Серый адъютант

          Несколько унылых пятиэтажных домов образуют неуютное пространство, которое принято называть двором. В одном из этих домов живу я, и это мой двор, который я не люблю и стараюсь поменьше бывать в нём. Через двор в разные стороны, где есть проезды и проходы между домами, протоптаны жителями, наперекор генеральному плану, тропки, ведущие в разные магазины. Есть хлебная тропа, овощная, гастрономная, водочная. По одним каждый день курсируют туда-сюда женщины с авоськами, по другим пьяненькие мужики. А ещё много бездомных собак. Небольшие, с кривыми ногами, но полные веселья и достоинства, они бегают вместе с ребятишками по большому грязному двору, вечерами провожая каждого из них до подъездных дверей.
          В семилетнем возрасте мой сын Женя и его друг Серёга были заядлыми собачниками. Собаки бродили за ними пестрой ободранной стайкой, и каждая получала свою частичку тепла и любви от этих мальчишек.
          Водил стаю молодой пёс по кличке Серый с простовато-нахальной мордой и замашками участкового. Длинное туловище, короткие ножки и густая непримиримо-вихрастая шерсть придавали ему смешной и нелепый вид. Этот Серый не любил пьяных. Возможно, в ранней молодости натерпелся от них горя и теперь боролся с пьянством всеми своими собачьими силами. Когда на водочной тропе появлялся ничего не подозревающий подвыпивший «индеец» с соседнего завода, Серый выскакивал из-за кустов и грозно гавкал ему в спину. Низкий голос не соответствовал малым размерам пса, поэтому ему достаточно было гавкнуть один-два раза, но, если в руках у «индейца» была бутылка водки, она падала и обязательно разбивалась об асфальт. «Индеец» со страхом оборачивался, надеясь увидеть у себя за спиной собаку, ростом с телёнка, но, перед его туманным взором стояла серая наглая шавка. И поверх разлитой водки разливался отборный многоцветный монолог, к сожалению, не на индейском языке. Серый тут же отбегал на недосягаемое расстояние и оттуда, молча, наблюдал людское горе, получая огромное собачье удовольствие.
          Ещё Серый не любил женщин, сидящих на скамейках возле домов и перемывающих всем, кто появлялся в поле их зрения, кости. Проходя мимо них, он тихонько рычал и скалил зубы, выражая этим несогласие с их поведением. За что очень быстро впал в немилость у скамеечных сударынь. Поэтому Серый никогда не задерживался около них. Я, так же как и он, всегда старалась быстрее преодолеть пристрелянное сударынями поле, так как кости мои были ими отмыты до девственной белизны.
          Особой любви к Серому я не испытывала: бегает пёс во дворе, ну и пусть бегает. Кормил его сын, я же только собирала кости и остатки ужина со стола. Чувствуя собачьим чутьём моё к нему прохладное отношение, Серый никогда не подходил ко мне, всегда держался на почтительном расстоянии. Даже когда я забирала со двора сына, он шёл за нами метрах в трёх, не решаясь приблизиться, хотя только что радостно прыгал рядом с ребёнком, выражая свой восторг. Чтобы не было неприятностей с соседями, сыну строго-настрого было запрещено приводить в наш подъезд собак. Собаки понимали это и, если бывало, забегали в другие подъезды, то порог нашего не переступала ни одна.
          Как-то после работы, зайдя на рынок и в магазины, нагруженная двумя полными сумками, возвращалась я домой. Мартовский вечер мыл снежной тряпкой дороги, но, так и не домыв до конца, бросил свою работу и убежал до следующего утра. Перешагивая через лужи, стараясь попасть ногой на кусочек влажного, уже без снега, асфальта, шла я по дороге, увертываясь от фонтанов воды, вылетавших из-под колес, летящих машин.
          Из дальних уголков памяти всплыли слова старой студенческой поговорки:

                Если руки сильные и большая грудь,
                То не архитектором – грузчиком ты будь!

          Как заезженная пластинка, эти слова вновь и вновь прокручивались у меня в голове, и, как ни старалась я избавиться от них, они не хотели уходить восвояси. Уставшая от сумок и надоедливых слов, зашла я в подъезд. Поднимаясь на свой этаж, увидела, что там опять нет света. Лампочки на площадке больше недели не выдерживали: они либо перегорали, либо их выкручивали.
          Тяжело вздохнув, шагнула в темноту. «Хоть бы дома кто-нибудь был», – с тоской подумала я, ругая себя за то, что на свету не нашла ключ.
          Повернув к своей квартире, шагнула на коврик, почувствовав, как тонкий каблук сапога утонул в чём-то мягком.
          Под ногой взвизгнуло, хрюкнуло и завопило так душераздирающе, что я, быстро отдернув ногу, сделала шаг назад, сразу наступив ещё на что-то. За спиной взвыли на таких высоких нотах, что мурашки побежали по телу. Ничего не понимая, я прижалась спиной к стене, соображая, кто это и сколько их здесь. В просвете третьего этажа я увидела, как по лестнице, дико воя, катится серый шарик.

          Прошло несколько дней. В субботу у меня была назначена встреча, и поэтому выглядеть надо было, что называется, на все сто. Зимнее пальто в сторону: на улице солнышко и снега почти нет. Вместо него вот это синее с ламой и ещё шляпу с полями. А где мои австрийские сапоги? Я достала из шкафа коробку. Вот они мои красивые сапоги с каблуками-шпильками в двенадцать сантиметров. Ношу я их редко, потому что в них можно либо ездить в машине, либо лежать, ходить в них трудно. Зачем я их купила, не знает никто, даже я. Но сегодня придётся эти сапоги надеть. Я подошла к зеркалу и ещё раз придирчиво осмотрела себя.
          - Непереносимая красота! – хмыкнула я и, захлопнув дверь, сбежала по лестнице на улицу.
          На улице было тепло и прекрасно! Я вдохнула мартовский воздух и покачалась на каблуках: надо было к ним привыкнуть. И тут я увидела Серого, который бежал мимо подъезда живой и невредимый. Увидев меня, он остановился, потом присел на задние лапы и стал рассматривать, наклоняя голову то на один бок, то на другой: в таком наряде он меня никогда не видел. «Собака и та красоту понимает», – подумала я, а вслух сказала:
          - Серый! Слава Богу, живой!
          Услышав мой голос, он радостно завилял хвостом и впервые, как-то робко, подошёл ко мне. В его глазах светилась неподдельная радость, восторг и ещё что-то, что просто называется собачьей любовью. Господи, после того как я на него дважды наступила, ему бы на меня залаять или укусить в отместку, а он меня простил, да ещё и радуется чему-то. Повинуясь внезапному порыву, я наклонилась и погладила собаку по голове. Серый прикрыл глаза и, вытянув вперед морду, оскалился неподражаемой звериной улыбкой.
          О-о, теперь-то я знаю, что прежде чем погладить по голове собаку или мужчину, надо хорошо подумать, стоит ли это делать, и какие могут быть последствия. Но тогда, тогда была только жалость, какое-то чувство вины перед собакой, хотя к пострадавшим можно было отнести и меня.
          Я шла через двор, разговаривая с Серым о недавнем происшествии. Он бежал рядом и слушал с каким-то упоением. В его глазах можно было прочитать:
«Говори, говори, слушать тебя одно удовольствие!»
          Наверное, одно то, что он осмелился подойти ко мне, а я снизошла до того, что заговорила с ним, придавало ему смелости. Он бежал рядом со мной, ни на шаг не отставая.
          «Не хватало ещё, чтобы он побежал за мной на улицу, - подумала я, взглянула на собаку и поняла: - Этот пойдет за мной на край света».
          Внутри у меня похолодело.
          - Серый! Смотри, Женя идёт! – показала я рукой в дальний угол двора, где показался какой-то мужчина.
          Серый насторожился, посмотрел в сторону вытянутой руки и бросился навстречу мужчине. На полпути, разглядев в идущем чужого, он остановился и недоуменно посмотрел в мою сторону, как бы говоря:
          "Ну ты даёшь! Сына не признала".
          Я же спешила на своих шпильках быстрее пробежать через двор. Почему-то мне казалось, что со двора на улицу он не пойдёт. Серый принял всё это за игру и тут же простил мне мою ложь.
          На улицу мы вышли вместе. Я ловила недоуменные взгляды людей, которые не понимали, что может делать этот уродец у ног разодетой дамы.
          - Иди домой! – сквозь зубы прошипела я.
          Серый и ухом не повёл, он бежал, как на поводке, рядом со мной, и блаженству его не было предела. Причём смотрел он только на меня.
          - Смотри вперед! – буркнула я. – Шею свернёшь, в гипсе ходить неудобно.
          Мы подошли к остановке трамвая, люди, ожидающие транспорт, бросали заинтересованные взгляды на непонятное поведение собаки. Нервы мои сдали.
          - Иди отсюда!! – зло бросила я и зашла на почту. Пересижу здесь, время ещё есть, заодно заплачу за телефон. Может, ему надоест ждать и он убежит во двор? Время выжималось из пространства медленно и тягуче, стрелки постоянно умирали на циферблате часов и трудно поддавались воскрешению. Я перечитала все объявления на стенах, а прошло только двадцать минут. Открыла тихонько дверь – сидит. Маленький сфинкс серого цвета неотрывно смотрел на дверь и, как только я показалась, привстал и радостно завилял хвостом. Захлопнув дверь, я села на скамейку – посидим ещё. Дополнительные десять минут добровольного почтового заключения дались мне с большим трудом. Но, как известно, заключение, даже если оно добровольное, не делает из человека - человека. Какое-то гадкое чувство ненависти к этой собаке стало рождаться внутри. Я выскочила на крыльцо почтамта и, топнув ногой, бросила зло и решительно:
          - А ну, брысь отсюда! И чтоб я не видела тебя рядом с собой! – повернулась и пошла к трамвайной остановке. Он, простив мне мою невоспитанность, засеменил следом.
          Подошёл трамвай. Недолго думая, я заскочила на последнюю площадку вагона. Адъютант серой тенью бросился за мной. Пришлось выйти из трамвая вместе с «тенью» на следующей остановке. Я посмотрела на часы, кажется, уже опаздываю на встречу, но с таким адъютантом идти тоже нельзя. Спасительный план пришёл в голову внезапно, как только я увидела длинный промтоварный магазин. Особенность этого магазина заключалась в том, что у него всегда были открыты по одной двери по краям, остальные три были закрыты, и я не помню, чтобы они когда-либо открывались.
          Я быстро пошла через небольшой скверик к спасительному магазину. Навстречу мне шёл молодой мужчина лет тридцати. Мужчина остановился и крикнул мне уже вслед:
          - Девушка, подождите!
          Я оглянулась. Мужчина шёл ко мне. На прямой, соединявшей меня с ним, уже стоял Серый.
          - Подождите, не уходите!
          В ответ послышалось тихое рычание адъютанта.
          - Девушка, я хотел с вами…
          Остальные его слова потонули в злобном лае Серого.
          - Да уберите вы свою собаку!
          - А это не моя собака, - ангельским голоском сказала я и бросилась к магазину. Какое-то время за спиной ещё раздавался злобный лай, но вот он уже затих, а я ещё не добежала до заветной двери. Будь проклят тот день, когда я купила эти сапоги!
          Серый догнал меня у самой двери. По его милейшей физиомордочке я поняла, что, хотя я принародно от него отказалась, он простил мне это предательство. Если так дальше пойдёт, то свидание сегодня может не состояться: если один мужчина благополучно унёс ноги, то от второго мне могут остаться на память только лоскутки.
          - Жди меня здесь! – строго сказала я и нырнула в темноту магазина.
Пробежав через весь магазин на скорости, какую только могли выдать мои шпильки, я открыла спасительную вторую дверь.
          - О, Боже! – напротив двери сидел Серый. Как, каким образом он разгадал мой манёвр, до сих пор остается для меня загадкой.
          Он подошёл ко мне, простив мне и этот обман, и в его ласковых глазах светился вопрос:
          «Ваше Высочество, куда теперь пойдём?»
          - Куда, куда… домой пойдём, - сказала я и повернула в сторону родного двора. Под конвоем добровольного адъютанта добрела я до своего дома.
          - Ну, теперь ты доволен… участковый? – спросила я и, махнув ему рукой, зашла в подъезд. Через несколько минут я смотрела из окна, как он весело бегал с мальчишками по двору.
          «Удивительное существо – простил мне ложь, обман и предательство», – думала я. Тогда я даже не могла себе представить, что вижу его в последний раз.

          Рано утром, как всегда, я бежала на работу. Навстречу шла заплаканная дворничиха тётя Лиза.
          - Доброе утро, тёть Лиз, - крикнула я. – Что случилось?
          Она махнула рукой и вытерла глаза:
          - Собак потравили. Надо бы убрать, чтобы ребятишки не увидели, а я не могу.
          Я остановилась.
          - Как отравили? Всех?
          - Всех.
          Молча, мы зашли с ней во двор. Собачьи трупы лежали там, где их застала смерть. И было в этой картине что-то нереальное и страшное.
          - Кто это сделал?
          - Те, с первого этажа, - дворничиха показала рукой на соседний дом. Там жила семья правдолюбцев и честных граждан. - И как таких людей земля только носит…
          - А Серый где? – не видя его и втайне на что-то надеясь, спросила я.
          - Вон там, на дорожке под кустами.
          Я посмотрела в ту сторону и увидела серое тельце маленького адъютанта. Он лежал ко мне спиной, и морды его я не видела. Подойти ближе не хватило ни сил, ни смелости.