разметать или разбить о скалы плоты и потопить в бездонной пучине смельчаков для своенравного озера была пара пустяков. Но страстные молитвы православных оберегали дружину от худшего, а опытные мореходы ободряли товарищей, внушая надежду на благополучный исход плавания.

    К полудню слабый восточный ветер отнёс флотилию на двадцать поприщ от враждебного берега. Алексеевич первый заметил неладное:

- Браты! Никак табунщики за нами следом округ Байкала решили обскакать.
    Между горами Хамар-Дабана и водами озера, по береговой линии двигалась длинная колонна всадников. Мужики забеспокоились, не зная, что и думать:
- Неужто мунгалы затеяли вновь погоню?

- Видно надежды питают?
   Книга и Агда стали, настойчиво расспрашивать Тобоя о встречных неведомых землях. Молодой бурят морщил бронзовый лоб:

- Где-то завтра, если ветер не переменится, выплывем к истоку реки Ангара, которая вытекает из Байкала. А нукеры, коли пытаются нас перехватить на побережье, доберутся до Ангары на один-два дня позже.

- Выходит, должны мы опередить табунщиков! — ликовал Иван среди друзей. — Сплавимся по новой реке в полночную сторону, где кругом лесные чащобы. Вот тогда дружина избавится от ворога.

- Всё в воле Господа! — убеждённо говорил Фёдор. — Может, и поспеем, а может и так случится — отнесёт ветер обратно куда-нибудь к Селенге, где наверняка на удачу ещё ждут нас поганые...

- Берег! Дальний берег! — послышался с передних судов звучный глас Новгородца. Радостная весть облетела разбросанные по водной шири плоты, и гонимые люди было успокоились за свою судьбу, но тут случилось то, что вполне ожидалось — стал усиливаться ветер. Ростовчане с тревогой закричали:

- Горе, земляки! Вода заливает!

    Накатистые байкальские волны уже вызывали страхи на утлых судёнышках: девушки, визжа от холодных озёрных вод, поднялись на ранее приготовленный жердевой насест, буряты округляли узкие глаза и что-то в ужасе вопили. Только русские мужики и парни, стиснув зубы, по большей части молчали или тихо молились. Сторонники привязывали и себя, и скарб, и драгоценности к непотопляемым бревенчатым судам. Люди стойко сносили холод и сырость, но озноб и оцепенение начинали подавлять все чувства и мысли.

- Ветер не силён — и слава Богу! — крепился Еремей Студёный, громко обращаясь к Ивану Алексеевичу на соседний плот. — Может, обойдётся, да и наш берег не так уж далёк.

- Верно, помор, — выдюжим! — раскатисто откликнулся вожак, не столько ему, сколько другим дружинникам, менее привычным к водным невзгодам. — Мы всё ближе к Родине!

    Противоположный берег постепенно вырастал на горизонте. Череда тёмно-зелёных низких гор была желанна и спасительна, но туда ещё предстояло доплыть, а пока то тут, то там раздавались отчаянные возгласы странников, заливаемых волнами:
- Когда же исход?! Сил нет терпеть!

- Мы как святые по озеру-морю бредём! — всполошно гомонил Максим Балагур, стараясь подавить собственную боязнь перед разверзшейся бездной. — А кругом глубь — пучина!

    Один непривязанный бурят поскользнулся на мокром бревне, не удержался за ограждающую жердь и упал в воду. На последующих плотах хотели, лавируя парусом, подойти к утопающему, но не успели. Несчастного схватили судороги в холодной байкальской купели, и он навсегда скрылся под волнами.

    Над судном Ивана Алексеевича, несмотря ни на что, подсмеивались соседи, так как оно больше других смахивало на курятник: красивые девушки, навздевав на себя меха, сидели и лежали на жердевом насесте, как нахохлившиеся куры, а несколько стоявших возле них застывших мужчин были похожи на терпеливых петухов, оберегающих своих несушек. Иван продрогшими руками удерживал с одного бока вороного Орла, с другой к нему прислонилась ненаглядная Ольга в соболиной шубе. Иван был облачён в тигровую шкуру, надетую на голое тело. Его сапоги время от времени омывали озёрные волны, едва не заливая голенища. Краса в полузабытьи гладила искрящуюся на летнем солнце мягкую полосатую шерсть и с трудом выдавливала из себя слова в непрерывной болтанке Байкала:

- Господи, какие страсти! Никогда бы не подумала, сидя дома в Ростове, что окажусь на краю света у этакой бездны.

- А я говорил Алексеевичу ещё у Каспия, — встрял в разговор влюблённых Фёдор, — с мунгалами, столь неутомимыми путешественниками за чужим добром, мы пройдём тридевять земель, морей и рек и попадём незнамо куда.

    Счастливый Иван-богатырь, лаская взором свою ладу, лишь вздохнул на причитания близких ему людей. Ольга, заметив посиневшие от холода губы Ивана, озабоченно спросила:

- Замёрз поди, странник мой?
- С тобой никогда...

    Светловолосая голова витязя то ли от волнения озера, то ли от близости красавицы вдруг закружилась. Он нашёл своё спасение в голубоглазом омуте Ольгиных очей, и страстно прильнул к ней.





                Глава пятая
                ПРОЩАЙ БАЙКАЛ, ПРОЩАЙ БУРЯТИЯ

    К вечеру этого необычайного дня разбросанные ветром, как щепки, плоты заметно приблизились к северному берегу Байкала. На глазах безмерно уставших и продрогших людей вставали причудливые скалы, огромные утёсы и укромные бухты. Плотогоны Ивана Алексеевича и Никонора Новгородца, поравнявшись друг с другом, поплыли вровень, давая возможность воеводам поговорить. Иван указал рукой на запад и сказал новгородскому мореходу:

- Тобой бает, за тем выступом большого мыса лежит залив, из коего берёт начало Ангара.

- Не осилить ныне туда дорогу, — с сомнением покачал головой Никонор. — Лишь бы до суши добраться — околели все, да и спать хотят. Завтра, коли будет тот же ветерок, думаю, обогнём мыс.

- И то правда, скорей бы на твердь вылезти, — оглядывал Иван оцепеневших и привязанных к жердям соратников, — да костры развести. Кабы народ совсем не захворал.

   Июньское солнце только ближе к полуночи зашло за волнистый лесной гребень, лишь тогда первые плоты с опущенными парусами достигли желанного берега. Бревенчатые суда, как слепые котята тыкались тупыми носами то в жёсткую гальку, то в мягкий песок, а то еще хуже — ударялись о надводные или подводные камни. С невезучих плотов часто падали в озеро и люди, и скарб. Терпящим бедствие на их истошные вопли кидали верёвки и протягивали руки. Обошлось без жертв и больших увечий. Народ, несмотря ни на что, не унывал:

- То не горе, земляки — горе было позади!
- Слава Богу — чуть не море миновали!

   Самые крепкие мужики во главе с великаном-вожаком переносили раненых и ослабевших на сумрачный берег, а буряты тем временем собирали у опушки леса древесную пищу для столь необходимого огня. Вскоре стальные огнива уже высекали яркие искры, берёзовая кора с сухой травой занимались весёлым пламенем. Пылающие костры притягивали к себе всех путников без исключения. Кто-то подставлял навстречу дымному жару то ноги, то бока, а кто-то в изнеможении просто валился, как куль, на постланную шубу и забывался тяжёлым сном...

   На утренней заре под шум убаюкивающих волн так не хотелось подниматься ни русским, ни бурятам — сказывались беспримерные испытания последних дней. Но возможная погоня и дующий попутный ветер настроил на рабочий лад. У кромки Байкала коротко совещались озабоченные предводители, понимая, как много сейчас зависит от их решения. Серьёзный Тобой клятвенно заверял чужестранцев:
- Сегодня достигнем истока Ангары. Добираться туда лучше по земле. Нас, бурят, на ваши плоты уже ничем не заманить.

   Фёдор Книга поддержал:
- Кто захочет испытать подобие вчерашнего плавания? Нынче на плотах должны остаться умелые и кряжистые мужи, готовые вновь померяться силой с великим озером.

- Верно! — согласно кивнул Иван Алексеевич. — Пусть и «жемчужины», и все, кто может идти из увечных, держатся Тобоя. К ним примкнут крестьяне со скарбом. Я возглавлю пеших, а Новгородец — плывущих.

   Высокий Никонор покорно склонил голову. Зато присутствующая на совете красавица Ольга с вызовом спросила Ивана:
- Я возьму твоего Орла?

   Но её тут же перебил Хозяйственный Семён:
- На вороного два мешка с сокровищами взвалим — больно тяжелы. Нам ещё на горбах тащить шесть мешков с посудным серебром и златом. Негоже им плыть по бездонному озеру. Итак, вчерась Данила Ухват чуть не утопил один бесценный мешок.
- Надо спешно отплывать, — заволновался Новгородец, глядя на хмурившееся небо и обманчивый Байкал. — Обойти бы выступающий мыс у бережка, а дальше попроще станет...

   Восточный ветер заметно помогал отчалившей озёрной флотилии. На передних судах были Еремей Студёный и Пахом Полночный. Они то поднимали паруса, то опускали, боясь силы капризного ветра и скорости трудноуправляемых деревянных махин. Никонор Новгородец на последнем плоту замыкал растянувшийся караван.

   Солнце уже высоко висело над головами покорителей Байкала, когда суда находились у скалистой громады мыса. Манёвры плотогонов около опасного места выполнялись строго по указаниям и командам с ведущих судов. Огибая гибельный выступ, где легко быть снесённым ветром в бескрайнее озеро, православные крестились и шептали спасительные молитвы. Люди управляли парусом и отталкивались длинными жердями, где можно было достать дно, а иногда отчаянно загребали большими щитами.

   Ближе к вечеру уже многие плоты прошли на запад, разминувшись с мрачным мысом, и заплыли, лавируя парусами, в просторный залив, откуда брала своё начало река Ангара. Народ, оказавшись у берега, увидел широкое русло реки и возликовал:

- Никак обошлось!
- С нами Бог!

   Около истока Ангары отважных мореплавателей с восторгом приветствовали пешие русские и буряты, ушедшие с утра по суше. Но всеобщая радость была преждевременна. С одним из последних судов, где не оказалось плотогонов, умудрённых опытом речных и морских плаваний, произошла беда. Всем известная бесшабашность и лихость Максима Балагура дорого обошлась ему и другим. Стараясь побыстрей миновать мыс и не тащиться в хвосте каравана, он, надеясь на авось, велел товарищам, не убирая парус, ещё и спрямить путь, проплывая в опасной близости от каменных глыб. Самонадеянность дорого обошлась. Сначала пятеро горе-мореплавателей налетели на едва заметный камень, и закрутившийся плот отбросило на скалу. Бревенчатое судно не выдержало удара и на глазах соседей стало разваливаться. Скарб ушёл под воду, а потерпевшие, цепляясь за брёвна, орали, что есть сил:

- Браты, на выручку!
- Тонем!

Плывущая сзади команда Новгородца тотчас повернула парус, направив своё судно к месту бедствия. Убрали парус и осторожно подплыли к утопающим. Спасатели кидали людям, барахтающимся среди волн и брёвен, чёрные арканы, крича:

- Держите, земляки!
- Вытянем, коли ухватите!
    Несмотря на волнение в озере у грозных скал, Никонор с товарищами вызволили из холодной купели неудачников. Серьёзно пострадал только один виновник происшествия. У Максима была вывихнута рука, и на лбу красовалась большая шишка.
- Поделом тебе досталось, Балагур, — досадовал Новгородец. — Мог и вовсе угробить и себя, и людей.

- Прости, воевода! — стонал мокрый оружейник. — Более вовек из вашего послушания не выйду...

    На песчаном плёсе, в трёхстах локтях от истока Ангары, раскинулось пристанище русской флотилии. Вечерняя заря сквозь кучевые облака скупо освещала разбросанный по побережью лагерь.

    Ростовчане и буряты проводили последнюю совместную ночёвку. У самой кромки тёмной воды пылал трескучий костёр, возле которого сидели предводители дружины, Агда и Тобой.

- Велико ваше озеро, — завязал разговор Семён Огонёк, обращаясь к буряту через толмача. — Ну и натерпелись мы страху, покуда его одолели. Поди, в мирное время вы тут рыбу ловите?

    В подтверждение его предположения невдалеке послышался шумный всплеск на невидимом Байкале. Тобой, поняв вопрос, оживился и, блаженно улыбнувшись, стал рассказывать:

- Хороша на Священном озере рыба, особо хариус и омуль. Добываем летом с долблёнок, а зимой делаем проруби. Но рыба ещё полдела. Тут водится большой водный зверь — нерпа. Охота на неё только по льду: либо подкрадёмся на белых санях, либо поджидаем нерпу у пропарин и бьём стрелой в голову...
- Богатое озеро! — перебил Тобоя Алексеевич. — Ты, милый друг, лучше поведай нам, опасаться ли здесь Хорона с нукерами?

    Бурят сурово сдвинул чёрные брови и утвердительно закивал:

- Опасайтесь монгол, пока не углубитесь по реке в таёжные дебри, которые встанут перед вами через пару дней плавания. Степняки коварны и настойчивы. Хотя вы вряд ли повстречаетесь с ними, но что не случается. Нукеры могут спрямить путь, и где-то на Ангаре настигнут дружину. Потому держитесь лучше правого берега реки в ближайшие дни. Дальше, в полночных землях, вы наткнётесь на мирные рода тунгусов. Их редкие стойбища разбросаны по всей Ангаре. Жаль, тамошний язык я и мои люди не знаем. В общении с тунгусами мы вам помочь не сможем.

- Я помогу! — откликнулся даурский охотник. — В лесах я не раз сталкивался с ними и понимал их язык.

    Русские воеводы облегчённо вздохнули, а Алексеевич обратился к Тобою:
- Дорогой друг! Дружины не было бы здесь, за Байкалом, не будь вас. Твои лихие молодцы не жалели ни своей крови, ни жизни, чтобы ростовская вольница продолжила дорогу домой. Как отблагодарить вас?

    Широколицый бурят, смущённо улыбаясь, коротко ответил:
- Какие благодарности. Мы вместе били общего врага...

    Ростовчане напоследок щедро угощали своих верных союзников, делясь, чем Бог послал. Разговоры между ними не ладились из-за несхожести языков, но вполне понятные жесты возмещали то, что не могли сказать словами. Дружеские посиделки затянулись до полуночи.

    На рассвете у зеркальной глади Байкала навсегда расставались боевые соратники двух таких разных народов. Дружина рассредоточилась на плотах и была готова отчалить к покрытой туманной дымкой Ангаре. Бурятский отряд выстроился на прибрежном песке, провожая в дальний путь чужестранцев, занесённых в их края жестоким вихрем великих монгольских походов.

    Иван Алексеевич и Фёдор Книга сошли на берег с внушительными свёртками. Они остановились напротив Тобоя и по очереди крепко обнялись с ним. Светлорусый вожак в посеребренных доспехах скинул бархатную ткань и вынул из ножен длинный обоюдоострый меч. Он засверкал на солнце вместе с рукояткой, усыпанной драгоценными камнями. Расстроганый бурят, принимая подарок, поцеловал его и, взмахнув оружием, проникновенно сказал, указывая на запад:

- Я буду всегда помнить, что там у меня есть друзья!

   Тут Фёдор поднял над головой золотой кубок необычайной красоты и заговорил:
- А вот гостинец для всех вас! Пейте из него, бурятские витязи, и вспоминайте побратимов.

   Под громовое «Ура!» Иван с Фёдором прыгнули обратно на плот. Книга напоследок пожелал Тобою:

- Пусть чаще горят погребальные костры злых мунгал!
   Ростовчане махали шеломами и кричали провожающим:
- Прощай, Бурятия!
- Прощай, Байкал!