Лиля Брик. Удивительная судьба женщины-исключения

 
«Если я чего написал,
если чего сказал-
тому виной глаза-небеса,
любимой моей глаза.
Круглые да карие,
горячие до гари.»

Однажды, в середине 70-х, в Московском Доме актера проходил какой-то вечер.
В фойе собрались  представители  творческой элиты. Представьте: сияют люстры, вокруг красавцы и красавицы, звуки поцелуев и восклицания
И вдруг среди  блестящей толпы появляется  очень немолодая женщина, опирающаяся на руку пожилого мужчины.
Когда эта пара проходила мимо, на меня пахнуло пряными  духами и словно повеяло жарким ветром. Она прошла в шаге от меня, коснувшись (или мне так показалось)  подолом черного платья, и я  успела разглядеть  рыжую косу, перекинутую через плечо,  красивые ухоженные пальцы, унизанные бриллиантами,  и на золотой цепочке на шее – два кольца. Лицо её, всё в морщинах,  было прекрасно, как законченное произведение  талантливого скульптора. Они продолжали свой путь, а блестящая публика расступалась перед ними. Все глаза смотрели в их сторону.
На мой вопросительный взгляд мой спутник тихо сказал мне: «Это Лиля Брик».
Кто-то кинулся им навстречу, целуя маленькую руку, она улыбнулась в ответ, и я вдруг потрясенно поняла, почему Маяковский ТАК любил её.
Коснувшись меня краем платья, она околдовала  меня, с той же лёгкостью, с какой делала это всю жизнь в отношении всех: ближних, дальних, мужчин, женщин и детей.  Мучительно захотелось подойти к ней и, может быть, даже познакомиться. Но, конечно, я не решилась.
Вскоре её не стало, и я стала знакомиться с ней зочно – искала и читала всё, что могла найти. По крохам, потому что, кроме стихов,  посвященных ей Поэтом, имя её практически нигде не появлялось.
Судьба её удивительна, сюжет прихотлив, жанры перепутаны.
Всматриваясь в её жизнь, мы, словно через подзорную трубу, на фоне больших эпох видим маленькую фигурку , умудрившуюся в этих эпохах не потеряться, не раствориться, не исчезнуть, как песчинка, не измениться до неузнаваемости, не мимикрировать, а, порой даже влияя на события, сделать так, чтобы ветер времени стал попутным.
Она  сумела сделать жизнь и саму историю своей подругой, пройдя меж всеми сциллами и харибдами, порой ступая по острию, любя жизнь взаимной любовью и расставшись с ней лишь тогда, когда посчитала, что пора.
Имя Лили Юрьевны Брик покинувшей этот мир более сорока лет назад, и сейчас будоражит умы. Кто-то ее боготворит, кто-то ненавидит. Но никто не относится к ней равнодушно. Так было при жизни, так остаётся и после её смерти.
Если набрать в интернете имя Лиля Брик, выпадает огромное количество ссылок. О ней пишут, снимают кино, ругают её на чем свет стоит, признаются в любви, рисуют её портреты и посвящают ей  стихи. В чем тут дело? Почему эта женщина так задевает нас, сегодняшних? Кто-то скажет: роковая женщина. Мало ли было на свете роковых женщин? И многих ли мы сейчас помним? А её, Лилю Брик, помним. И, судя по всему, страсти вокруг неё будут кипеть еще долго.
Что нам о ней известно? Прежде всего каждый скажет, что она – любимая женщина великого поэта, предмет его обожания, поклонения и адресат множества его стихов. Во-вторых, скажут многие, она ему изменяла. Мучала его. И дальше идет длинный список её прегрешений, по большей части выуженный из желтой прессы, так падкой на жареные факты, подчас безбожно перевранные, подчас просто придуманные  кем-то и запущенные в пространство.
И все же, каждый вольно или невольно признаёт, что была в этой женщине сила, привлекавшая к ней людей. 
Она обладала удивительной индивидуальностью, где были слиты воедину колоссальная сексуальная привлекательность в сочетании с отсутствием комплексов, быстрый острый ум, недюжинная сила воли, смелость и прямота, а также  отсутствие какого бы то ни было притворства. При этом она очень точно знала, где и в чем её выгода, умела просчитывать свои шаги, умела забывать о потерях и принимать неизбежное. Еще она не забывала обиды, и заслужить её прощение бывало нелегко. Еще она была порой нерасчетливо щедра и умела быть благодарной.

ВНЕШНОСТЬ
Прав был Виктор Шкловский, когда говорил: «Лиля могла быть какой угодно: женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюблённой, умной. Такой описывал женщину Шекспир» .
Фотографии её у многих вызывают чувство недоумения. Некрасивая по сегодняшним меркам, невысокая, с простым лицом.
Анна Ахматова сказала про неё: «На истасканном лице наглые глаза», и эту фразу радостно подхватили , забыв, что любимый мужчина Ахматовой, Николай Пунин, был страстно влюблен в Лилю Юрьевну. Простим Анне Андреевне эту злую и недостойную её фразу – чего не скажешь из ревности?
Но послушайте, как её описывает Галина Катанян, чей муж, Василий Катанян, покинул её ради Лили. Галине не было ни какого смысла приукрашивать Лилю, скорее наоборот. И все же:
«Первое впечатление от Лили — да ведь она некрасива: большая голова, сутулится… Но она улыбнулась мне, всё её лицо вспыхнуло и озарилось, и я увидела перед собой красавицу — огромные ореховые глаза, чудесной формы рот, миндальные зубы… В ней была прелесть, притягивающая с первого взгляда».
И многие, многие называли её красавицей. В неё были влюблены сотни достойнейших мужчин, но и не только. Женщины, оказавшись рядом с ней, становились её преданными подругами, часто на всю жизнь. Лиля умела нравиться всем.
Не встреть она Маяковского,  прожила бы жизнь безбедную и веселую. Уверена, что нашелся бы не один блистательный мужчина,  желающий отдать ей руку, сердце и состояние. Если бы не попала под маховик истории – ну тут уж ничего предсказать невозможно.
Не встреть Маяковский Лилю, он, скорее всего, никогда бы не написал лучших своих стихов. Ему нужна была именно она, со всеми своими достоинствами и недостатками. И даже сотни прекрасных женщин не смогли бы заменить её. И не смогли, хотя старались многие.
Так что в Историю они вошли вместе, держась за руки, неразрывным  и единым целым. Как бы ни хотелось кому-то это оспорить.
А началась история так.

ВСТРЕЧА
В один из июльских вечеров 1915 года  в петербургскую квартиру к Лили и Осипу Брикам, поженившимся за три года до этого,  пришла младшая сестра Лили Эльза. И привела с собой без пяти минут жениха - высокого, немного лохматого, с большими руками и ногами и удивительным гулким голосом,  молодого поэта, футуриста Владимира Маяковского.
Он встал у притолоки двери в небольшой комнате и начал:

 «Вошла ты,
Резкая , как «нате!»,
Муча перчатки замш,
Сказала:
«Знаете -
Я выходу замуж».

Это было «Облако в штанах». Маленькая компания слушала, не дыша.
Когда он закончил, в комнате ещё долго стояло эхо:
«Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
Положив на лапу
С клещами звёзд огромное ухо».

После этого Маяковский сел, глотнул горячего чая и, повернувшись к Лиле, посмотрел ей прямо в глаза и сказал: «Можно посвятить  вам?»
И тут же написал: «Лиле Юрьевне Брик».
Так получилось, что поэма , писавшаяся сначала об одной женщине, продолженная о другой, была посвящена третьей.
Те две, Мария Денисова и Софья Шемардина, остались в другой, «до-Бриковской», истории. Но с Софьей, или Сонкой, как звал ее Маяковский, они ещё встретятся и Сонка станет Лилиной подругой до конца.
С этого момента жизнь у всех присутствовавших пошла по новой колее.
За эти несколько часов случилось очень многое.
Володя полюбил Лилю. Осип полюбил Володю. Лили продолжала любить Осю. Володя разлюбил Эльзу. Лили стала Лилей. Так её называл Маяковский, и с этим именем она осталась в истории.
Если бы кто-то заглянул в тот вечер в то самое, открытое по случаю летней жары окно, то, вполне вероятно,  увидел бы такую картину:  стол под уютной люстрой, в углу рояль (Брики были людьми весьма небедными, могли себе позволить), в стороне под лампой Осип в круглых очках держит в руках тетрадку, перечитывает ошеломившие его строки, сбоку – белокурая и миловидная малышка Эльза, расстроена, того и гляди расплачется, а в центре композиции, за накрытым столом с самоваром – Маяковский и Лиля, две пары горящих глаз смотрят друг на друга. Потом Лиля отворачивается, и мы видим её затылок с тяжелым пучком волос цвета темной меди,  может быть, слегка усмехается. Ей привычна такая на неё реакция. А он, большой, лохматый, продолжает смотреть, пытается поймать взгляд. 
ЛИЛИ
Лили, а именно так назвали её родители,  была плохой девочкой. С детства расстраивала родителей буйным нравом. Родилась в Москве, в приличной еврейской семье. Папа её был адвокатом, а мама – просто мамой. Звали их Урий Александрович и Елена Юльевна Каган. Лили родилась в 1891 , 11 ноября. А через пять лет родилась  сестра Эльза. Девочек папа назвал в честь героинь Гёте.
Детство их легко представить. Обычное обеспечнное детство. Занятия музыкой, французским и немецким языками, походы в театры, музеи. 
В отличие от послушной старательной Эльзы, «рыжая бестия»  Лили всё начинала и бросала. После того как, перепробовав пианино, гитару и мандолину, она отказалась продолжать, отец спросил , «что тебе ещё купить?», она ответила: «барабан», папа махнул рукой и решил пустить дело на самотек. Впрочем, музыку Лили не бросит, и это будет иметь свои последствия.
Было в Лили что-то, что тянуло к ней мужчин, как пчел на мёд. Это «что-то» проявилось рано, лет с 13. А к 15 годам у неё уже был солидный список поклонников, которые предлагали ей руку, сердце, деньги. Кто-то писал стихи, что готов умереть без её любви, кто-то предлагал умереть вместе. Однажды в неё влюбился собственный дядя. Он буквально сошел с ума и требовал, чтобы Лили тут же, немедленно, дала согласие выйти за него замуж. Готов был тотчас развестись.
Когда ей было 17, её соблазнил молодой красавец, учитель музыки.
«Мне не хотелось этого, - писала Лиля -  но мне было семнадцать лет и я боялась мещанства». Поддавшись безумному порыву, Лили забеременела. Мать отправила её к сестре в Армавир, где ей сделали аборт, да неудачно. В общем, детей у Лили быть больше не могло. Родители не знали с ней ни минуты покоя.
Когда ей было 13, Лили влюбилась в Осипа Брика, сына богатого коммерсанта. А он в неё не влюбился.
Осип был старше Лили на два года. Он был вдумчив и неспешен. Через семь лет он вдруг понял, что любит Лили и они поженились.
Родители Осипа были не в восторге, но, после того, как Лили отказалась от бриллиантового ожерелья в качестве свадебного подарка и попросила заменить его Бехштейновским роялем, они невестку зауважали и смирились с выбором сына.
Первые два года Лили вспоминала как очень счастливые. В этой жизни была любовь, обеспечнный комфортный быт, ясные и приятные перспективы. Осип закончил юридический факультет университета и работал в фирме у отца, занимавшимся продажей кораллов. Лили обожала кораллы.
По делам фирмы Осип должен был часто ездить в Туркестан. Он брал с собой Лили. В этих поездках она навсегда полюбила яркие восточные краски и постоянно привозила с собой цветные ткани и ковры, украшавшие их просторную квартиру в центре Москвы.
Потом в их жизни что-то изменилось. Из неё стала уходить интимная составляющая. Так бывает. Но любовь осталась. Они понимали друг друга с полувзгляда и полуслова. Они были очень близки. Они смотрели на жизнь общими глазами.
Через три года после того как Осип писал родителям: «Лиля — самая замечательная девушка, которую я когда-либо встречал , Лиля констатировала: «Мы с Осей как-то физически расползлись».
МАЯКОВСКИЙ
Володя Маяковский был тоже плохим мальчиком. Вместо того, чтобы учиться, он занимался революцией, то есть прогуливал гимназию и проводил время в компании других таких же революционеров, где они читали запрещенные брошюры и участвовали в демонстрациях.
Родился он в 1893 году в  Грузии, в селе Багдади, в семье Владимира Константиновича Маяковского и Алексадры Алексеевны, урожденной Павленко.  Отец служил лесничим. Когда Владимиру было 13 лет, его отец умер от заражения крови, уколовшись иголкой. С тех пор Владимир всегда боялся всевозможных иголок и булавок и постоянно мыл руки, для чего носил в кармане маленькую мыльницу. Он очень, очень боялся болеть.
После смерти отца семья перебралась в Москву и выживала как могла.  За революционную деятельность Маяковский несколько раз сидел в тюрьме, где и начал писать стихи.
В восемнадцать  лет поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, откуда был исключен вместе с другом Давидом Бурлюком через три года за публичные революционные выступления. Через год впервые выступил перед публикой в артистическом кафе «Бродячая собака».
К моменту встречи с Бриками он был уже довольно известным поэтом. Но настоящая слава ждала его впереди.
НАЧАЛО
Владимир Маяковский влюбился в Лилю сразу же, с первого взгляда, забыв, что на квартиру Бриков пришел с Эльзой. В своей автобиографии "Я сам" В.В. Маяковский под заголовком "Радостнейшая дата" написал: "Июль 1915-го года. Знакомлюсь с Л.Ю. и О.М. Бриками».
Лиля  влюбилась в стихи, но не в поэта. Она любила Осипа. Потом, годы спустя, она скажет, что полюбила Володю, потому что его полюбил Осип.
Восхищённый Осип тут же предложил издать поэму. Вложив свои деньги, он выплатил Маяковскому его едва ли не первый солидный гонорар.
Так началась их общая жизнь. Пока не под одной крышей, но уже  очень близко.
Маяковский перебрался из Москвы в Питер, чтобы быть поближе, поселился неподалёку.
Отношения развивались непросто. Лиля Юрьевна писала:
"Володя не просто влюбился в меня, он напал на меня, это было нападение.
Два с половиной года у меня не было спокойной минуты — буквально. Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей — внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его — Маяковский — такая звучная и похожа на псевдоним, причем на пошлый псевдоним..."
«Меня пугала его напористость, его громада, неуемная, необузданная страсть. Любовь его была безмерна».
Ей было на тот момент 24 года. Маяковскому – на 2 года меньше.
На такие чувства не ответить невозможно. И она ответила.
Это была настоящая, всепоглощающая страсть. Но в любых отношениях, всегда кто-то ведущий, а кто-то – ведомый. Ведущей с самого начала была Лиля.
Первым делом она заставила его вставить зубы – Маяковский ходил без зубов, лишь с гнилыми пеньками. Во-вторых, она купила ему приличный костюм и заставила подстричься. Это она создала ему тот облик элегантного солидного мужчины, который мы с вами знаем.
Они встречались каждый день и стали неразлучны, но его чувства доминировали. Лиля же была спокойнее и умела держать его на расстоянии, от которого он сходил с ума. Он скоро стал звать ее Лилей и на «ты», а она долго обращалась к нему на «вы» и звала по имени и отчеству. Она была то нежна с ним, то отчужденно — холодна.  Он отвечал на все ее перепады отчаянием и стихами, которые приводили ее в восторг.
Вскоре она стала фактической женой Маяковского. Они гуляли по Петрограду, устраивали свидания в специальных гостиницах, которые так и называлсь «Дома свиданий». Там среди красных стен, обитых штофом и зеркал в золотых рамах, она ему отдавалась. Оба сходили с ума. Но он – чуть больше.
Осипу пока ничего не говорили, хотя он, наверное, догадывался. О том, ревновал ли он, ничего не известно. Похоже, что нет.
Помним: «Мы с Осей как-то физически расползлись».
ОСИП.
Осип Брик был хорошим мальчиком. Послушный, жадный до знаний, он хорошо учился и старался не расстраивать своих родителй. Он родился в 1888 году в еврейской семье купца первой гильдии Макса Павловича Брика и его жены Полины Юрьевны Сигаловой. Правда, совсем не расстроить родителей не получилось. В 1905 году он основал студенческий революционный кружок , где Лиля с ним и познакомилась и влюбилась, как оказалось, на всю жизнь. За кружок этот Осип был отчислен из гимназии, но через некоторое время восстановлен. В общем, тоже огорчил своих родителей, хотя и не очень надолго. После окончания гимназии закончил юридический фвкультет, а потом стал работать в фирме у отца, занимавшегося закупкой каких-то удивительных кораллов. В 1912 году, через семь лет после знакомства, женился на Лили Каган, которая стала отныне и навсегда Лилей Брик.
Осип Максимович был человеком не страсти, но логики и интеллекта. Сегодня таких людей называют энциклопедистами. Он обладал феноменальной эрудиций и знал ответы, кажется, на все возможные вопросы. Так получилось, что Лилю, женщину, которую хотели многие, не хотел собственный муж. Но это не мешало им с Лилей оставаться ближайшими друг к другу людьми до самых последних его дней.
К концу 20-х он стал жить с Евгенией Жемчужной. Что там было между ними – история умалчивает. Наверное, всё было. Но не с Лилей.
Он был интеллектуальным центром их тройственного союза. Влияние его на Маяковского было огромным. И уважение – взаимным.

НАЧАЛО. СТИХИ
С этого времени почти все  стихи Маяковского были посвящены Лиле. Он изменит этому правилу только однажды, в конце жизни. Но об этом будет разговор особый.
 Уезжая ненадолго в Москву, он писал ей: «Скучаю. Болею. Злюсь. Каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?»
В 1916 году была написана пронзительная поэма «Флейта-позвоночник».  Подзаглавие – «Стихи ей».
«Версты улиц взмахами шагов мну/ Куда я денусь этот ад тая!/ Какому небесному Гофману / выдумалась ты, проклятая?!»..
...«А я вместо этого до утра раннего/ В ужасе: что тебя любить увели, / Метался и крики в строчки выгранивал/ Уже наполовину сумасшедший ювелир»...
...«На цепь нацарапаю имя Лилино и цепь исцелую во мраке каторги»...
Каждый шаг ее, каждый вздох и взгляд становились темой для его стихов.
В поэме «Человек», последней, написанной до революции, есть такие строки:
«И только боль моя острей – Стою, огнем обвит. На несгорающем костре немыслимой любви». И посвящение : «автору стихов моих Лилиньке. Володя»
Потом было  «Лиличка! Вместо письма», которое многие считают лучшим стихотворением поэта:
«Дым табачный воздух выел.
Комната —
глава в крученыховском аде.
Вспомни —
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще —
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя —
тяжкая гиря ведь —
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят —
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон —
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек…
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.»
Лиля же успевала всё -  и отвечать на безумную страсть, и устраивать у себя «салон», где, благодаря  Маяковскому,  стали собираться интереснейшие молодые литераторы: Борис Пастернак, Велимир Хлебников, Давид Бурлюк, Николай Асеев, Василий Каменский,  Виктор Шкловский, филологи Роман Якобсон, Борис Эйхенбаум и многие другие, и кокетничать, и сводить с ума. Её огня и обаяния хватало на всех. Все, приходившие в этот гостеприимный дом, были с разной степенью интенсивности влюблены в неё. Многие останутся её друзьями навсегда. Николай Асеев вспоминал об этом доме как о центре притяжения, в котором соединились «материя ручной раскраски и жаркие глаза хозяйки». Чувствовали себя не «как дома», а просто дома. Разговаривали, читали стихи, играли в карты.
Маяковскому очень нравилась такая конкуренция. Он говорил, что обожает, когда другие ревнуют. Но и сам ревновал безумно.
Ревновал ко всем, кроме Брика. К нему он «отревновал» во «Флейте» и больше к этой теме не возвращался. Очевидно, это означает, что отношения Лили с мужем были сугубо платоническими, и Маяковский об этом хорошо знал.
Страсть лилась расплавленной магмой, грозя обжечь всякого, кто приблизится. Он своей любви не скрывал,  он о ней кричал, и хотел, чтобы этот крик слышали все. Жизнь их была в ту пору - любовь, страсть, ревность, ссоры и буйные примирения - «на  разрыв аорты». Без страсти стихи не рождаются. Особенно  гениальные.
Однажды, после очередного выяснения отношений, он даже пытался застрелиться. Правда, перед этим позвонил любимой:
- Я стреляюсь, прощай, Лилик". - Подожди меня! - крикнула она в трубку и помчалась к поэту. На его столе лежал пистолет. Он признался: - Стрелялся, осечка. Второй раз не решился, ждал тебя.

ГОРЬКИЙ
Бывал в их квартире и главный «буревестник» Максим Горький.  Хотя по возрасту он принадлежал к другому поколению, но ему бывало приятно и интересно пообщаться с талантливой молодежью. Да и хорошей карточной игрой он  очень интересовался.
Однако, дружба их с Маяковским длилась совсем недолго и завершилась не вполне красиво.
Вот как пишет об этой истории Василий Катанян:
«И вдруг я узнаю, — рассказывала впоследствии ЛЮ, — что из его (Горького) дома пополз слух, будто бы Володя заразил сифилисом одну девушку и шантажирует ее родителей. Нам рассказал об этом Шкловский. Я взяла Шкловского и тут же поехала к Горькому. Витю оставила в гостиной, а сама прошла в кабинет. Горький сидел за столом, перед ним — стакан молока и белый хлеб — это в девятнадцатом-то голодном году! «Так и так, мол, откуда вы взяли, Алексей Максимович, что Володя кого-то заразил?» — «Я этого не говорил». Тогда я открыла дверь в гостиную и позвала: «Витя! Повтори, что ты мне рассказал». Тот повторил, что да, говорил, в присутствии такого-то. Горький был приперт к стене и не простил нам этого никогда. Он сказал, что «такой-то» действительно это говорил со слов одного врача. Я попросила связать меня с этим «та — ким-то» и с врачом. Я бы их всех вывела на чистую воду! Но Горький никого из них «не мог найти». Недели через две я послала ему записку, и он на обороте написал, что этот «такой-то» уехал и он не может ничем помочь». Типичная злая сплетня.
Я тут же поговорила с этой девушкой (Сонка Шемардина), и та сказала, что не было ничего подобного. Она мне рассказала, что знает, что пустил этот слух один литератор из ревности к Маяковскому, поскольку она в свое время ушла от него к поэту. Горький сплетню с удовольствием подхватил и пустил дальше, ибо теперь он ревновал к литературной славе Маяковского, которого широко печатали. Горький очень сложный человек. И опасный. Знаменитый художник отнюдь не всегда бывает образцом нравственности».
Я держу в руках листок из моего архива. На обороте записки Лили Юрьевны — ответ, написанный характерным мелким почерком классика: «Я не могу еще узнать ни имени, ни адреса доктора, ибо лицо, которое могло бы сообщить мне это, выбыло на Украину».
«Конечно, не было никакого врача в природе, — продолжала Лиля. — Я рассказала эту историю Луначарскому и просила передать Горькому, что он не бит Маяковским только из-за своей старости и болезни».
Когда же в Берлине два писателя встретились в кафе «Ландграф», где чествовали Горького, Маяковский встал и, выкрикнув в зал: «Такого писателя в литературе не существует, он мертв!» — демонстративно ушел.»
Но на этом история с Горьким не окончилась. После смерти Маяковского он настаивал, чтобы в некрологе было обязательно сказано, что поэт застрелилися из-за «тяжелой продолжительной болезни», намекая на тот самый сифилис. Пришлось делать повторное вскрытие тела, результаты которого доказали, что никакого сифилиса у Маяковского не было.
А недавно в очередной бульварной статейке я наткнулась на  утверждение, что Маяковский был  болен и заразила его Лиля Брик. Разумеется, никаких ссылок ни на какие документы. Но для сплетни документы не нужны.


РЕВОЛЮЦИЯ
Так и жили – в страстях, а в стране происходили перемены глобального масштаба. Это был государственный переворот, революция, которую Маяковский и Брики приняли сразу, без колебаний, несмотря на то, что до революции Брики принадлежали к весьма обеспеченному классу. И тем не менее, они без сожалений включились в новую жизнь и, кажется, никогда не вспоминали о старой.
В 1918 году они перебрались из Петрограда в Москву. Тогда же пришло решение жить вместе.
Лиля Юрьевна писала: «Только в 1918 году я могла с уверенностью сказать О. М. о нашей любви. Все мы решили никогда не расставаться и прожили жизнь близкими друзьями».
МНОГОУГОЛЬНЫЕ ТРЕУГОЛЬНИКИ
Надо сказать, что этот «тройственный союз»  не был так уж уникален.
Всем известны союзы  Ивана Тургенева и супругов  Виардо; Николая Некрасова и супругов Панаевых, Александр Герцен называл участников своей семейной «конфигурации» «четырьмя звёздочками, и как нас ни расположи, всё будем блестеть»; В какой-то момент втроем жили Александр Блок, Любовь Менделеева и Андрей Белый.
 И таких примеров множество. Кто-то жил с двумя женами под одной крышей, как Николай Пунин с бывшей женой Анной Аренс и гражданской женой  Анной Ахматовой; или как главный пролетарский писатель Максим Горький – в сложно определяемом союзе с женой Екатериной Павловной, актрисой Марией Андреевой, потом с Мурой Будберг, и всё это на фоне сплетен о взаимной склонности его и невестки Тимоши.
Можно говорить о многих и многих. Классики тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо.  Но я  предлагаю закончить со сплетнями и постараться не заглядывать под знаменитые одеяла.  Ибо не за эти маленькие слабости мы ценим и любим наших классиков. Давайте будем любить их за произведения, созданные ими, а личное оставим им.

НОВЫЙ МИР. НОВЫЙ БЫТ.
Здесь следует немного рассказать об атмосфере, царившей в обществе задолго до революционных событий и продолжавшей существовать довольно долго после.
Дело в том, что в кругах передовой интеллигенции отношение к  браку претерпевало серьёзные изменения приблизительно с конца 19 века. Роман Чернышевского «Что делать?» стал настольной книгой для многих. Этот роман был любим и Лилей. Свобода,  свободная любовь – что может быть прекрасней!
Либертарианство, стремление сбросить все и всяческие оковы охватило довольно обширные круги общества. Сожительство без венчания, смена партнеров не считались чем-то из ряда вон выходящим. Те, кто знаком с искусством Серебряного века и с персоналиями того периода, знают это.
Общество ждало и жаждало перемен. Как говорится, «перемен требуют наши сердца». Когда перемен требуют, они непременно происходят. Да ещё какие.
В октябре 1917 года  мир перевернулся.
«Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». «Религия - опиум для народа». Все старые нормы отвергаются.
Родившиеся в Серебряном веке символизм, а затем футуризм переплавляются в новое течение в искусстве - авангард.
В театре Мейерхольд ставит знаменитый спектакль «Земля дыбом». В живописи Константин Юон, писавший пейзажи и храмы, создаёт картину «Новая планета». Татлин строит свою знаменитую башню (пока всего лишь макет, но чуть позже обязательно планируют построить настоящую).
Все новое, небывалое! В поэзии  бывшие футуристы, а теперь авангардисты, призывают «сбросить Пушкина с корабля современности».
 Венчание или даже обычная регистрация брака - пережиток прошлого. Любовь должна быть свободной. Ревность - признак собственника. Человек будущего не может ревновать. Все свободны в выборе партнера.
Традиционная семья должна была уступить место коммуне. В Москве строились дома-комунны, где персональной жизни отводились лишь скромные комнаты для сна, остальная часть жизни должна была проходить в общественных помещениях. Были предусмотрены  общие столовые взамен отдельных кухонь, детские сады для общих детей. Быт не должен был отвлекать нового человека от строительства нового мира.
Свободные отношения были обычны среди молодежи. Теория «стакана воды», провозглашённая Александрой Коллонтай  была на ура принята массами.
В 20-х годах  набрало силу знаменитое движение «Долой стыд». В начале двадцатых группы обнаженных людей могли появляться на улицах. Иногда с плакатами, призывавшими прохожих сбросить «оковы одежды», иногда и вовсе вполне буднично входя, например, в трамвай и подавая кондуктору зажатую в ладони монетку. На городских пляжах запросто можно было встретить обнаженных горожан, принимавших солнечные ванны.
Вот такая примерно обстановка царила почти полное десятилетие 20-х.
Но мы немного забежали вперед. Вернемся в первые послереволюционные годы.
Годы были тяжелейшие. Был голод, холод и разруха. Кто-то, не выдержав ужаса первых послереволюционных лет, уехал в эмиграцию, а кто-то с восторгом кинулся в бурные волны новой жизни.
И для многих это были  счастливейшие годы. Потому что были молоды и талантливы, потому что талант был востребован.
Потому что на развалинах старого мира строился мир новый.
Молодое государство привлекало  деятелей культуры на свою сторону. Давало им работу, старалось обеспечить минимальный комфорт.
МОСКВА
Весной 1918 года Брики и Маяковский вернулись в Москву. О снятой ими неотапливаемой квартире в Полуэктовом переулке поэт позже рассказал в поэме «Хорошо!»: «Двенадцать квадратных аршин жилья. / Четверо в помещении — Лиля, Ося, я и собака Щеник».
Сеттера, получившего кличку Владимир Владимирович Щен, Маяковский нашёл в Подмосковье; по уверению Лили Юрьевны, пёс и поэт были похожи: «Оба большелапые, большеголовые».
Кличка Щен стала домашним именем Маяковского. Так его звала Лиля, так он подписывал свои письма к ней. А он её звал Киса, Лилик, Лучик и еще множеством ласковых имён. Киса и Щен. Осипа они звали Кот.  Такая образовалась семья – Киса, Кот и Щен.  В этом отражается характер их отношений. Киса – сама по себе, Кот – хозяин Кисы. И усыновленный ими  Щен.

«Пришла – деловито, за рыком, за ростом, взглянув, разглядела просто мальчика. Взяла, отобрала сердце и просто пошла играть – как девочка мячиком»
Сам себя называет он  мальчиком. Он и был мальчиком, и оставался им до конца жизни. Большой мальчик Маяковский.
Революционер и забияка, он был раним и часто  неуверен в себе.  Его семья, состоявшая из матери и сестер, была, что называется, из другого круга. Им были не понятны и не близки жизнь и интересы их сына и брата.
Встретив Бриков, Маяковский наконец обрёл по-настоящему близких людей, которые стали его семьёй. Своей семьёй он назовет Лилю Брик в своей предсмертной записке.
После переезда в Москву, они поселились вместе.
В 1918 году, во время съёмок фильма «Заколдованная фильмой» , сценарий которого был написан Маяковским специально для Лили, они обменялись кольцами. На её кольце были выгравированы три буквы ЛЮБ. Если читать по кругу, получалось бесконечное ЛЮБЛЮ.
Эти кольца они поклялись никогда не снимать. Когда Маяковского не стало, следователи  передали Лиле его кольцо и до конца жизни она носила его вместе со своим на цепочке вместо медальона.
Маяковский много печатался, получал высокие гонорары. Иногда он зарабатывал тысячу рублей в месяц. А зарплата рабочего, для сравнения, была семьдесят. Тоже в месяц.
Залы, где он выступал со своими стихами, были переполнены. Работал в  Российском телеграфном агенстве (РОСТА). Рисовал плакаты и делал к ним стихотворные подписи.
 Лиля всегда была с ним рядом. На его выступлениях сидела в первом ряду, а он перед началом произносил: «Лиле Юрьевне Брик посвящается». Она помогала рисовать и раскрашивать плакаты РОСТА, вместе с Осей и Володей формулировала принципы  ЛЕФ. Всегда и везде они были вместе.
Осип занимался литературной критикой, писал пьесы и сценарии, создавал вместе с Маяковским Левый Фронт искусства – ЛЕФ.
В 20-22 гг. он числился юрисконсультом в ЧК. Потом был уволен за «безынициативность и несоответствие», а также за буржуазное происхождение.
ЖИЗНЬ ВТРОЁМ
Эту главу будет правильно начать словами Л.Ю. Брик: «все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. п. совершенно не похожи на то, что было».
После нескольких съёмных квартир, с 1925 года  они поселились в четырехкомнатной квартире в Гендриковом переулке. На двери повесили табличку: «Брики.  Маяковский».
Каждому досталось по спальне, а собирались вместе в общей комнате.
Договорились, что считают себя свободными людьми. Днём каждый из них мог быть где угодно и делать, что хотел. Но ночью все должны собираться вместе. И никому не разрешалось приводить в эту квартиру кого-либо ночевать.
Правила устанавливала, разумеется, Лиля. Им подчинялись беспрекословно.
Их кухарка Аннушка говорила, гладя на странную семью: «Вот поди разберись. Хорошие люди, а живут втроем».
Эта «жизнь втроём» многим кружила головы. Да и продолжает кружить. Ну что же поделать, если они всегда и везде, по всем московским адресам, жили втроём, начиная с промерзшей комнаты в 1919 году.

Втроем переезжали с  места на место, втроём снимали дачу, втроём получили наконец собственную квартиру в Гендриковом переулке возле Таганки, где и прожили последние четыре года жизни Маяковского  - с 26 по 30-й год.  У Маяковского была небольшая комната в коммуналке в Лубянском проезде, куда он уединялся для работы – там он был один, а все остальное время - втроем.  Незадолго до смерти он вступил в кооператив в Спасопесковском переулке, где они должны были опять жить втроём, но переехать туда не успел. Брики переезжали уже без него.
САЛОН
В квартире у них, как и прежде, в Петрограде,  собирались веселые компании талантливых людей.  «Салон», начавший жизнь еще до революции, продолжился в Москве и собирал в небольшой квартире цвет московской интеллигенции.
Интеллектуальным центром вечеров был Осип, сердцем и душой – Маяковский и Лиля.
Был у неё особый дар распознавать талант буквально с первой встречи. Дар этот в течение жизни будет развиваться и станет самым настоящим  камертоном, позволяющим безошибочно угадывать дарование.
Конечно, были  у Лили и Маяковского завистники  и даже ненавистники. Особенно среди  дам. Ну как не позавидовать  той любви, которую Маяковский и не думал скрывать.
Как-то Лиля забыла сумочку в ресторане. Маяковский вернулся за ней и услышал насмешливые голоса, что, мол, и сумочки за ней таскаете. Владимир Владимирович ответил, что, если надо, будет носить эту сумочку в зубах. «В любви обиды нет». Он говорил: «Лиля Юрьевна – моя жена», подразумевая, что тот, кто обидит её, будет иметь дело с ним.
Однажды, в пылу спора, Шкловский сказал Лиле, что хозяйка должна разливать чай, а не вмешиваться в мужские разговоры. Этого было достаточно, чтобы Маяковский вывел его за дверь и навсегда захлопнул её за Шкловским. Потом, много лет спустя, Виктор Шкловский придет на похороны Осипа Брика и между ним и Лилей состоится примирение. А на её похоронах он скажет проникновенные слова.
Бывали у них и военные, и люди, работавшие в закрытой и грозной ЧК. Наиболее тесная дружба связывала их, и прежде всего Маяковского, с Яковом Аграновым, занимавшим высокие должности в этой организации.


ПРО ДЕНЬГИ
На какие средства жила семья Маяковского-Бриков?  Часто приходится слышать обвинения, что вот, мол, присосались к богатому поэту и тянули из него деньги. Всё не так однозначно.
До революции Осип содержал и Лилю, и Володю. И это естественно – ведь он был богат. На свои деньги он издавал книги Маяковского, выплачивал ему гонорары.
После революции Маяковский стал много издаваться и, соответственно, зарабатывать. Теперь его вклад был основным, хотя и не единственным. Осип писал статьи, а позже – сценарии, за что тоже получал гонорары. Лиля какое-то время работала в кино – ассистентом режиссера, а потом и сценаристом, и режиссером – тоже не бесплатно.
Когда они разлучались, письма с просьбой выслать денег шли в обоих направлениях. Чаще в деньгах нуждалась Лиля, но и Маяковский тоже, бывало, попадал в ситуацию безденежья. Он ведь был игрок, и весьма азартный. Мог проиграться в пух. И тогда его, естественно, выручали самые близкие люди – Брики.
Вообще, между ними никогда не было денежных расчётов. Так повелось с самого начала и до самого конца.



ПУТЕШЕСТВИЯ. «АГЕНТ ГПУ»
Начиная с 1921 года, Брики и Маяковский стали выезжать за границу. Путешествовали они довольно часто, вместе и порознь.
Лиля навещала Эльзу в Париже и мать в Лондоне, да и просто выезжали отдохнуть.
Занимаясь этой историей, я была поражена тем, с какой легкостью и частотой выезжали наши герои за границу. Ведь мы привыкли думать, что СССР был закрытой страной, отгороженной от мира железным занавесом.
Все оказалось совсем не так. Оказывается, вплоть до середины 1930-х из страны можно было выехать достаточно легко, также как въехать в неё.  Всего и требовалось получить удостоверение личности, которое называлось «Удостоверение ГПУ», где было сказано, что милиция к тебе претензий не имеет, то есть ты не был осуждён и не находишься под судом, и оплатить гербовый сбор.
После чего ты мог смело получать заграничный паспорт и ехать куда душе угодно. За 1925-27 годы из страны выехало по различным надобностям 150 тысяч человек. Вернулось 140 тысяч. Остальные стали эмигрантами.
На протяжение первых пятнадцати лет Советской власти границу пересекало в разных направлениях огромное количество народу. Бесконечные делегации ученых, работников искусств, писателей, инженеров ездили по всему миру.
Нам известно, что , например режиссеры  Эйзенштейн и Александров жили несколько лет в Америке, обучаясь киноискусству. Мы также знаем, что группы физиков, и среди них знаменитый академик Капица провели несколько лет в Англии. А писатели , такие как Эренбург, Толстой и многие другие месяцами жили в Европе.
На тех же основаниях путешествовали и Брики с Маяковским.
 
«ОНА ЕГО МУЧАЛА»
В 1922 году  между Лилей и Маяковским произошла серьёзная ссора, связанная с его пристрастием к карточной игре.
 Лиля предложила ему расстаться на два месяца, чтобы отдохнуть друг от друга.
Маяковский легко согласился на это трудное, но в чем-то желанное испытание. Выходя поутру из своей комнаты-«лодочки» в Лубянском проезде, он отправлялся в кафе, где, обливаясь слезами, писал Лиле письма:
«Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Всё равно люблю. Аминь… Любовь это жизнь, это главное. От неё разворачиваются и стихи и дела и всё пр… Без тебя я прекращаюсь.» Он ходил под ее окнами и посылал через знакомых подарки. Через Николая Асеева передал птицу в клетке.
Такая встряска, такой подъём , видимо, были необходимы ему. В этих душевных бурях  рождалось вдохновение.
Когда срок , назначенный Лилей истёк, они встретились на вокзале, чтобы отправиться в Петроград. Едва они сели в поезд, Маяковский прочитал ей новую поэму «Про это». Как всегда, Лиля была первым слушателем и первым критиком.
Из приступа отчаяния - «Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет». – родилась гениальная, некоторые считают, что лучшая, поэма.
Два месяца «добровольной каторги», не прошли даром.
Помимо создания нового шедевра и нескольких выступлений на публике,  Маяковский вместе с Бриком основали новое литературное объединение Левый фронт искусств, знаменитый ЛЕФ и начали издавать журнал, в первом номере которого и вышла поэма «Про это». Чуть позже эта поэма выйдет отдельной книгой с портретом Лили на обложке и с посвящением «Ей и мне».

ИЗМЕНЫ. РОМАНЫ МАЯКОВСКОГО
В своих воспоминаниях Л.Ю. писала:
«Я была Володиной женой, изменяла ему также, как он изменял мне, тут мы с ним в расчете. Во втором вступлении к поэме о пятилетке так и сказано: «...с тобой мы в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид».  Он переделал эти строчки в предсмертном письме на: «я с жизнью в расчете».
Да, конечно, измены и романы были. С обеих сторон.
О женщинах Маяковского известно много.
Марию Денисову и Софью Шемардину мы уже упоминали.
 Потом были: Евгения Ланг, потом Елизавета Лавинская у которой, по слухам, был сын от Маяковского, Потом была Елизвета Зиберт, она же Элли Джонс, эмигрантка, с которой Маяковский познакомился во время поездки в Америку,  родившая поэту дочь, Елену-Патрицию. После первой встречи Маяковский встречался с Элли Джонс только один раз, в Ницце, в 1928 году, когда ребенку было два года. Все эти дамы были замужем, что ничуть не мешало им увлечься поэтом. Иногда с серьезными последствиями.
Потом была Наталья Брюханенко, молодая поклонница поэта.
Потом – Татьяна Яковлева, единственная из женщин, кому, кроме Лили, он посвятил два стихотворения. 
И, наконец, Вероника Полонская,  последняя возлюбленная поэта.
Это – не считая мелких увлечений.
 В начале каждых отношений Маяковский предупреждал всех своих женщин  о том, что любит Лилю.
Наталье Брюханенко, поэт признавался, «Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или очень хорошо, но любить я уж могу на втором месте». Хотите – буду любить вас на втором месте?»
Они не хотели.
Бурный и неистовый, он пугал их. Он задаривал их цветами и подарками, мучал ревностью и перепадами настроения . И всех оставлял ради Лили.  Ни с кем из них у него не сложилась семья, хотя попытки такие он временами делал. Некоторым он предлагал стать его  женой. Он говорил: «Мы будем любить вас».  «Кто – мы?», испуганно спрашивали девушки. «Мы – это Лиля Юрьевна Брик, Осип Максимович Брик, Маяковский Владимир Владимирович. Мы живем вместе».
Одной девушке, Наташе Симоненко, он говорил: «Придется вас Лиле Юрьевне показывать. Хорошеете не по дням, а по часам».
Стоило Лиле написать ему: «Володечка, до меня доходят слухи, что ты серьезно решил жениться. Не делай этого, пожалуйста», как он бросал всё и всех и мчался к главной женщине своей жизни. К своей семье.
РОМАНЫ ЛИЛИ
О романах Лили Брик ходят легенды. Ей приписывали связи буквально с каждым мужчиной, появлявшимся на более-менее близком от нее расстоянии. Есть в этом списке деятели искусств, чекисты, художники, режиссеры, поэты, критики.
Сама Лиля говорила: «...стоило мне приветливо поговорить с мужчиной или, наоборот, отринуть его, как тут же появлялось сочинение на тему «Лиля Брик и НН» и шло по городу, обрастая подробностями».
Из тех, о ком можно говорить с уверенностью, мы можем назвать Александра Краснощекова, роман с которым разгорелся в 1922 году. Это был известный человек с боевой дореволюционной биографией, занявший в новом государстве важный пост директора Промбанка. Этот роман был серьезным. Отношения с ярким красавцем настолько увлекли Лилю, что чуть было не привели к разрыву с Маяковским. Когда Краснощекова арестовали за «злоупотребление властью», она приютила у себя его дочь Луэллу, с которой вместе носила передачи в Лефортовскую тюрьму. Маяковскому она писала: «Не могу оставить А.М., пока он в тюрьме». После тюрьмы их роман прекратился, но Луэллу, чей отец был расстрелян в 1937, она не оставила, фактически спасла её от участи «члена семьи врага народа». Лиля всю жизнь опекала её, а Луэлла Лилю боготворила. Умерла Луэлла в 2002 году.
Потом Лиля увлеклась молодым режиссером Львом Кулешовым. Уехала с ним путешествовать на Кавказ. Когда они возвращались, на вокзале в Харькове их ждал на перроне Маяковский. Выбросив из окна чемодан, она спрыгнула из вагона прямо в его объятия. После чего они уехали в гостиницу, где он прочитал ей новую поэму «Хорошо!».
Много позже, в1970-м, на похоронах Кулешова его жена актриса Александра Хохлова раскажет Лиле о том, как в последнюю свою ночь Кулешов не мог уснуть и всё сидел и курил на кровати, а на вопрос жены, почему он не спит, ответил: «я думаю о Лиле».
В 1929 году в жизни Брик появился Юсуп Абдрахманов — партийный деятель из Киргизии, случайно залетевший в их компанию, где был очарован хозяйкой дома. Летом они провели вдвоём несколько дней в Ленинграде.
Были и ещё романы, помельче. Они начинались по её воле и также заканчивались. Бурных реакций жён Лиля не понимала. Она считала, что из-за такой мелочи как супружеская измена не стоит рвать отношения. И ведь действительно, когда страсти утихали они опять все вместе пили чай. И оставались дружны до конца жизни.
У обоих, у Маяковского и у Лили, были внушительные списки романов. «С тобой мы в расчете».

ИЗМЕНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ
В 1925 году, после возвращения Маяковского из Америки, где у него произошла встреча и краткий, но бурный роман с Элли Джонс, через положенный срок родившей от него дочь, их отношения с Лилей перешли на новый уровень.
Из них ушла интимная составляющая. Так решила Лиля.  Она писала ему: «Мне кажется, что и ты уже любишь меня много меньше и очень мучиться не будешь».
 Если раньше Лиля была для Маяковского всем: любовницей, женой, матерью, другом, то теперь из этого списка уходит роль любовницы. Но всё остальное остаётся.
Если судить по их переписке, между ними ничего не изменилось. Всё те же обращения: «Дорогой, милый, родной, любимый», одинаковые в обе стороны. Заверения в безграничной любви: «Целую, люблю, скучаю». И в этом не было ни малейшей фальши. Все, что действительно их связывало друг с другом: взаимопонимание, общие интересы, осознание того, насколько каждый из них нужен другому, — все это осталось, выдержав испытание временем, и не могло исчезнуть даже после того, как ушла физическая любовь.
В жизни Осипа тоже произошли важные изменения. На съемках фильма по его сценарию он познакомился с двадцатипятилетней женой режиссера Виталия Жемчужного — Евгенией Соколовой, и между ними завязались  К концу 1925 года Женя на правах «своего человека» вошла в их общую семью. Но жила она всегда отдельно, в собственной комнате на Арбате.
ТАТЬЯНА ЯКОВЛЕВА
В 1928 году в Париже поэт знакомится с Татьяной Яковлевой, красавицей-эмигранткой, работавшей шляпницей  в одном из модных домов.
Влюбляется в неё с первого взгляда.  Как всегда – любовь, страсть, предложение уехать с ним в Москву.
Вместе с Татьяной он выбирал автомобиль для Лили.   Выбирали долго, чтобы и цвет, и все остальное было, как Лиля просила.

Ох уж этот автомобиль! История с ним стала ещё одним пунктом обвинения для Лили. А история на самом деле простая. Лиле захотелось автомобиль. Маяковский, всегда с радостью выполнявший все её просьбы, этот автомобиль для неё купил. Он мог себе это позволить.  Лиля стала второй в Москве, после жены французского посла,  женщиной за рулём. Восторгу не было предела. Знаменитый фотохудожник Александр Родченко, очень любивший фотографировать Лилю и сделавший немало её портретов, отснял несколько кадров на тему «Лиля и автомобиль». После этого очень скоро Лиля чуть не сбила девочку. Девочка не пострадала, но Лиля больше за руль не садилась. Был суд, Лилю признали невиновной. История имеет забавный финал: после суда один из заседателей написал Лиле письмо, как она сама выразилась, «лирического содержания». Вот так!
Маяковский писал: «Простите, пожалуйста, /что я из Парижа /привез Рено, /а не духи и не галстук»». Оправдывался. Чувствовал, что даром ему и Лиле это не пройдёт. Хотя и духи, и галстуки и прочее всякое-разное, купленное с большим старанием и вкусом,  привозил в избытке.
Татьяна в своем дневнике негодовала, но возражать не посмела. Несколько недель прошли в любовном угаре. 
Татьяне Яковлевой, единственой, кроме Лили, Маяковский посвятил два стихотворения: «Письмо товарищу Кострову о сущности любви» и «Татьяне Яковлевой».  «В поцелуе рук ли, губ ли,/ в дрожи тела близких мне/ Красный цвет моих республик/ Тоже должен пламенеть».
И финал: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму – одну или вдвоем с Парижем».
На этот раз для Маяковского всё было довольно серьёзно. Целый год он не мог выбросить Татьяну из головы. Писал ей, звал приехать. «Мы будем любить тебя!»  Она пугается и Москвы, и этого «мы».
Ни о каком переезде для Татьяны не было и речи. Она не любила  Советскую Россию и не собиралась туда перезжать. А Маяковский,  написавший «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва» , не мог даже думать, о том, чтобы покинуть свою страну.
Когда он вернулся, Лиля сказала ему: «Ты первый раз меня предал». Она не ревновала его к женщинам. Она ревновала его к стихам.
Следующая встреча с Татьяной  не  состоялась. Маяковский в Париж не поехал. Причина осталась неясной, хотя долгое время считалось, что ему было отказано в выездной визе, в чем даже обвиняли Лилю. Мол, она надавила на рычаги, позвонила знакомому начальству, чтобы Маяковского не выпускали. Однако доказано, что Маяковский запрос на визу не подавал.
А Татьяна через короткое время вышла замуж за Виконта Дю Плеси, о чем Лиле в письме сообщила Эльза.
Услышав известие о замужестве Татьяны, Маяковский схватил плащ и выскочил из дома. А на следующий день сказал словами из старого анекдота: «Эта лошадь кончилась».
Вскоре он страстно влюбился в Веронику Полонскую, молодую и красивую актрису МХАТ.

СМЕРТЬ МАЯКОВСКОГО.
К концу 20-х годов атмосфера послереволюционной эйфории начала спадать. Жизнь, в том числе, литературная, упорядочивалась.  Пора было заканчивать «сбрасывать  классиков с корабля современности» и начинать строить «социализм в одной, отдельно взятой стране».
Были обозначены жесткие идеогические постулаты. Марксизм-ленинизм оформился как государственная идеология. С 1925 года в вузах страны введен курс «Основы марксизма-ленинизма».
За многоголосым  шумом всевозможных течений, движений и литобъединений уже явственно слышалась поступь объединяющего «самого  передового» метода. Пора было вставать в строй.
Авангард с его полётом на «новую планету»  должен был уйти.
Государство собирало своих писателей под крыло, требуя от них безусловного согласия в рамках «единственно верной»  эстетики, которая стала называться социалистичеким реализмом.
Вскоре после смерти Маяковского, в 1932 году, будет учрежден Союз Советских писателей.
Все сферы жизни всё больше идеологизировались.
Маяковский остро ощущал надвигающиеся перемены. Ему становилось душно, тесно.
Если раньше его стихи, что называется, отрывали с руками, теперь ему все чаще приходилось бороться за право быть изданным.
Лиля Юрьевна вспоминала, как однажды, «вернувшись из издательства, где были сплошные срывы и издевательства, Маяковский в отчаянии бросился на диван со стоном: «Я больше не могу, не могу!» И на все мои доводы не отвечал ни слова. Я расплакалась от жалости к нему, и тогда он начал утешать меня, и стресс постепенно отошел. А сколько раз он впадал в такое отчаяние, когда меня не было рядом!»
В феврале 1930-го  в театре Мейерхольда должна была состояться премьера новой пьесы Маяковского «Баня».
Ей предшествовала  юбилейная выставка Маяковского «Двадцать лет работы», на которую он возлагал большие надежды. Два человека не покладая рук работали над созданием выставки: Лиля Брик и Наташа Брюханенко.
Вместе с Маяковским Лиля составляла список гостей, среди которых были члены правительства и сам товарищ Сталин. Накануне Маяковский выступал  в Большом театре. Сталин слушал  и аплодировал. Тем основательней казались надежды: почему бы на открытие выставки не прийти и ему, и другим вождям?
Из официальных лиц не пришел никто, а он только их и ждал.
Начиная свою вступительную речь, Маяковский пошутил: «Ну что ж, бороды не пришли, обойдемся без них».  А на душе скребли кошки. Переполненный зал казался ему пустым.
Он выглядел усталым и отчужденным. По бумажке прочитал вступление к поэме «Во весь голос», позволил себя сфотографировать и ушел.
Надеялся к юбилею на орден. Надежды не сбылись.
Выставка продолжалась вдвое дольше намеченного – вместо одной недели – две. Успех был колоссальный. Но на закрытии он был ещё более подавлен. «Бороды» так и не пришли.
Накануне открытия выставки премьера «Бани» прошла в Ленинграде. Это был тяжелейший провал , сопровождаемый каскадом разгромных рецензий.
А впереди, в марте,  была ещё одна премьера той же «Бани» - в театре Мейерхольда. Много позже спектакль назовут выдающимся, но в тот момент критика возмущалась отсутствием в пьесе «коммунистов и рабочих». Маяковский смотрел спектакль 10 апреля, за четыре дня до смерти. Мнения зрителей разделились, но для Маяковского это выглядело похожим на провал. Можно сказать, что отчасти так оно и было. Через короткое время спектакль будет снят с репертуара.
Но этой премьеры  Лиля и Осип не дождались. Они и так уже отложили давно запланированный отъезд в Европу до дня закрытия выставки.
Настроение у Маяковского было отвратительное. Не помогло и прошедшее накануне выставки шумное празднование творческого юбилея , которое Лиля устроила дома. В крошечную квартиру, где самая большая комната была 14 метров, набилось более сорока гостей, весь цвет московской художественной интеллигенции. Его бурно чествовали, рядом с ним была Нора Полонская, которая громко признавалась ему в любви, но он был мрачен. В разгар вечера пришли Пастернак и Шкловский, с кем Маяковский был в тяжелой ссоре.
Пастернак сказал: «Я пришел мириться. Володя, я соскучился». Маяковский посмотрел на него тяжелым взглядом : «Ты так ничего и не понял! Вон отсюда!» Пастернак выскочил, забыв шапку. Присутствующие были шокированы.
 18 февраля Лиля и Осип уехали. Они собирались в Париж к Эльзе, предварительно заехав в Лондон повидаться с матерью. Поездка была запланирована давно и несколько раз откладывалась из-за выставки и других неотложных дел.  Маяковский провожал их на вокзале. Был весел, шутил, просил писать почаще.
На протяжение всего времени Лиля и Маяковский писали друг другу. В письмах было обычное «люблю, целую, скучаю, жду». Последнее большое письмо Маяковский написал 19 марта: «Пишите, родные, и приезжайте скорее».
Телеграмма о смерти Маяковского ждала их на обратном пути, в Берлине, в гостинице, откуда они должны были отправляться в Москву.
На границу для встречи выехал их друг В. А. Катанян, он рассказывал, что Лиля очень плакала, а Ося был мрачен и в разговоре сказал, что «Володе следовало уже иметь семью». Их ждали на похороны, и мать поэта не соглашалась хоронить сына без Лили Юрьевны.
Последним человеком, который видел его живым, была Нора Полонская.
14 апреля утром у него было назначено свидание с Норой. Он заехал за ней в утром на такси и, узнав, что через два часа у нее очень важная репетиция с Немировичем-Данченко, расстроился и стал нервничать.
Через несколько лет Вероника Витольдовна вспоминала, что, когда она приехала к нему на Лубянку, он запер дверь и, положив ключ в карман, стал быстро ходить по комнате и требовать, чтобы она с той же минуты, без всяких объяснений со своим мужем Михаилом Яншиным, осталась здесь, в этой комнате. С Яншиным он поговорит сам, а ее больше к нему не пустит, что он сейчас все купит, привезет сюда и она не будет ни в чем нуждаться…А иначе – ничего не надо.
Из воспоминаний В.В.Полонской: «Я говорила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться с ним сейчас же, ничего не сказав Яншину. Я по-человечески достаточно люблю и уважаю мужа и не могу так с ним поступить. Вот и на репетицию я обязана пойти, потом домой, скажу все Яншину и вечером перееду к нему совсем».
Они поссорились. Она все-таки ушла.
 «Я вышла, прошла несколько шагов до парадной двери, — писала Полонская. — Раздался выстрел. У меня подкосились ноги, я закричала и металась по коридору: не могла заставить себя войти. Мне казалось, что прошло очень много времени, пока я решилась войти. Но, очевидно, я вошла через мгновенье, в комнате еще стояло облачко дыма от выстрела. Владимир Владимирович лежал на ковре, раскинув руки. На груди было крошечное кровавое пятнышко. Я помню, что бросилась к нему и только повторяла бесконечно: Что вы сделали? Что вы сделали?
Глаза у него были открыты, он смотрел прямо на меня и все силился поднять голову. Казалось, он хотел что-то сказать, но глаза были уже неживые. Потом голова упала, и он стал постепенно бледнеть».
До конца жизни Вероника Витольдовна не могла забыть его открытые глаза, которые все еще смотрели на нее после выстрела, этот его угасающий взгляд…
Оставленное Маяковским письмо, адресованное «Всем», помечено 12 апреля, за два дня до смерти.
«В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
Мама, сестры и товарищи, простите — это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
Лиля — люби меня.
Товарищ правительство, моя семья — это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская.
Если ты устроишь им сносную жизнь — спасибо.
Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят -
«инцидент исперчен»,
любовная лодка
разбилась о быт.
Я с жизнью в расчете
и не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.
Счастливо оставаться.
Владимир Маяковский.
12/IV — 30 г.»

Брики смогли вернуться в Москву 17 апреля, похороны состоялись во второй половине того же дня.
Похоронная процессия растянулась на несколько километров мимо домов с приспущенными флагами. Подобного траурного многолюдья — в похоронах участвовало около ста тысяч человек — Москва еще не видела. «Если бы Маяковский знал, что его так любят, не застрелился бы...» - сказал один из современников.
Гроб везли на грузовике, за руль которого сел Михаил Кольцов, вскоре он передал его шоферу, а сам пошел пешком, вместе со всеми.
Грузовик, на котором везли гроб, был обит железными листами на манер броневика, цветов не было, а был лишь один венок из железа – молотов, маховиков и винтов – с надписью: «Железному поэту – железный венок».
Кремировали тело в крематории Донского монастыря. Тогда такой способ захоронения был новинкой и соответствовал авангардному образу поэта.
Там же, в Донском, урна хранилась в колумбарии в течение многих лет. Через десять лет, к годовщине смерти поэта, отмечавшейся с размахом на высоком официальном уровне,  Лиля и Осип попытаются организовать торжественное захоронение Маяковского на Красной площади. В своем письме секретарю Союза писателей СССР Александру Фадееву Лиля просила рассмотреть такую возможность и приводила слова Маяковского: «Где бы ни умер, /Умру поя./В какой трущобе ни лягу,/ Знаю – Достоин лежать я/ С лучшими под красным флагом».
Попытки не увенчались успехом. Более того, на сами юбилейные торжества, проходившие в Большом театре, Лиле,  Брику и Катаняну были присланы места в разных ложах верхнего яруса. В то время как сестры и мать Маяковского сидели в первом ряду среди самых почетных гостей, а их фотографии в «Правде» занимали первые полосы.
Еще через пять лет, уже в 1945-м, после смерти Осипа, Лиля напишет письмо Сталину, второе в своей жизни. 
Письмо немного наивное и очень человечное. Вот его текст: «Дорогой товарищ Сталин, в 1940 году, я обратилась в Союз Писателей к Фадееву с просьбой достойным образом похоронить урну с прахом Маяковского.
Урна эта находится в колумбарии крематория, где цветы не живут и негде поставить даже скамейку. Никакого ответа на эту просьбу я не получила, и урна до сих пор там.
Через месяц, 14 апреля этого года, исполняеться 15 лет со дня смерти Маяковского. Зная, как Вы любите и цените его, обращаюсь к Вам и очень прошу Вас о Вашей помощи.
Мне кажется, что Маяковский должен быть похоронен на Новодевичьем кладбище, там, где Гоголь и Чехов, где можно поставить надгробный памятник и посадить цветы.
Прошу простить меня, что беспокою Вас в такое время.
Преданная Вам Л.Брик, 14 марта 1945 г.»
Попало ли это письмо к Сталину – неизвестно. Известно, что он на него не ответил. И только еще через семь лет , в мае 1952-го, через 22 года после смерти, прах Маяковского будет захоронен на Новодевичьем кладбище. Участок был выделен с таким расчетом, чтобы было место для захоронения также матери и обеих сестер поэта.
В церемонии приняли участие мать и сестра Маяковского, а также официальные лица. Лилю на печальное торжество не пригласили.

ПОЧЕМУ ОН ПОКОНЧИЛ С СОБОЙ?
В течение 60 лет, прошедших со дня смерти поэта, его стихи учили школьники, кому-то они нравились, кому-то нет. И никакого ажиотажа вокруг имени Маяковского не наблюдалось, а о Лиле Брик вообще мало кто знал.
И вдруг, начиная с 90-х годов, желтая пресса плотно прилипла к Маяковскому и всем, кто его окружал. Уж больно необычные и яркие люди и обстоятельства.
На свет появлялись самые разные и порой дикие версии событий. От чекиста Агранова, который от нечего делать зашел к Маяковскому на огонек, благо идти от Лубянской площади два шага да и застрелил друга-поэта,  вплоть до совсем уж невероятного: Лиля застрелила Маяковского, предварительно написав его предсмертную записку. Её отсутствие в стране каким-то образом становится аргументом в пользу больных репортерских фантазий.
Якобы тайно вернулась из Берлина, где-то тайно перешла государственную границу, тайком проникла в его комнату и нажала курок. А Веронике Полонской приказала озвучивать придуманную в лубянских кабинетах версию. Под страхом смерти, само собой. Была и ещё какая-то глупость, все не припомнить.
Много бреда прозвучало на эту тему. Даже экспертизу почерка делали. После которой подтвердилось, что записка написана рукой Маяковского.
А истина на самом деле и проста, и сложна одновременно.
 Депрессия, связанная с творчеством, разгромные рецензии на оба спектакля «Баня» - в Москве и Лениграде, бесконечная, все более ожесточающаяся борьба на «литературном фронте», чрезвычайно  напряженные личные отношения с Полонской и, в довершение всего, тяжелейший грипп, который свалил его в ту пору. С самого детства, с того времени, когда умер от заражения крови  его отец,  Маяковский не умел и боялся болеть. Любое недомогание воспринималось им как трагедия. В эти моменты он был не боец.
Вот что говорила об этом Лиля в разговоре, состоявшемся много позже:
«Володя боялся всего: простуды, инфекции, даже — скажу вам по секрету — «сглаза». В этом он никому не хотел признаваться, стыдился. Но больше всего он боялся старости. Он не раз говорил мне: «Хочу умереть молодым, чтобы ты не видела меня состарившимся». ...Я думаю, эта непереносимая, почти маниакальная боязнь старения сжигала его и сыграла роковую роль перед самым концом. Мне кажется, в ту последнюю ночь перед выстрелом достаточно мне было положить ладонь на его лоб, и она сыграла бы роль громоотвода. Он успокоился бы, и кризис бы миновал. Может быть, не очень надолго, до следующей вспышки, но миновал бы. Если бы я могла быть тогда рядом с ним! <...> Вот эти два кольца, его и мое, я стала носить на шнурке после его ухода и ни разу с тех пор не снимала. И мне кажется, что мы с ним не расставались, что он и сейчас рядом со мной».
Вскоре после похорон она писала Эльзе:
«...Я знаю совершенно точно, как это случилось, но для того, чтобы понять это, надо было знать Володю так, как знала его я. Если б я или Ося были в Москве, Володя был бы жив...
Стихи из предсмертного письма были написаны давно мне и совсем не собирались оказаться предсмертными:
Как говорят — «инцидент исперчен»,
Любовная лодка разбилась о быт,
С тобой мы в расчете и не к чему перечень, Взаимных болей, бед и обид.
«С тобой мы в расчете», а не «Я с жизнью в расчете», как в предсмертном письме.
... Стрелялся Володя, как игрок, из совершенно нового, ни разу не стрелянного револьвера; обойму вынул, оставил одну только пулю в дуле, а это на пятьдесят процентов — осечка. Такая осечка уже была тринадцать лет назад, в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу. Застрелился он при Норе, но ее можно винить, как апельсинную корку, о которую поскользнулся, упал и разбился насмерть».
На следующий день после похорон Лиля пригласила Нору к себе.. Выслушав ее откровенный рассказ об отношениях с Маяковским,  она попросила её написать воспоминания. Нора это сделает. Воспоминания, долгое время находившиеся под запретом, будут опубликованы лишь в 90-х.
С Яншиным Нора вскоре развелась. Только сейчас, после смерти Маяковского, он узнал об этой драме, в которой стал невольным участником..
Татьяна Яковлева была уже в Варшаве, где виконт Бертран дю Плесси работал во французском посольстве. Она ждала ребенка и чувствовала себя вполне счастливой.
О гибели Маяковского Татьяна узнала из газет. 24 апреля она писала матери в Пензу: «Я совершенно убита. <...> Для меня это страшное потрясение». И тут же в том же письме: «Вообще — это не страшно».
Так же из газет узнала о свершившемся и Элли Джонс...
Официальные власти никак не отреагировали на гибель Маяковского. Лишь отставной Бухарин, и отставной Луначарский публично подписали некролог в «Правде». .
В июле 1930 года было подписано постановление правительства о наследии Маяковского. Наследниками признавалась семья из четырех человек:  Лиля Брик, мать и две сестры. Каждому из них полагалась одна четвертая часть пенсии в размере трехсот рублей ежемесячно.
Распределение же долей в наследстве па авторские права закрепляло за Лилей половину авторских прав, а за остальными наследниками вторую половину в равных долях.


ЖИЗНЬ ПОСЛЕ МАЯКОВСКОГО
ПРИМАКОВ
Лиля Юрьевна была замужем четыре раза: «Я всегда любила одного — одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю». Так она говорила.
После ухода Маяковского ей было 39 лет.
С Виталием Марковичем Примаковым, крупным военачальником, кумиром каждого советского школьника, она была знакома еще с начала двадцатых годов, он бывал в их доме.
Легендарный комкор, человек удивительной смелости, он прославился во время Гражданской войны и позже, во время Афганской операции. Одно время он был даже советником короля Афганистана.
После гибели Маяковского, он стал часто бывать у нее, и вышло так, что вскоре она связала с ним свою жизнь.
 «Мы прожили с ним шесть лет, он сразу вошёл в нашу писательскую среду… Примаков был красив — ясные серые глаза, белозубая улыбка. Он был высокообразован, хорошо владел английским, блестящий оратор, добр и отзывчив».  Кроме того, Примаков был еще и талатливым литератором, написал несколько книг.
 Одно из его стихотворений даже стало популярной песней: «На степях на широких, на курганах высоких, / У бескрайнего синего моря / Много крови пролито, / Много смелых убито, / Не стерпевших народного горя».
Из хозяйки литературного салона Лиля превратилась в жену и спутницу военного, переезжая вместе с ним из города в город и живя подчас в спартанских условиях Из Свердловска она писала Брику: «Грею воду на примусе и моюсь в резиновом тазу.» 
С того момента, как в жизнь Лили вошел Примаков, все ее амурные истории прекратились. Ни одного романчика, ни одного любовного приключения у неё больше не будет. Иная среда – иные нравы..
В 1935 году Примаков был назначен командующим Ленинградским военным округом, а в 1936 арестован по подозрению в участии в заговоре, вместе с Тухачевским, Уборевичем, Якиром.  В 1937 году они все были расстреляны.
Лиля Юрьевна в страхе каждую ночь ждала ареста. Этого не случилось.
А много позже, она прочитала у Роя Медведева: «Просматривая подготовленные Ежовым списки для ареста тех или иных деятелей партии или деятелей культуры, Сталин иногда вычеркивал те или иные фамилии... Так, из списка литераторов он вычеркнул Л. Брик. «Не будем трогать жену Маяковского», — сказал он при этом»

ПИСЬМО СТАЛИНУ
После смерти Маяковского практически перестали печатать. Сочинения выходили медленно и очень маленьким тиражом. Статей о Маяковском не печатали, чтение его стихов с эстрады не поощрялось.
В 1935 году ЛЮ, устав стучаться  в непробиваемую бюрократическую стену и, не видя другого выхода, обратилась к Сталину.
«После смерти Маяковского, — писала Л. Ю. Брик, — все дела, связанные с изданием его стихов и увековечением его памяти, сосредоточились у меня...
Я делаю все, что от меня зависит, для того, чтобы его стихи печатались, чтоб вещи сохранились и чтоб все растущий интерес к Маяковскому был хоть сколько-нибудь удовлетворен.
А интерес к Маяковскому растет с каждым годом...
Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен, и как был, так и остался крупнейшим поэтом революции. Но далеко не все это понимают. Полное собрание сочинений вышло только наполовину, и то в количестве 10 000 экземпляров.
Книг Маяковского в магазинах нет. Купить их невозможно...
...Неоднократно поднимался разговор о переименовании Триумфальной площади в Москве и Надеждинской улицы в Ленинграде в площадь и улицу Маяковского, но и это не осуществлено.
Это основное. Не говоря о ряде мелких фактов, как, например: по распоряжению Наркомпроса из учебников на 1935 год выкинули поэмы «Ленин» и «Хорошо!». О них и не упоминается.
Все это вместе взятое указывает на то, что наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского — его агитационной роли, его революционной актуальности...
Я одна не могу преодолеть эти бюрократические незаинтересованности и сопротивление — и после шести лет работы обращаюсь к Вам, так как не вижу иного способа реализовать огромное революционное наследие Маяковского.
 Л. Брик.»
Усилиями Примакова письмо дошло до Сталина.
 Сталин прочел письмо и написал резолюцию прямо на письме:  «Тов. Ежов, очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны. Свяжитесь с ней (с Брик) или вызовите ее в Москву. ...сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится — я готов. Привет! И. Сталин».
Будущий нарком Внутренних дел Николай Ежов возглавлял тогда Комиссию Партийного контроля при ЦК ВКП(б).
Еще до публикации сталинского отзыва в «Правде» Лиля поспешила обрадовать мать и сестер Маяковского: тогда еще их отношения считались нормальными.
Не будь Лилиного письма и высочайшей резолюции, три женщины с фамилией Маяковские так и остались бы родственницами полузабытого поэта. Не было бы памятника на Триумфальной площади в Москве, а также в сотнях других городов Советского Союза; не было бы школ, парков, билиотек, улиц его имени; не издавались бы произведения Маяковского миллионными тиражами  и, разумеется, не было бы гонораров за каждое издание. И вся история советской литературы была бы совершенно иной.
Так началось посмертное признание и настоящий бум Маяковского: его стали печатать, выходили собрания сочинений и отдельные книги, его стали изучать в школах.
В те годы Пастернак написал, что Маяковского принялись насильственно насаждать, точно картофель на Руси при Екатерине.
 Но для всех поклонников Маяковского, происходящие премены были в радость.
Лиля Юрьевна с радостью помогала создавать музей. Отдала туда личные вещи поэта,  и мебель, и подаренный им коврик с уточками. Этот смешной коврик с бисерными уточками когда-то привёз ей из поездки Маяковский. Как ни странно, коврик Лиле понравился и она повесила его над кроватью. Через несколько лет коврик снимут и повесят в бухгалтерии, запрут комнаты её и Брика, снимут табличку «Брик. Маяковский», заказанную поэтом на дверь квартиры, и получится, что он жил один в Гендриковом переулке.
После смерти Сталина, когда начнется антибриквская кампания, от неё потребуют сдать в музей все оставшиеся личные вещи Маяковского. Включая кольца, на одном из которых было написано бесконечное «люблю».
Но тогда Лилю Юрьевну одолевали просьбами о редактировании и помощи в подборе материалов. Под ее общей редакцией вышло посмертное Полное собрание сочинений Маяковского.

Из книги Василия В. Катаняна: «…Однажды — дело было в Переделкине в конце пятидесятых — ЛЮ, Семен Кирсанов и Василий Катанян, гуляя, шли мимо дачи Пастернака и заметили его в саду с лопатой (или тяпкой?) в руках.
Бог в помощь! — крикнул Кирсанов.
Пастернак улыбнулся, подошел к забору, поздоровался. Все немного пошутили, и Кирсанов спросил, что он такое сажает. Выяснилось, что не сажает, а окучивает картошку, несколько кустов. Тут ЛЮ заметила:
- Интересно, Боря, что б ты сейчас окучивал, если бы Екатерина насильно не ввела картошку на Руси? И что бы мы с тобой ели всю жизнь? Выходит, она была провидицей.
Все рассмеялись и разошлись. И лишь подходя к дому, Кирсанов не удержался:
Эк вы его, Лиличка…
Я его «эк», как вы выражаетесь, лишь с глазу на глаз, а он Володю — на весь мир».
Она не прощала  обиды, наносимые Маяковскому.

КАТАНЯН
Со смертью Примакова  все рухнуло — предстояло опять начать жизнь сначала. Почва ушла из-под ног. Она начала пить, хотя раньше к алкоголю была равнодушна.
Она тонула, погибала и не на что было опереться. Многие друзья и знакомые, окружавшие её раньше, попросту исчезли, боясь обвинений в дружбе с женой «врага народа».  И тогда рядом с ней появился старый друг, Василий Катанян.
Они были знакомы давно, с 1923 года. А позже, в 1927,  когда Катаняны перебрались из Тбилиси в Москву, они быстро вошли в круг Маяковского-Бриков и стали «младшими среди равных».  Его жена Галина, журналист  и редактор, много работала с Маяковским, сын Вася рос на глазах Лили. Позднее, уже после смерти Лили, он напишет о ней замечательную книгу, полную любви и восхищения.
Василий Катанян, поэт, журналист, литературовед, был моложе Лили на одиннадцать лет. Именно он встречал Бриков на вокзале, когда они спешили на похороны Маяковского.
Через несколько месяцев Василий Катанян влюбится в Лилю и останется в её доме навсегда. А может быть, он был влюблен в неё давно и только сейчас выпал случай быть с ней, спасти её, стать для неё необходимым.
«Я не собиралась навсегда связывать свою жизнь с Васей, - заверяла Лиля своего пасынка уже в шестидесятые годы. - Пожили бы какое-то время, потом разошлись, и он вернулся бы к Гале».
Осип даже  ездил уговаривать Галю: «У Лилички с Васей была дружба. Сейчас дружба стала теснее».  Галина с этими доводами не согласилась. Больше они с Лилей не виделись, хотя изредка разговаривали по телефону.
Лиля Юрьевна и Василий Абгарович проживут вместе более сорока лет. Он переживет её на два года.



ЛЮДМИЛА. 1937
В этот же период сестры Маяковского Людмила и Ольга перестали скрывать давно затаенную ненависть. Их всегда раздражал образ жизни их брата, вся эта богема с её непонятными идеями и занятиями, с «жизнью втроем», с литературным салоном и шумными посиделаками. И больше всех их раздражала, естественно, Лиля.  Они были людьми другого мира.
Катанян так писал об их отношениях: «Он никогда не приглашал их на чтение новых стихов домой, потому что не выносил их воспаленных, мучительно непонимающих лиц».
В дневнике Лили Юрьевны  от 23 января 1930 года есть такая запись:
«До чего Володю раздражают родственники -  его форменно трясет, когда Люда бывает у нас раз в три месяца. Я даже зашла к нему в комнату и сказала: надо хотя бы полчаса поговорить с Людой или хотя бы открыть дверь - она не войдет. А он: «Я не мо-гу, о-на ме-ня раз-дра- жает!!» И весь искривился при этом. Мне ужасно было неприятно».
Теперь, после смерти Примакова,  когда у Лили не осталось защитников, Людмила начала лобовую атаку против Бриков. Попытке вычеркнуть Лилю из жизни брата она посвятит всю оставшуюся жизнь.

1937
А сталинские «чистки» продолжались. Вскоре будут арестованы и расстреляны многие, с кем рядом была прожита первая часть жизни.
В 38 будет расстрелян всемогущий Агранов, другие близкие к ним сотрудники НКВД, Покончит с собой муж Софьи Шемардиной Иосиф Адамович, член ЦИК, а саму ее отправят в лагеря на 17 лет.
Расстрелян Краснощеков, а его дочь Луэллу Лиля приютит у себя. Расстрелян Лилин друг Сергей Третьяков, популярный драматург, публицист, переводчик с немецкого, вошедший в биографию Бертольта Брехта.
Арестованы  Михаил Кольцов и Всеволод Мейерхольд, которые будут расстреляны в один день - 2 февраля 1940 года. А жену Мейерхольда, красавицу Зинаиду Райх зверски убьют прямо дома. Узнав об этом, Лиля в первый и последний раз в своей жизни потеряет сознание.
Из Фрунзе - столицы Киргизии - пришло известие об аресте Юсупа Абдрахманова. Его тоже казнят.
Из двадцати семи человек, подписавших в «Правде» некролог Маяковскому, расстреляно будет одиннадцать. 
К протоколу одного из допросов приложена справка: «Примаков арестован, Брик, Толстой, Эренбург проверяются».
Имя её не раз встречалось в показаниях арестованных в связи с Примаковым. Но резолюция Сталина стала для неё охранной грамотой.

КРУГ МОЛОДЫХ ПОЭТОВ. СПАСОПЕСКОВСКИЙ
Но жизнь продолжалась. У Осипа, недавно заваленного  работой, становилось её всё меньше. Единственно «твердый», хотя и крохотный, заработок давал студенческий литературный кружок, который он вел в юридическом институте.
Там сложился круг молодых поэтов, который через некоторое время переместился в дом Брик на Спасопесковский переулок, куда они переехали вскоре после смерти Маяковского.
Сохранились воспоминания Бориса Слуцкого:
«Надо было только раз увидеть Лилю Юрьевну, чтобы туда тянуло уже, как магнитом. У нее поразительная способность превращать любой факт в литературу, а любую вещь в искусство. Лиля сказала мне: «Боря, вы поэт. Теперь дело за небольшим: вы должны работать, как вол». И я ей поверил. Только ей и Осипу Максимовичу, который уверил меня в том же. Я всегда помнил только Лилины слова: «Боря, вы поэт». Эти слова не столько вызывали гордость, сколько накладывали обязанность. Самый большой стыд — это если нечем было отчитаться перед Лилей при очередном ее посещении».
Лилина притягательная  аура осталась неизменной. В их дом приходили и старые друзья, и много новых.
6 июня 1941 года Лилю к обеду навестила Ахматова. До этого они уже неоднократно встречались в Ленинграде, когда Лиля была женой Примакова. Они разговаривали подолгу. О чем – нам неведомо. Но отношения между ними установились самые уважительные. Когда-то сказавшая о Лиле жестокие слова, продиктованные ревностью, Ахматова стала теперь, если не подругой её, то хорошей знакомой.

ВОЙНА
С началом войны Брик и Катанян работали  в «Окнах ТАСС» — по типу «Окон РОСТА». Лиля Юрьевна с бригадой тушила на крыше зажигательные бомбы, которые в народе называли «зажигалки».
В конце июля Союз писателей дал им направление эвакуироваться в Молотов (ныне Пермь).
В Москве оставалась мать Брика. Лиля ей писала:
«8.8.41. Дорогая Полина Юрьевна, телеграмму вашу о том, что вы пока не едете, получили. Очень тяжело так мало знать друг о друге».
Всю жизнь Лиля Юрьевна помогала  родителям всех своих родных. При жизни Маяковского каждое первое число напоминала ему, что надо дать деньги Александре Алексеевне, его маме. Регулярно (не прерываясь и в войну) посылала деньги своей маме, матери Брика и матери Василия Абгаровича. Даже в очень трудные времена она как-то выкручивалась, и родители получали материальную помощь.
Ее мать, Елена Юльевна, эвакуировалась в Армавир, к своей сестре, там заболела и умерла. Умерла она до прихода немцев, а ее сестру с мужем убили оккупанты.
Через год они вернулись на Арбат, в разоренную квартиру с выбитыми окнами. Жили бытом военной Москвы: отоваривали карточки, меняли вещи на продукты, возле железной буржуйки  поставили письменный стол и работали все трое — это было единственное теплое место в комнате. Иногда сидели в пальто. На выделенном Союзу писателей огороде сажали картошку и петрушку..
Но даже в самые тяжелые и голодные времена Лиля старалась, чтобы дом её был чистым и уютным, а стол – красиво сервированым. Это правило соблюдалось во все времена, даже тогда, когда на обед был суп из крапивы и пшенная каша. В этом доме всегда ждали гостей, и люди туда тянулись.


СМЕРТЬ ОСИПА
22 февраля 1945 года на лестнице дома в Спасопесковском переулке, возвращаясь домой после работы, внезапно скончался Осип. Квартира была на очень высоком пятом этаже, без лифта, Он рухнул на втором, и Лиле с Катаняном пришлось волочить его по ступеням на седьмой.
Потрясенная Лиля не ела и не спала несколько дней — только пила кофе и курила. Проститься с Осипом пришло огромное количество друзей.
Краткое сообщение о смерти Брика появилось в «Литературной газете».
И ещё в многотиражной газете «Тассовец», который выпускался для внутреннего пользования сотрудниками агентства, где Осип работал. Экземпляр, где некролог опубликован, не сохранился даже в Ленинке, но  Лиля его сберегла, а опубликован он был спустя более полувека.
В некрологе говорилось о роли Осипа в развитии литературы и культуры за тридцать лет. Но примечательно даже не это, а то, что более 90 блестящих имён стояло под некрологом: артисты, художники, писатели, ученые – весь цвет советской интеллигенции.
Лиля долго не могла прийти в себя. Позже она говорила: «Когда умер Володя, когда умер Примаков, — это умерли они, а когда умер Ося — умерла я». И еще говорила, что любила Осипа с детства, что у неё нет ни одного отдельного от него воспоминания.
За эти слова многие осудили Лилю. Но такова уж она была – не умела и не хотела лгать.
Остались так и не написанными мемуары Осипа о Маяковском. Он готовился начать работу над ними, да так и не собрался...
Осипа кремировали, также как и его друга Владимира Маяковского, а затем захоронили в стене Новодевичьего кладбища, недалеко от Чехова.
Осиротевшая Женя осталась возле Лили. Лиля долго помогала ей всем, чем могла.




ЭЛЬЗА
В сентябре 1945, впервые после девятилетнего перерыва, Арагоны приехали в Москву. Теперь они оба были героями французского Сопротивления. Эльза, кроме того, лауреатом Гонкуровской премии, высшей литературной премии Франции.
Сестры очень любили друг друга и были фактически неразлучны,  хотя и жили в разных странах.
С самого начала так повелось, что Лиля была главной. Эльза восхищалась ею, хотела походить на неё. Но никогда не оспаривала её первенства.
Одно время между ними стоял Маяковский, которого Эльза любила, а Лиля отняла. С годами ревность ушла, но восхищение осталось.
В 1918 году Эльза вышла замуж за загадочного французского офицера Андре Триоле, о котором известно очень мало, почти ничего. По некоторым данным, они развелись в 1923-м.  С 18-го  она жила в Париже, а в 1928 году встретила поэта-авангардиста красавца Луи Арагона.
Коммунист Арагон был одним из тех европейских писателей, кого с удовольствием принимали в Советской России.   
Эльза была красива. Её глаза воспел Арагон в знаменитой поэме «Глаза Эльзы», их писал Матисс, Ив Сен Лоран создал костюм «Глаза Эльзы».
В двадцатые годы ее руки и сердца тщетно добивались многие , и среди них Василий Каменский, Роман Якобсон, Виктор Шкловский.  На  всю жизнь они  остались друзьями.
В первые свои годы в Париже Эльза была бедна и одинока. Лиля посылала ей деньги, которые давал ей Маяковский. Каждый приезд Лили или Маяковкого был праздником – Эльза немного отъедалась и переводила дух.
Свои первые книги Эльза написала на русском языке, потом стала писать по-французски. Вместе с Константином Симоновым Эльза написала сценарий фильма «Нормандия — Неман». Она устроила выставку Пиросмани в Лувре.
Она  организовала выставку Маяковского, которую провезли по городам Франции в духе русских передвижников. Она открыла для французов множество имён выдающихся советских актеров, писателей, художников.
Лиля и Эльза всю жизнь помогали друг другу. Эльза как парижанка одевала сестру.  Но и Лиля в долгу не оставалась. Например, в конце сороковых она регулярно посылала продуктовые посылки в Париж.
Всю жизнь сёстры переписывались, и письма их, хранящиеся в архивах Москвы и Парижа, представляют собой интереснейшее чтение.
Скончалась Эльза в семьдесят четыре года.. Было это в 1970 году.
Лиля пережила Эльзу на восемь лет, Арагон — на двенадцать. На похоронах Эльзы играл Мстислав Ростропович, в день погребения Арагона многотысячная толпа, стоя на площади, которой присвоят его имя, слушала его стихи с обнаженными головами.
Эльза и Арагон похоронены у себя в саду, под вековым ясенем, а дом свой они завещали Франции с условием, что там смогут жить и работать неимущие молодые писатели.



ПОРТРЕТ НА МОСТУ
Однажды Эльза написала Лиле удивительное письмо, где описывала, как один из знакомых, проходя по мосту в центре Парижа, уидел нарисованную  на асфальте книгу «Про это» с Лилиным портретом  на  обложке, а вокруг – написанные мелом стихи Маяковского на двух языках.  Бывший в то время во Франции Константин Симонов помчался на мост фотографировать. Было это в 1962 году.
История эта вдохновила Андрея Вознесенского. Он написал стихотворение, которым   в шестидесятые годы всегда начинал свои публичные выступления:
«Лили Брик на мосту лежит, разутюженная машинами.
Под подошвами, под резинами, как монетка, зрачок блестит!
Пешеходы бросают мзду,
И как рана,
Маяковский, щемяще ранний, как игральная карта в раме, намалеван на том мосту!
Каково Вам, поэт с любимой?!»


ВТОРАЯ ВОЛНА РЕПРЕССИЙ
Вскоре после войны в воздухе опять запахло репрессиями.
Таинственная гибель Соломона Михоэлса, разгром Еврейского антифашистского комитета, «дело врачей» - всё это носило отчетливую антисионисткую, или , попросту говоря, антисемитскую направленность. 
В свет стали выходить статьи о Маяковском , где как дважды два доказывалось, что никаких Бриков в судьбе Маяковского не было.
У Лили опять начался нервный тик, дергалась щека, дрожали руки, ложка стучала о зубы. Как и в 1937-м, она ждала, что за ней придут.
Эльза писала Лиле из Парижа: «Моя дорогая Лиличка, я отдаю себе отчет в том, что ты снова в опасности. Мое сердце замирает, как будто я падаю в пропасть».
В начале 50-х Арагон, приглашенный на вручение Сталинской премии писателю Илье Эренбургу, произнес в Кремле знаменитую речь, после чего сказал Лиле: «Ничего не бойся. Они тебе ничего не сделают».
Много позже Лиля вспоминала: «Арагон множество раз приходил нам на помощь. Возможно, в январе пятьдесят третьего он меня просто спас».

РЕАБИЛИТАЦИЯ
После смерти Сталина в стране начались быстрые и зримые перемены.
В Лениграде был наконец выпущен давно задуманный спектакль «Они знали Маяковского» по пьесе Катаняна , с Николаем Черкасовым в главной роли.
Началась эпоха реабилитаций. Это слово тогда впервые вошло в жизнь и быстро стало привычным. Первым был реабилитирован Михаил Кольцов, старый и близкий друг. Потом Сергей Третьяков, потом Краснощеков, и, наконец, Примаков вместе с Тухачевским. Был реабилитирован брат Василия Катаняна Иван.

ОТТЕПЕЛЬ. ВОЗВРАЩЕНИЕ СТАРЫХ ДРУЗЕЙ. НОВЫЕ
Каков бы ни была погода на политическом небосклоне, Лиля всегда оставалась собой – жадной до жизни, оптимистичной, собирающей вокруг себя интереснейших людей.
Зимой 1955 года до неё дошла такая эпиграмма: «Чуковский мемуары пишет снова. / Расскажет многоопытный старик / Про файфоклок на кухне у Толстого / И преферанс с мужьями Лили Брик».
Посмеялись с друзьями. Приятно, что не забывают. Что было, то было – и мужья, и преферанс.
Оттепель возвращала  не только мертвых, но и живых.
В 1956-м впервые приехали в Москву приехали в Москву из эмиграции  ближайшие из ближайших: Роман Якобсон и Давид Бурлюк.
Приезд Бурлюка и его жены Марии устроила Лиля: у него не было денег на поездку, и Лиля добилась, чтобы Союз писателей взял все расходы на себя.
Якобсон, возвратившись домой, писал: «Лиличка, дорогая, никогда так крепко Тебя не любил, как сейчас. Сколько в Тебе красоты, мудрости и человечности! Давно мне не было так весело, благодатно и просто, как у Тебя в доме»
Частыми гостями в Москве стали Эльза и Арагон. За ними даже был закреплен номер в гостинице «Метрополь».
Начиная с 1955 года Лиля и Катанян получили возможность почти ежегодно ездить во Францию. Оплачивали  поездки  Эльза и Арагон.
Встречались с Марком Шагалом, Натальей Гончаровой, Михаилом Ларионовым и Лиля будто молодела на глазах, словно  возвращалась  в самое яркое время своей жизни.
Каждый приезд в Париж приносил новые знакомства.  Она встречалась с Жаном Кокто, Ивом Монтаном и Симоной Синьоре, Жераром Филипом и многими другими.
Почти все из них  бывали в её московском доме.
На концерте Монтана в Москве  Лиля, счастливая, сидела в первом ряду. Один из подаренных ему букетов Монтан вручил Лиле.

1958. РАДОСТНЫЙ ГОД
В конце 50-х Лиле и Катаняну дали новую квартиру - на Кутузовском проспекте, возле высотной гостиницы «Украина».
В новой квартире хватало места, чтобы повесить картины, подаренные друзьями, написанными для неё: Шагала,  Сарьяна, Гончаровой,  Ларионова, Тышлера, Штеренберга, Леже. Было у неё несколько картин Пиросмани. Всё это она охотно отдавала на выставки.
С Шагалом и Леже она была знакома еще с 20-х годов, с Пикассо познакомилась уже в 60-х. Пикассо собирался написать групповой портрет двух писателей со своими музами – Маяковского с Лилей и Арагона с Эльзой, но замысел не воплотился.  Шагал создал серию гравюр, посвященных  Лиле и Маяковскому, они экспонировались в Москве и Париже.
Когда Лили не стало, Марк Шагал писал в письме Василию Абгаровичу Катаняну:
«Как мне выразить нашу грусть и как мне передать все наши чувства о потере Лили…»
Менялись времена, менялись люди, собиравшиеся за тем же щедро накрытым, столом, но одно осталось неизменным: это всегда были те, кто отмечен печатью таланта. Кто-то был уже знаменит, кому-то это только предстояло. Лиля безошибочно умела отличать истинное от подделки. Ни в одном прогнозе она ни разу не ошиблась.
Как-то Лилю пригласили взглянуть на племянницу Асафа Месерера, молодую балерину Плисецкую.  Лиля сразу  угадала в ней великую артистку. С  тех пор Майя стала завсегдатаем дома. В этом доме она познакомится с молодым композитором Родионом Щедриным, чтобы никогда уже не разлучаться.
В этом доме, как всегда,  ждали старых друзей и с удовольствием принимали новых. Бывали здесь писатели и поэты, которым она старалась помогать всем, чем могла. Она поддержала молодого Вознесенского и отправила его стихи Эльзе, которая перевела их на французский.
Вознесенский так писал об этих вечерах: «У неё был уникальный талант вкуса, она была камертоном нескольких поколений поэтов. Ты шёл в её салон не галстук показать, а читать своё новое, волнуясь — примет или не примет?»

ЕЩЁ ОДНА СПЛЕТНЯ
После этих трепетных слов очень больно писать о том, как лет примерно через тридцать, много позже смерти Лили Юрьевны, этот же человек напишет: «Уже в старости Лиля Брик потрясла меня таким признанием: «Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал»...Она казалась мне монстром, Но Маяковский любил  такую. С хлыстом...».
Вот как отреагиговал на слова Вознесенского Василий Катанян:
«Неужели Вознесенский не читал много раз напечатанное: «Я уже больше года не была женой О. Брика, когда связала свою жизнь с Маяковским. Ни о каком «menage а trois» не могло быть и речи».
Неужели не читал последнее письмо Маяковского: «…пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил».
Получается, что один поэт сочиняет про возлюбленную другого поэта пошлую сплетню, до которой не додумался и софроновский «Огонек».
Недруги ЛЮ необычайно обрадовались этой цитате и тут же пустили ее в обиход. Как же! Ведь всем известно, что Вознесенский был вхож в дом ЛЮ, что она ценила его поэзию и т. д.
И уже не только пресса, но и кинематограф взял слова Вознесенского на вооружение.
После статьи Вознесенского его встретил Зиновий Паперный.
То, что вы про нее придумали, — сказал с упреком Паперный, — теперь перепечатывает каждый кому не лень.
Я же написал про нее всего лишь один раз и не отвечаю за то, что все это переписывают.
Раскольников убил старуху тоже один раз, — парировал Паперный.»
Воистину, гласность и желание монетизировать всё, до чего можно дотянуться – большое искушение. Теперь эти слова навек останутся на совести того, кому  так много помогала Лиля Юрьевна.

ПАМЯТНИК МАЯКОВСКОМУ
Меж тем, известность Лили за границей росла. Очень часто  приезжали люди с рекомендательными письмами от Эльзы и Арагона, и всех принимали как дорогих гостей.
Перечислить всех, кто бывал в этом доме, не хватит ни места, ни времени. Можно смело сказать, что многие, составлявшие  цвет европейской и советской интеллигенции пользовался Лилиным гостеприимством.
Инстранные журналисты приезжали, чтобы взять у неё интервью, известный итальянский фотохудожник Адриано Морденти прилетел из Рима, чтобы сделать серию её портретов.
1958 год принес и еще одну, огромную, главную  радость. На площади Маяковского в Москве был воздвигнут памятник поэту. Это было уже осязаемое бессмертие. Она долго, с неизменной верой, ждала этого момента. И вот, наконец, он стал реальностью.
«Лиля, люби меня!» — заклинал ее Маяковский в предсмертном письме. Это было больше, чем любовь.  Для его бессмертия она  сделала всё, что было в её силах.



ПРЕКРАЩЕНИЕ ВЫПЛАТЫ ГОНОРАРОВ
В деньгах они не нуждались: все эти годы Лиля получала половину гонорара за издания произведений Маяковского, а издавали его много и платили щедро. Более того, в 1946 году Сталин по ходатайству Союза писателей продлил срок действия авторского права на произведения Маяковского, не указав даже, сколь надолго: получалось — навсегда.
Хрущев изменил ситуацию. По какому-то поводу ему представили на стол справку о гонорарах, получаемых наследниками «классиков» за все истекшие годы, и  Хрущев сказал: «Не слишком ли жирно?»
И сразу же после этих слов источник существования для Лили исчез, и она практически осталась без средств. Но и к этому ей было не привыкать.
Она отнеслась к этому даже с юмором: «Первую часть жизни покупаем, вторую — продаём».
Пошли в продажу какие-то вещи, скромнее стала повседневная жизнь. Пришлось расстаться с Бехштейновским роялем, напоминанием о подарке  родителей Осипа на свадьбу.
 Но все такими же остались вечера, на которых за прекрасным столом сидели дорогие гости, всё также щедро  дарила она ценные подарки особо любимым друзьям.  Она могла  подарить со стены рисунок кого-то из великих, или кольцо с пальца, или бриллиантовые серьги. В любых условиях Лиля оставалась самою собой.
Так, именно в такой безденежный  период Брик преподнесла Майе Михайловне Плисецкой бриллиантовые серьги, с которыми балерина не расставалась даже после того, как отношения прекратились. Почему  прервалась многолетняя дружба Брик с Плисецкой и Щедриным, неизвестно: ни Лиля, ни Плисецкая в своих книгах об этом не упомянули.

АНТИБРИКОВСКАЯ КАМПАНИЯ
При этом кампания против Лили Брик, начавшаяся  с конца 30-х, набирала обороты. Задачей её  было вычеркнуть имя Бриков из наследия Маяковского.
Если раньше использовались лишь злобные сплетни, то теперь в ход пошла тяжелая артиллерия.
По-настоящему разогреть «антибриковскую» компанию удалось только после смерти Сталина, когда перестала действовать его резолюция на Лилином письме.
Возглавила кампанию сестра поэта, Людмила Маяковская.
Борясь за «чистоту» «лучшего и талантливейшего поэта эпохи», партийная инквизиция готова была огнём и мечом уничтожить всё, что не соответствовало  каноническому образу.
Была запрещена к публикации  переписка Маяковского с Бриками.
Чувство Маяковского к Лиле было объявлено ошибкой, а его друзья и соратники отменены. Цензор собрания сочинений предлагал даже удалить сведения о самоубийстве.
Газеты и журналы соревновались между собой, кто напишет более хлесткое разоблачение не только Бриков, а и всех «примазавшихся». Особенно усердствовал журнал «Огонек», впрочем, и другие не отставали.
Лиля в ту пору говорила: «Конечно, Володе хорошо было бы жениться на нашей домработнице Аннушке, подобно тому, как вся Россия хотела, чтобы Пушкин женился на Арине Родионовне. Тогда меня, думаю, оставили бы в покое».
Людмила Владимировна бесконечно писала письма Суслову и самому Брежневу. 
Требуя закрытия музея на Гендриковом, она писала Брежневу: «Здесь будет паломничество для охотников до пикантньх деталей обывателя.»
Людмила Владимировна победила. В результате специальным постановлением ЦК КПСС под грифом «совершенно секретно» было приказано музей в Гендриковом закрыть. 
Забегая вперед, скажу, что музея Маяковского нет в Москве и по сей день. По неизвестным нам причинам был закрыт дом-музей на Лубянке, якобы для ремонта. Он фактически разрушен. Комната, где прозвучал последний выстрел – заперта. И это удивительно и печально.
Маяковского изображали окруженным злодеями и прихлебателями, которые только и думали, как погубить его. Уже придумывался некий сионисткий заговор, во главе которого стояла дьявольская пара Бриков. Из статей о Маяковском теперь вымарывались их общие фотографии. Часто Лилю из снимков вырезали, иногда по недосмотру оставляя то руку, то каблук, то кусочек юбки.
Были попытки подыскать Маяковскому другую музу. Пытались поставить на это место «хорошую русскую девушку» Татьяну Яковлеву, от чего живущая много лет в Америке Татьяна с негодованием отказалась.
Тогда отыскали другую бывшую возлюбленную – Евгению Ланг, жившую в Германии. Людмила долго  вела с ней переговоры и сумела добиться разрешения для Евгении вернуться из эмиграции и даже предоставления ей квартиры в Москве. Евгения квартиру получила, но мемуары с подтасованными воспоминаниями писать отказалась.
Людмила Владимировна посвятит остаток своей длинной жизни а прожила она до глубокой старости и умерла в 1972 году, когда ей было 88 лет, тому, чтобы оттеснить имя Лили Брик от Маяковского, дискредититровать её, представить злым гением и даже объявить виновницей его смерти. Сама поэзия интересовала её и её соратников по борьбе с Бриками очень мало. Думается, что они готовы были бы даже уничтожить посвященные Лиле произведения, если бы могли. Им не нужна была «бабочка поэтиного сердца», им хотелось видеть только «агитатора, горлана, главаря». Как остроумно заметил кто-то из современников, «Маяковского пытались оттащить от футуристов и евреев».
Многие уважаемые и известные люди: среди них Борис Слуцкий, Константин Симонов, Семен Кирсанов, Зиновий Паперный  пытались защищитить  Лилю Брик. Но – тщетно. Их голос не был слышен в шумной волне «разоблачений».
Константин Симонов писал:
«Нравится или не нравится Л. Ю. Брик авторам статьи, но это женщина, которой посвящён целый ряд замечательных произведений Маяковского. Это женщина, с которой связано 15 лет творчества поэта. Наконец, это женщина, которая была для Маяковского членом его семьи и о которой в своем последнем письме он писал «Товарищу правительству», прося позаботиться о ней наравне с матерью и сестрами».
Роберт Рождественский сказал ёмко и лаконично: «Хоть мы тут все застрелимся, а половина его лирических стихов посвящена ей».
Лиля Юрьевна очень болезненно реагировала на обрушившуюся на неё волну ненависти. Рассказывала, как нахамил ей почтальон или  продавщица в магазине. Плакала. Одно время она начала говорить о самоубийстве.
Вспоминала, как ей снился Володя,который вкладывал ей в руки маленький пистолет и говорил: «Ты тоже сделаешь это».
Травля Лили Брик не закончилась и после её смерти. Зёрна, брошенные в почву партийными бюрократами, взошли, точно драконьи зубы, и торчат, мешая добраться до истины.

ПОМОЩЬ ДРУЗЬЯМ
Но ничто не могло помешать ей оставаться самой собой. Все годы она ощущала поддержку друзей и близких, их помощь и сочувствие.
И сама помогла многим. Мы уже говорили про Луэллу Краснощекову, которую Лиля забрала к себе после ареста и расстрела её отца. Софья Шемардина, юношеская любовь Маяковского, вышла из лагерей после 17-летней отсидки в лагерях и пришла к Лиле. Больше ей идти было некуда. Лиля отогревала её, лечила, кормила – сделала всё, чтобы вернуть Софью к жизни.  Ей удалось устроить её в Дом старых большевиков в Переделкино, где Шемардина прожила еще немало лет.
Она любила помогать. Современники  вспоминают, что она бесконечно устраивала кого-то на лечение за границей, хлопотала о чьих-то зарубежных гастролях, договаривалась о переводах чьих-то стихов и прозы. Вспоминают посылки из Парижа, полные лекарств для друзей.
После слов Пастернака о том, что Маяковского насаждают, как картошку, она с ним не общалась. Но когда с ним случилась беда после присуждения ему Нобелевской премии за «Доктор Живаго», когда на него обрушилась всей своей тяжестью государнственная идеологическая машина и очень многие от него отвернулись, она опыть стала с ним общаться, разговаривать подолгу и попыталась через Арагона хотя бы смягчить удар.  .

ПАРАДЖАНОВ
А однажды в их доме появился Сергей Параджанов, режиссер и художник, человек редкой одаренности и столь же редкой противоречивости.
Посмотрев его фильм «Тени забытых предков», Лиля захотела с ним познакомиться. Дружба их началась с первого взгляда. Параджанов жил в Киеве. Они перезванивались и обменивались подарками. Он был человеком эпатажным, к тому же не скрывал своей нетрадиционной сексуальности.
В 1973 году его арестовали и приговорили к пяти годам колонии. Лиля видела свою задачу в скорейшем его освободжении. Она посылала ему посылки с едой и теплыми вещами, они переписывались. Катанян вспоминает, что она просила его написать Сергею: «Напиши, что мы буквально грызём землю, но земля твёрдая».
К участию в судьбе Параджанова Лиля подключила Луи Арагона, который специально прилетел из Франции для разговора с Брежневым. В результате Параджанов был освобожден на год раньше.
Как всегда , нашлись люди, и даже некие прозаики, которые сочинили грязную сплетню о неразделенной любви  и привязали Параджанова к Лилиной скорой смерти.
Сам Параджанов писал : «Лиля Юрьевна — самая замечательная из женщин, с которыми меня сталкивала судьба, — никогда не была влюблена в меня, и объяснять её смерть «неразделённой любовью» — значит безнравственно сплетничать и унижать её посмертно.»

У МЕНЯ В МОСКВЕ ВСЁ
В июне 1970-го в квартире у Лили раздался международный звонок. Это было частым событием, но  Лиля отчего-то разволновалась. Трубку взял Василий Абгарович. Не желая волновать её, он отвечал односложно. Когда он положил трубку, Лиля сказала: «Умерла Эльза». Эльзе Триоле было 74 года. Она умерла внезапно, от сердечной недостаточности. Еще неделю назад они с Лилей обсуждали их очередную поездку в Париж.
После похорон Арагон предложил Лиле перебраться в Париж насовсем. Когда-то, еще вмеасте с Эльзой они перестроили свою большую квартиру в центре Парижа таким образом, чтобы получилась отдельная небольшая квартирка для Лили и Катаняна, когда они приезжают погостить. Арагон говорил: «Переезжай, тебя все здесь любят. Будешь жить спокойно. О деньгах не думайте. У меня хватит на всех». Лиля отказалась : «У меня в Москве всё, там мой язык, там мои несчастья. Там у меня Брик и Маяковский»


МОСКВА. ДРУЗЬЯ
Но и в Москве её многие любили.  В их дом в Переделкино постоянно приезжали гости.
Среди тех, кто в ту пору приезжал к Брик и Катаняну, были Юрий Любимов, Татьяна Самойлова, Андрей Миронов, Мстислав Ростропович, Микаэл Таривердиев. Многие, многие.
 Лиля Юрьевна поддерживала контакты с Пабло Нерудой, чилийский поэт периодически звонил ей, иногда присылал подарки: книги, глиняные игрушки, корзины с бутылками кьянти, писал, что двенадцать чилийских поэтов написали двенадцать стихотворений в честь Лили. Она удивлялась: «Откуда в Чили так много поэтов?»
 В одном из писем он отправил посвящённое ей стихотворение:
«…Лиля Брик. Она мой друг, мой старый друг.
Я не знал костра её глаз
и только по её портретам
на обложках Маяковского угадывал,
что именно эти глаза, сегодня погрустневшие,
зажгли пурпур русского авангарда.
Лиля! Она ещё фосфоресцирует,  как горстка угольков.
Её рука везде, где рождается жизнь,
в руке – роза гостеприимства.
И при каждом взмахе крыла –
словно рана от запоздалого камня,
предназначенного Маяковскому.
Нежная и неистовая Лиля, добрый вечер!
Дай мне ещё раз прозрачный бокал,
чтоб я выпил его залпом – в твою честь
за прошлое, что продолжает петь и искриться,
как огненная птица.»
В середине 60-х в Москву на гастроли приехал знаменитый «Марсельский балет» во главе с молодым балетмейстергом Роланом Пети. Они привезли спектакль «Зажгите звёзды», посвященный истории любви Лили Брик и Маяковского. Лиля на спектакль пойти не смогла, но в знак благодарности передала Ролану Пети рисунок Фернана Леже «Танец».
Из книги В.В.Катаняна:
«Как-то ЛЮ сказала: «Подумай, скольким моим друзьям, многих из которых я знала бедными и безвестными, сегодня открыли музеи». Мы стали перечислять: Маяковский, Хлебников, Пастернак, Пикассо, Неруда, Леже, Шагал, Сарьян, Эйзенштейн. И уже после ее смерти — Арагон и Триоле, Ив Сен-Лоран, Тамара Ханум, Сергей Параджанов.» Конечно, они вспомнили далеко не все имена.

СЕН-ЛОРАН
Когда Лиле было уже 84, жизнь  приготовила для неё новый сюрпиз.
Дело было зимой 75 года. Она шла по аэропорту Шереметьево,торопилась на самолет. Навстречу ей шел всемирно известный кутюрье Ив Сен Лоран со своим директором Пьером Берже. Он увидел немолодую даму в зеленой шубе от Диора (подарок подруги Полины Ротшильд), с рыжей косой. Потом он говорил, что она была единственная, на ком он захотел остановить свой взгляд в этой серой толпе. Берже уже видел Лилю у Эльзы и познакомил с ней Сен-Лорана.   
В самолете Сен-Лоран прислал Лиле и Катаняну два бокала шампанского и попросил дать ему адрес, по которому их можно будет найти. А в Париже Лоран устроил Лиле настоящий праздник с приемами в ресторане «Максим», цветами и подарками. Через год, на Лилино 85-летие, Лоран подарит Лиле специально для неё сделанное  вечернее платье. Платье это можно было надеть только один раз, а потом сдать в музей Лорана. Но Лиля, как всегда, поступила по-своему.
Узнав, что Алла Демидова планирует впервые прочитать со сцены неизданный ахматовский «Реквием», Брик отдала актрисе своё платье. Много лет Демидова читала свою программу именно в этом платье, а во время её гастролей в Париже в программке не забыли указать историю удивительного платья.
По словам  Сен-Лорана, он знал трёх женщин, способных быть элегантными вне моды, — это Катрин Денёв, Марлен Дитрих и Лиля Брик. Лоран и Лиля подружились. Они подолгу разговаривали обо всём, вместе ходили в музеи, где Лиле прниносили стул, потому что стоять подолгу она уже не могла.
Когда Лили не станет, он, будучи в Москве, навестит её квартиру, немного побудет в её комнате один и оставит цветы в кресле,  где она любила сидеть.
Но и это еще не всё. Среди «мальчиков Лорана» оказался молодой красавец, поэт, драматург, журналист Франсуа-Мари Банье.
Он взял у нее интервью для газеты «Le Monde». Она долго с ним говорила, получился большой материал про всю её жизнь.  И он  – влюбился!
Вернувшись в октябре 1975 года из Франции, Лиля Юрьевна, смеясь, говорила : «Вы не поверите, но у меня в Париже был настоящий роман, трудно даже представить!»
Молодой красавец, не скрывавший своей гомосексуальности,  дарит Лиле свои книги с нежными надписями, присылает цветы.  Они беседуют, ездят в Булонский лес, на бульвары, сидят в кафе и снова долго беседуют… Ему двадцать девять лет, ей — восемьдесят четыре!
Она говорила: «Они в нас с Васей души не чают, и я не понимаю — отчего? Но все это очень приятно».
Цитирую В.В. Катаняна, пасынка ЛЮ:
«Она вернулась, задаренная с ног до головы и с заверениями любви до гроба. И это были не пустые слова! Посыпались длинные письма от Франсуа-Мари, полные шутливого обожания и веселого преклонения, долгие разговоры по телефону...
Не в силах выносить разлуку, Франсуа-Мари с друзьями летит в Москву.
«Что привезти? - Ради Бога, ничего не везите, у нас все есть.
Он настаивает. Ну… не знаю… купите, что ли, сыру…»
И вот с неба в Переделкино спускаются ангелы, которые вместо рогов изобилия держат в руках набитые чемоданы с одеждой от Ив Сен-Лорана и корзины со снедью от Фашона, самого дорогого и изысканного гастронома Парижа. Платья, фуляры, духи, сыры, шоколад, ананасы, спаржа, артишоки… «Но орхидеи и фисташки отобрали на таможне. Хоть плачь!» — сокрушаются гости. Да, действительно беда. ЛЮ угощает их борщом, от которого они в восторге. Все сидят до утра, не могут наговориться.
Вскоре ЛЮ и Василий Абгарович прилетают в Париж по их приглашению. Для них снимают  апартаменты в «Плаза» — самом дорогом отеле Парижа. Над ними живет Моше Даян, под ними Софи Лорен. Открытый счет, «кадиллак» с телефоном — можно на ходу позвонить в любой город мира. Лиля Юрьевна не может понять столь бурного успеха и царской щедрости, но в ответ слышит лишь: «Мы вас обожаем!» — и весь разговор.»
Светская жизнь бьет ключом, и восемьдесят пять лет ЛЮ праздновали у «Максима» шумной компанией. Все пили шампанское, а виновница торжества запивала таблетки водой, что ничуть не омрачило празднества.
Каждый день Франсуа-Мари привозил ей от Сен-Лорана огромные сумки с нарядами — платья, костюмы, пелерины, перчатки и шляпы. «В конце концов мне стало неудобно принимать столько подарков. Я свернула в узел какую-то часть одежды и отправила обратно. — И, помолчав, добавила: — О чем сейчас несказанно жалею».
Она прочла два его романа и пришла к выводу: «Ах, лучше бы я их не открывала. Разочарование».
Когда же мы с Инной попали к нему домой, то увидели во всех комнатах фотофафии ЛЮ, а в спальне — ее карандашный портрет работы Ив Сен-Лорана… Ну как это объяснишь?»
Недаром Маяковский сказал ей: «Ты не женщина, ты — исключение».
К смерти она относилась философски: «Ничего не поделаешь — все умирают, и мы умрем». «Я умереть не боюсь, у меня кое-что припасено. Я боюсь только, вдруг случится инсульт и я не сумею воспользоваться этим «кое-чем»
Когда ей было 86, она упала у себя в комнате и сломала шейку бедра. Её перевезли на дачу, где было много воздуха, а из окна видна крыша дома Пастернака, давно ушедшего.
Однажды она вдруг сказала: «А ведь я сегодня первый раз в жизни не посмотрелась в зеркало». А вечером сказала каждому «Спасибо».
4 августа 1978 года, когда муж ее уехал в город по делам,  Лиля Юрьевна достала из-под подушки сумку, где она хранила это самое «кое-что»… В школьной тетрадке она написала слабеющей рукой:
«В моей смерти прошу никого не винить. Васик! Я боготворю тебя. Прости меня. И друзья, простите. Лиля».
Седьмого августа в Переделкино  состоялось прощание.
Хоронили Лилю в белом холщовом платье, подаренном Параджановым. И надушили любимыми духами «Опиум», которые год назад подарил ей Сен-Лоран, их создатель. Параджанов положил ей на платье  ветку поспевшей уже  рябины.
Панихида длилась несколько часов. Многие хотели сказать ей последнее «прости».  И в последнем слове друзья старались защитить её от обидчиков, преследовавших её большую часть жизни.
 «Никому не удастся, — сказал Константин Симонов, — оторвать от Маяковского Лилю Брик. Попытки эти смешны и бесплодны».
Восьмидесятипятилетний Виктор Шкловский не мог стоять и произнес свою речь, сидя на стуле. Не произнес, а прокричал: «Маяковского, великого поэта, убили. Не живого - убили после его смерти. Лиля защищала его - и при жизни, и после смерти. Они ей мстили за это. Но вытравить Маяковского из сердца не дано никому! И Лилю не вытравить тоже...»
Софья Шемардина , когда-то юная бесшабашная Сонка, сказала: «Великая защитница всех обиженных. Если бы все, кому ты помогала, пришли сюда, то им не хватило бы здесь места». Рядом плакала близкая подруга Рита Райт, стоя рядом с Луэллой.
Из Тбилиси прилетел Сергей Параджанов с сыном Суреном. Этот мальчик никогда не видел Лилю живой, но помнил её заботу о себе, когда отец был в тюрьме. Она посылала ему одежду и подарки. Параджанов стоял в стороне, заросший, седой, с остановившимися глазами.
 «Сестра моя! - вдруг выкрикнул он вторжественной тишине. - Друг мой! Никто на земле, кроме тебя, не смог бы возвратить мне свободу. Ты вырвала меня из застенков, вернула меня мирозданию, жизни».
Валентин Плучек вспоминал, как Лиля помогала восстанавливать пьесы Маяковского на сцене театра Сатиры. Говорили поэтесса Маргарита Алигер и кинорежиссер Александр Зархи.
В том же самом крематории, в Донском монастыре, где огню был предан Маяковский, состоялась и кремация Лили. Потом все было кончено.
В своём завещании, написанном за десять лет до смерти,  Лиля просила развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье, чтобы никто не мог глумиться над её могилой. В поле под Москвой и была исполнена её последняя воля.
У нас некрологов не было, а за границей вышло  множество  — во Франции, Германии, Италии, США, Швеции, Канаде, Чехословакии, Польше, Японии, Индии.
В одном из них было написано: «Ни одна женщина в истории русской культуры не имела такого значения для творчества большого поэта, как Лиля Брик для поэзии Маяковского. В смысле одухотворяющей силы она была подобна Беатриче». Беатрисочкой её когда-то называл Есенин, приравнивая Маяковского к Данте.
На уютной опушке недалеко от Звенигорода возле сосновой рощи поставлена последняя точка в её жизни. Поклонники привезли огромный валун, на котором выбиты три буквы – ЛЮБ. Если читать по кругу, получается бесконечное ЛЮБЛЮ.
 «Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг!»


ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Один из журналистов так сказал о Лиле Брик: «Если женщина и при жизни, и после смерти вызывает такую любовь, зависть и ненависть, значит, она прожила свою жизнь не зря».
Кем была Лиля?  Она была музой величайшего поэта, но и не только.
Как бы между делом она участвовала в литературной жизни в период авангарда, и её участие было заметным. Она вместе с Маяковским и Бриком создавала ЛЕФ, Она редактировала и правила рукописи Маяковского, она участвовала в работе РОСТА, а её фотография работы Родченко стала самым знаменитым символом того периода.
Она снялась в кино «Закованная фильмой»  вместе с Маяковским, созданному по его сценарию специально для неё. Фильм пропал во время пожара на киностудии, но Лиле удалось сохранить фрагменты, и в 60-х она передала их итальянскому поэту Джанни Тотти, который сумел  создать на их основе крошечный, но законченный фильм.
В 1929 году она вместе с Виталием Жемчужным сняла документально-игровой фильм «Стеклянный глаз», снятый по её сценарию. Фильм широко шел в кинотеатрах и получил хорошие отзывы.
В 1918 году она помогала Мейерхольду в постановке «Мистерии-Буфф», занимаясь с актерами, не привыкшими к новой стилистике, тем, что сегодня называется сценречью.
В 20-х она по поручению Луначарского пыталась внедрить в советскую промышленность европейскую женскую моду, вывозила во Францию коллекцию знаменитой Надежды Ламановой. Это не кончиось ничем. Для советских женщин продолжали шить топорные платья. Но попытка была.
В тяжелые 30-е годы она вернулась к занятиям скульптурой, которой училась в молодости, и создала скульптурный портрет Маяковского, хранившийся в музее.
А остальное время своей жизни она занималась тем, что не давала памяти о Маяковском умереть. Не все  её дела увенчались успехом. Но в главном деле своей жизни она, безусловно, преуспела.
И ещё одно, может быть, самое главное. Она была стопроцентной женщиной. Редкой, высочайшей пробы. С первой до последней своей минуты. В этом и состоит её загадка, здесь же кроется и разгадка. Её шутливые инструкции о том, как покорить сердце мужчины - «Разрешать ему всё, что запрещают дома, а остальное сделают хорошая обувь и бельё» - думается, пытались повторить многие. Но далеко не многим удается прожить так, чтобы жизнь эта вызывала жгучий интерес как современников, так и следующих поколений.
Она сама выбирала,чьей музой быть, кого любить, с кем дружить, как жить и как умирать. Всё сама, всегда сама. С начала и до конца.



Что осталось после Лили?
Двое детей – Луэлла, которую она спасла,  и Василий Катанян-младший, её пасынок,  написавший о ней чудесную книгу, полную любви.  Оба её боготворили.  Это немало.
Остались воспоминания многих и многих, знавших и любивших её.
Остались те, кому она помогала – их творчество, их карьеры, их взлёты в искусстве.
Остались её портреты, написанные художниками.
Остались многочисленные стихи, ей посвященные самыми разными поэтами.
И, самое главное, остались лучшие стихи о любви, которые были написаны в ХХ веке.  Остался Маяковский, который, не встреть он Лилю, именно её, свою музу, возможно и не стал бы тем громадным явлением, каким мы его знаем и любим.