Грибной дождь

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".

С утра прошёл дождь.
  - Так рано, доченька?
Это проснулась маленькая Эльза. Мама её любит шуршать платьем, дочери это не понравилось.
  - Мама, это такое платье шумит?
  - Нет, это я прохожу мимо твоей кроватки, милая. Просыпайся. Ты ведь уже проснулась?
  - Нет, я хочу лежать ещё, у меня головка болит.
  - Девочку надо поднять, я послушаю, - это пришёл доктор, вызванный обеспокоенной мамой, - это не корь, сыпи нет, однако, - доктор склонился над тетрадью, - я выпишу вам рецепт прямо здесь, а вы потом сравните с тем, что выписывает ваш, с позволенья сказать, взрослый доктор. Это же ребёнок! - доктор неистово посмотрел на растерявшуюся женщину. - Не посмейте мне возражать - ребёнок отравлен... чудовищными дозами, - он посмотрел поверх стёкол, которые запотели от частого дыхания, доктор был в гневе. - Сейчас же приведите мне... нет, я сам... - доктор вставал со стула, потом сел, резко поставил саквояж на стол, - вот что, это необходимо сделать...
Было промывание желудка, кишечник тоже промыли, но доктор всё ещё волновался. Когда ребёнок уснул, испытав все муки промываний, доктор указал на запись:
  - Теперь вот это. И больше ни ногой, слышите, ни ногой этому доктору бывать в этом доме нельзя!
Он хотел кричать ещё, но был расстроен и потерял силы.
А было вот что.
Софья Андреевна, дама немолодых лет, по меркам перворождения, заботилась о своей дочери сверх своих сил, вызывая к ней по малейшему поводу докторов: то она конфетку съела - язык покраснел, то платье-колючка кожу поцарапало и т.д. Отец смотрел снисходительно, оплачивал счета и всё: "Пусть... - решил он (свои дети от первой жены были взрослые), - и эта вырастет..."
Эльза болела не много, но в этот раз было что-то, отчего супруги переглядывались. Дочь стала заговариваться:
  - Мамочка, этот дядя на меня смотрит, видишь? - и показывала в сторону, где стоял ящик с бельём.
  - Нет никого, доченька, здесь вещи, посмотри.
Девочка мотала головой.
  - Нет, мама, он там.
Отцу она тоже сказала:
  - Папа, вы не можете мне... - и посмотрела в сторону шкафа с книгами, - не вы, а мой папа... сказать, - снова обращаясь к отцу, - откуда столько игрушек на вашем столе? Вы уже не маленький. Отдайте, я заберу.
Отец не нашёлся что сказать, только рукой показал - бери. Девочка схватила "куклу" (так носят кукол) и ушла с матерью.
Доктора пошли один за другим: психиатры, терапевты...
Ответ дал один: "На девочку производится психологическое воздействие". В остальном отклонения он не нашёл. Другие доктора давали советы, выписывали рецепты. Пока один не вызвал отравления.
  - Всё, Софья, хватит лечить, - сказал муж, - девочка у нас здорова, только сейчас... - он понял, что, наконец, это его ребёнок и хватит матери одной принимать решения, - никаких докторов больше... только через меня.
Софья Андреевна, всегда послушная мужу, всё же не могла смириться с мыслью, что муж, некогда игнорировавший её ребёнка, вдруг берётся отвечать за её дочери жизнь, но перечить не стала. Предложила покатать дочь в санях, когда та поправится.
  - Хорошо, покатаем.
Дочери хуже не становилось, но и улучшений налицо не происходило: так же лежала, жаловалась на головку и уморительно щурилась как от большого, яркого света. Мама носила на руках, рассказывала истории с хорошим концом, гладила по головке и целовала в лоб.
  - Что будем делать, отец? Доктора не помогают, мы сами не можем сделать для дочери ничего, - она закрыла лицо руками.
  - Я придумаю. Есть о чём подумать...
Время шло, отец думал...
Однажды приехал нежданный гость: отец мужа дочери, Павел Степанович Борейко - купец, важный человек. Как не сопротивлялся замужеству дочери Семён Петрович, уговорить не удалось - дочь ни в какую: "Только за него или в монастырь!"
"Иди, - хотел сказать поглупевшей дочери отец, но сказал, - выходи за него, что уж..."
Теперь родственники гурьбой наезжали, не считаясь с приглашениями, коих не было и не могло быть - Семён Петрович их недолюбливал. Вторая жена просто не замечала, занимаясь своей дочерью.
Вот он на пороге.
  - Здравствуйте, родственники! Что, не ожидали? - усмехаясь в ухоженные усы, пророкотал купец первой гильдии.
  - Как же, ждём всегда, - сказал с усмешкой хозяин дома, - проходите, вы знаете куда.
Такое обращение Семён Петрович позволял себе не со всеми, но свояка не любил и враждебность не скрывал за любезностью.
  - С чем пожаловали, - устроившись удобней в кресле (в кабинет родственника не приглашал никогда, принимал в гостиной), - опять деньги?
  - Нет. Слышал, дочь болеет, подумал, не надо ли чего? У нас завсегда так, по-простому, надо чего, скажи, мы же не чужие.
  - Всё хорошо. У нас... всё... А кто сказал?
  - А-а, дочь ваша, наша, Анастасия - он специально выговаривал имя на купеческий лад.
  - Как она? Давно не писал, откуда ей знать, что с моей дочерью? - он подчеркнул "моей".
  - Как же, - ничуть не смущаясь, продолжил гость, - мир не без добрых людей, скажут, - потом сощурившись (Видел он плохо? Нет, но щурился всегда, когда имел мысль, но не говорил), добавил, - ведь дочь это что... когда отнимают...
Он не договаривал.
  - Похоже, вы не с этим ко мне. Дочь хороша, не жалуюсь, - не сказал "посторонним", - что ещё?
Борейко крутил усы. "Так и есть, попросит деньги", - думал Семён Петрович. При всём богатстве, денег на жизнь "не хватало": оборотные средства - да, есть, а вот племянника в школу отправить... не на что (были и другие просьбы). Не всегда Семён Петрович отказывал, жалел дочь, не верил, что могла полюбить пучеглазого, сопливого мальчишку. Какие кавалеры ухаживали! А этот...
  - Мне бы надо... Да ведь откажете?
  - Откажу, не просите.
  - Тогда пойду.
Что произошло дальше? Крик дочери:
  - Папа, это он! Он смотрел на меня!
Девочка была на руках у матери, когда та закричала: "Это он!"
  - Унесите сейчас же! - крикнул отец. - Больше не задерживаю, - строгим голосом, не терпящим возражений, почти прикрикнув, - и больше...

  - Ребёнка не надо было носить, Софья, - уже выговаривал наедине Семён Петрович, - это не гость, пойми... с ним здороваться... он нам не родня. Анастасию жаль, но ведь сама захотела... или...  (Семён Петрович тёр лоб) сейчас не могу говорить, прости.
Через час умер.
Похороны проходили в составе... родственников купеческого сословия не было. Софья Андреевна, женщина не жёсткого склада, была против родственников, которых считала причастными к смерти мужа. Анастасию не приглашала, сама приехала, молча постояла и ушла. "Одета как крестьянка", - подумала о ней мачеха, не такой она её видела: румяной, озорной, весёлой и банты, банты...
Подходить к падчерице не стала, сделала вид, что не заметила.
Брат Анастасии не приехал, был далеко, а так больше не к кому подойти, вот и ушла. Через неделю пришло письмо от неё: каялась, просила простить "... это я довела отца..."
"Что теперь? - думала скорбящая женщина. - Его не вернуть, сколько не уговаривай себя. Постой! - Софью Андреевну осенило. - Да это она! Она всё устроила! Захотела отнять у меня дочь, а потом мужа. Да считала ли отцом? Всё делала наоборот, будто чёрт вселился!"
Софья Андреевна ходила по комнате, думая, пока горничная не позвала:
  - Девочка зовёт.
Мать подошла к кроватке.
  - Что, милая?
  - Мама, вот здесь, - дочь показывала на ушко, - здесь говорит: "Остерегись", - и сама грозила пальчиком.
Мама взяла дочь на руки, поцеловала ручонку и успокоила:
  - Больше не будет, теперь я знаю, - она целовала дочери головку, слипшиеся волосы, - будь отец, не запрещал бы, - она принимала решение.

Через два года после описываемых событий молодая пара приехала в дом, которому надлежало стать родовым. Были ли они участниками разыгравшейся драмы? И да, и нет. Дело в том, что по завещанию всё отходило к семейству... да-да, купеческой дочери. Её "наследство" состояло из дома, банковской ячейки с тремя миллионами. Откуда такие деньги? Не было у покойного Семёна Петровича такого состояния. Так откуда?
В суде было доказано: давал взаймы свояк-купец Борейко, "... а уж на что?.."
Как такое могло быть? Свидетели "из простых" твердили одно и то же "Христом-Богом клянусь - давал", дальше пошли разночинные - все в один голос... Управляющий делами покойного пожимал плечами: "Не могу знать. Делал, как велели". Нотариус мямлил: "Воля усопшего..."
Проиграно? Нет. Софья Андреевна не мыслила сдаваться. Сын покойного мужа ссылался на занятость, не приезжал. Не имел заинтересованность в наследстве? Увы! Не мог позволить себе отъезд, едва сводил концы с концами. Когда понял, что тяжбы не миновать, совсем хотел отказаться от доли, но вовремя одумался. Слал мачехе предложения, как лучше устроить тяжбу - в этом состояла помощь.
Дочь от первого брака мужа, Анастасия, умерла, как-то незаметно о ней забыли. Софья Андреевна была поглощена заботами о своей девочке и известие её не удивило. Цепко схватившись, свёкор Борейко уже не отпустил. "Зачахла бедная", - только и сказала Софья Андреевна на известие.
Дочь, ещё живая стараниями матери, смотрела на неё глубокими глазами, будто понимала непростое положение, в котором они оказались.
  - Мама, а я тебе песенку спела.
  - Сочинила?
  - Нет, спела. Я придумала тебе такую... - и она подняла голову, будто пела, губы не шевелились, - вот.
  - Я не услышала её, ты спела про себя, не вслух.
  - Здесь так слышно, я пою - слышу себя, ты говоришь, - она оглянулась, - оттуда, - и показала на ушки, - глухо так.
Дочь всё ещё болела, но на докторов средств не оставалось: всё тратилось на юристов, после того, как вскрылось завещание. Софья Андреевна не поверила своим ушам - всё отписывалось Борейко, его семье. Это не укладывалось в голове. "Муж бы сказал", - твердила Софья Андреевна в суде. Пересказ отношений тоже ни к чему не привёл. Глядя на дочь, чуть не плача, вновь и вновь бедная женщина составляла апелляцию.
"Дело проиграно, теперь уже всё", - то, что сказал в последнюю встречу её адвокат, человек немолодой, бывало дела выигрывал.
Софья Андреевна не привыкла себя жалеть. Маленькое имение, доставшееся от отца, она оберегала для дочери, уже не надеясь на справедливое решение.
Сосед по имению, известный человек, был проездом.
  - Дай, думаю, как моя соседушка? Ручку, милости просим.
  - Аркадий Дмитриевич, уж не ожидала вас увидеть.
  - Жив, жив ещё! Катаюсь вот, к вам, думаю, заеду. Что ж так долго в наших краях не были? Всё вон бурьяном заросло, пахота-то где? Э-э, - он погрозил пальцем, - рассказывайте, а про пахоту - забудьте, это я так...
Девочка заглянула в гостиную, няня тут же прикрыла дверь. Чужим девочку не показывали.
  - Ну-ка, ну-ка, подойди, - гость, мужчина пожилой, детей любил, своих внуков нянчил, - вот ты какая.
Девочка подошла сначала к матери, потом к незнакомому гостю.
  - Мама не разрешает мне... - девочка мысленно продолжала говорить.
Мать испугалась за дочь.
  - Не обижу твою маму. Так слышишь? - гость отвечал на её мысли. - Если я так же тебе буду отвечать, мама расстроится, она не слышит меня.
  - Ладно, говорите.
И снова подошла к матери, уткнулась в колени. Софья Андреевна взглядом попросила горничную увести ребёнка и продолжила разговор:
  - Ну вот, теперь вы всё знаете. А, это... - и она рассказала про тяжбу, смерть мужа...
  - А это? - гость не унимался. - Девочка больна, вы не замечали?
  - Я не хотела говорить. Чем теперь поможешь? Доктора советуют...
  - Это вы бросьте! Доктора не при чём, эдак мы с вами договоримся. Она главное! Вот эта девочка! С неё пошло, а вы... Вот что: я сейчас уеду, у меня дела, послезавтра ждите, будут гости.
Наутро гостей не было и Софья Андреевна взялась вышивать. Мысли лезли в голову, и было о чём подумать. "Как могло случиться, что старый человек, ровесник отца, всё заметил, а я нет, не догадалась. Ведь в колдовство не верил муж, да и я... Нет, я всё замечала, принимала решения и вдруг... мысли уходили в сторону: "Так не надо, - думала я, эта болезнь обернётся... да, я думала - эта болезнь обернётся потерями, я так думала". Снова и снова Софья Андреевна возвращалась мысленно в то утро - было о чём подумать.
К вечеру приехали гости: четверо человек, один из которых Аркадий Дмитриевич.
  - Здравствуйте, - громко поздоровался один, - меня зовут...
  - Позволь, представлю, - сосед любезно представил гостя и следующих за ним господ, - вот эти господа нам помогут разобраться, а то я уж стар, а они шустрые, помогут.
Быстро собирали чай, потом закуски, господа были с дороги, но шутили, что ничего, если не будет чая, а только вино. Было всё - Софья Андреевна старалась. Хозяйка она была хорошая. Муж был затворником, гостей не любил, так она сама навещала подруг. Один из гостей был мужем свояченицы подруги, быстро перешли на «ты» - общие знакомые быстро отыскались у всех гостей. Аркадий Дмитриевич сидел довольный: радушная хозяйка понравилась всем.
  - Однако не пора ли к делу? - в разговор вступил юрист по образованию, Сергей Антонович Проскуряков. - Здесь указано... - дальше шёл обзор предоставленных Софьей Андреевной выписок из документов, заключение юристов, адвокатский запрос и ещё важные документы, коих накопилось множество за всё время "разбора по существу", - всё не так, - качал головой гость, - не с того начали.
  - Теперь ничего не поделать, дело проиграно. Я могла только это. Все наличные деньги, оставшиеся от мужа - здесь, - Софья Андреевна показала на кипу бумаг в руках гостя.
  - Это не всё. Я же попросил... хотя нет... вы не могли бы достать... - гость помолчал, - выписку из реестра, дом, видите ли, не ваш, оспорить нельзя, а в реестре сказано другое. Не так?
Софья Андреевна силилась понять. Недвижимость мужа её не интересовала бы больше, если бы не маленькая Эльза. Дочь наследовала часть, оставшуюся от доли её и сына от первого брака, так думала она.
  - Всё не так может быть, реестр подскажет, что за обременения у дома, ведь им кто-то владел до вашего мужа. Я знаток этого дела: реестр - хитрая вещь. Почему ваш юрист... - хотя зачем это я? Дело раскрыто не полностью по этому пункту. Я берусь, пока оплату не прошу: вам нечем платить - вижу. Потом... увидим... сейчас начну с этим, а после...
  - Вот доверенность пригодилась бы, отпишите Софья Андреевна. У нас и нотариус свой - Лев Андреевич, извольте подписать, - вступил в разговор сосед.
Разговор за разговором, к делу подключился четвёртый гость: не доктор - нет, но попросил при матери осмотреть ребёнка.
  - Я, Софья Андреевна, взгляну, поглажу волосы, потом пойду с вами в другую комнату, расскажу как есть с ней. Увы, многое не знаем, а я ведь ведун, разве только ваш сосед Аркадий Дмитриевич меня поймёт, не вы пока, не вы, Софья Андреевна.
  - Пойдёмте Зуфар Яффелевич, - Софья Андреевна не запомнила отчества гостя, он поправил.
  - Яверетдинович, но и это не моё, как сами понимаете.
Без малейшего акцента, с русским лицом, этот человек называл себя азиатским именем и выдуманным отчеством, для Софьи Андреевны было бы сомнительно принимать у себя незнакомца, скрывающего своё настоящее имя, но знакомство с соседом, человеком пожилым и влиятельным успокоило женщину. Она позвала за собой в детскую. Ребёнок спал, няня, дремавшая в углу, вскочила и оставила комнату, как только хозяйка кивнула ей на дверь.
  - Вот мой ребёнок, моё солнце, спит. Чудятся ей сны? - на глазах у матери появились слёзы.
Эльза спала, раскинув ручки поверх одеяла, на лице выступили капельки пота, хотя в комнате не было жарко. Ребёнок не болел, румянец играл на щеках. Серьёзное, не детское выражение лица, будто думала напряжённо. Гость погладил ребёнку волосы, коснулся головы, взял на палец пот с переносицы.
  - Это всё, пойдёмте.
Ребёнок зашевелился.
  - Мама.
  - Я здесь, доченька, этот дяденька со мной.
  - Он хороший?
  - Да, хороший.
  - Почему он не говорит? Ах, да, это он, - и уснула, повернувшись на правый бок.
  - Девочка спит, а нам надо выйти.
Он перетирал пальцами пот девочки, поднёс к носу и минуту нюхал. Потом резко обернулся к матери.
  - Я знал. Это вам пока не надо знать, только в опасности ещё один, вы тоже, но тот больше вас, хотя с ним беда ещё... Я не могу помочь, он сам... смог бы, но поздно... уже не может... зарежут, если... нет... эта плохая весть... - он продолжал, описывая картину и находя новые подтверждения плохому выводу, закончив, - вам надо поберечь себя, я помогу.
  - А дочь? - Софья Андреевна уже доверяла гостю.
  - Её поправлю, не скоро, но поправлю, - он задумался, - пока... рано ещё, Софья Андреевна, об этом. Утром проснётся девочка, скажет, что увидела во сне, - он пристально посмотрел на хозяйку, - если скажет про снег... лучше дождь, - он "потрогал" воображаемый дождь, - грибной, лучше будет грибной дождь, тогда поправится. Уже иду, - он сказал куда-то в сторону.
Гости не задержались: наутро уехали с обещанием вернуться "уж как бог даст" со слов соседа.
Два дня, три - никаких вестей. Софья Андреевна стала успокаиваться: "Не получится, - думала она, - всё хотела сразу, а вот доченька рисует какие-то узоры".
  - Птицу, - поправила дочь.
"Услышала", - Софья Андреевна откинулась на спинку стула.
  - А снилось тебе?..
  - Нет, мне не снилось. Что ты сказала, мама, я не расслышала? Я знаю, что нет, но слова не знаю, скажи.
  - Не время ещё.
  - Этот дядя, я помню его... будто, - она помолчала, подбирая слова, - гудит, - она пошевелила пальчиками возле ушка.
  - Рокочет? - догадалась мать.
  - Рокочет. Он хороший? - девочка испытующе посмотрела на мать.
  - Не знаю, Эльза.
  - Хороший, - уверенно заявила дочь, - я думаю о нём, хочу говорить.
Мать посмотрела на дочь: "И правда, дочь говорит, вслух, как положено здоровому ребёнку. Неужели?" Она боялась верить, но няня тоже заметила, хотя всё ещё были разговоры про себя, но всегда, когда нужен был ответ, Эльза давала его вслух. Это была победа. Окончательно убедилась мать в том, что её ребёнок выздоравливает, когда приехали гости (Зуфара не было), Эльза поговорила со всеми и ни разу не ответила на вопрос молчанием. Радость на лице заметил Аркадий Дмитриевич.
  - Рано ещё. Потребуется время, хотя у тебя, - он стал называть соседку по имени (возраст его дочери), - Софья, своё на уме, что ж я рад.
Девочка ещё поиграла рядом с матерью и ушла с няней "доигрывать куклой".
Новости были обнадёживающие, но не все. В заселённом доме делали ремонт, старые вещи повыбрасывали.
  - Ничего ценного, хотя... - жалеть вещи она уже отказывалась, но вспоминала любимое бюро мужа красного дерева, пианино, которое не вывезла, теперь жалела, оно принадлежало её матери и в опись вещей не входило, она махнула рукой.
  - Это не всё, Софья Андреевна, - юрист взял слово, - как и ожидалось, дом наполовину принадлежал второму сыну усопшего, так распоряжено отцом вашего мужа, ныне покойного. А другой жив по-прежнему, живёхонек, я навёл справки, осталось отыскать. Согласно доверенности вдовы одного из наследников, делаю запрос - отыщут, ведь не знает... Впрочем, вы-то сами знали, есть такой?
  - Муж рассказывал, только я... - она хотела сказать о годах, прожитых в браке, но сказала, - первая жена знала всё, я лишь то, что рассказывал мне муж, а это немного.
  - Вот-вот, у него все права отсуживать, а вам... пока только это, - он показал лист, исписанный каллиграфическим почерком, - здесь написаны сложности "приобретения", при ваших правах, при наличии завещания, заверенного нотариусом, сей недвижимости и трёх миллионов в ячейке. Вы уверены, что были эти деньги у вашего мужа?
Софья Андреевна смотрела растерянно.
  - Мы не бедствовали. Муж выписывал чеки... мы не транжирили. Занимали у него, тот же Борейко, знаете...
  - Нет, расскажите. Миллионщику в долг?
Софья Андреевна потупилась.
  - Я сама растерялась, когда он первый раз попросил: немного, где-то... были расписки... господа, не упомню... дела вёл муж, возмущался: "В долг берёт, сначала дочь, потом и деньги давай!" Не любил Борейко, дочь жалел, деньги... только раз отказал, может, два, - бедная женщина силилась вспомнить, - один раз, помню, не захотел... дочь видел "мокрую от слёз", так сказал. Борейко ему: "Бабские слёзы". Чуть с лестницы не спустил... какие там деньги?
  - Подписи на расписках... понятно - образцы. Надо доказать. Свидетелей много, опросить. Но это потом, сейчас этого родственника найдут, а дальше и до подписи дойдём.
Подпись явно была поддельная, но никто не усомнился, даже вдова. Не верила, ей тоже не верили, суды разбирали суть, а она была в доле ребёнка и вдовы от завещанного по закону. Пересмотру дело подлежало бы, не пройди оно все судебные инстанции.
  - Мошенничество, грабёж только это теперь, но нужно доказать. Андрей Петрович, будем надеяться, возобновит тяжбу.
Два долгих месяца прошли с момента разговора. Дело, казалось, стояло на месте. От родственника не было ответа, что-то скрывалось за этим. Софья Андреевна стала писать сама. Адрес нашла в книгах мужа, нераскрытые коробки всё ещё стояли в пустой комнате. Сейчас, когда время сбора урожая подходило к концу и забот по имению становилось всё меньше, она взялась за разбор папок, расстановкой книг по книжным рядам. Место ещё оставалось, и она решила сложить туда же книги, взятые со стола мужа. Тогда не разобранные, считала, нужных документов не было, сейчас они оказывались на полке. Пожелтевший листок выпал прямо в руки: да, это адрес, подчёркнуто рукой мужа. Надписано: "Андрюше". Это адрес, по которому, вероятно, проживал Андрей. "Курская губерния - далековато. Напишу, если там, ответит", - но, то ли запал прошёл, то ли отвлекали, потерялась бумага с адресом. Написанное письмо так и лежало на столе, не имея адреса назначения.
Дочь крутила кулёчки "с подарками для кукол", а потом даёт матери: "Разверни".
Это был кулёчек с адресом.
  - Как он к тебе попал?
  - Здесь подарок, видишь?
В кулёчке размещалась фишка от игры, в другом кубик. Собрав все фишки и кубики, Софья Андреевна составила потерянный адрес.
  - Ты сама дала, мама, я просила бумагу, ты дала.
  - Я не помню, извини, милая, вот мы собрали игру, кулёчки я заберу, а ты играй.
Как она могла отдать дочери бумагу с адресом, Софья Андреевна вспомнить не могла. "Наваждение какое-то, будто кто-то мешает мне", - подумала и, не откладывая, отправила письмо по этому адресу. Написала, что ждёт в гости, что муж умер, а подробности при встрече, и подписала, что будет ждать с новостью, о которой Андрей Петрович должен узнать лично от неё. Письмо дошло благополучно, но ответ удивил: "Андрей Петрович давно не проживал в имении и, скорей всего, не жив. Болел и подвержен был горячке, - подробно описывалось его состояние, когда уезжал на воды, - если там найдёте, а нет - в могиле", - это писали родственники жены, которая умерла раньше.
Софье Андреевне было не до родственников мужа, нужен был только его брат. На воды - это Кавказ или заграница? Модно было и то и другое. Решила ждать, что скажут господа юристы, а они не спешили: то ли дела были другие, то ли надежды померкли. И вот, рано утром нежданный гость.
  - Доброе утро, хозяюшка, позвольте ручку.
  - Как? Это вы, Андрей Петрович, не ожидала вас увидеть.
Брат стоял на пороге и улыбался. Лишь один раз, на свадьбе виделись, но черты мужа в лице - узнала бы, даже если б представлены не были.
  - Какими судьбами? Уж не чаяла вас увидеть.
  - Тебя, родственница, тебя. Теперь мы одни на белом свете: вот и Поль помер, - это он о племяннике.
  - Как? Мне не сообщали.
  - Рано ещё, сообщат.
  - Собирался приехать, как сообщили... - она вспомнила о письме, - не ладили они с отцом, но от наследства не отказывался. В письме говорилось... он у мужа просил денег всегда, муж посылал понемногу, хватало, говорил. А после смерти, - Софья Андреевна не могла говорить, присутствие близкого человека сделало из неё слабую женщину.
  - Ну-ну, ты это брось, Софья. Мальчика жаль, не разумен - что ж, не умирать же. Болел, наверное. Вот и я, чуть... а вот смотри - поправляюсь. Что-то бредовое было: то снятся черти, то воют собаки, просыпаюсь - температура, озноб. Болел, думал, не выживу. А как нашли, Софья? Ведь нашли меня твои юристы и Зуфар... как его...
  - Явретдинович.
  - Вот-вот, он. Он и поставил меня на ноги.
Родственники быстро сошлись: беседовали, смеялись.
  - А вот одно, Софья, дом нам не вернуть... а? - он засмеялся. - Верну, всё верну и твою долю тоже. А где моя девочка? - в комнату заглянула Эльза. - И кукла тоже здесь, - он распахнул объятья, - ну, иди моя родная... Мои выросли, большие, а эта - крошка совсем. У меня такая внучка уже будет, маленькая. А, вот ты какая.
Эльза присела, как мама учила, подошла, положила на колени куклу, дядя погладил сначала куклу, потом головку племянницы.
  - Вот ты какая, - повторял он, - и это она болела.
  - Почти здорова, - двигаясь всем телом к ребёнку, желая её защитить.
  - Нет-нет, не обижу, как можно такую красоту... это я о кукле, - сказал он, улыбаясь девочке.
Эльза положила головку дяде на колени.
  - Он хороший, мама.
Дальше были расспросы: как жили, почему видеться перестали, не переписывались?
  - Я писал, Софья, писал, два раза, но ответ такой, - он покрутил рукой, - я не понял Семёна: обида? А что я сказал?
Ему не хотелось посвящать в братские обиды Софью, видел, что не знает. Он был женат на дочери мецената, богат, три имения по тысячи душ, а брат, хоть и не влачил жалкого существования, как выражался он в письмах, но дохода "не крепкого". Женился на мелкопоместной дворянке по любви, как думал. Потерял и снова женился на Софье такой же небогатой, но умной и образованной - это он ценил в женщинах. Вот и вышло, что женат был дважды, без денег и счастья никакого. Дочь за купца выходит, сын баловнем вырос, а девочка, от Софьи, ещё болеет - несчастен во всём. Так думал его брат Андрей Петрович и не спешил показывать свои достоинства, их было хоть отбавляй, кроме здоровья и то лишь в последнее время.
  - Интересный это человек Зуфар Явретдинович. Хороший? - он посмотрел Софье в глаза. - Хороший, - он покрутил рукой, - другой, не такой, как мы. Смотрит в глаза, душу ищет, у неё опрос ведёт: "Как ты?"
Он внимательно посмотрел на Софью. Она не растерялась.
  - Я доверять стала не сразу. Как только Эльза проснулась... - она рассказала родственнику всё о дочери и как с мужем боролись за её выздоровление и помощь мага, так она его теперь называла, - а всё наш сосед, Аркадий Дмитриевич, он познакомил.
  - А мы с ним родственники, не знала? - Андрей Петрович рассмеялся. - Вот-вот... нашёл он, хитрец, знал ведь...
Софья Андреевна растерянно смотрела.
  - По жене-матушке, по ней, а здесь близко. Вот и нашёл меня, не на водах, у друзей жил, а те, кому только не друзья да родные. А здесь вот, Софья, твоя подпись требуется, соглашайся.
Софья Андреевна взяла бумагу, бегло прочитала.
  - Нет, не возьму, Андрей, не проси.
  - Как знаешь, хотел как лучше, без мужа... как? А дочь? - он будто осматривался.
  - И всё же, нет, Андрей... Петрович.
  - Ладно, дом, хотя он тоже мой... так?
Софья вздохнула и наклонила голову.
  - Никогда не вмешивалась в дела мужа, не знала как плохо там. Жили... хорошо, ни в чём отказа... - она вспоминала, где муж ей отказал в покупках, и помотала головой, - не нуждались, Андрей, нет.
  - Не миллионы? - Андрей Петрович сощурился.
  - Нет, не миллионы, это не наши... - она хотела продолжить.
  - А, знаю-знаю теперь, Софья, знаю всё. Поеду завтра и всё утрясу. Не ожидает... и пусть. Хватит... - он не договорил, - а чай будет?
  - Уж остыл, - пузатая баба в дверях басом тут же отозвалась.
  - Всё-всё, Глаша, идём.
Она извинялась взглядом перед родственником за простоту обращения прислуги, но Андрей Петрович не показал вида, что заметил. За чаем разговор продолжился, но больше об урожае, погоде и заморозках, которые ожидаются нынче рано.
Следующим утром Андрей Петрович попрощался:
  - Скоро увидимся, Софья, не отчаивайся. Дочери поцелуй от дядюшки, - и он засмеялся.
"Даже легко на душе стало", - сказала про себя Софья Андреевна, хотя в успех верила с трудом.
События разворачивались молниеносно. Одно прошение за другим, пересмотр дела, резолюция - вернуть всё до копейки. Миллионщик погорел на мелком, нашлась записка с инициалами, в которой говорилось о сроке исполнения, датой было число, указанное на завещании. Подделку завещания доказать было не просто, но эта записка помогла, даты и почерка сходились, в записке указана сумма, полагающаяся за сделку, не маленькая. Задним числом оформленные бумаги, сомнению не предавались, пока юрист Проскуряков не достал все бумаги по делу, их набралось много и разбор занял много времени. Записка, положившая началу сомнения, была адресована нотариусу и сложена... с другими документами (не подшита, нет, но и не убрана, не сожжена - канцелярская аккуратность здесь подвела).
Потом уже Андрей Петрович рассказывал: "Ведь я передал права на дом Петру все, он мог распоряжаться по своему усмотрению, но, видно, до палаты не довёл, не захотел..."
Утро было тёплым, накрапывал дождик.
  - Грибной дождик, мама, мне снился такой.
Девочка была здорова.
Ещё через какое-то время миллионщик умер, от горя, наверное. Все деньги, которые он вложил и "унаследовал" впоследствии, были у него отняты, сам попал под суд с нотариусом и другими пособниками (человек шесть набралось), под судом и умер. Судебный порядок не интересен всем, однако о юристе стоит рассказать: Сергей Антонович Проскуряков недюжинных способностей человек, молод, опытен и остроумен. Своих способностей не скрывает, "своё" дело видит сразу, берёт, если даже не сулит выгоды и выигрывает - ему слава в этом деле. Позже он будет объяснять ученикам: "Меня мама учила, а я вас - не сдаваться", - и смеялся.
Такой рассказ про грибной дождь.