Стоять на балконе

Стоять на балконе, смотреть на мокнущие под кратковременным вечерним дождем багажники и крыши машин. Наблюдать, как на стеклах набухают и сбегают вниз прозрачные пресные капли, размывая контуры неподвижных отстегнутых ремней безопасности, детских сидений и застывших под случайными углами гибких держалок для навигаторов. Смотреть на однородную густую массу темно-серых облаков, заволокшую еще вчера чистое небо, и слышать тягучий звон колокола, зарождающийся где-то на абсолютно пустой центральной площади города и разливающийся по соседним кварталам. Текущий вместе с ручейками воды по пустым улицам, омывающий желтые окна Erdgeschoss, заклеенные матовой пленкой для сохранения приватности, наполняющий открытые балконы, слабо колеблющий стекла и проникающий в ушные раковины мающихся на принудительном карантине разношерстных жильцов — мужчин и женщин с разными ориджинами, со всеми возможными цветами глаз и формами черепа, болтающих по телефону на разных языках, скроллящих ньюсфид, заполняющих иммиграционную форму, проходящих тест на трансгендерность, читающих Ксавье де Местра, разучивающих фортепианный этюд, каждый в меру возможностей пытающихся заполнить чем-то неожиданную пустоту ранней весны две тысячи двадцать, отмеченной tr;s agr;able солнечными днями и никем не предусмотренным разгулом пандемии.

Вдыхать через нос, выдыхать через рот. Смотреть на дождь, слушать затихающий звон. Смотреть привыкающими к темноте глазами на медленно ползущий над лейпцигскими крышами грозовой фронт, грозный и клубящийся, но проходящий и безобидный. Там, над ним, за облачными завитками и электрическими разрядами лежит никуда не девающаяся, никогда не кончающаяся, никому неподконтрольная космическая бездна — бесконечная, черная, родная.

Любимая, привычная, безразличная. Наполненная бессчетными огненными шарами и твердыми глыбами, в большинстве своем мертвенно холодными или чудовищно горячими, но порой затянутыми в тоненькие чулки пригодной для жизни атмосферы, которой, как правило, не пользуются, но изредка дышат — почти всегда безмозглые, но подчас мыслящие — обычно до чертиков испуганные и невероятно стеснительные, постоянно сомневающиеся в своих способностях, перечитывающие сообщения по десять тысяч раз перед тем, как отправить, но иногда все же решающиеся и нажимающие на зеленую — иногда желтую, иногда красную (в зависимости от химической основы органической жизни в каждом конкретном мире) — похожую на булку хлеба — иногда на батон белого — иногда на шайбу — иногда на шлейку — чаще кнопку — но бывает, что и чекбокс — реже щупальцем — но и не обязательно, что пальцем — в некоторых случаях ложноножкой — хотя вполне возможно, что и кончиком хвоста — маленькие / большие / гигантские / микроскопические / прячущиеся за занавешенными и герметично задраенными окошками — желтыми, оранжевыми, красными — в зависимости от региона, качества воздуха и энергетической политики государства, в котором в один из случайных моментов на геологическом таймлайне ты закутался в весеннюю курточку, напялил шапочку и вышел на балкон с дымящейся чашкой кофе —

люди, человеки, Menschen, humaines, people, Lebewesen, living species, esp;ces humaines — наши / чужие / женатые / замужние / отслужившие / откошенные / легальные / мелко дрожащие / сильно вибрирующие, все сразу внезапно призванные на странные военные сборы — только не на военную кафедру и не в районный военкомат, а в безымянную и плохо идентифицируемую инстанцию на каком-то гораздо более серьезном, эволюционном уровне, где уже не откупишься бутылкой коньяка или виски.

Глубоко дышать, заканчивать перерыв на кофе, разминать затекшую от длительного смотрения вверх шею, шуршать рукавами, возвращаться в помещение, закрывать дверь, продолжать миссию. Несколькими часами позже лежать в постели, засыпая под шум электронного дождя, доносящегося из телефона и смешанного со слабым шелестом мороси за окном, мысленно опускать двадцатипятицентовые монеты в барражирующий в вакууме автомат с хитами человеческих снов. Незаметно терять опору, обнулять вес, отцепляться от временной шкалы, подниматься по высокому песчаному откосу, взбираться на острую каменную скалу вместе с искаженными и очень грубо набросанными друзьями детства и бывшими любовями, возноситься к расчищающимся бескислородным небесам, вращаться вместе с гигантской искривляющей пространство массой, покрытой облачками и невидимой сетью из неразрешенных беспокойств, отпускать руки, расслаблять торс, видеть все сразу в непревзойденной четырехмерной гармонии, слышать настойчивый звон колокола, отбивающего девять и перекрывающий его бесцеремонный джингл будильника, который имеет единственной целью вытащить тебя из постели.

Искать кнопку « ;teindre », тащиться в ванную, ерошить волосы, смотреть в зеркало, видеть в отражении краешек кухни со вчерашней кофейной чашкой в раковине, спохватываться, вспоминать, тщетно пытаться ухватить за хвост убегающий сон, где только что все было так ясно, держать его из всех сил, сдаваться, отпускать, продолжая сжимать между пальцами клок белой шерсти — несколько разрозненных ничего не объясняющих сюрреалистических картинок, которые ты какое-то время вертишь в руках, потом пожимаешь плечами и позволяешь им раствориться в струйках горячей воды из душа, сбегающей по твоим волосам.