Разговор с сыном

РАЗГОВОР С СЫНОМ
Этого разговора, конечно же, не было. И вряд ли он когда-нибудь состоится. Да и можно ли назвать эти заметки «разговором»? Ведь он предполагает диалог между двумя людьми, а у меня, скорее, монолог получится.
Надо постараться быть предельно честным и откровенным. Хотя, зачем стараться? Я такой «по жизни», как говорят молодые люди. Может быть, именно поэтому у меня все наперекосяк? Кому нужна моя правда? У каждого она своя. И часто бывает, что каждый прав по-своему.
Но я чувствую, что пришла пора объясниться или сделать хотя бы попытку объяснить: почему случилось именно так. Пусть это будет моей исповедью или покаянием перед смертью. Торопить я ее не собираюсь, но понимаю, что она уже не за горами.
Я не боюсь смерти. Я жду ее и хочу, как ждут и хотят любимую женщину. Наверное, я такой же, как и мои родители. Отец был во время войны с фашистами полковым разведчиком. Он свои медали «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За отвагу» и другие награды получил не за то, что обладал красивым баритоном. На передовой его часто просили спеть. И он никогда не кочевряжился. Пел. Чаще всего «Вьется в теплой печурке огонь…». Разведчики, здоровые мужики, только что вернувшиеся вместе с отцом «оттуда», где спокойно ломали шейные позвонки часовым, слушали отца и плакали.
Ты знаешь, что у тебя голос твоего деда? Ты даже не знаешь, как его звали. А что ты знаешь обо мне, о своем отце? Только то, что тебе рассказывала и внушала твоя мама. Ничего хорошего.
Спроси у нее: почему она не вернула мне награды моего отца? Я ведь ничего не взял, уходя. Когда пришел в себя, просил отдать только это. Зачем они ей? Память. Она у тебя хорошая. Но не думай, что это исключительно твоя заслуга. Есть гены, которые ты получил в наследство от меня, от деда… А воспитание… Все это чушь. Нас 70 лет воспитывали патриотами своей Родины. Родину продали за 20 лет. Ту самую родину, за которую твой дед воевал. Он не боялся смерти. Но, думаю, если бы он сейчас воскрес и увидел все это, и узнал, что его внук стал «мастером хорошего настроения», он бы обрадовался тому, что вовремя ушел из этой жизни, потому что, как говорил Глебушка Горбовский, – «Я на этот поганый мир трезвыми глазами смотреть не могу».
А ты можешь. И потому счастлив. И всем говоришь, как ты счастлив и почему. И даже не догадываешься о том, что быть постоянно счастливым в этой стране НЕПРИЛИЧНО.
Всю жизнь, Сережа, щипать богатеньких «буратин» не сможешь. Тут твое счастье и закончится. Если оно у тебя только в деньгах и живет. Ну, это уже твое дело. Может быть, ты его считаешь главным делом своей жизни. А я тут влез. Можешь считать мою реплику мнением серого мужика из глубинки. Только я этой фигней (помогаю людям морально и материально) занимаюсь всю жизнь, причем совершенно бесплатно. А ты за это деньги берешь, и немалые. Бог тебе судья. Новые времена – новые песни. Можно и над старыми поглумиться. Было бы прикольно. «Очарована… оканьячена…» … Обхохочешься! Твоя переделка хорошей песни или ты этот бред только озвучивал?
Ты, конечно, можешь возразить: мол, я реально помогаю людям. Хоть и за деньги. Этакий лекарь душ человеческих, а для кого-то и наставник, учитель жизни. Гуру. Тогда почему ты, учитель, стесняешься возраст свой указывать в рекламе услуг по практической психологии? Именно потому, что ты претендуешь на учителя жизни, истины в последней инстанции, а тебе… чуть больше 20-ти. Тебе не в каждой школе чистописание преподавать доверили бы в начальных классах. Ну, да ладно, пусть это останется на твоей совести. Раз стесняешься, значит еще не всю растерял.
А я хочу рассказать тебе о своей маме – твоей бабушке. Не о той, которая приезжала на часик и даже на руки не брала, потому что ты ее боялся. От нее всегда плохо пахло. Она заполняла собой все пространство, в квартире сразу становилось шумно и тесно. Нет. Я хочу тебе рассказать о той бабушке, которая тебя на ноги поставила, с рук которой ты сделал свой первый шаг.
Она любила тебя. Сказать, что «любила» – ничего не сказать. Она жила ради тебя и для тебя. Врожденный психолог и педагог. Во время войны заведовала детским садиком, отдавала свой скудный паек голодным детям. Помню, когда услышала по телевизору о том, что воспитатели в каком-то детском саду обворовывали детей, унося продукты из детсадовской столовой к себе домой, – ей стало плохо, пришлось вызывать «неотложку».
А ей, в те страшные годы, приходилось ползать на коленях, опухших от голода ног, и лаять по-собачьи. Детям нравилась эта игра. Они ползали за ней и тоже лаяли. Так она, хоть на короткое время, отвлекала их от мыслей о еде. А кушать они просили постоянно. А дать им было нечего. И тогда она ночью, вместе с воспитателями, ходила в поле собирать из-под снега оставшиеся после уборки колоски пшеницы. Если бы их поймали, – тюрьма. За воровство сельхозпродуктов в голодные времена давали до 12 лет. Но они шли на это преступление сознательно, потому что хотели спасти детей от голодной смерти.
С тобой она находилась дома по 10–12 часов. Мы с твоей мамой тогда работали в одной газете. А после работы хотелось еще и в театр сходить, посмотреть новую постановку. И мы, молодые эгоисты, не думали, что маме тяжело с маленьким Сережей, таким шустрым и уже тяжелым. Мы знали, что ты будешь накормлен и вовремя ляжешь в свою кроватку.
Тебе не было еще и двух лет, а бабушке – уже за 80. И она была инвалидом первой группы по зрению. Почти слепой. До сих пор не могу понять: как она за тобой следила? Ведь ты постоянно шкодил: то в розетки электрические лез, то пластинки по полу раскидаешь и танцуешь на моем любимом Дольском, то… Она тебя хорошо чувствовала, и только она могла тебя утихомирить. Свою маму ты вообще не признавал. Она тебе ни в чем не отказывала и спокойно, как жвачное животное, смотрела на все твои выкрутасы.
 
   Бабушка умерла от рака в маленькой комнате с окошком на пустырь, в той самой квартире, которую вы сейчас сдаете. Мама ей даже тарелки супа никогда не предлагала. Я уже не говорю о том, чтобы переодеть или поменять постельное белье. Умирала она долго и мучительно. И все хотела тебя увидеть. Но твоя мама была категорически против: зачем ребенка пугать? А ты никак не мог понять: почему бабуля с тобой не играет, и почему тебя к ней не пускают?
Ты хоть знаешь, где она похоронена? Ты хоть раз побывал на ее могиле? Вопросы риторические. Я же знаю на них ответ. Такого успешного и счастливого человека, каким ты себя рекламируешь, разве могут волновать обычные житейские вещи. За посещение могилы родной бабушки никто не заплатит.
Сережа, я не жду от тебя никакой реакции, никаких телодвижений. Раньше ждал, а теперь уже нет. Мы давно уже чужие люди. По крови родные, а по жизни – чужие.
Что мешало нам видеться хоть иногда? Ладно, когда был мелким, – мама не разрешала. Хотя… когда ты ее слушался? Меня ведь было не трудно найти. Я 20 лет отработал в одной газете, до сих пор живу в той же комнате, на Казанской. Не скрывался, не пил, вас не бил. За что вы меня так жестоко?
Да, я оставил маму. Маму, а не тебя. А ты стал бы жить с женщиной, узнав, что она лесбиянка? Мама использовала меня, как племенного быка, как кошелек. Ей надо было вырваться из дома, где мать-истеричка каждый день закатывала скандалы ее отцу, который опять ночевал у любовницы.
  Родители мамы всегда жили бедно. Помню маму: молодая красивая, в зимней шапке из кролика. Когда-то этот облезлый кролик был белым… Может быть, отсюда у нее такая тяга к обогащению любой ценой? Жаль, если и в этом вы с ней похожи. Я вкалывал на трех работах, чтобы вытащить их из нищеты. Я бы взял еще одну «халтуру», если бы знал, что ей не хватает и этих денег. Так что отдаваться редактору за 60 рублей в месяц было совсем не обязательно.
Ты не знаешь, какой это удар по самолюбию нормальному мужику, когда он узнает, что его любимая жена с детских лет живет с подругой и со всеми другими, от которых можно хоть что-то поиметь?
Я любил ее. Это была единственная женщина, которую я любил. Ради нее я бросил свою карьеру и переехал из Заполярья в Ленинград. В Североморске я был известным и уважаемым человеком. Кому я нужен был в Ленинграде? Так, песчинка в море людском. Но мне было все равно. Я хотел быть рядом с ней. Мне казалось, что я ей нужен. Оказалось – казалось. До сих пор не пойму: откуда столько цинизма и трезвого расчета у 19-летней девушки?
Второй раз она сломала мне жизнь, когда поставила жесткое условие: или семья, или моя работа. Я тогда снимал документальные фильмы, уже был лауреатом Всесоюзного конкурса кинематографистов, четыре фильма снял самостоятельно, как режиссер. Другая жена гордилась бы, старалась помочь. У нее – сплошная зависть к моим успехам. Или работа, или семья… Я хотел сохранить семью и ушел со студии документальных фильмов. В результате – ни работы, ни семьи.

 Когда я узнал, что она стала любовницей редактора нашей газеты, нервы мои не выдержали, и я подал на развод. Сережа, я не оправдываюсь. Но я устал закрывать глаза на все ее любовные романы. Доходило до того, что я нес свой новый свитер в комиссионный магазин, чтобы купить диликатесы на стол к приходу ее любимой Светы. И в то время я похоронил свою маму. А через несколько дней попал в больницу с диагнозом «нервно-сосудистая дистония». Врач посоветовал напиться и набить кому-нибудь морду, а не носить все в себе. Первое его пожелание было исполнено: напился. А со вторым решил повременить.
Самое смешное началось после моей выписки из больницы. Встретил «подругу» жены. – -Как, ты еще жив? – удивляется она. Я в то время действительно смахивал на покойника. Спрашиваю у жены: «Что за шутки такие?»
– Мне было бы легче, если бы ты умер, – отвечает. Я этот ответ комментировать не буду.
О том, как она меня объявила во всесоюзный розыск, мне даже рассказывать неудобно. Скажи: как я мог скрываться от алиментов, работая в газете и печатаясь под своей фамилией? Дознаватель только посмеялся над этим. Но мне тогда было не до смеха. Я осознал в полной мере, КАК она меня любит.
Конечно, я ее огорчал своим поведением: не сел в тюрьму, как ни старалась она меня туда запихать; не сломался физически и морально, не стал дворником (о чем она мечтала), не засунула меня в психушку, хотя и доказывала, вместе со своим любовником, что я оказался в больнице по причине передозы наркоты.

 Из газеты мне все-таки пришлось уйти, она там работает до сих пор, и ей плевать на мнение своих коллег по перу.
Почему я должен был заплатить такой ценой за ее болезнь, которую в то время нужно было тщательно скрывать? Я ни минуты не пожалел о том, что расстался с ней. Думаю, что это была не болезнь (иначе любила бы только девочек), а элементарная распущенность. Нужно было доказать в суде это и забрать тебя к себе. Но я не стал этого делать. О чем сейчас уже поздно жалеть.
А ведь я спас ее от верной смерти. Это отдельная тема для разговора. Не буду сейчас вдаваться в подробности. И, хотя бы, в благодарность за это, она могла бы не травить меня. Ведь я ей ничем не угрожал. Хочешь жить с девочками? Живи! Только не надо из меня идиота делать!
Гуляла она, как потом выяснилось, с детских лет. Еще школьницей бегала к пожарным по ночам. Не удивительно, что абортов к тому времени, когда мы встретились, было уже не мало. Забеременела она тобой с четвертой попытки, предыдущие заканчивались выкидышами. И неудивительно: после стольких чисток, что там могло задержаться? Ты там прижился только потому, что врачи нам запретили жить вместе целый год. Она-то жила со своими девочками, а я не изменял и терпеливо ждал, когда нам можно будет родить тебя.
И после всего этого, она утверждает, что именно я – аморальный тип? Бог ей судья.
Когда я уходил, она сказала, что будь она на моем месте, то согласилась бы жить даже с крокодилом.
   Ради такого сына. Я знаю, что значит «жить ради детей». У меня много подобных примеров.
Зачем я тебе говорю все это? Да потому, что вижу, как ты широко шагаешь по жизни, не замечая этого быдла, которое копошится где-то там, у подножья твоего Олимпа. Я хочу тебя предостеречь от непоправимых ошибок. Все возвращается «на круги своя». И точно так же, как ты забыл свои корни, своих родных по линии отца, и самого отца, – тебя забудут дети твои и внуки. Боже, сохрани тебя от этой участи! Прощай!