Милосердие в аду. Часть вторая. Глава 1

                МИЛОСЕРДИЕ В АДУ

                Роман в пяти частях
                с эпилогом

                Часть II

                Глава 1

                Утро



Пулемётчик второй номер Ганс и унтер-офицер Вилли Дитрих лежали у самой вершины противотанкового рва и короткими очередями отстреливались от наседающих русских. Каждая очередь сотрясала землю. Вилли поминутно переставлял ноги, будто взбирался по лестнице вверх. Капитан Отто Хаген ходил по дну рва, вырытого русскими на окраине деревни Ручьицы, и что-то кричал им, но они не успевали оглядываться. Вилли только судорожно дёргал ствол пулемёта по сторонам, ожидая появления голов противника, и часто стрелял туда, где никого не было.
«Они же погибли!»
«Как они здесь оказались?»
Отто прислушался. И выстрелы были очень странными. Пулемёт издавал какие-то мерные шорохи: «ш-ш-шшых... ш- ш-шшых...».
«А! Это я сплю!» — догадался капитан и открыл глаза.
Он лежал на широком кожаном диване под легким прохладным одеялом в кабинете главного врача загородной психиатрической больницы, которую его рота заняла несколько дней назад.
Всё было позади. Бой в деревне Елизаветино. Гибель почти половины личного состава его роты. Ранение и несколько дней в лазарете...
Мерный шорох не исчезал. Он приближался.
«Кто? — застучало в голове: — Никаких работ, да ещё под утро, быть не должно! Партизаны!»
В кромешной тьме, не дыша, капитан соскочил с дивана, выхватил из кобуры на стуле «Вальтер» и по стенке ощупью, каким-то шестым чувством улавливая перед собой угол стола, спинку кресла, плетёный стеллаж в углу, — бесшумно подобрался к окну, плотно занавешенному портьерой. Тяжёлое маскировочное полотно чуть сдвинулось, и в глаза ударил слепящий утренний свет. Капитан зажмурил глаза от боли. К мерному шороху по траве присоединился свист в ушах. Он пошатнулся, но постепенно открыл глаза. Сквозь белизну проступило голубое небо, туман вдали над прудом,  свисающие ветви берёз  с шевелящимися листьями и луг перед усадьбой, на котором небритый русский мужик в телогрейке и фуражке косил траву. С каждым взмахом он делал короткий шажок перед собой, коса уходила в траву, и раздавалось: «ш-ш-шшых...».
Отто сдвинул портьеру и оглядел кабинет. На зелёном сукне старого стола лежали донесения, списки. Справа в самом углу у бронзового подножия русской керосиновой лампы, переделанной под электрическую, ещё оставалось несколько листков бывшего главного врача, которые показались важными...
«Так и начинается франтитерский психоз» (9).
Голова кружилась. Капитан сел в кресло, с громким стуком положив пистолет перед собой.
Правильно ли он сделал?

; ; ;

...Фельдарцт (10), снимая швы в лазарете, покачивал головой  и восхищенно приговаривал:
— Господин капитан, ваш унтер заслуживает... поощрения! Какая чистая работа! О мой Бог! В бою... вырвана часть кожи лба, виска и темени... А теперь! Всё легло и зажило! Вот что значит быстрая обработка и перевязка. Кто его надоумил носить с собой перекись? Через месяц... у вас будет мужественный вид! Теперь всё. Но... господин капитан, вы уверены, что вам не нужно хотя бы на неделю в отпуск?
Отто Хаген развернул на себя круглое зеркало на столе. Слева залысина, часть виска и темени, обритые и густо обработанные йодом, походили больше на остров, окружённый глубокими бороздами заживающей раны.
— Не переживайте. Волосы отрастут, и в пределах видимости останется только этот крохотный «островок»...
Отто смотрел в свои грустные усталые глаза. Словно заново увидел глубокие морщины на лбу, вокруг глаз и по щекам. Куда ехать в отпуск? В дом, откуда увозили его беременную жену? Она умерла. И он уже тогда понял, что жить там не сможет.
«Снова гостиничные номера. Как это было... неправильно».
— Мой дом здесь, — продолжил он вслух свои мысли.
И, отведя зеркало от себя, обратился к фельдарцту:
— Если всё в порядке, я готов.
— Господин капитан, у вас была контузия. Нужен полный покой. Последствия бывают разные. У нас состоялся консилиум с участием командира батальона. Всё равно вашу третью роту нужно доукомплектовывать. Здесь поблизости находится большая психиатрическая больница санаторного типа. Общее решение было таково, что на период комплектования назначить вас комендантом Orts Kommandantur (11) на базе русской больницы. Ваши сослуживцы уже там. Место восхитительное. Больница на территории бывшей барской усадьбы в Никишино.
— ...
— А это по существу и есть отдых. По нашей части, медицинской, мы откроем там лазарет. В дальнейшем планируется госпиталь. Для Orts Kommandantur нужен хороший организатор. Отдохнёте... под липами. И в бой. Вы же знаете сегодняшние новости. Мы взяли Лугу! И это 24 августа! Всего лишь 64-й день кампании. Ленинград сейчас висит, как спелое яблоко. Он почти в наших руках. Осталось сорвать плод.

;  ; ;

...Капитан Отто Хаген рассматривал небольшую фотографию сотрудников больницы в простенькой рамочке, снятую со стены.
«Главный врач — Дубровская. Инна Львовна. Еврейка. Сбежала. Найдём. Вот по этим ямочкам на полных щёчках».
Он встал, но перед тем как положить фотографию, всё же ещё раз взглянул на картинку под стеклом в рамке, обработанной лаком с покушением на узор. Картинка раньше висела в самом центре стены. Грамоты и прочие пропагандистские материалы с гербом СССР и фотографиями Ленина, Сталина, — всё сразу было выброшено прочь. Только фотографию и эту картинку он отложил на край стола. Текст, написанный витиевато, в окружении цветочных бордюров, был непонятен. На курсах перед русской кампанией его обучали русскому алфавиту. «И.Ф. Рюль 1872 год». «Может, это какой-то немецкий врач? И что за изречение нашего Рюля могло им так понравиться?»
Шорох косы замолк.
Умываться! Одеваться! И завтракать на пленэре. Советы врача нужно исполнять...
Отто стоял на террасе, опираясь двумя пальцами на прохладные шишечки кованой ограды.
Утро было похоже на сказку. Взошедшее солнце ликовало повсюду: на изумрудных листьях вековых лип, на ярко синей крыше ротонды далеко за прудом на холме, на поверхности пруда и на его заросших берегах. Здесь — в конце августа 1941 года — как будто и не было войны. Капитан с удовольствием  вспомнил  первые  такты  увертюры  Моцарта  к опере «Свадьба Фигаро», продолжая рассматривать аккуратно высаженные  липы  и  берёзы,  справа  и  слева,  окружающие луг и следующие вдоль до самого пруда. Общую картину портила грубая фигура мужчины-косаря. В самом же центре луга, до которого косарю оставалось ещё около тридцати метров, на небольшом каменном постаменте стоял памятник собаке из красного мрамора. Грациозная охотничья борзая старых хозяев усадьбы смотрела капитану прямо в глаза.
«Что это за страна! Десятки километров заброшенных полей. Покосившиеся деревянные и глиняные жилища нищих крестьян. И вдруг — такое имение! Дворец! И что они сделали? Выгнали тех, кто это сделал, и поселили сюда психически больных... Спасибо, собаку оставили».
Денщик Гельмут с легким стуком положил вилку и нож рядом с тарелкой. Чистая белая бумажная скатерть покрывала большую часть мраморной столешницы.
Капитан с удовольствием сел в плетёное, ласково, с мягким скрипом принявшее его тело кресло, расстегнул ворот и прикрепил салфетку. Ноздри щекотал дурманящий запах свежескошенной травы.
«Утренний кофе. Хлеб с моим сыром. Тишина. И отпуска не нужно»
Отто не спешил, точно зная, что ровно в девять он будет сидеть и работать за старинным столом прежнего хозяина кабинета.
— Господин капитан. Прошу извинить, — у левого плеча за спиной стоял денщик.
— Там принесли свежее молоко. Не нужно ли к кофе?
— Нет. Как обычно.
Но Гельмут не уходил. Видимо, он приходил не из-за молока.
— И гефрайтер (12)  Яниус привёл русскую учительницу.
— Зови его.
На веранду неровным шагом вышел высокий светловолосый гефрайтер в кителе с эстонским нарукавным щитком. Стараясь правильнее вытянуть руки по швам, прижимая к бёдрам растопыренные пальцы, он не представлял, как торчали его локти. Яниус был единственный из отделения эстонских добровольцев, кто сносно говорил по-немецки и чуть лучше по-русски. И ему одному пока выдали немецкий китель.
Гефрайтер остановился в двух шагах от столика.
— Яниус, кто это такой? Разве их выпускают из казарм? — капитан салфеткой указал на небритого косаря, стоящего вблизи памятника собаке и отирающего пучком травы лезвие косы.
— Господин капитан, он пришёл в шесть утра и стал косить луг. Сказал, что должен выполнять поручение главного врача. Назвал себя Kuzmitsch.
Капитан резко вскинул брови. Серые пустые глаза гефрайтера смотрели честно и глупо. Он не умел отвечать быстро  и четко.
— Это больной?
— Я его спросил, но он ответил, что я сам больной. Грубиян. Наказать его? — Яниус сжал большие деревенские кулаки.
Капитан подержал салфетку в руке, примял её и бросил на стол.
— Он выполнит приказ... главного врача, и больше я не хочу его видеть. Объявится — пусть со своей грубостью под конвоем идёт в барак. К больным. Под замок.
Утро его третьего дня в  русской  усадьбе заканчивалось. С каждой минутой прибавлялось тепла. Сквозь волны бодрящего запаха скошенной травы проступал запах речной тины. Капитан поднялся, пока Гельмут готовил стол для кофе. Солнце поднялось над верхушками сосен и теперь заливало ярким светом далёкий берег пруда, ослепительно белые колонны ротонды и каких-то солдат, копошащихся в траве.
— Кто это там? На том берегу. Что они делают?
— Господин капитан, это похоронная команда работает. Вчера захоронили ещё двух солдат из восьмого батальона. Там кладбище.
Капитан, скрывая волнение, подошёл вплотную к  ограде  и, стягивая до боли кожу лба, щурился, всматривался и видел между кустами верхушки деревянных крестов.
— Кладбище?
— Господин капитан, там захоронены все погибшие из вашей роты.
— Как все...
— Господин капитан, пока вы были в лазарете, лейтенант Эггерт всё организовал. Стояли очень тёплые дни.
Глядя на белые кресты вдалеке, Отто почувствовал отголосок головокружения в той страшной схватке.
— Яниус, — громко заговорил капитан. — В двенадцать, после... В двенадцать ты проводишь меня туда. А сейчас — свободен.
Он шагнул вперёд, спустился по трём гранитным выщербленным ступенькам на траву луга и попытался лучше разглядеть верхушки крестов на могилах его офицеров и солдат. Пальцы правой руки за спиной сжимались в кулаке и пошевеливались. «Что это?  Так  нельзя».  Хаген закрыл глаза.  В висках стучало, и он никак не мог успокоить свое прерывистое дыхание. «Я ещё не здоров. Это плохо». Он в последний раз крепко сжал кулак и открыл глаза.
В двадцати метрах  от  него  русский  косарь  сунул что-то в свой мешок, затянул его верёвкой и вместе с косой закинул за плечо. Потом неопрятно высморкался, приложив два пальца к носу, отёр ладонью шею у затылка и, не обращая внимания на стоящего вблизи немецкого офицера, пошел с луга.
«Куда он идёт? Он же не выполнил задания? Подлая раса!» — с раздражением подумал капитан, поднимаясь по ступенькам на веранду.
Время завтрака закончилось. Отто стоя пригубил мягкую пенку кофе по-венски и направился в вестибюль комендатуры. День предстоял не из простых.


9  Франтитерский психоз — характерное психическое расстройство форми- рований Вермахта в виде переживаний страха и паники ввиду возможного нападения партизан.
10  Фельдарцт — полевой врач. В настоящем случае — врач лазарета.
11 Orts Kommandantur — местная комендатура.
12 Гефрайтер — Gefreiter — «освобождённый» (от некоторых нарядов) — воин- ское звание, присваиваемое обученным военнослужащим рядового состава за воинские отличия. Ефрейтор.