Витражист

Российским витражистам посвящается
Рижские витражи
Павел Платонов витражист. Об этой профессии он мечтал со школьных лет, впервые увидев изумительные по красоте витражи в Домском соборе в Риге. Дед повёз его на зимние каникулы к своему другу Айварсу, жившему в самом сердце старинного города. Айварс – высокий, седой, с лукавыми и добрыми глазами старец, словно оживший сказочник Андерсен (эта ассоциация осталась навсегда). Всё рижское окружение было необычным и, похоже, поездка сулила приключения.

Раньше мальчик не знал о существовании коммунальных квартир. Он насчитал там девять комнат, да ещё кухня и чёрный (!) ход. Паша на свой страх и риск спустился по лестнице чёрного хода во двор. Коридор в квартире был тёмным, встречавшиеся ему соседи виделись привидениями. Его пугала согнутая почти пополам хромая старушка в чёрном, казавшаяся ведьмой с клюкой. Это потом они подружились. Женщина была немощна и одинока. Паша ей помогал: приносил в её комнату с кухни (далеко для согбенной старушки) горячий чайник, расставлял на полки лежавшие грудой на полу книги. Оказалось, что тётя Лигита была когда-то переводчицей,  разбиралась в искусстве. Она рассказала своему новому другу о Домском соборе, пояснив, что переводе с латыни Domus Dei – это Дом Бога. Паша сразу это запомнил. А потом он с дедом и дядей Айварсом побывал там на концерте.
Он был ошарашен всем: величием самого Дома Бога, впервые увиденными витражами, услышанной органной музыкой Баха. Потом долго не мог заснуть: ему грезились уже совсем другие, придуманные им, витражи, он продолжал слышать орган и видеть в облаках Деву Марию… Впечатление было сильнейшим. В оставшиеся пять дней каникул они ещё приходили в собор, чтобы уже при солнце рассмотреть витражи. В алтаре фигура Иисуса Христа. На витражах – рыцари в изумительных доспехах, короли, прекрасные дамы. Особенно притягивало внимание Павла изображение Богоматери, от неё он не мог оторвать взгляд. Небо. Облака. Богородица легко ступила на месяц – это оказалось так обычно для небожительницы… Вокруг множество других фигур, но они только мешают в своей суете. Вот если бы их не было! Так и сказал деду. Ведь сердцем тянешься только к ней – тихой и печальной, дивно красивой Мадонне. Это впечатление – на  всю жизнь. Именно тогда он почувствовал: хорошо бы увидеть вокруг Мадонны небо. Когда сам стал делать витражи, то убедился в том, что перегружать витраж образами не стоит: надо оставлять место воздуху, свету. Свет, воздух и мастерство витражиста не спорят, они дополняют друг друга, работают заодно.  Самому раннему своему открытию Павел был верен всю жизнь. В те дни переживаемого восторга от Домских витражей и музыки он поделился впечатлением с дедушкой. Тот оценил подмеченные детали по достоинству и сказал: «Ты будешь художником, настоящим мастером». 
Наверное, уже с тех давних пор у Павла начала зарождаться идея создать витражи с Богородицей. Он взрослел, учился,  идея расцветала, обретала новые качества. Он мечтал, чтобы ничто не мешало проникать в высочайшие чувства Девы Марии, сопереживать ей, горевать, в то же время испытывать любовь, веру и надежду. Сложность этих глубоких эмоций надо было непременно выразить в витраже. Павел искал некие ориентиры в этом виде искусства и не находил вдохновлявших его образцов. И тем не менее, всегда знал: он воплотит задуманное, его мечта должна быть реализована.

Масоны
Работая над замыслами будущих витражей, он увлекался символикой, и символы то и дело проникали в его эскизы.  Масонская тема была близка его натуре в молодые годы, нет, не просто близка, он бредил ей.  Ему доставляло неописуемое удовольствие давать жизнь символике в витражах. Дело в том, что в роду Платоновых (по отцу) и Красновых (по материнской линии) были масоны, а Павел – натура впечатлительная, проникся этой темой и поначалу даже имел намерение оставить своеобразный след вольных каменщиков в современном искусстве. Потом, конечно же, увлечение символикой прошло, просто растаяло. Он повзрослел и взглянул на своё раннее увлечение иначе. Пришло новое осознание, новые идеи.

В юности Павел многое узнал от деда о своих корнях, об Ордене. Василий Игнатьевич Платонов, как предполагали в семье, состоял в братстве, но никто этого не мог утверждать. Сергею Васильевичу, отцу Павла, пожалуй, масонство по своему духу не было чуждо, но разговоры на эту тему исключались. Единственную фразу из данного учения, пришедшую из античности, отец любил повторять: «Познай самого себя». К сожалению, маминых родных уже не было, сама же Любовь Евгеньевна к теме братства была холодна. Её увлекала по-настоящему только любимая профессия – архитектура. Она работала над реставрацией московских особняков. Нередко консультировалась с многоопытным коллегой и родственником – Василием Игнатьевичем.  Дед Платонов, можно сказать, остался единственным посвящённым из двух родов.

Павлу тогда было близко всё, что проповедовало масонство: стремление к самосовершенствованию и просвещению, акцент на интуицию, пренебрежение религиозной принадлежностью и истинная вера в Единого и Всемогущего Творца. Его подкупала в сообществе вольных каменщиков их благотворительность, праведный образ жизни, соблюдение этических норм. Как-то казалось всё слишком правильно, честно и чисто. Может быть, всё так выглядело с подачи деда? Ведь других источников у Павла не было. И что-то всё же оставалось в тени, недоговорённым... Была та самая тайна, которую, кажется, все скрывали. Не принято было обсуждать тему. Никто не знал деталей посвящения.  Условия перехода на более высокие уровни, знаки отличия, ритуалы тоже оставались загадкой. По слухам и Моцарт был фармазоном, вроде в одной из своих опер раскрыл какую-то из их тайн и пострадал от братства.  За знание символики и особую осведомлённость о масонстве в Строгановке Павла прозвали Масон – ему  нравилось. Так и прилепилось имя. В общем, юноша увлёкся этими идеями. У одного из близких друзей оказалась очень старая книга об Ордене, оба с интересом её читали. Ему льстило, что семья причастна к чему-то неординарному, элитарному, сокрытому за семью печатями. Это могло значить, что в крови у потомка такого семейства тоже что-то необыкновенное, уникальное. Дед, пока был жив, подогревал этот интерес. Он явно мечтал о продолжении семейной традиции. Сам искренне верил в гармонию будущего мироустройства.

Прогулки по Москве
Павел очень любил воскресные прогулки с дедушкой по Москве, когда открывалась архитектура, античная история, мифология. Многое впоследствии всплывало в его памяти и даже помогало в студенческие годы. Уже подростком он знал элементы архитектуры, и смело мог сам рассказать о деталях жилых зданий, особняков, церквей. Особыми были беседы о доме, где они жили, – уникальном творении талантливых зодчих. Архитектурные украшения дома были столь разнообразны и интересны, что делали строение похожим на таинственный средневековый замок: горгульи, Лорелея, скульптура змееногой богини и богини Фортуны. В разных местах фасада – замысловатые  вензеля Страхового Общества «Россия». После революции это Общество упразднили. Только вензеля напоминали, кому принадлежал столь затейливый, необычно декорированный и на редкость комфортабельный дом.

Он и по сей день возбуждает воображение (Сретенский бульвар, дом  6/1). По слухам, туда водят экскурсии. Знатокам бросается в глаза и масонская символика: скульптура мастерового в фартуке, саламандра с красными глазами, колонны по бокам окна, раковины с жемчужинами, химеры, летучие мыши…  Наверное, неспроста: видно кто-то из архитекторов принадлежал к вольным каменщикам.  Изящны и разнообразны ажурные балконы, необычные резные наличники, кованая ограда между корпусами, на крыше часы по обеим сторонам башенки – всё восхищало, хотелось задержаться и рассмотреть.

В начале века дом удивлял особенной технической оснащённостью: электрические лифты, в каждой квартире ванные, туалеты, камины с изразцами, в кухнях печи для готовки. Дом имел свою артезианскую скважину, своё электроснабжение, свои прачечные. Была и особая система вентиляции: воздух не только фильтровался, но при необходимости подогревался и увлажнялся. Павел гордился своим удивительным домом. И если хотелось поразить кого-то из знакомых, то рассказывал о доме. Всегда можно было рассчитывать на внимание и особый интерес слушателей. В конце рассказа ошарашить: а ещё на крыше под сводом висит настоящий колокол!  Когда-то там была смотровая площадка и кафе. Друзья не уставали слушать об отделке фасадов и об устройстве уникального дома – для Павла беседы Василия Игнатьевича не прошли даром.

Становление профессионала
Павел воспитывался в среде архитекторов и художников, и сам мечтал стать художником.  Поступил в Строгановское училище. Как и высокочтимый и любимый им дед, он восхищался архитектурой церквей (в особенности древних русских), с радостью ездил с родителями в Новгород, Псков, Вологду, но был очень далёк от церковных ритуалов, его душа на службе не пела, скучала.  Внешняя сторона религии его не просто оставляла равнодушным, он в тайне протестовал, но смиренно молчал  (дед не молчал) о своих взглядах, хотя считал себя христианином, верующим. Мама была постоянной прихожанкой храма Архангела Гавриила в Телеграфном (Архангельском) переулке, куда ходили ещё её бабушка и мама. Для бабушки церковь как место общения с божественным оставалась духовным спасением, особенно в тревожную революционную эпоху. Любовь к Богу и уважение к церкви в целом она передала дочери Любе. Этот храм, как многие, в тридцатые годы закрыли примерно лет на пятнадцать. Когда он вновь стал действующим, Любовь крестила там Павлика и водила его к причастию, пока тот был маленьким. Сергею же была безразлична религиозная тема. А хитрый дед Василий иронизировал, подсмеивался над  свято преданной православию Любочкой. Он заявлял, что Бог един и нет никакой разницы, в какой храм, мечеть или синагогу ходить. А можно вообще не ходить ни в какой, а молиться дома. При этом он предостерегал внука, говорил, что следует соблюдать осторожность в разговорах на эту тему и избегать дискуссий с духовенством. 

Когда  Василия Игнатьевича не стало, внук уже учился на последнем курсе Строгановского училища, готовил дипломную работу, твёрдо решил быть витражистом. Увлёкся этим видом искусства и преуспел в нём, как показало время.

С детства Павел рос под мощной кроной деда, он впитал в себя все соки этого недюжинной силы древа. При Василии Игнатьевиче он не смог развернуть всю свою одарённость. После ухода старшего Платонова в младшем пробудилась зревшая годами сила и активность – он как-то сразу повзрослел. Захотел самостоятельности, независимости от родителей. Мечтал о получении настоящих профессиональных навыков. Поэтому по завершении обучения связался с другом своего деда Айварсом и попросил найти того витражиста, к которому когда-то давным-давно в Риге они заходили в мастерскую. Вдруг повезёт, и этот искусный умелец согласится принять в ученики выпускника Строгановки. А пока ждал ответа,  работал в зеркальной мастерской, на жизнь не хотел брать деньги у родителей: он же закончил ВУЗ.

Мастер из Риги ответил согласием поделиться опытом с будущим коллегой. В Риге Павел сначала снимал комнату со студентом-латышом, потом жил там один. Работал подмастерьем буквально за еду – так в старые времена трудились все подмастерья. И был воодушевлён этим.  Учился тому, чему в училище не научат. Он варился в среде настоящих тружеников-профессионалов, а не среди богемы, как многие его ровесники. И то, как работал старый Валдис, какие замечания делал ученику, какие эскизы, фотографии показывал, – всё шло в копилку начинающего витражиста. Он приучил руки к многочисленным порезам, понял, каково работать в респираторе – создание витражей вредное дело: стекольная крошка,  патина, кислоты, щёлочь, свинец, медь, латунь,  паяльники, стеклорезы,  печи... В училище, конечно, знакомились с техниками, но настоящая работа была здесь, у виртуоза своего дела. Первые два года Павел думал только о технической стороне, он запоминал массу деталей, хитростей, уловок – всего того, что далось самому учителю многолетним опытом. Павел вообще не задумывался о сюжетах и всяких художественных изысках самого эскиза – это оставлялось на потом, словно десерт после обеда. Тогда было важно получить опыт самого процесса изготовления витража в различных техниках, узнать о производстве стекла разных фактур, цветов. В течение этого латышского периода  Павел учился ещё и у стекловаров. Нельзя сказать, что овладел профессией, но многое узнал. К тому же сам попробовал, что значит быть стекловаром. Это трудно, нужны знания, аккуратность. Не сразу вышло ловко носить расплавленное стекло в горшках. Зато получил полное представление, как окрашивают стекло в массе, как работают с пигментами, красителями. Специалисты знали химию, охотно делились секретами, видели в Павле настоящего ремесленника, профессионала, осваивающего весь технологический процесс, за что уважали.

Потом повезло и мастеру, и его мастерской: Валдис получил заказ на реставрацию старинного витража из лютеранской церкви. Из разноцветного стекла они выкладывали сотни метров ромбиков – хорошая школа. Реставрация оказалась не простой работой, многому пришлось учиться. И только  к середине процесса у Павла уже дело пошло споро. К концу трёхлетней практики Валдис сказал, что московский ученик готов к самостоятельной работе, что тот проявил большие способности к данному ремеслу, отлично показал себя и в реставрационном деле. И Павел решил, что наконец заработал отпуск, и целый месяц колесил на попутках по Латвии и Литве со своей любимой девушкой Илгой, молодым архитектором. Он познакомился с ней в Риге на втором году обучения. Они сдружились, поскольку у них оказалось много общих интересов, а потом сблизились и решили пожениться, когда Павел закончит свою работу у Валдиса. По возвращении в Москву осуществили задуманное.  Молодые жили отдельно, но не далеко от Платоновых, часто с ними  виделись. Этот брак оказался крепким, на всю жизнь, и единственным у обоих.
 
В те годы Павел сделал невероятное количество эскизов витражей. Ему доставляло удовольствие в свободное время работать для будущего – он верил, что его проекты могут быть востребованы. Уже в Москве он зарабатывал художником в издательстве – ему повезло устроиться, тогда как многие художники-собратья бедствовали, искали работу. Со временем удачно сам оформил несколько книг. Он работал в своём любимом витражном стиле, что было ново и сильно отличало его иллюстрации от привычных.

Илга и Павел всегда обсуждали свою работу и профессионально помогали друг другу – идеальная пара! И опять в жизнь семьи Платоновых-Красновых вошёл архитектор. Всё-таки Павлу не уйти от тени масонства... Когда он рассказывал Илге о Василии Игнатьевиче,  она чувствовала родство по духу с ушедшим «братом»: они архитекторы в широком понимании слова, творят своё пространство, при этом ориентируются и в иных. Создать гармонию из хаоса, упорядочить и украсить мир – вот их высокая (и пока утопичная) цель.

Юношеское увлечение масонскими идеалами прошло. Осталось искусство, неподвластное никаким постановлениям, обществам и организациям. Сам художник творил то, что ему приходило свыше или изнутри – это  уж кто как волен трактовать.

Наверное, и дедушка бы его понял, посчитав, что главное – заложенные  в генах и закреплённые воспитанием высокие принципы. Павел – цельная личность. Он сделал свой выбор – жил  творчеством. Как мог, старался самосовершенствоваться, помня заветы деда. Дед как-то в серьёзном разговоре сказал: «Я хочу заронить в твою душу песчинку, чтобы позже она стала жемчужиной. Постарайся вырастить свою жемчужину. Верю, что тебе удастся создать творение жизни, выношенное, наполненное сокровенными чувствами и мыслями. Иногда мне кажется, что это и есть смысл творчества».

Премудрость и Мадонна
Павел изучал витражи с изображением Богородицы, пытался получить тот импульс, что был им услышан в Доме. Не находил. Для него непревзойдённым оставался образ Сикстинской Мадонны Рафаэля. Ничего равного или близкого ему он не знал. Он и не мечтал замахнуться на то, чтобы сравняться с гением Рафаэля, его мечта была скромнее. Он хотел, чтобы светящийся, одухотворённый естественным светом образ вызывал самые высокие трепетные чувства, те, что словом не выразить.
 
Ещё он много размышлял о Софии Премудрости Божией, так по-разному и чаще всего не убедительно трактуемой богословами. В их представлении София – это  либо Богородица, либо  Иисус Христос, либо Дух Святой. Что-то явно не так в понимании великой Софии! Павел сделал эскизы Софии-Премудрости Божией – крылатой девы, облачённой в красное. Был уверен, что они ещё пригодятся, и в России будет воскрешён этот образ: яркий, как описан в Притчах Соломоновых, сильный, многозначный. Она художница Божия, воплощение творчества, радость Бога. Почему-то забытая людьми... Издревле почитали Софию, и первые соборы были посвящали именно ей: Премудрость жила в храмах  Константинополя, Софии, Великого Новгорода, Киева, Москвы.  Вот бы создать современный храм, возвеличивающий Премудрость Божию, с чудесными витражами в её славу! И во славу истинных творцов. Кто знает, может, это ещё осуществится?

В советский период некоторые здания украшали витражами, это искусство жило, но было идеологизировано. Хотя не секрет, что и в прежние времена (Средневековье, Возрождение, Арт Нуво) работы мастеров отражали идеологию правящих, отвечали вкусам своей эпохи. Он понимал, что украсить храмы витражами не удастся: даже коллеги его проекты смотрели с ужасом (скорее, со страхом) и просили забыть о них навсегда. И только потом, после Перестройки, Павлу удалось через своего учителя Валдиса (там напомнили об участии Павла в реставрации витража лютеранской кирхи) получить приглашение реставрировать латышские и литовские витражи. Грандиозная удача! Платонов заявил о себе как высокий профессионал. Благодаря этим значительным и успешным работам к своим преклонным годам Павел Сергеевич стал знаменит, особенно за рубежом. В Прибалтике и во Франции его творчество было оценено по достоинству. Витражи он изготовлял искусно. Фантазии, таланта, мастерства Павлу хватало на десятерых. Упорства, работоспособности – тоже, а без этого и не бывает настоящих витражистов.

В старых  готических соборах на прихожанина нисходил покой. Но если всматриваться в витражи, то видно, что они перегружены деталями и образами. Они отвлекали от духовного настроя экскурсами в историю, нередко и в детали светской жизни, в сцены быта. Их надо было внимательно рассматривать, к тому же, лучше с искусствоведами.  А иначе зачем трудились художники, наполняя их бесчисленными героями, сценками? Можно, игнорировав их суть, как и делало большинство, просто наслаждаться светом, проникавшим через цветные стёкла.  Не вдохновляло это на особую, идущую от сердца, молитву.

Павел мечтал благодаря витражам создать такую атмосферу в храме, чтобы человек ощутил, что находится в Domus Dei, что его окружает божественное сияние, и он открыт Творцу. Это можно сделать за счёт игры света, цвета и воздуха – именно единения этих трёх элементов не хватало в храмовых витражах.  И опять всплывал образ Девы Марии…

Он работал в реставрации, но изредка получалось делать и свои витражи. У Платонова выработался узнаваемый стиль: наполненность витража  воздухом – его конёк. Цвета его витражей были сочными, как лесные ягоды и июньская листва. Они горели под лучами солнца и говорили о человеческой способности творить, верить, надеяться. Это были его послания нашему видимому миру и тому, который до поры нам не явлен – пусть и они любуются земными творениями. Точный расчёт падения солнечных лучей на витражи во время службы в разное время года создавал невероятный оптический эффект – иногда казалось, что элементы витражей двигаются, живут: пока один витраж затенён, другой активен, ярок, на него обращено всё внимание. Получались диалоги, фигуры оживали, светились и обращались к тем, кто взирал на них.  Цветы, травы, ветви тоже будто играли солнечными бликами и кивали всем смотрящим. Птицы летали, и впечатлительному слышался их щебет.  А солнце шло по кругу и обещало светить снова и снова. И не было в этом уже никакой тайны, кто-то разгадал её и щедро поделился ею с миром, не утаил.

Французские капеллы
Когда французы решили построить капеллу с витражами на провинциальном кладбище воинов, искали витражиста.  Свои, французские, оказались им дороги, местный бюджет не позволял таких затрат, поэтому  стали изучать зарубежный рынок и остановились на постсоветском  пространстве: там, по слухам, можно было найти достойных и вовсе не избалованных гонорарами художников. Как вышли именно на него? Скорее всего, его прославили реставрированные витражи в Прибалтике. Факт тот, что Платонов стал работать во Франции на зависть коллегам. Хотя никто не поверил бы, что его работа настолько скудно оплачивалась. Да хоть бы и бесплатно! Такая практика того стоила. Эта изящная и полная света часовня стала его гордостью. Французский архитектор остановился на классике и не стал вольно трактовать устоявшиеся веками архитектурные принципы, не нарушал и церковных канонов в интерьере. И витражист точно следовал намеченному стилю, в результате работа выглядела строго, гармонично и величественно, в соответствии с канонами. Завершил стройность классики и звучащий орган, правда, только в записи – размеры капеллы не позволяли установить инструмент. Капелла так понравилась горожанам и прибывшим именитым гостям, что месье Платонова пригласили оформлять новую церковь, правда, уже в современной архитектуре.

Через год Павел согласовал с французскими заказчиками эскизы, вскоре подготовил и все шаблоны. И только потом полетел во Францию, где предстояла основная работа по воплощению шаблонов в витражи. Работа стала настоящим счастьем для Павла Сергеевича. Разнообразные стёкла, подбор пигментов, вариации тончайших оттенков,  прекрасные инструменты, современное оборудование – всё впечатляло мастера и способствовало точному воплощению его замысла. В современной архитектуре с новой силой зазвучали и старые символы. И главное, что чувствовали все: в этом новом пространстве рождался высокий молитвенный дух.

Он создал образ Иисуса Христа в соответствии с явленным Преображением на горе Фавор.  Спаситель в белых одеждах, осиянный шестью бело-золотыми ослепительными лучами, окружённый сине-голубой мандорлой, во славе своей парит над Фавором. По признанию французских коллег, эта работа могла соперничать с шедеврами витражного искусства. Сложность была в разработке разных оттенков белого и золотого в Фаворском свете и в одеждах Спасителя. Мастер справился. И главное, ему удалось давно задуманное, о чём он мечтал ещё с первого посещения Дома в Риге. Это парящая в облаках Мадонна, без многочисленных фигур вокруг. Художник  создал образ в соответствии с видением Иоанна Богослова: «И явилось на небе великое знамение: жена, облечённая в солнце; под ногами её луна, и на главе её венец из двенадцати звёзд». Облачённая  в белое с золотом, она шла, молитвенно подняв руки, легко касаясь ногой сияющего лунного серпа и смотрела далеко вперёд. Золотые лучи, исходящие от Богородицы на фоне ярко-красного солнечного света, образовывали сияющий огненный ореол – мандорлу. Этот древний солнечный образ чтили как восточные, так и западные христиане (толкований множество, даже находят подобное в язычестве). Дева Мария вне суеты тварного мира шла навстречу предопределённым испытаниям. Она уже тогда была готова покрыть своим святым покровом таких ещё не совершенных людей и защитить их от бед.

Над алтарём – витраж Лучезарная дельта (Всевидящее око). На северной и южной стенах в узких стрельчатых оконных проёмах были только растительные сюжеты: деревья с плодами, виноградные лозы, белые лилии, гирлянды цветов – то ли райский, то ли земной, но мир прекрасный. На дверях в богослужебный зал сквозь голубые с золотом витражи (там жили миниатюрные ангелы) всегда проникал свет. Душа пела, настраивалась на высокий лад. По бокам от входа в небольших окнах нашли своё место ещё два витража (след увлечения масонством):  на одном из них своим белым оперением сверкал готовый к жертве пеликан, а на другом – зелёная ветвь акации символизировала бессмертие души. Это был поклон внука деду. Кажется, заложенная дедом песчинка, превращалась в чудесную жемчужину. Василий Игнатьевич был бы счастлив. Храм сверкал, витражи наполняли его светом, рождалась мощная энергия, пространство искрилось радостью. Там хотелось говорить с Творцом.

Павел посвятил самую дорогую, главную работу своей жизни Всеблагому Величайшему Богу:  Deo Optimo Maximo (DOM).
***
Болгария. Июль 2017 г.