Лицом к лицу...

               
  …Около Савёловского вокзала в салон рейсового автобуса вошли четверо. Это были две дамы средних лет с одинаково непроницаемыми лицами, стройная девушка в джинсах и футболке и высокий мужчина лет сорока пяти. Неловко потоптавшись у турникета, они все вместе «угнездились» на двойных сидениях, расположенных друг против друга. Мужчина и девушка разместились у окна на противоположных креслах, невыразительные дамочки – рядом, и тоже – лицом к лицу.

     Антонина Андреевна, женщина «постбальзаковскоского» возраста, сидела на другом ряду автобусных кресел и с кислой миной перелистывала журнал со свежей телепрограммой. Поначалу она лишь мельком взглянула на новых пассажиров, но затем что-то заставило её оторваться от скучного созерцания казённого чтива и вновь посмотреть в сторону противоположного окна. И тут Антонина Андреевна догадалась, какие силы побудили её повернуть голову вправо…

     Это был необыкновенно притягательный облик девушки в яркой футболке. Во-первых, – глаза. Лучисто-фиалковые, нежные и добрые. Широко распахнутые и взирающие на окружающий мир с наивностью семилетнего ребёнка. А главное – ресницы и веки – без тени намёка на агрессивно-отталкивающий макияж. Сегодня такие редкие, но милые и обворожительные «зеркала души» встречаются разве что у представительниц православных женских обителей. 
     Во-вторых, у девушки были на удивление правильные черты лица. Лоб, нос, скулы, брови, губы, подбородок – ну просто в идеальных пропорциях. Ни дать ни взять – Мадонна с иконы! И это ангельское личико обрамляли натуральные шелковистые пряди густых каштановых волос, свободно ниспадающих на хрупкие женственные плечи. «Такой крале только подиумы бороздить! Или в Голливуде сниматься!» – с затаённой завистью подумала Антонина Андреевна и с сожалением отвела в сторону свой восторженный взгляд, чтобы девушка случайно не перехватила его.

     Но – странное дело! – девица и не думала глазеть по сторонам, как это обычно с надменной усмешкой делают те, кто уверен в своей исключительной неотразимости. Она практически не отрываясь смотрела прямо в лицо… сидевшего напротив мужчины. И даже застенчиво улыбалась ему, как самому близкому и обожаемому другу. Наклонившись чуть вперёд, Антонина Андреевна заметила, что и рослый мужичок глядит на спутницу тем же немигающе-мягким и тёплым взглядом, каким, наверное, преданный Ромео ласкал свою ненаглядную Джульетту.   

     «Ба-а! Любовники, что ли? – неприятно кольнуло под сердцем у Антонины Андреевны. – Во дают, а?! И ведь никого не стесняются. Средь бела дня… Того и гляди, набросятся щас друг на друга. В объятия кинутся. И ничё! Как будто так и надо. Вот это я понимаю! Современная мораль… Обычно такие в свои смартфоны пялятся, а эти… Знать, никак не налюбуются… Н-да-а… Не ожидала я такого… Мужчина-то, небось, женатый. Детишки уж, поди, взрослые. А эта соплюшка семью разбивает. Он ей в папки годится, а она… Весь стыд потеряла!.. Да и он, кобель, тоже хорош. До седых… этих самых…  дожИл, а ума не нАжил. Всё туда же. К девчонке под юбчонку… И-эх-х! Срам-то какой! Лучше б я этих бесстыжих и не видела вовсе. Тьфу!.. Прости меня, Господи!..»

     Между тем по салону автобуса, усиленный динамиками, прошелестел приятный голос дикторши: «Следующая остановка – клиника микрохирургии глаза имени академика Фёдорова». Услышав объявление, «невзрачные дамочки» засуетились и поднялись со своих мест. Наклонились к сидящим рядом попутчикам и что-то негромко пояснили им.  Одна взяла за руку девушку, другая – мужчину. Протискиваясь к выходу, женщины привычно затараторили: «Разрешите пройти! Дайте дорогу инвалидам по зрению! Пропустите, пожалуйста!» Пассажиры послушно расступились в стороны, дав возможность этим парам благополучно выбраться из общественного транспорта.

     Из окна автобуса Антонина Андреевна увидела, как пресловутые «дамочки», держа своих подопечных под руки, стали осторожно переводить их через дорогу. «Вот тебе и любовники! А я-то, дура, подумала…» – с облегчением выдохнула она и снова зашуршала страницами глянцевого журнала. Однако на лице у неё проскользнула лишь гримаса  удовлетворения. Удивления или сострадания в нём не было…