Незаконченная пьеса для фортепиано

Владик уже знал, что совсем недавно, шесть лет тому назад, закончилась большая война. Что такое «война» Владик тоже знал: в городе было еще много разрушенных домов, куда родители строго запрещали лазать. Да и напротив их дома – через переулок – тоже был такой дом. В разные стороны торчали обугленные деревянные балки, на которых любили сидеть вороны. На улицах еще можно было встретить безногих солдат-героев на громыхающих тележках. Иногда солдаты просили помочь чем-нибудь: подтолкнуть, чтобы на тротуар заскочить, например, или письмо в почтовый ящик опустить.
Владик знал, что война закончилась девятого мая, почти за год до Владькиного рождения на свет, но это было совсем недавно. Вот брат Толя всю войну пережил, а он совсем еще молодой, не маленький, конечно как Владька, но молодой. Только-только школу кончил.
           Владик решил Праздник отметить. Родителей дома не было – ушли куда-то. Вот и хорошо, мешать не будут. Сложил перед громадным окном, до пола, валики от дивана, еще подушки разные матерью расшитые, стулья, табуретку громадную поперек положил. Получилась хорошая баррикада. Такое слово Владик тоже знал: в какой-то книжке вычитал.
           Так, что еще? Ага! Фашисты недобитые засели в доме напротив – надо их оттуда выбить.
            Владик достал отцовскую пилотку со звездой, ремень с кобурой. В кобуру вложил пистолет свой детский. Ах, жалко, пистоны кончились! Теперь самое главное: из комода Владик достал медали родительские и на свою матроску все нацепил. Медалей оказалось семь штук – тяжелые. Рубашка оттопырилась, обвисла одной стороной. А. еще: Владик открыл шкаф, пододвинул стул и снял с особой палки на дверце, где галстуки и пояски разные висят, пионерский галстук. Владик знал, что у него была совсем старшая сестра, Майя. Сестра погибла во время войны в какой-то праздничный день. Пионерские галстуки по-особому Владик завязывать не умел – завязал, как шнурки на ботинках. Ну, теперь – самое-самое главное. Владик пошел в коридор, напрягаясь, открыл крышку сундука и вытащил оттуда саблю. Да-да, самую настоящую саблю. Сабля уже кое-где тронулась ржавчиной, деревянная рукоятка наполовину отщепилась, ножен почему-то не было. Но сабля настоящая, отец с ней в Гражданскую воевал. Что была давным-давно еще одна большая война, Владик знал и кино про Чапаева и Котовского видел. Знал, что плохого царя тогда прогнали и «красные» с «белыми» дрались и «красные» победили, потому-что белые были плохими. Папа, конечно, за красных воевал. Все, осталось приготовить последнее: бинокль. Этот бинокль брат Толя на дневной хлебный паек во время войны-блокады выменял, за что его мама сильно ругала. Даже и сейчас этот бинокль видеть не могла. Владик очень удивлялся, что из-за кусочка хлеба в его ладошку величиной, столько шума.
            Так, все готово! Владик залег на пол за баррикадой, стал высматривать врагов в развалинах дома напротив. Никого, кроме ворон не было. Вот, они и есть фашисты недобитые. Владик заорал:
- Ура, бей фашистов! За Родину, За Сталина! Тра-та-та! Бр-рр-пр…
             Владик достал пистолет, поправил очки, зажмурил левый глаз, прицелился в громко каркающую ворону. Ух, улетела. Владик совсем рассердился и схватил веник, наставил его толстой рукояткой как пулемет:
- Бах, трах-трах-бах!…
Окно было закрыто и вороны ничего, конечно, слышать не могли, но одним разом снялись с места и с шумом улетели.
- Ура! Победа!
          Дверь открылась и вошла мама с какой-то теткой.
- Владичек, поздоровайся. Это учительница музыки. Она будет тебя учить играть на пианино.
Владик на тетку посмотрел скептически и, даже, пренебрежительно. Он не любил ни рыжих, ни толстых. Почему не любил? Никто ни разу, ни толстые, ни рыжие не сделали ему ничего плохого, но не любил, и все!
- Ой, какой беспорядок! Разве так можно, мальчик?
Владик попятился к своей баррикаде, расстегивая кобуру.
- Сейчас как стрельну!
- Фу, какой невоспитанный ребенок. Я, пожалуй, пойду.
- Владик, действительно, зачем тетю прогнал?
- А что она? Я фашистов бью, делом занят, а она…
- Ну, а вообще, ты хочешь музыкой заниматься? Научиться играть, хочешь?
Владик подошел к пианино, открыл крышку и со всего маха хлопнул ладошкой по клавишам. Раздался противный дребезжащий звук. Пианино не настраивалось с довоенных времен: пережило и холод блокадных зим и влажное тепло от громадного камина. У кого мысли были об инструменте?
- Не буду, не хочу! Не буду – не хочу!
Вечером, после ужина, отец присел к пианино и сыграл несколько наигрышей: вальсок, какую-то песенку. Это было то немногое, что помнили пальцы – не садился за инструмент лет тридцать, пожалуй.
- Нравится? Хочешь тоже так?
Владик совсем не хотел так. Но, не хотелось отца обижать – по радио музыку лучше играли. Радио с военных времен в доме не выключалось и музыка какая-то звучала почти постоянно, прерываясь на последние известия. Еще Владик любил слушать первого апреля как диктор часами читал список товаров, на которые снижались цены. Так было каждый год. Особенно запомнилась позиция: «Чулки фильдекосовые со швом». Спросить у мамы, что это, Владик почему-то стеснялся. Но думал, что это очень важно для женщин. Даже помнил весь год прошлую цифру и сравнивал.
Да, дешевле стало. В том году, когда в школу идти надо было, весной, когда Сталин умер, первого апреля уже списки не читали. Почему? И, хотя, снижение было копеечное, но всем было в радость – страна оправляется после войны.
Музыка звучала постоянным фоном и специально ее слушать Владик был не приучен. Ему не объяснили, что эти звуки могут и радость и печаль в человеке вызвать. Владик знал несколько песен, даже пел их иногда в хорошем настроении: «По долинам и по взгорьям», «Вставай, проклятьем заклейменный», «Это есть наш последний и решительный бой» Смысл слов Владик понимал не очень, но было ясно, что это что-то для храбрых и сильных. А Владик хотел быть храбрым и сильным.
Через несколько дней пришла другая тетка, которую звали Рахель Соломоновна, не рыжая и не очень толстая. Мама сказала:
- Все приличные дети умеют играть на пианино и ты учись!
Владик совсем не понимал, что значит «Приличный» и почему он должен быть этим «приличным»? «При лице». Каком «лице» он должен быть и для чего? Но, во второй раз мать сердить не хотелось и Владик сел на стул-вертушку. Ой, как было интересно вертеться на этом стуле! Однажды Владик так увлекся, что докрутился до того, что сиденье вывернулось и он грохнулся на пол. Вот шуму было! Ударился не больно, но испугался, что стул совсем сломал и что ругать будут. Но мама, вернувшись с кухни, объяснила, что-к-чему. Показала, как сиденье на место ввинтить и даже не ругала совсем.
Рахель Соломоновна сыграла какую-то веселую пьеску, спросила, нравится –ли Владику? Владик ничего не ответил, потому, что ему ничего не нравилось. Тетка сказала, что чтобы научиться так играть надо сначала научиться гаммы играть.
Это, хотя и скучно, но надо. Показала, как это делается. Владик совсем заскучал. Тыкнул пальцами несколько раз по клавишам, половину невпопад и отвернулся. Тетка въедливая попалась: дала матери задание и ушла. Мама после этого каждый день, а то и по два раза в день заставляла Владьку садиться за инструмент и что-то противное тренькать. Тетка приходила дважды в неделю, проверяла исполнение заданий, иногда хвалила. Однажды показала, как звуки записывают на «нотный стан». Специальные музыкальные буквы. Интересно. Еще Рахель Соломоновна просила почаще пластинки ставить на патефон – слушать. Когда Рахель Соломоновна показала ноты одной песенки композитора Чайковского и сыграла это, Владик оживился. Нашел в стопке нужную пластинку. Поставил на патефон – сравнить, кто как играет. Пластинка была уже заезжена, патефон хрипел, но по сравнению даже с разбитым пианино, звук был хуже. Значит, учительница может играть лучше, чем на пластинке? Это уже интересно! Так и Владьку она сможет научить, тогда и его игру запишут на пластинку и будут слушать в разных семьях. Вот, это да!
Бася, воодушевленная Владькиными успехами, поторопилась записать мальчишку в музыкальную школу. Школа эта, хоть и была только районного масштаба, но считалась лучшей в городе. Школа гордилась многими своими знаменитыми выпускниками. Владик знал только одного знаменитого человека – сына маминой приятельницы. Приятельницу звали Мария Ильинична. Она жила с сыном Аликом неподалеку. Алик был уже настоящий писатель – его два раза в городской газете пропечатали и один раз – в толстом журнале. Стихи Владьке не понравились: «Цветочки-ветерок» - так, ни о чем. Но, однажды, Алик привел Владьку в восхищение.
Мать и Владик пришли в гости к Марии Ильиничне – чаю попить. Мария Ильинична была мастерица на всякие печености – у нее в отдельной квартире уже газ был и плита с настоящей духовкой. Фирменным блюдом было пирожное «картошка». Действительно, на картошку очень похоже. Хотя и вкус совсем не тот. Так, однажды, во время поедания не первого пирожного. Вернулся домой Алик – был в театре, оперу какую-то слушал. Не вошел, влетел в дом и, не раздеваясь, бегом к пианино. Сел и стал играть. Играл долго, более часа. Оказывается, он почти всю оперу запомнил и самые «вкусные» места для матери и гостей, а более для себя, играл.
Владика уже водили в оперу несколько раз и он знал, что там играет целый оркестр. А оркестр – это очень много разных инструментов. Владик не помнил, чтобы в оперном оркестре было пианино или рояль. Правда и видно было не очень – оркестр в яме сидел. Но, все равно, как такое можно запомнить? Алик играл без нот, по памяти – вот это да! Алик настоящая знаменитость – только не поэтическая, а музыкальная. Вот это – интересно! Но. как это – под звуки, которые слышишь, клавиши подобрать? Интересно, этому Алика в этой знаменитой музыкальной школе научили?
Придя домой, Владик попытался что-то изобразить на пианино: просто сыграть свою любимую песню: «Взвейтесь кострами синие ночи – мы пионеры, дети рабочих!» Ничего не получилось. Пальцы тыкали одно, голос пел другое: «ни в лес, ни по дрова», как говорил папа.
После этого вечера Владик пошел в музыкальную школу уже с интересом, надеясь, что его быстро научат играть также, как Алик. Ну, пусть не совсем быстро, дней за двадцать, но научат. В музыкальной школе дела шли «не шатко – ни валко». Нотную грамоту Владик усваивал быстро: пальцы еще не вполне слушались, но клавиши руки выбирали правильные. Надо было только раз двадцать одно и тоже место повторить. Тогда и мелодия вполне разборчиво проявлялась. В конце учебного года экзамен был. В первой его части, когда надо было по нотам что-то детское сыграть – это вполне получилось. Не Моцарт, но все-же. Второе задание – простучать за учительницей какой-то ритм, вполне сложный – это у Владика всегда здорово получалось: «Тра-та-та-та--там-там-бум-тарам!» Стучать Владик любил – однажды ладошки даже отбил, вслед за радио - какой-то марш отстукивал по пианинному стулу. Звук получился громкий и «напористый». А вот третья часть экзамена была вовсе не понятна: надо было рояльные звуки пропеть. Ну, никак Владик понять не мог, как это можно вслед за роялем такие же звуки издать. Пулемет, или паровоз даже, не вполне получается. Также кошку с собакой передразнить не выходит, а тут -  рояль. В общем, во второй класс Владика не перевели – исключили из школы за бесталанность. Да тут и переезд на другую квартиру совсем в другой район города произошел – не до музыки вовсе.
Как-то мать все-таки выделила деньги на настройку и ремонт пианино – Владик сам попросил. Иногда он садился – стучал что-то. Когда никого дома не было, объявлял себы громко, повернувшись к книжному шкафу. Вот, было бы слушателей в зале как книг  в шкафу.
Однажды Владика попросили музыкально сопроводить на детском утреннике пьеску «Терем –теремок». Ноты в школе нашлись – медведь, заяц и прочие живности вполне выразительно там были прописаны. Порепетировал раз несколько, настал торжественный день. Владика посадили за занавесом в глубине сцены, а волшебное действо происходило там, впереди, перед восхищенными зрителями. Но, то-ли музыка не с той скоростью играла, то-ли актеры в творческом запале музыки не слышали, в общем, на выход лисы еще и тема волка не отыграла. Владик это понял по тексту, на ноты смотреть перестал и стал играть по собственному разумению – импровизировать. Ничего получилось. Хлопали. На "бис" вызывали даже.
      В девятом классе, уже в другой школе, Владик познакомился и сдружился с Юркой Деревицким. Юрка играл на "фоно" вполне активно – лучше Влада. Да и подобрать мог кое-что, не так, как Алик из детства, но все-таки. У парней как-то сразу соревновательность установилась и по школьным предметам, и по жизни. Однажды Юра восхищенный пришел: По радио  Второй концерт Рахманинова играли и ему он очень понравился. У Влада был невзрачный доделанный и переделанный проигрыватель, пластинку с трудом нашли в музыкальном магазине в отделе старых пластинок. Поставили. Первые же аккорды так заворожили, что пластинку ставили еще и еще.. . Лето было, окна открыты и волшебная музыка заполнила весь двор-колодец, отражаясь и переотражаясь от кирпичных стен. Через несколько дней Влада в милицию вызвали. Участковый внушение сделал – отреагировал на жалобу. Влад никак понять не мог – какая-такая жалоба может быть на классическую музыку? Может быть потому, что в исполнении Филадельфийского оркестра под управлением Стоковского. Потом Влад узнал, что и Рахманинов человек не вполне «правильный» был – эмигрант. Ну, конечно, соседям не до этих тонкостей было – громко и все тут.
А, если бы что-то партийно-коммунистическое было – тоже бы жалобу накатали?
Потом ребята и ноты достали – у Юры освоение довольно быстро продвигалась.
А Влад все не мог с пальцами совладать. Рука уже крепкая, задубелая была от весел академической гребли. Влад вспомнил, что прямо в их доме, по той же лестнице, живет семья Любарских – музыкантов. Николай Яковлевич любезно согласился несколько уроков музыки преподать. Влад постарался, разучил, даже вполне освоил первую часть Рахманинского концерта, также и четырнадцатую сонату Бетховена, и еще кое-что. Николай Яковлевич послушал. Головой покивал и своего неудовольствия скрыть не смог:
- По нотам почти все правильно. Но по чувствам…
Как это «по чувствам», Николай Яковлевич объяснить не смог. Или не захотел…
Как-то он какую-то пьеску решил сам сыграть – для примера – Влада вдруг такой хохот обуял, до неприличия. Красивая чувственная игра вдруг такие эмоции спровоцировала. До Влада стало что-то доходить, но помалу и медленно. Попросил родителей абонементы в разные музыкальные залы Ленинграда достать, благо этих залов было аж три. Ходили вместе с Юрой. Пытались обсуждать что-то после концертов, но получалось плохо – слов соответствующих не знали, которыми можно свои эмоции выразить. Влад попытался специальные музыкальные журналы и газеты читать, но там были рассказы-впечатления о концертах, на которых Владу бывать не пришлось. Да и слова были там все больше казенные. Одинаковые для разных объектов рассказа.
Все-таки Влад продолжал заниматься самостоятельно: в музыкальных магазинах прикупил сборники разных упражнений, даже вкус к гаммам проявился. Постепенно и какие-то эмоции в музыкальных экзерсисах стали выражаться. Как-то Юра зашел: «сам не свой». С любимой девушкой, через месяц после романтических отношений – все к свадьбе шло -  вдрызг рассорился. Влад утешал друга, как мог, а потом сел к пианино и стал играть. Играл что-то неписанное. Неигранное. Импровизация. Юра вдруг зарыдал в голос. Прохрипел, что он все понял и пошел восвояси. Через полгода свадьбу сыграли.
    Больше никогда такого Владу не удавалось. Играл и по нотам, и по памяти, и «от души». Но души, видимо, и не хватало.

    Нет, творческие вспышки случались и впредь, но относились они уже к другим сторонам человеческой деятельность. Хотя...Как посмотреть.
    Середина годов восьмидесятых. Владилен активно "служит" в народном театре. Готовится к премьере моноспектакля. Тема тяжелая - блокадный Ленинград. Герой неоднозначный: "отрижительный" и "полосательный" одновременно.На премьеру Владилен решил пойти пешком через весь город. Путь неблизкий - часа на два, не меньше. Эмоции выплескивались наружу: Владилен делал несколько шагов, декламировал, подглядывал в "шпаргалку". Останавливался, размахивал руками. Дорога пролегала  по набережной Невы. Район был рабочий, не туристический, праздно гуляющих было немного, поэтому можно было не стесняться, проявлять себя без оглядки. Владилен напряженно проверял себя: все правильно, по тексту. Вспомнил, как режиссеры советовали делать наброски-зарисовки своих героев. Иллюстрировать свою роль. Присел на парапет набережной, нашел в сумке толстенные фломастеры трех-четырех цветов. Зачем в сумку положил? Так, случилось. Сделал несколько набросков. Каждое изображение лица героя относилось к отдельному эпизоду. Каждый рисунок - в своем цвете. До этого Владилену удавалось лишь только человеческие профили рисовать невыявленной гендерной принадлежности. А тут... Получилось что-то вполне определенное. Потом Владилен показывал знакомым художникам - да, вполне! Есть эмоция! И вполне уникальная в каждом случае!

      Прошло пятьдесят лет: размышления вызвали переживания, эмоции превратились в слова, и вот… Что есть творчество? Деятельность, порожденная и направляемая эмоциями и побуждающая рождение эмоций у потребителя. Кто такой потребитель? Читатель, слушатель, зритель, вообще человек, который воспринимает творческое детище через какие-либо органы своих чувств. Вот как,- проявилось определение. Интересно, а кто-нибудь еще до этого додумался?
      Вспомнилось, что был в Японии некий Учитель, который из пятилетних детишек "делал" вполне профессиональных художников и музыкантов. А как бывало в "приличных" семьях века девятнадцатого? Очень даже художественные стихи и рисунки почти каждый недоросль мог воспроизвести? А то и глаголом жечь сердца людей?