de omnibus dubitandum 109. 403

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.403. А Я… БРУНЕТОВ!..

    Надо мной открывалось небо.

    Прекрасная, неземная, к которой так все влекутся, а она, как лучезарная Зинаида, властно играет ими, – она мною интересуется! И как поэтично вышло! Этот божественный Шепот у часовни, этот смущенный лепет!.. Словно ниспосланная мне с неба, рядом со мной молилась! Быть может, это судьба… кто знает?

    И я стал сочинять письмо.

    – Я слежу за каждым звуком ее шагов, за вибрацией ее неземного голоса, за каждым ее движением, за каждым вздохом… О, мне ничего не надо! Только в благоговейном молчании созерцать светлый образ, слышать напевы рая! Оцените же мои чувства, как подскажет вам ваше сердце исключительно чуткой, чистой, прекрасной женщины и просто человека! Одно ваше – «нет», один ваш жест, – и я покорно отдамся участи и не потревожу вашего взгляда своим вниманием! Да! я… «погасну в мраке дней моих!» – как уже написал я вам, и лишь прибавлю:

Но, умирая в жажде ласки,
Я образ чудный сохраню
И слез горючих уроню
Моря на дивную из сказки!

    Я просил положить ответ – в столбике нашего забора, под рябиной: там много дырок.

    В комнату заглянула Даша. Я даже не заметил.

    – И все-то пишете! и все-то учитесь-мучитесь…

    – Ах, это ты, Даша… – сказал я, чувствуя перед ней неловкость. – Ужасно трудно… экзамены!

    – Теперь скоро, будете отдыхать. А когда у вас екзамен-ты-то будут, в который день? Помолиться хочу за вас…

    Во мне защемила совесть.

    – В субботу, латинское экстемпоралэ!..

    – Самый злющий? которого боитесь?…

    – Геометрии я боюсь и «грека».

    – Вы мне тогда скажите. Ну, учитесь, учитесь…

    Я поглядел на исписанный листочек. Если бы она знала!

    Перед ужином поймала меня тетка. У ней сильно болели зубы, – «ходячий флюс»! – и она была вся обвязана. На весь коридор воняло камфарным маслом. Я даже испугался, как она вынырнула из передней.

    – Андрюшичка, голубчик… – зашептала она таинственно, обдавая меня «зубным», – какая же большая радость? какой ты сон-то необыкновенный видел?…

    А я и забыл про сон-то!

    – О, я такой сон видел!.. такой видел… такого никогда еще не видел! Даже и не верится, что можно такой увидеть! – стал я рассказывать, чтобы чего придумать.

    – Думаешь, про меня видел?

    – Думаю, что… вам что-то особенное будет! Прямо необыкновенный сон… довольно странный…

    – Да расскажи же! А не страшный?…

    – Не знаю, как вам покажется. Сон такой, что… А в голову ничего не лезло.

    – Вижу я… мельника Пантелеева…

    – Его?! Да не может быть?…

    – Ну, тогда сами постарайтесь увидать! – усмехнулся я.

    – Нет, нет, Андрейка… я же тебе двоюродная тетка… Ну, видишь Пантелеева?… – Как живого, вижу мельника Пантелеева… Но как я его вижу? Это-то самое необыкновенное. Будто… он в роскошной бобровой шубе, веселый и румяный!..

    – Нехорошо – в шубе! Шум будет…

    – Увидите, непременно большой шум будет! – уверенно продолжал я. – Без шуму не обойдется. Раз такое событие, всегда шум бывает!

    – Какое… событие? – совсем растерялась тетка.

    – Не знаю, но событие, как будто. И Пантелеев въезжает к нам в ворота… в громаднейшей карете!

    – В ка-рете?…

    – Будто даже… в сверкающей золотом карете, с этими… ливрейными лакеями. И говорит: «Я приехал за… товаром!» И смеется!

    – Так и сказал – за товаром?…

    – Русским языком говорил! А я сижу будто на этом… на крыльце. А лакей в перчатках мне говорит: «Купец Пантелеев приехал за товаром! Где у вас товар?»

    – Что-то такое, как будто… знамение?… – перекрестилась тетка.

    – Я во сне даже удивился! Думаю – за каким они товаром?!

    И выносят из кареты грома-дный-громадный пирог, кондитерский, или кулич! Во всю карету. Как он там у Пантелеева поместился… но во сне все можно… Даже во все крыльцо. И поставили прямо на крыльцо! И отворяется дверь на лестницу. И я смотрю, а на самом верху… вы сидите в кресле!

    – Я… на кресле? наверху? А какая я, в каком виде?…

    – Но это мало. Вам кто-то причесывает волосы. Волосы дивные, волнами, распущены по всей спине!

    И тогда Пантелеев пошел по лестнице прямо к вам. И дверь закрыли. И ни кулича, ни кареты. А лакей меня за плечо взял и будто будит: «Позвольте на чаек, господин хороший, поздравляю вас с праздником!» И все пропало!

    – Андрюшичка!.. – вскрикнула тетя Катя и, должно быть, задела зуб: вся так и сморщилась. – Неужели ты это видел?… Врешь, ты этого так не видел! Выдумал ты это?…

    – Не верите… не надо! – сказал я кротко. – Разве, тетя, можно так выдумать? – и я поверил себе, что видел.

    – А ну, побожись, Андрюшичка! что ты так видел?!

    Я подумал, что если я это выдумал, так это же все равно, что во сне приснилось, и я перекрестился.

    – Бо-же мой!.. – воскликнула тетя Катя. – Неужели такое сбудется?! Я тогда непременно подарю тебе золотой!

    Она сияла, и белые ушки платка на темени играли, как ушки зайчика.

    Я был так счастлив, что всем хотелось сказать хорошее. Сестрам сказал, что они, по-моему, должны получить медали, и старался придумать сон. Даше шепнул в передней: «Не дождусь, когда поедем с тобой в лес, будем искать грибы!» Она тяжело вздохнула. За ужином я был кроток и всем услуживал. Объявил, – что «теперь уж увидите… может быть, перейду с наградой»! Самому даже стыдно стало.

    – Не хвались, а прежде Богу помолись!

    – А что… – поддержала тетка, – может, и получит! Как ни раскину карты, а бубновому хлапу успех выходит! Кто же бубновый-то хлап у нас?…

    – А не король я бубновый?

    – У кого королева есть – тот король, а ты еще хлап покуда.

    «Две королевы есть!» – подумал я сладко-сладко.

    – А вы все не верили, что у него живот болел! – жалостливо сказала тетя Катя.

    – Ишь, как осунулся, и глаза горят!..

    – Да, у меня ужасная слабость… – сказал я вяло. – В голове все треугольники от геометрии, и словно колются там, в мозгу! Вон, один ученик у нас… учил-учил… и воспаление мозга получил! Недавно хоронили.

    Даша взглянула жалостливо. Да и все как будто обеспокоились.

    – Голова гудит, словно песок шипит. Немножко бы прогуляться…

    – Пусть прогуляется немножко… – сказала тетка.

    Я сейчас же пошел прогуливаться и подсунул письмо в парадное. Никто не видел. Улица засыпала под луною. Напротив, у Пастухова дома, спал на лавочке дворник с бляхой. Фонарей уже не зажигали: лето.

    На крыльце флигеля, во дворе, сидел кучер, наигрывал тихо на гармонии. Против него стояла Даша и горничная инженера. Стояли, обнявшись, тихо. Кучер играл «Стрелочка».

    Увидя меня, Даша обняла подругу, и обе засмеялись.

    – А я… брунетов! – весело крикнула подруга, и я подумал: «Это она про кучера: он „брунет“! А она так и лезет к кучеру!..»