Код. Глава 5. 1 Джон

Поток информации продолжал увеличиваться и теперь на её обработку уходила масса времени.

Практически каждый день Джон в течении нескольких часов что-то искал, проверял и сопоставлял. При этом он не только анализировал множество разных фактов, но и определял место каждого из них в общем построении.

Всё делалось поэтапно по определённому циклическому алгоритму.

Сначала – обрабатывались исходные данные. На первом этапе проверялись и связывались между собой уже имеющиеся фрагменты информации.

На втором – определялись те части, которые явно отсутствовали.

Недостающие фрагменты требовалось найти. Соответственно – третьим этапом являлся их поиск.

После этого текущий цикл завершался и начинался новый.

Всё это не являлось простым и лёгким. Подобное вообще вряд ли могло быть осуществимым без компьютера и интернета, позволяющих быстро найти и проверить нужную информацию.

Помогали его навыки работы с ними и критичный подход. Благодаря проверке большая часть дезинформации и информационного шума отсеивалась ещё на первом этапе.

Кроме того, проверка облегчала определение направления дальнейшего поиска – чаще всего мысли о возможных связях и недостающих фрагментах приходили именно в её процессе.

Почему? Пока объяснения этому у него не было.

Выяснение причин такого совпадения Джон отложил на потом. В тот момент его больше интересовало другое – он искал и проверял информацию о загадочной внешней силе.

Ситуация с ней постепенно начинала проясняться. У него появилось несколько новых мыслей, из которых складывалось определённое представление.

Согласно ему, на животных вероятно действовала не одна, а как минимум две силы – такое объяснение представлялось ему наиболее простым и правдоподобным.

Что наблюдалось и фиксировалось учёными? С одной стороны, некая неопределённая сила очевидно стимулировала животных на проявление эмпатии.

Так, например, происходило в опытах с «бескорыстным» кормлением и освобождением из ловушек, где животные явно хотели и старались помочь себе подобным.

Почему? Предположительно в этих случаях на них действовала сила, которую Джон условно называл «добром».

С другой стороны, наблюдалась и то, чего учёные казалось не замечали и почему-то не брали в учёт. Когда количество взаимодействующих особей увеличивалось, поведение животных кардинально менялось.

Эмпатия исчезала. Они начинали воровать и отбирать пищу друг у друга.

Если в первом случае экспериментаторами допускалось действие некой силы, то почему тогда аналогичное предположение не делалось ими во втором? Вероятно, здесь тоже действовала какая-то сила, которую Джон условно называл «злом».

Несмотря на определённую условность, эти названия не являлись случайными – они отражали антагонизм. По всем признакам «добро» и «зло» имели противоположную направленность.

На первый взгляд всё это выглядело правдоподобным.

Действием только одной силы объяснить то, что наблюдалось в опытах было практически невозможно. И – наоборот. При допущении действия нескольких противоположно направленных сил, отличающийся эффект, оказываемый ими на отдельного индивидуума и на группу, представлялся логически обоснованным.

Такое допущение не являлось противоречивым. И его нельзя было опровергнуть имеющимися данными. Поэтому тот вывод, к которому пришёл Джон, как минимум, следовало рассмотреть подробно и проанализировать.

На основании данных опытов также можно было сделать и другой вывод: действие сил проявляется постоянно и зависит от количественного показателя.

Размер группы явно определял их влияние. «Зло» очевидно находилось в прямой зависимости от численности животных, а «добро» – в обратной.

В итоге – получалось, что силы (как минимум две, но никак не одна) действуют всегда, являются разнонаправленными и пропорциональны количеству индивидов.

Пока никаких очевидных изъянов в его гипотезе не было. Логичным выглядело и предположение о том, что вероятно, именно эти силы осуществляют механизм само регуляции численности животных на определённой территории.

У них также могли быть и другие функции. Возможно ими же регулируется и социальное взаимодействие.

Дальше – его рассуждения упирались в вопросы.

В первую очередь – о теории эволюции. Почему на единичных особях и при коротком общении конкуренция и борьба за существование не работают или даже работают противоположно?

Согласно устоявшимся представлениям они должны присутствовать всегда, но исходя из тех же опытов получается, что их действие проявляется в основном внутри группы и только при условии одновременного длительного нахождения животных вместе.

Почему чем больше постоянная группа и чем дольше она существует, тем сильнее проявляется конкуренция и борьба внутри неё? Чем объясняется такая зависимость?

Если предположить, что теория эволюции действительно отражает реальное положение дел и под внутривидовой борьбой и отбором в ней подразумевается именно это, то тогда возникают дополнительные вопросы.

Прежде всего – о предмете самой теории. О какой эволюции в таком случае вообще может идти речь?

Указанный механизм будет с возрастающей силой ограничивать вид, когда его численность значительно увеличится.

Более того. Развитый социум неизбежно сделает этот отбор искусственным.

Или он не прав? Какие аргументы возможны против?

Сторонники теории, вероятно, могут возразить, что эволюционные механизмы работают не во всех случаях и не всегда одинаково.

Теоретически – это допустимо. Гипотетически борьба и отбор могут включаться только после того, как количество животных превысит некий пороговый уровень.

Соответственно – никакого противоречия между теорией и опытами нет. Феномен эмпатии можно обосновать тем, что ниже этого уровня они работают в обратную сторону.

Такое объяснение кажется логичным, но в нём имеется очевидный недостаток.

Причём значительный. Получается система с обратной связью.

Подобные системы характерны для живого, и потому на первый взгляд данное объяснение выглядит убедительным, но по факту оно ничего не объясняет.

Нет ответов на главные вопросы: чем и как именно всё это регулируется? Кто или что определяет пороговое количество и запускает процесс в обратную сторону?

Не сами же животные. Или может крысы настолько сообразительны, что в определённый момент способны осознанно радикально изменить своё поведение?

Если так, то как именно они определяют нужный момент? Что является триггером?

Возможно ему следовало обратиться к зоопсихологии? В теории эволюции ответов на эти вопросы не было.

Впрочем, искать их в ней, вероятно, не имело смысла, так как она не предполагала проверки. Её основу составляли догмы.

Впервые пришла мысль об очевидной странности названия.

А действительно, почему теория? Если отсутствует точное знание механизмов и возможность проверить на практике, то это – никакая не теория, а всего лишь гипотеза.

Иными словами – предположение или допущение.

Не более. Поэтому эволюционисты вполне могли заблуждаться.

Что если действительно существуют два противоположных отбора?

Пока это тоже являлось предположением. Заблуждаться мог и он.

Данных для проверки было явно недостаточно. Поэтому приходилось искать и другие объяснения.

Проверяя информацию о влиянии величины группы, Джон пришел сразу к нескольким интересным выводам.

Первый из них относился к групповым отклонениям. Группа не являлась просто суммой составляющих её индивидуумов.

Количество очевидно переходило в иное качество. Объединение животных обладало свойствами не характерными для отдельных особей.

Например, некоторые из поведенческих ролей группы практически не имели смысла вне социума и более того – даже представлялись губительными для отдельных особей при их изолированном и малочисленном проживании.

Опыты это подтверждали. В таких случаях актуальными являлись роли одиночек и спасателей.

В группе – были совсем другие.

Что заставляло животных исполнять эти роли? Каким образом происходило их распределение? Что или кто прописывал конкретные поведенческие стереотипы и создавал для них необходимые условия?

Чем обуславливалась иерархия? Почему структура иерархии оказывалась типовой и восстанавливалась после изменения состава группы?

Он не мог ответить на эти вопросы. Ему явно не хватало информации.

Возможно, требовалось зайти с другой стороны? Оставив попытки понять внешние силы до поступления нужных данных, Джон решил заняться рассмотрением внутренних.

С чего следовало начать? Прежде всего, вероятно, имело смысл обратиться к генетике – в этой области у него имелось значительно больше информации, чем в любой другой.

Кроме того, такой шаг обосновывался и элементарной логикой – большинство биологических наук предполагает нахождение и возникновение всех признаков живого именно в наборе генов, называемом генотипом или геномом.

Данный случай не являлся исключением. Как отмечали проводившие опыты ученые, распределение ролей определялось, в том числе и генетическими различиями

А это – явно предполагало зависимость от геномов участвующих в эксперименте животных. Следовательно, его выбор очевидно был правильным.

С позиции современной генетики взаимодействие между особями в группе происходит по принципу доминирования наиболее приспособленных генотипов.

Что это значит? Считается, что всегда побеждает тот из них, который имеет более активный ген агрессии и другие подобные гены.

Во всяком случае, так утверждает современная наука, хотя теория альфа-особей не подтверждена. И со всем этим можно было бы согласиться, если бы не одно «но».

Как генетик Джон, разумеется, знал, что индивидуальный набор генов определяет многое.

Как минимум – в значительной мере. Потому что в нём фактически записана программа всей жизни.

Притом даже не одна, что подтверждается известной формулой: фенотип = генотип + условия внешней среды.

Всё это не являлось для него чем-то новым. Данные истины были известны ему давно, но только сейчас он впервые попытался оценить подробность этой программы и возможность реализации множества различных вариантов её исполнения.

Результат оказался неожиданным. Даже при поверхностной оценке вывод представлялся шокирующим.

Если для объяснения происходящего в опытах использовать только генетические различия, то получается, что в геном заложено практически всё – учтены даже различные варианты психофизиологических реакций каждой особи на отдельные раздражители.

Причём не только в условиях индивидуального существования, но и в группе.

Не слишком ли много детерминации? Так и до евгеники можно дойти.

Вопрос оставался открытым. Как это устроено на самом деле?

Всё изначально предопределено генами или есть только предполагаемые варианты, из которых возможен выбор?

Джон не был сторонником евгеники. Ему хотелось бы полагать что второе.

В таком случае чем именно определяется реализуемый вариант?

Частично ответ вроде бы имелся в той самой формуле. Считается, что многое также зависит и от внешних факторов.

Такой ответ его не устраивал.

Данное утверждение, хотя и было справедливым, являлось лишь частью ответа. Формула тоже предполагала обратную связь, но не определяла механизмов её реализации.

Указанный пробел, начиная с конца XIX века, пытались заполнить бихевиористы.

Они, а в дальнейшем – и их последователи, расширили понятие эволюционного отбора до так называемого «отбора последствиями» и связали его с понятием генофонда. Как именно? Обусловив психологию генетическим наследием.

Считается, что их вклад в науку значителен. Благодаря им в ней появилось множество различных терминов, например, таких как «стимулы», «подкрепления», «рефлексы», «операнты», «контингенции» и «обусловливание», а также возникли различные направления и даже отдельные узкоспециализированные дисциплины.

Позволило ли это понять механизмы обратной связи?

Изучив некоторые из их трудов, он пришёл к выводу, что в лучшем случае – частично. Даже самые новые теории не давали исчерпывающих объяснений хотя бы тому, что наблюдалось в опытах Десети и других.

В них было слишком много психологии, которая не являлась точной наукой, и потому они представлялись сложными, нередко противоречивыми, а также заметно отличались в методологии и подходах применительно к животным и человеку.

Почему механизм обратной связи не мог быть объяснён полностью? Вероятно, из-за недостатка какой-то значимой части информации.

Что могло являться такой частью? Возможно, учитывались не все факторы?

Что если действительно существует какая-то неизвестная сила (или силы), которая влияет на всё живое и среди прочего определяет различные поведенческие реакции?

Разумеется, не напрямую. Её действие с большой вероятностью опосредовано, возможно именно потому она и не замечается.

Конечный эффект зависит не только от неё, но и от некого внутреннего фактора, который судя по всему как-то связан с генотипом.

Какого? Может этим фактором является сам генотип?

Вряд ли. Скорее всего в данном качестве выступает что-то другое.

Очевидно, что при любом объяснении предполагается какая-то зависимость от генотипа, но она явно не может быть стопроцентной.

Почему? Потому, что в таком случае от него зависит буквально всё.

Тогда из этого логически следует то, что живой организм является каким-то роботом с заранее заданными программами, которые не только предусматривают весь его жизненный цикл, но и определяют его в каждый момент времени. А информация, находящаяся в ДНК, содержит обширный набор биологических и поведенческих реакций буквально для всех возможных ситуаций.

Подобный массив данных сложно даже представить. Не говоря уже про то, что при этом в геноме должно быть учтено и скоррелировано огромное количество всевозможных факторов не только внутренней, но и внешней среды.

Более того – их взаимодействие очевидно тоже должно учитываться.

В такое трудно поверить. Получается нереально сложный расчёт с огромным множеством явно несвязанных между собой переменных.

Впрочем, современные знания не являются исчерпывающими. Вероятно, в действительности – все эти переменные как-то связаны.

Как? В качестве гипотезы можно допустить, что связующими звеньями являются неизвестная сила и внутренний фактор.

И что это даёт? В текущий момент он не может ни подтвердить, ни опровергнуть их существование.

Тем не менее. Размышления о неизвестной силе и внутреннем факторе имели определённые последствия – благодаря им Джон получил новые мысли послужившие отправной точкой для дальнейших изменений.

Они заставили его по-новому посмотреть на те вещи которые он считал привычными.

Прежде всего – это касалось представлений о связи религии и науки. В частности – таких разделов знания, как генетика и биология.

Учитывая единообразие строения ДНК и механизмов общих биологических процессов, а также наличие одних и тех же основных функциональных генов у многих видов живых организмов, мысль о том, что основой жизни является однотипное массовое программирование теперь представлялась ему вполне очевидной.

При том она косвенно подтверждала то, что было написано в Библии. Всё живое определённо создавалось по единой методике и из одного материала.

Причём довольно продуманно. В этой системе каждый вид и даже каждая особь занимали своё место и постоянно взаимодействовали с другими.

Отличия между разными видами и отдельными особями в пределах одного вида, в свою очередь, наводили на мысль о том, что для каждого вида и живого существа кроме одинаковой общей цели имелись ещё какие-то отдельные свои цели.

Какова вероятность самопроизвольного появления такой сложной и в то же время идеально сбалансированной системы? Подобное вряд ли могло быть случайным.

Вероятно, существовал некий высший План или Замысел, который учитывал всё, всех и каждого.

Что это за замысел? В чём он заключается?

Кто или что определяет условия его реализации? Какая роль отведена в нём человеку?

Джон невольно вспомнил эссе Эйнштейна.

Что тот хотел им сказать? Почему после стольких лет занятий наукой его так заинтересовала религия?

Судя по всему, великий физик подразумевал под ней что-то, отличающееся от общепринятого научного представления.

Что именно? Возможно, он тоже предполагал существование неких неизвестных высших природных сил, определяющих как сам этот мир, так и его общее развитие.

Мысли о религии опять заставили Джона вернуться к размышлениям о вере и попыткам осознать её роль в своей жизни.

Несмотря на произошедшие изменения она всё ещё оставалась с ним. Он до сих пор допускал существование некой высшей сущности и иногда даже искренне ей молился.

Определённо его нельзя было назвать святым, но и грешником вероятно тоже. Заповеди этического декалога являлись для него не столько откровением свыше, сколько обычной нормой жизни. 

У него никогда не было кумиров и ему даже в голову не приходило богохульствовать или божиться. При этом он (хотя может и не очень часто) обязательно думал о боге.

Джон всегда любил своих родителей и являлся примерным сыном, а также добропорядочным гражданином. Он не убивал, не прелюбодействовал, не крал и никого не обманывал, желания присвоить себе чужой дом, жену или вообще что-то, принадлежащее кому-то другому, у него тоже не возникало.

Несмотря на то, что его работа и основное увлечение – генетика и осуждалась церковью, Джон не считал себя отступником.

Ему всего лишь хотелось понять, как устроен этот мир. Потому что больше всего его интересовали знания.

Размышляя об этом, он впервые задумался о своём предназначении.

Почему его жизнь складывается именно так? Для чего нужно (и нужно ли вообще) то, что происходит с ним в последнее время?

Что будет дальше? Какова его конечная цель?

Мысленно задав себе эти вопросы, Джон неожиданно получил на них ответ.

Ему вдруг показалось что он ощутил лёгкое прикосновение чьей-то руки. Будто кто-то невидимый погладил его по голове так, как когда-то давно гладила мама.

После этого – сразу возникло ощущение спокойствия и уверенности.

Всё будет так как должно быть. Он на верном пути и ему нужно двигаться дальше.

За эти несколько секунд его жизнь приобрела совсем другой смысл и получила своё объяснение.

Всё пережитое им не являлось случайным. Каждое событие имело какое-то определённое значение, в том числе – и то, что происходило в последнее время.

Пока ему было неизвестно кому и зачем всё это нужно, но он точно знал, что его мысли и действия ведут к некой значимой цели.

Дальше – автоматически сработал критичный подход. На чём основывалось такое знание?

Что если он ошибается? Необычные чувства и неизвестно откуда взявшуюся уверенность в правильности своих действий и мыслей очевидно не следовало сразу оценивать, как «откровения свыше».

Возможно, всё это не то, чем кажется, а, например, какие-то «игры разума»?

Возможно, но не факт. За последнее время произошло столько изменений, что отвергать без проверки (впрочем, так же, как и слепо принимать на веру) не следовало ничего.

Проверить действительность ощущаемых знаний Джон не мог. Обращаться опять к психиатрам – не видел необходимости. Поэтому он решил пока воздержаться от каких-либо выводов и отложить выяснение природы данных ощущений до более подходящего момента.

В тот момент у него имелись другие приоритеты – перед ним стоял вопрос о продолжении (или окончании) его профессиональной деятельности.

Через несколько недель заканчивался срок контракта и ему требовалось определиться с дальнейшими планами. Причём это касалось не только текущей работы, но и работы в целом.

Мысль о ней больше не вызывала у него вдохновения. Впервые в своей жизни Джон не хотел заниматься тем, чем так увлечённо занимался многие годы.

Изменения всё же добрались до его работы, но теперь это уже его не беспокоило.

Скорее – наоборот. Ему хотелось меняться дальше.

То, чем он занимался вне работы, представлялось более интересным и нужным, а работа только отнимала у него время.

Она уже не казалась ему такой значимой и полезной как раньше. И потому продолжать её очевидно не имело смысла.

Доводы «против», рассмотрение которых заняло несколько следующих дней, не изменили эту позицию.

Фактически решение уже было принято, но для его окончательного утверждения ему потребовалось ещё одно действие, которое он посчитал обязательным. Перед тем как сообщить о своих планах заказчику Джон вновь посетил церковную службу.

Он пошёл в ту же церковь и опять испытал знакомые ощущения – почувствовал себя тем маленьким мальчиком, который приходил сюда много лет назад.

Почему? Сложно сказать. Возможно потому, что ему так хотелось.

Вспоминая их позже, он спрашивал себя происходило ли это в действительности или так ему только казалось? Было ли то чувство тем же самым, что он испытывал в детстве?

На тот момент ему казалось, что оно было именно тем – в нем явно присутствовали открытость, любовь и вера.

Ему не требовалось противостоять этому миру, который являлся источником радости и самого бытия. Его душу переполняли благоговение и то ощущение счастья, когда впереди только хорошее, а рядом те, кого ты любишь и кто любит тебя.

Джон вновь увидел родителей – они были рядом и молились вместе с ним так же как в далёком детстве.

Мысль о том, что их нет в живых больше не вызывала боли. Он знал, что они будут с ним всегда.

Повторяя за ними слова молитвы Джон вновь чувствовал себя доверчивым и беззаботным ребенком, который искренне от всей детской души обращался к доброму и справедливому Богу и верил в то, что Бог действительно слышит его обращение.

Пока он находился в таком состоянии другие мысли и вопросы отсутствовали. Извне – ничего не поступало.

Мысли пришли позже, когда месса закончилась и он уже шёл домой.

Причём их оказалось довольно много. На него буквально обрушился поток информации.

Первыми были образы – Джон увидел все свои изменения.

По неизвестной ему причине они почему-то разворачивались в обратном порядке. Сначала – те, которые произошли за последнее время – их он видел отчётливо.

Потом – предшествующие им – уже более размыто.

В калейдоскопе этих картин ему удалось разглядеть нечто необычное – то, что явилось для него откровением. Оказывается, в его жизни были такие изменения, о которых до сегодняшнего дня он почему-то никогда раньше не вспоминал.

Почему? Вероятно, на то имелись какие-то основания.

Те изменения забирали его детскую непосредственность и открытость, давая взамен некие сомнительные знания, разочарования и горький жизненный опыт.

Подобное – неприятно. Возможно, ему просто не хотелось об этом помнить?

Или здесь скрывалось что-то другое?

Каким на самом деле было его предыдущее раньше? Что ещё кроме оставшегося в памяти происходило с ним от рождения до начала последних изменений?

Он вдруг отчётливо осознал то, что очень плохо помнит своё далёкое прошлое. Давние воспоминания состояли преимущественно из каких-то одиночных, практически не связанных между собой эпизодов.

Почему память оставила ему так мало?

Особенно из личного. Он помнил какие-то события, но почти не помнил в них себя. Кроме того, что было связано с родителями и некоторых отдельных моментов в его воспоминаниях практически полностью отсутствовали эмоции.

Последние несколько лет явно отличались от всего остального.

Они помнились значительно лучше – ярче и детальнее. За эти годы в его памяти оставалось намного больше.

Складывалось впечатление что в последнее время она работала заметно эффективней.

Было ли так на самом деле? Возможно это ему только казалось, потому что такие яркие воспоминания являлись недавними?

Или изменившееся восприятие действительно позволяло более чётко фиксировать мир и свои ощущения?

Впрочем, даже если и так, то объяснение улучшения памяти определённо не ограничивалось одним только восприятием – постепенно он начал вспоминать и те события, которые происходили с ним когда-то давно в прошлом.

Причина вполне могла быть комплексной. Значительные перемены происходили также с его эмоциями.

Неожиданно для себя Джон стал сентиментальным и романтичным.

Раньше он крайне редко обращал внимания на красоту окружающих пейзажей и уж тем более, никогда не испытывал умиления, глядя на детей и животных, но с какого-то момента всё изменилось. Теперь – ему хотелось любоваться цветущими деревьями и кормить птиц в парке.

Такое взаимодействие с миром давало ему массу эмоций, которые были очень яркими и хорошо помнились. Он не понимал, почему не ощущал подобных чувств раньше, а если ощущал, то почему сейчас не мог их вспомнить?

Между эмоциями и изменениями прослеживалась явная связь, и это было одной из причин, вызывающих его желание меняться и дальше. Ему всё больше нравилось то, что он видел и чувствовал в последнее время.

Впервые за много лет Джону пришла мысль о том, что вероятно неплохо было бы поселиться в каком-нибудь небольшом городке, который ещё не подвергся новомодным изменениям и просто жить, долго и счастливо, наслаждаясь простыми человеческими радостями.

Вдали от войн и политики. Без страха и противоестественных отвлечений.

Он мог бы жениться и создать семью. Жить в уютном доме, воспитывать детей, рассказывая им о бесконечно удивительном и прекрасном окружающем мире, а также о его простых и понятных правилах и законах, которым подчинено всё.

Чем не идиллия? Возможно в этом и заключается смысл жизни?

Когда-то вероятно всё так и будет, но определённо – не в ближайшее время. Пока основная задача остаётся невыполненной, смысла в такой жизни – не много.

В данный момент для её выполнения ему требовалось меняться.

Судя по всему, это касалось не только его. Перемены происходили повсеместно и затрагивали весь мир.

Интересно, что будет дальше?

Джон смотрел в будущее оптимистично. В банке у него имелся некоторый капитал, и потому мысль о закрытии основной доходной статьи не вызывала тревоги.

Средства на жизнь есть. К тому же сейчас это определённо не самое важное.

В настоящий момент его мало интересовали деньги. Значительно большую ценность представляло время.

Поэтому принятое им решение очевидно являлось правильным – вопрос с работой следует закрыть, как минимум до тех пор, пока не получит ответы на стоящие сейчас перед ним вопросы.

Основная задача получала высший приоритет. Теперь ничто не должно было мешать ему полностью сосредоточиться на осознании и реализации своего настоящего предназначения.