Спасилище. Как подступает Апокалипсис

Введение

Иришка оторвалась от учебника по основам клинической психиатрии и подняла глаза. За “окном” происходило нечто, ранее невиданное. Она выключила настольную лампу, и зимний сад погрузился в темноту. Но сверху, с поверхности воды, пробивался неровный свет, как отблески фейерверка вдали от города, когда видно только расцвеченные всполохами облака. Девушка вскочила из-за стола и подбежала к “окну”. Толстое ударопрочное стекло изгибалось в верхней части, как арка, и можно было смотреть вверх, на поверхность воды, до которой было всего каких-то тридцать метров. Была ночь, но привычную непроницаемую тьму пронизывали яркие вспышки. Иришке показалось, что стекло вздрагивает в такт всполохам.

- Господи, помилуй! – перекрестившись, прошептала она. И тут в стекло что-то ударило.

Иришка замерла, а когда удар повторился, она подскочила к пульту, расположенному под центром “окна” и нажала “тревожную кнопку”. И включила внешние прожекторы. Несколько потоков яркого света пронизали темную воду, и тогда она увидела это. Сверху, с поверхности воды, падали обломки – и крупные, и мелкие, и… человек проплыл мимо “окна” вниз, вниз. Лучи света метались, выхватывая части какого-то развалившегося агрегата, фигуру тонущего человека.

Несколько секунд она не могла разглядеть, жив ли он, но вот луч света задержался на страшной ране – грудь была располосована, и Ира на мгновение увидела его лицо – мужчина, не старый, но с бородкой. Глаза его были широко раскрыты, и, ей показалось, смотрят на нее.

Ира отпрянула от окна, но кто-то сзади взял ее за плечи и не дал убежать. Девушку затрясло от ужаса. Она замерла и так стояла, провожая падающее на дно тело, пока оно не скрылось из глаз.
****************

- И вот тогда-то я и решила вести дневник! Благословите, отец Сергий! – закончила она свой рассказ, прося благословение у батюшки – сложив ладони “лодочкой” и склонив голову.

Батюшка перекрестил ее и задумчиво произнес:

- Только ты придумай всем псевдонимы. Мало ли к кому твой дневник попадет.

Ира кивнула, приложилась к руке батюшки и убежала “на послушание” – в биолабораторию, принимать привезенные с вечера эталонные семена, закладывать в хранилище и вносить в каталог номера ячеек и названия растений. После обеда начались занятия, и только после ужина, прочитав на ночь сказку малышам, Ира смогла взять в руки тетрадь.


Первая запись в дневнике Иры Петровой.

Так-с. Начнем? С чего начать? Дети угомонились, я сижу в своем любимом “зимнем саду”, за круглым столиком, около “окна”. Включила настольную лампу, тоже любимую, с зеленым абажуром “под старину” и с наслаждением раскрыла тетрадь.

Неужели ты, милая тетрадь, станешь поверенной моих дум и мечтаний?

Сегодня “на послушании” я раскладывала семена. И записывала в каталог названия на трех языках – латыни, русском и английском. Семена были упакованы в герметично запаянные пакеты из фольги, на каждом – этикетка с названием, весом, количеством семян, годом сбора, датой упаковки. В таких пакетах они могут храниться вечно. Конечно, если не окажутся в эпицентре ядерного взрыва, где даже атомы разлетаются на части.

- Это – наша надежда! – Елизавета Семеновна утирала глаза и шмыгала носом. Расчувствовалась наша дорогая Биологиня (это ее прозвище. Отец дьякон Андрей ее так называет, ласково).

- А что в них особенного? – спросила Сашенька, девочка-подросток, помогавшая при разгрузке коробов с “надеждой”.

- Это – эталонные семена, из хранилища в Исландии. Страна была такая, на Севере Европы. Не испорченные генной инженерией, химией и радиацией. – Когда-нибудь, когда придет время, мы их посадим наверху, они взойдут, вырастут, дадут новые семена, и… - и тут Биологиня не сдержалась и заплакала. А зря.

Потому что Санька и так взвинченная и нервная. Она потом полночи всех будила и требовала с ней пообщаться. Спрашивала, когда Исландия была, где была и вообще, почему “была”.

Мы здесь не говорим про светлое будущее “если”. Мы говорим “когда”. Так надо.
Ну, а поскольку мое “послушание” – сказки на ночь малышам, я сейчас отчаянно зеваю, но креплюсь, мой дорогой дневник… все ради тебя, будущий читатель.
Уточняю. Если ты решил, что мы живем в монастыре (а я специально слово “послушание” ставлю в кавычки, заметил?), то ты ошибся. Это батюшка, отец Сергий, говорит вновь прибывшим:

- Мы тут все на послушании, как в монастыре. Повезло нам. Можем многому друг друга научить. Будем трудиться, совершенствоваться.

Так что это не монастырь. Мы называем это Убежищем. А дети придумали слово Спасилище. Батюшка смеялся, когда услышал, а потом потрепал за чуб парнишку и сказал:

- Спасилище у каждого внутри него самого. А это так, убежище. Но раз вам нравится – назовем наше убежище Спасилищем.

Не думай, читатель, что тут только христиане спасаются. У нас - как на Ноевом ковчеге, всякой твари по паре. Даже буддисты есть. Да что там – атеисты, язычники, униаты… В мире несколько таких убежищ. Пока мы поддерживаем со всеми связь через сложную, специально запутанную, как лабиринт, систему доступа. Мы как на подводной лодке в дальнем автономном плавании. Всплывем, верх рубки выставим, антенны поднимем, отправим сведения, получим ответ и порцию новостей, и снова ныряем под воду. Для нашего Спасилища “под воду” - буквально.

Нет, дневник так не пишут. Я лучше буду записывать в него свои личные впечатления. А первое мое личное впечатление – это первое воспоминание, запечатленное моей памятью. Так ведь?

Я помню себя с двух лет. Помню темную комнату с длинным столом посередине, много стульев вдоль стен и около стола. На стенах висят портреты (потом я узнала, это иконы). Книжные шкафы, заставленные книгами. Помню, что комната в полумраке. Помню себя – странно так, будто я смотрю со стороны – маленькое существо, бритое наголо, в штанишках – не разобрать, мальчик или девочка, деловито ползаю по стульям и под столом, и вижу окружающих с высоты своего маленького роста. Человек в черном длинном одеянии сидит за столом. Перед ним какие-то бумаги. Он их перелистывает и разговаривает с сидящей перед ним молодой женщиной.
Интересно, что я, маленькая, мыслю и чувствую, как взрослая. Но понимаю только суть их разговора. А сам разговор слышу, как фоновую музыку. Вижу, что женщина начинает плакать, о чем-то просит человека в черном. Он смотрит то на нее, то на меня. Наконец произносит то, что я понимаю:

- Это же девочка! – и ответ женщины:

- У меня ее скоро заберут! Вот, смотрите! – и она закатала рукав. Я в этот момент оказалась рядом и увидела жуткие черные пятна на руках. Меня они не тронули (может, я это видела раньше и считала нормой?), а мужчина в черном вздрогнул, уткнулся в бумаги, а она все плакала, просила. Наконец он сказал:

- Хорошо. Оставлю.

Я не помню ее лица, помню только эти руки в пятнах. Помню свои взрослые мысли:
“Маму надо пожалеть”. Помню свое полное душевное безразличие к ее слезам и то, что я осознаю, что это нехорошо, неправильно – не сочувствовать ей. Мне дали какие-то камушки поиграться, чтобы не мешала, и я протянула один камушек ей. Женщина взяла камушек, не глядя на меня, вся в слезах, в своем горе. Поцеловала меня и ушла.

В следующий раз я помню себя уже гораздо старше.

Большая светлая комната, в ней много кроватей. На них, под одеялками, спят детки из моей группы. Тихий час. А я не сплю, мне скучно спать. Это же только время зря терять! Я накрываюсь с головой, моя соседка – тоже, и мы с ней шепчемся.

- Ира, а ты что из курицы любишь? – спрашивает она.

- Все люблю, - удивленно отвечаю я. Что можно не любить в курице?

- Бульон любишь? – шепчет подружка.

- Люблю!- шепчу я в ответ. Бульон с рисом и зеленым горошком я ужас, как люблю!

- А ножку?

Кто же не любит ножку! Нам дают ее, когда на обед бульон. Кому ножку, кому крылышко.

- А горлышко?- шепчет неугомонная. Ей тоже скучно. Горлышко я не люблю, но из солидарности отвечаю, что люблю и спрашиваю в свою очередь:

- А ты куриные наггетсы любишь? – я уверена, что подружка, как и я, не пробовала наггетсы – куриное филе в обжаренной корочке из сухарей. И я о них узнала от мальчишек, которые вечером подсматривали видео в “ телевизионке” – так у нас называлась комната, где стоял видеофон – большой экран, подключенный к общей мировой сети. Нам его смотреть разрешали, только когда был “вечер сказки”. А новости, телешоу, глобал спорт – только для взрослых. Ну, мальчишки и подсмотрели через щелку рекламу этих наггетсов, а потом врали всем, что нашли на улице коробку с наггетсами и наелись от пуза.

Подружка задумывается, а потом уверенно говорит:

- Люблю! А ты… ты куриную попку любишь?

Это уже даже для привычной ко всему меня оказывается слишком. Я представляю себе куриный огузок, который иногда изображает из себя порцию мяса. Фу!!! Соврать о своей любви к попке  мне не удалось, так как неожиданно в узком проходе между нашими кроватями возникла воспитательница и, ухватив каждую из нас за ухо, повернула на другой бок. Мы замолкли и через несколько минут крепко уснули.
Я тоже почти сплю, дорогой дневник… давай завтра продолжим?
****************************************


Пригород Афин. Маленькое курортное местечко.

- Дышать нечем даже у моря! – молодая кареглазая элинара капризно повела носиком.

 - Пойдем куда-нибудь? – Никитас залюбовался Василикой. Длинные светлые волосы, черные брови, густые черные ресницы, большие карие глаза… ах, хороша его Василика! А этот гордый взгляд сверху вниз -  несмотря на небольшой рост, Василика смотрела на всех так, как будто была на голову выше. Будто все макушки видела.

- Куда? – на побережье машин почти не было,  горожане заперлись в виллах. А Никитас и Василика сбежали из Афин, “на воздух”. В городе даже в квартирах не было спасения от дыма. Август.  Опять горели кедровые рощи.

- Пошли в кафенио? – Никитас кивнул в сторону единственного открытого заведения.

- Да? В такие места девушек не водят!

- Тогда нам с тобой остается только запереться в машине и включить кондиционер. Зачем мы тогда сюда прибыли, Васо?

- Никки! Если что – под твою ответственность! – глаза девушки смеялись. С Никки – хоть на край света! Он был такой, как ей больше всего нравилось – среднего роста, каштановые волосы с золотистым отливом. Серые глаза. И сильные руки… У Никки была своя яхта. Он долго о ней мечтал, копил деньги, плавал матросом у приятелей. Конечно, сильные!

Они зашли в кафенио. Василика шла, спрятавшись за Никитасом. Да, в помещении было прохладно. Запах гари чувствовался, но хоть не висел плотным облаком, как в городе. Молодые люди, сделав независимый вид, попытались проскользнуть незамеченными мимо группы завсегдатаев – мужчин в возрасте, сидевших за “своими” столиками с чашечкой кофе и неизменной сигаретой.

 Ха, незамеченными! Такие взгляды, полные негодования нарушением свято чтимых традиций, можно было наблюдать, разве что когда невестка, делая имам баялды, обжаривает все овощи сразу, а не каждый вид отдельно! Неслыханно – женщина в кафенио – излюбленном мужском клубе старичков-греков.

Греки, надо отдать им должное, как и все прошедшие двадцать два века, не желали ассимилироваться с “дикарями” – турками, болгарами, итальянцами и прочими “варварами”. И одна из традиций – никаких женщин в кафенио – только что была попрана нахальными приезжими юнцами. “Куда катится мир?” – вопрошал взгляд толстого старичка с копной седых курчавых волос на по-эллински большой круглой голове.

Нико с улыбкой оглядел завсегдатаев кафенио, отодвинул стул и помог сесть Васо.

- Жаль, что все закрыто! – громко сказал он. – Васо, какой кофе заказать? Кофе сварите? – обратился он к бариста.

Бариста, крепкий мужчина средних лет, выразительно посмотрел на висящие на стене часы. До двадцати одного часа – времени, когда в Греции, по традиции, перестают подавать кофе, оставалось сорок минут. Отказать не удалось.

- Какой кофе желаете, - спросил бариста. Никитас повернулся к Васо, сидевшей около окна.

- Эллинико, сладкий! – лучезарно улыбаясь, сказала девушка.

- А мне без сахара сделайте. Рахат-лукум и варенье, на ваш выбор.

- Есть розовое, из грецких орехов, кедровые орешки, сваренные в меде… - бариста привычно, с виду неторопливо, но быстро и умело священнодействовал – приготовлял смесь для варки кофе.

Выразив свое презрение нахальным юнцам путем поднятия густых бровей и многозначительным поджатием губ, толстый старичок вынул из кармана трубку, табакерку и принялся набивать трубочку табачком. Нико весь подобрался, с восторгом наблюдая за происходящим. Васо, заинтригованная, оглянулась и тут же наткнулась на презрительный взгляд второго “дедушки”. Этот был, наоборот, поджарый, коротко стриженный, а свое презрение он выражал, выпятив губы, отчего его вытянутая физиономия стала похожей на верблюжью морду. Васо (как настоящая эллинара) безмятежно скользнула по нему взглядом, остановилась на сигарете в руках, слегка повела бровями в недоумении и, отвернувшись, спросила Нико:

- Скажи, разве в Греции курят в общественных местах?

Зря она это спросила. Потому что дедушка с шевелюрой, не успев насладиться набиванием трубки, срочно зажег ее и начал отчаянно дымить и даже пускать кольца. Остальные трое посетителей быстренько составили ему компанию, и помещение наполнилось запахом табачного дыма. И самим дымом, несмотря на то, что бариста, с упреком посмотрев на молодых людей, включил вентиляцию.

- Провокаторша! – прошептал Нико. – Это – мужская территория. Ты тут нелегально! Ешь лукум!

- Ай, ай! Никакого гендерного равенства!

- Вспомни свою тетушку Софию! Кто меня выгнал из кухни, когда готовили васипиту, а?

Василика прыснула в ладошку.

- Так вот почему ты весь вечер просидел с папой перед визором? А я решила, что ты заделался футбольным фанатом “Македонии”!

- Ага, и смотрел два матча подряд – прошлогодних, заметь – вашей провинциальной “Македонии!”

- Ой, ой!

- Ага, твоя тетя злобно так мне говорит: “Нико, мальчик мой, пойди, составь старику компанию, а то пока ты здесь – боюсь, васипита не взойдет!” Ну я и пошел в гостиную. Твой папа сначала меня развлекал, показывая твои детские фото, где ты…

- Что?!

- Да. После повторного просмотра семейного архива он спросил – за кого я болею – я ответил, что за “Спартак”. Он посмотрел на меня, как на статую Колосса и молча включил визор, канал “Глобал спорт”, там и показывали старые матчи “Македонии”.

- Так… я в шоке. А где я была, когда тетя…

- А тебя за свежей корицей послали, - нежно улыбаясь, ответил Нико. - В доме полно корицы, но срочно понадобилась свежая! Странно, да?

Васо прищурилась:

- “Спартак”… что это за команда? Третья лига, что ли? Ни разу не слышала.
Никитас собрался было рассказать, какая чудесная команда “Спартак” и заставить Васо угадывать, откуда она, но между старичками завязался интересный и очень громкий разговор. Мало того, что они были глуховаты, они еще и сидели каждый за своим столиком и объединяться не собирались. Молодые люди невольно прислушались. Начал разговор “Верблюд”.

- И этот сезон псу под хвост. Пятый год подряд горят леса! Все никак не сгорят.

- Костантинас! Как твой бизнес? Не прогорел еще? – это толстячок окликнул бариста.

- Какой бизнес, дядя Георгий! Еле концы с концами свожу!

- Хоть ты не закрылся, есть где посидеть вечерком, отдохнуть от суеты! – взгляд в сторону молодежи.

- Э, нет! Я не закроюсь!

- Браво, Костя! А этих мерзавцев, поджигателей, не минует кара Господня!

- В Турции, ни дна ей, ни покрышки, ни одного поджога! Вот к ним все и едут, на море!

- Турки, чтоб им пусто было, не церемонятся. У них этим летом, аккурат в начале сезона, поймали двух поджигателей, били, таскали по городу и в назидание повесили.

- Повесили, дядя Георгий?- искренно изумился бариста, хотя слышал эту историю не в первый раз.

- Представь себе, сынок! Без суда и следствия! – дядя Георгий стукнул кулаком по столу, искоса взглянув на “пришлых”, наслаждаясь произведенным впечатлением.
Остальные завсегдатаи кафенио одобрительно подхватили:

- И правильно!

- А как иначе, если полиция не ловит мышей?

- А если и ловит, то что? Этих мерзавцев сажают, содержат в прекрасных условиях, поят, кормят, по врачам водят – может, они сумасшедшие, раз такое творят? А потом еще и выпускают, потому что не нашли улик! А какие нужны улики, если его поймали с поличным, если они в сети своей хвастаются, кто сколько получил за этакое варварство? – дед Георгий разошелся. Еще бы! Новые зрители! И какая хорошенькая, эта эллинара. Ишь ты, надулась... Ничего, пусть привыкает.

- Хочешь, пойдем отсюда? – тихо спросил Никитас.

- Да нет… мне даже забавно. По их мнению, можно вершить самосуд, приговаривать людей к смерти, убивать? Дикие турки!

- Зато у турок курортный сезон не сорван, - улыбаясь ее горячности, сказал Никитас.

- Нико!!!

- Что, Васо, дорогая?

Дверь в кафенио открылась, и вошли еще трое посетителей.

“Туристы!” – обрадовался бариста, “надевая” приветливую улыбку. Да, на греков они не были похожи. Иной тип лица. Скорее, восточные славяне. “Да хоть черти, лишь бы платили! В такой пустой сезон, как этот, и нечистому будешь рад”, - думал бариста, делая кофе новым посетителям. До 21 часа оставалось не больше десяти минут.

Они заняли столик в дальнем углу зала, как раз рядом с молодыми людьми. Зыркнули по сторонам, склонились головами друг к другу. Говорили тихо, не по-гречески. Васо ничего не поняла из их разговора, увидела только, что один, видимо, старший, выдал своим товарищам по конверту, судя по всему, с деньгами. Один заглянул в конверт, и Васо увидела краешек купюры. “Зеленые доллары? Странно”, - мимолетная мысль мелькнула в ее голове. И в самом деле, странно. Наличность не была в ходу уже давно. Цивилизованное человечество перешло на виртуальные деньги. Но ее внимание переключилось на Никитаса. Он сидел, напряженный, и внимательно разглядывал кофейную гущу в чашке.

Васо тронула его за руку, привлекая внимания, но Никитас неожиданно положил на ее ладонь свою, прижав к столу и покачал головой – мол, не сейчас, замри. Троица за соседним столиком спорила. Заглянувший в конверт, молодой высокий мужчина, коротко стриженный, с карими глазами, что-то эмоционально высказывал старшему. Если бы посматривающая на них Василика понимала их язык, она смогла бы услышать следующее:

- Петро, этого мало!

- Как договорились, брат!

- Да, но риск слишком велик!

- С чего бы это он стал больше?

- Фараоны высветили дронов, они снимают всех, кто подбирается к лесу!

- И что? Раньше не снимали?

- Да, но раньше у тебя были свои люди в местном управлении, а теперь?

- Вы не желаете заработать?

- Мы не желаем быть пойманными.

- А что вам грозит? Вы не граждане Евросоюза, вас выдворят обратно, всего лишь. Вы не в Турции. Там поджигателей линчуют, а здесь – цивилизация. В чем проблема? – старший обострял ситуацию.

- Тогда иди сам! – разозлился спрашивающий. – Остап, пойдем. Пусть Петро сам марается.

Но Остап, видимо, очень нуждался в деньгах и принялся канючить:

- Ну ладно вам, парни! Петро, накинь пятерку за риск!

- А я не рискую? Я не рискую, платя вам наличные? Вы хоть знаете, как рискую я, отдавая вам “живые” деньги? Пятеру тебе? По рукам! Будет вам пятера сверху. Я вам заплачу “живую” пятерку. В номинале обналички. Обналичка сжирает девять десятых! Получится пятихатка. Это все, что я могу для вас сделать. Иначе мне проще уж самому, в самом деле.

- Капюшоны наденем, а, Василь? – заискивающе обратился к подельнику Остап.

- Ладно. И больше не проси нас, Петро, жабья твоя душа! В последний раз.
Никитас, сидевший спиной к троице, услышал, как загремели стулья. Он включил “локаторы” на слове “фараоны”. Остальной разговор он слушал внимательно. “Почему все молчат? Это же поджигатели! – зайцем метнулась мысль. – Они не понимают их язык!”  Поджигатели говорили… по-русски. А Никитас был русским по отцу. И, хотя троица говорила с южно-русским акцентом, его мозг автоматом переключился с греческого на русский, и он все понял.

Поджигатели направились к выходу. Надо было их остановить, задержать. Но их трое, дедушки-завсегдатаи пока услышат, пока поверят, толку от них... И Васо. Вот ее подвергать опасности он точно не мог.

- Васо! – зашептал он. – Мне срочно нужно выйти. Я потом все объясню.

- Я с тобой! А что случилось?

- Нет, милая, я ненадолго. Подожди меня здесь.

- Я с тобой!

- Нет. Нельзя. Все, потом объясню! Вот, ключи и карточка! – он протянул ей прозрачное портмоне и брелок управления автомобилем,  настроенный на них обоих. И выскочил на улицу, оставив изумленную и встревоженную Васо, любопытствующих старичков и бариста в недоумении. “Хорошо, что счет оплачен!” – подумал бариста. “Что она ему такого сказала, что он так быстро сбежал? Эх, жаль, я стал туговат на ухо!” – подумал Верблюд, дымя сигареткой. Васо увидела в окно, что Никитас быстро пересек небольшой дворик при кафенио и, оглядевшись, свернул направо, на пустынную улицу. Было уже темно, и он исчез из поля зрения сразу после ярко освещенного дворика.

Василика ужасно обиделась. Что за недоверие? Нет, понятно, что ему показались подозрительными эти иностранцы, но вдвоем они бы добились большего! И что теперь? Сидеть, как брошенке какой-то, дожидаться его возвращения? Васо решила провести собственное расследование. Ну, помочь любимому человеку. Встала, подсела за барную стойку. Привлекла общее внимание. Щелкнула пальцами и тут же, вспомнив молодость, поднялся Верблюд. Откуда что взялось! Губы подобрал, спину распрямил, вынул сигаретку, огонек и подкатился к девушке. Та благосклонно приняла сигарету. Закурила. Окинула фирменным взглядом – сверху вниз, по лысеющим макушкам и спросила бариста:

- А кто эти трое – местные? Откуда они в нашей благословенной Элладе?

- Нет, госпожа. Я их впервые вижу.

- А вы, уважаемые?

- Нет, не знаю их! – толстячок подобрался поближе к красотке.

- Интересно, на каком языке они говорили? – обворожительно улыбаясь, спросила шалунья.

- Я не расслышал.. Далеко сидел, - не признаваться же, в самом деле, что впору деду Георгию слуховую капсулу покупать.

- А вы остановились у нас или проездом? – поинтересовался Верблюд.

- Мы живем в столице. Приехали сюда из города, думали, у вас полегче, но везде все одинаково. Бедные люди, у которых проблемы с легкими! Каково им сидеть все лето, запертыми в четырех стенах!

- Права ты, голубушка! – дядя Георгий набил и закурил новую трубочку. – Вот взять, к примеру, меня!..

Минут через двадцать окончательно запутавшаяся в перипетиях, приключившихся с самим Георгием и его многочисленной родней, Васо заметила, что пустынная улица оживилась – появились автомобили, движущиеся в сторону шоссе вдоль побережья.

 - Уезжают, что ли? – прервала она разболтавшихся старичков.

- Странно, - посмотрев внимательно в окно, - ответил Георгий. – Никогда такого не было, чтобы в субботу на ночь глядя столько народу ломанулось из города…
И хотя “столько” – было всего около полутора десятков автомобилей, для старожилов это было событие.

- Эй, Константин! Включи -ка визор. Не началась ли война с Турцией?

Василико попыталась связаться по телефону с Никитасом. Но связи почему-то не было.

- Простите, - обратилась она к бариста, пытавшемуся наладить визор – изображение то появлялось, то пропадало. – У вас нет телефона? Я хочу позвонить своему парню – может, он знает, что происходит.

Бариста вытащил из ящичка со столовыми приборами телефон, показал Васо.

- Телефон-то есть, да связи нет. Наверное, спутник не видит нас из-за дыма, - невесело пошутил он.

Васо  уже не могла сидеть и ждать. Она вышла на улицу. В воздухе сильно пахло гарью – видимо, поднявшийся сильный ветер в сторону моря приносил запах и дым из горящих в отдалении лесов.

“Что делать? Поехать по городку, поискать его? А если он вернется, а кафенио, паче чаяния, закроется, и он решит, что я разозлилась и уехала, оставив его одного? А что это там? Неужели пожар?”

На фоне черного неба было видно разгорающееся зарево. Еще далеко, но сильный ветер мог пригнать пожар и к морю. Он дул как раз в сторону побережья. Васо охватил жуткий страх за Никитаса. Где он? Где же он?

Чуть не задев их одиноко стоящий на стоянке электромобиль, к двери кафенио подлетела “семейная” машина. Выскочила женщина-водитель и опрометью бросилась в кафе. Васо поспешила за ней. Наверняка эта дама что-то знает. Через окно автомобиля девушка увидела две детские головки.

- Вот он! – женщина стояла у входа, разведя руки и призывая в свидетели весь мир. – Ну где же еще найти нашего дедка? Гори оно все вокруг синим пламенем, а Георгий будет сидеть здесь, курить табак и чесать языком!

- Что случилось, дорогая?

- Пожар! Ты не видишь? Верхний лес загорелся! Быстрее, я детей посадила в машину, нужно уезжать!
******************************

По улице проехали две пожарные машины с включенными сигнальными огнями и свернули в переулок, ведущий вверх, в горы. Курортный дачный поселок представлял собой около ста дачных домов и вилл, чем ближе к морю, тем роскошнее. Зажиточные афиняне покупали дома и отправляли туда семьи из жаркого душного города на лето, или сдавали виллы приезжим. Улицы “сбегали” с гор к морю, и вдоль них стояли дома, не выше трех этажей. Ближе к горам расположился новый квартал современной архитектуры. Закладывался он, как образец жилья будущего. Считалось, что человечество должно, наконец, вернуться к природе. Сделанные из отходов деревообработки дома были дешевы, энергия для освещения и обогрева вырабатывалась солнечными батареями, расположенными на крышах и в верхней части остекления домов.

Перемолотые отходы, смешанные со связующими веществами и водой, нагревались, варились и выливались, как бетон, в стеноформирующие формы. После застывания форма раскрывалась, и строители получали отливку практически любого вида для будущего дома. Уже на фундаменте, по месту, отливки крепились к каркасу, закрывались изнутри и снаружи тонкими декоративными панелями из того же материала, подводилась вода, дом накрывали крышей, и - оп-ля, дом по вашему эскизу готов!

На фундамент дома ставилась платформа с возможностью вращения “вслед за солнцем”. Дом мог поворачиваться, чтобы каждый обитатель в течение дня насладился морским видом или заросшим сосновым лесом горным склоном. И вот сейчас этот квартал из дерева полыхал ярким пламенем. Дома, расположенные среди кедров, вспыхивали, как спички. Для огнеборцев ситуация осложнялась тем, что здания были разбросаны хаотично, дорог  с твердым покрытием в поселке не было. Только трава, деревья и здания.

Огнеборцы оценили перспективу, поняли, что здания не спасти, вылили пену на два дома, сбив пламя. Жар был такой силы, что въехать внутрь пылающего поселка они не смогли.  Единственное, чем смогли помочь – это загрузили в кабину пожилую парализованную женщину в экзоскелете и троих ее внуков мал мала меньше. Бабушка не могла вести машину, и они брели пешком к морю, когда их нагнали огнеборцы, выдвинувшиеся за новой порцией заливной пены. Бабушку посадили в одну машину, внуков во вторую. На пристани их высадили, и старший бригады огнеборцев, потрясая своим удостоверением, формой и налегая на жалость, сумел посадить их на последний катер, собственноручно выкинув из багажа контрабас и ударные инструменты заезжей джазовой группы. Чтобы перегруза не было. Катер отчалил, а огнеборцы отправились тушить пожары дальше.
**********************************

Дедушку Георгия увезли, разошлись и остальные деды. Верблюд посоветовал Васо:

- Девушка, вы садитесь в машину и уезжайте, пока дороги не забили окончательно.

 - Я не могу… Никитас… что с ним? А вдруг он вернется, а меня нет… куда ему тогда бежать? – чуть не плача, ответила девушка.

- Ну, как хотите… я уезжаю, - ответил, пожевав губами, Верблюд и вышел в ночь.

- Мы закрываемся! – бариста быстро закрыл внешние жалюзи и стоял на пороге, нетерпеливо посматривая на Васо.

- Скажите… а почему нет связи? – спросила Васо.

- Не знаю… говорят, сгорела наша станция космической связи, и мы то ловим соседнюю станцию, то нет. Э… девушка…

- Василика… - грустно представилась та.

- Константин, очень рад!.. Вам нужно уехать. Ветер свежий, может за несколько минут донести огонь до побережья! Я уезжаю.

- Скажите, а где Служба спасения? Где полиция, где все?

- Да у нас всего две бригады огнеборцев, а полиция… вот здесь, направо, за углом.

- Прощайте! – последний знакомый на этом уголке земли исчез в темноте.

“Что же делать? Надо уезжать, в самом деле, очень страшно. Но только с Никитасом. Надо зайти в полицию, узнать, не попал ли он в какую историю. А там, может, он и вернется!” – с этими мыслями Васо завернула за угол, туда же, куда полтора часа назад свернул Никитас.

В окнах шикарных вилл света не было. Только уличное освещение давало возможность разглядеть дорогу. Вот типовое здание полиции – светло-голубой верх, коричневый фундамент. Стеклянные двери обычно открывались, как только посетитель подходил к входу, но сейчас и в холле было темно, и двери не открылись. Васо приложила к считывающему устройству свое удостоверение гражданки Эллады – по нему можно было пройти в любое время суток в госучреждение любого ранга, но в этот раз не сработало – двери не шелохнулись. Васо заколотила кулачками в двери:

- Откройте! Откройте! В поселке пожар, а система оповещения не работает! Нет связи! – не дождавшись ответа, Васо заколотила в дверь ногами. Потом в отчаянии огляделась, обнаружила декоративную каменную горку, выковыряла булыжник и швырнула его в стеклянную дверь. Булыжник упруго отскочил от прозрачной двери, а толку? Даже не включилась сирена, даже робот укоризненно не сказал: “Вы нарушаете общественный порядок. Ваша личность установлена, ожидайте списание семи тысяч греческих долларов с вашего счета!”

Никто не шелохнулся. Зато погас свет. Весь. И в домах, и на улицах. Васо побежало обратно к машине. Села в нее, включила зажигание. Тронула газ, но передумала.

- Еще четверть часа, - сказала она сама себе и вышла из машины. Через десять минут стало ясно, что уехать не удастся. Автомобили, свернувшие направо, возвращались назад. Две машины остановились посреди дороги.

- Эй, налево есть выезд? Спросил, опустив стекло, водитель дорогого космокара.

- Какое там! Все уперлись друг в друга недалеко от выезда! А справа?

- Там полиция перекрыла дорогу. Говорят – огонь перескочил трассу и пошел вниз, в парк!

- Да что же делать?

На этот вопрос ответила разбушевавшаяся стихия. Сильнейший порыв ветра принес с собой тлеющие искорки – почти сгоревшие кедовые иглы. Пламя шло вместе с ветром. Оно с жадностью пожирало все – и просмоленные ветви, и стволы великолепного ливанского кедра и реликтовой сосны, и пожухлую траву. А следом занимались дома. Пожар гнал перед собой волну раскаленного воздуха, который и поджигал все на своем пути. Узкие улочки с близко стоящими домами образовывали коридоры, по которым ветер нес огненную смерть. Васо увидела, как по соседнему переулку, ведущему к морю, пролетело пламя. Водитель космокара выскочил из автомобиля и с криком понесся к берегу моря. Второй, также бросив автомобиль на дороге, помчался за ним.

“Мама, - сказала про себя Василика. – Мама…” И кинулась бежать за водителями. Все, что она успела сделать для Никитаса – это надеть колечко брелока от машины на дворник. Все равно машину не угонят – брелок был настроен только на них двоих. Васо пару раз чуть не растянулась – было темно. В конце концов, она выскочила через дворик с невысокой оградой к морю. Дышать становилось все труднее, дым добрался уже до побережья.

Васо оказалась на выступе, огороженном белой балюстрадой “под старину”. Видимо, это была часть набережной, проходившей вдоль побережья.  Группа людей побежала вправо, вдоль берега, к спуску на пляж. Васо кинулась за ними, но остановилась в ужасе. Поток раскаленного воздуха вырвался с улицы, выходившей к краю уступа, как раз туда, где находились люди. Сильный порыв ветра принес сноп искр и пламя. Оказавшиеся на его пути люди вспыхнули, как хорошо просушенные дрова. Сначала загорелась одежда, и люди еще минуту бегали, натыкаясь друг на друга, дико крича. Кто-то перевалился через балюстраду, и Васо в этом аду услышала удар о землю. Это был обрыв. Внизу оказалось не море, а каменистый берег. Упавший человек продолжал гореть и внизу, крики его замолкли лишь через несколько секунд.

- Господи, Господи, спаси Никитаса, - шептала девушка, сидя на земле и прижавшись к балюстраде. Она была не одна, человек десять скопились на небольшом уступе. Возможный путь налево тоже был отрезан – там полыхало какое-то заведение, весело выбрасывая фейерверки искр из провалившейся крыши – видимо, взрывались запасы спиртного, поджигая все вокруг. Между людьми на уступе и бушующим огнем оставалось всего несколько домов.

- Не лезь, там обрыв! – дико кричала женщина, оттаскивая молодого человека от ограждения.

- Это лучше, чем поджариться! – отвечал он, отталкивая ее в сторону.

- Поджариться? – прошептала Василика. Да, да… и никаких шансов на спасение. Это был конец. Нежданный и страшный. “Господи, спаси и помилуй!” – Васо перекрестилась. Так, у нее есть шарф. Девушка сняла с себя прозрачный шарф, бывший в этом сезоне в моде. Шарф накидывали на голову, когда открывали верх автомобиля.

- Так, так… а если я обвяжу его вокруг колонны, а она каменная, перелезу и повисну на нем? Дура, огонь спалит шарф, и ты упадешь.

Парень перелез через балюстраду, повис на руках и попытался нащупать ногами выступы, но, видимо, не преуспел. Он изворачивался, перебирал руками, перемещаясь вдоль ограды, обхватывая то одну, то другую основу ограды. Женщина пыталась ему помочь. Она держалась обеими руками его за его цепляющуюся за низ балюстрады руку, но он не удержался. Видимо, руки юноши устали и, как ни тянула его женщина, он выскользнул и с криком упал. Раздался удар, треск… неужели кости? Крик юноши слился с воплем женщины. Она застыла, вжавшись в ограду, пытаясь рассмотреть, что с юношей. Но ничего не было видно.

- Сынок, сынок, - стонала она, прижавшись лицом к ограде.

Васо автоматически фиксировала происходящее вокруг нее, губы шептали молитву Господу, а руки обвязывали шарф из тонкой прочной полимерной ткани вокруг колонки балюстрады на морской узел. Нико, яхтсмен, научил ее вязать узлы.

- Святителю Николае, спаси меня и Никитаса! Святитель Василис, спаси нас с Никитасом! Господи, помилуй мя, грешную! Матерь Божия, спаси нас!!!

Одновременно раздалось два взрыва, совсем недалеко, и следом – третий. Третий взрыв сопровождался зловещим фейерверком.

«Это наш электромобиль. Он отлично взрывается», – автоматически отметила девушка. Так, получилось полтора метра ткани. Она сделала на конце петлю. Осталось чуть больше метра.

Васо продела руку в петлю и перелезла через ограду. “Так… я подожду. Немного еще. Потом буду пробовать, как тот парень, но в другом месте. Не там, где он. Там, где он – нет опоры!” – думала Васо, присев на корточки, держась руками за ограду.

Ждать оставалось недолго. Огонь охватил и последнюю виллу, через двор которой девушка выбралась к морю. Странно, но полыхал не весь город. Горели улицы. Но не все. Были совершенно нетронутые переулки. Но добраться до них у Васо и оставшихся на площадке людей не было возможности. Внизу, у пристани, было светло от пожара, и Васо увидела счастливцев, успевших добраться до моря и войти в него. Воды у берега не было видно – только головы и плечи.

Женщина, сидевшая рядом с ней у ограды, оторвалась от нее и подползла на коленях к Васо.

- Давай, девочка, давай… я буду тебя держать, а ты попробуй, вдруг у тебя получится!

- А вы?

- А я.. я за тобой, не беспокойся!

Жар становился невыносимым, дым ел глаза. “Господи, помилуй!” – Васо наконец решилась. Обеими руками держась за низ колонок балюстрады, а за руки ее еще держала женщина, Васо легла между колонками на живот и начала сползать вниз, пытаясь нащупать хоть какую опору. Она сползала все ниже, но ноги ничего не нащупывали! Наконец, она повисла на руках. Оставалось только отпустить руки и повиснуть на шарфе. Она отпустила правой рукой колонку и ухватилась за бордюр. И тут ее правая нога наткнулась на какой-то уступ.

- Есть! – прохрипела девушка, пытаясь приставить вторую ногу. Удалось. Теперь она стояла на носочках на каком-то выступе. Продвинула правую ступню чуть дальше, и чуть не соскользнула – уступ оказался то ли частью арматуры, то ли корнем дерева – какой-то узенький, вроде палки. Руки пожилой женщины надежно удержали Василику от падения.

- Ой, ой! – жалобно запищала девушка.

- Давай, детка, попробуй ухватиться за что-то пониже!

- Нет, нет, боюсь, я упаду! – рыдала Василика.

- Надо, деточка, ты сможешь!

Василика отпустила бордюр, держась левой рукой, к которой был привязан шарф, за ограду, изогнулась и нащупала правой рукой опору, на которой она стояла на носках. Наверняка это был корень дерева, вылезший из осыпавшегося участка склона. Она даже не заметила, как левая рука соскользнула с балюстрады, теперь только добрая женщина держала ее и сомнительной прочности шарф.

- Нашла?

- Да, что-то есть…

Сильный порыв раскаленного ветра ускорил события. Пламя, искры, раскаленный воздух пронесся над согнувшейся Васо. Она не видела, как женщина выпрямилась, сделала шаг в сторону и, уже охваченная пламенем, перегнулась через парапет и огненной птицей полетела вниз. Шарф, привязанный к основанию балюстрады, вспыхнул, и Васо потеряла точку опоры. Выворачивая правую руку, уцепившись носками за какой-то выступ над спасительными корнями, Василика держалась за корень дерева. Ноги сами собой пролезли в нишу, в которую она перед этим чуть не провалилась, рука намертво впилась в спасительное дерево.

Краем глаза увидев, что шарф горит, она отставила левую руку в сторону, чтобы пламя не подпалило остальную одежду. И если она думала, что это – ад, она оказалась неправа. Раскаленный воздух, вопреки законам физики, устремился вниз. Васо казалось, что она сейчас загорится сама, что кожа, глаза – все лопается, что у нее пылают волосы… Она вжалась в землю, пытаясь найти хоть какое-то спасение. Дикая боль в запястье привела бедняжку в чувство – шарф наконец догорел, и петля, которую она не могла растянуть, не освободив правую руку, обожгла левую руку. Зато этой рукой можно было держаться за корень.

Свежий ветер подул с моря, вступил в борьбу с раскаленным потоком и отогнал от Василики огненную смерть.

Через какое-то время она обрела возможность соображать и, шепча коротенькие молитвы, начала устраиваться поудобнее. Назад, наверх, она не собиралась. А вниз… ничего не видно… нужно было дождаться рассвета.

Несколько раз она слегка меняла позу, чтобы ноги и руки не теряли чувствительность. Открытые участки кожи горели, как от солнечных ожогов. Страшно хотелось пить. Губы растрескались, при попытке позвать на помощь из пересохшего горла вырывался сип.

За несколько часов, проведенных на ветке в качестве обезьяны, Василика успела пережить еще раз всю свою жизнь, пообещать, что если она выберется живой, то обязательно или выйдет замуж и родит как минимум троих детей, или уйдет в монастырь. Все ее мечты о сладкой беззаботной жизни казались детскими и смешными. Ее блестящее образование – менеджер проектов артистической сферы – выглядело пустой тратой времени. “Почему ты не в Церкви?” – с тоской вспомнила она случайно прочитанные слова мудрого человека. И в самом деле, как очевидное счастье сейчас она вспоминала только дни, когда ходила в храм. А ходила она редко, в лучшем случае по большим праздникам и в долгие посты. И, конечно, Нико… Василика застонала. Выступившие слезы жгли обожженную слизистую глаз.

- Не реви! – хрипло сказала себе девушка и сильно удивилась, услышав человеческий голос в ответ:

-Да, не надо плакать. Не трать силы…

Васо повернула голову на звук голоса, вгляделась в тьму. Над ними открытого огня почти не было, так, догорали остатки строений, но зато взошла Луна, освещая сквозь облака и дым жуткую апокалипсическую картину. Городок все еще полыхал. Догорали улицы, по которым пронесся огненный смерч. Некоторые здания отделались оплавившимися элементами отделки и почерневшей листвой растущих рядом деревьев.

- Эй! – позвала невидимого собеседника Василика. – Вы где?

- Тут… - послышалось в ответ. Ну, как спросила, такой ответ и получила! А сама-то где?

- Я за корень держусь! Толстый такой, как ветка!- сообщила Васо.

- И я тоже, наверное… давно уже… сил нет, упаду…

- Нет уж, раз мы спаслись от пожара, давайте держаться! Вы…  кто?

- Мариула…

- Я – Василика!

С моря ветер донес рокот мотора. Васо увидела яркий направленный свет, это летательный аппарат освещал море, горящий город. Он быстро пролетел над пожарищем и ушел в горы.

- Вот, спасатели! – прошептала Васо. - Нас найдут, вытащат...

Ей никто не ответил. Через час Василика сумела “прилечь” на свою ветку, держась одной рукой за корень, а второй уцепившись за камень в надвисающем над ней грунте. То ли от жара, то ли она так вертелась, то ли корень просел, но над ней образовалась небольшая ниша, и она могла менять позу, чтобы не так сильно затекали ноги. Многочисленные постройки на пляже – кафенио, крытые галереи, рестораны – уже обрушились, и их догорающие руины создавали такой сильный жар, что люди из воды не могли выйти на берег, а в остальных местах горел лес.
Небо начало сереть, Василика прикрыла глаза, ей хотелось забыться. Но сильная боль от ожога заставляла ее оставаться в сознании, и к счастью – иначе она бы упала вниз и разбилась.

Солнечные лучи, наконец, осветили жуткую картину. Васо видела только море, часть пляжа и обрыв, на котором она, держась за спасительный корень, провела ночные часы. Она смогла разглядеть соседку Мариулу.

- Эй, ты как? – позвала Василика. Женщина открыла глаза.

- Нас не увидят, Васо… Мы с тобой, как пепел…

И, в самом деле, обе женщины сливались с окружающей местностью. Все было покрыто пеплом. Казалось, весь мир стал серым. Как соль с перцем. И их тоже припорошило этим пеплом, белым с серым.

- Увидят… если мы будем шевелиться, нас увидят! – и Васо в очередной раз сменила позу. Теперь она смогла видеть берег моря под ней. Лучше бы не смотрела. Обрыв был высотой метров двадцать, и внизу – скалы, обломки камней, и на них лежали люди. Сгоревшая одежда, черная от огня кожа, изломанные, неестественные позы – люди были мертвы. Васо закрыла глаза. Никитас, что с ним?

- Васо, смотри! Корабли! – девушка услышала восклицание соседки. Подняла голову, стараясь не смотреть на погибших, вгляделась. Да, корабль огнеборцев из службы спасения и несколько частных яхт приближались с моря. Они подошли к группе людей, качавшихся в волнах. Василике показалось, что ночью людей на воде было больше. “Наверное, не разглядела, было темно”, - подумала девушка, принимая позу, в которой, упершись ногами в обрыв, она смогла освободить левую руку и начать ей размахивать, привлекая внимание спасателей.

Девушка не знала, что морской ветер, помешавший давеча пожару погубить ее и Мариулу, стал могильщиком для нескольких десятков несчастных, искавших спасения в море. Люди были вынуждены уходить, отплывать – самым высоким удавалось оставаться на ногах, но и они теряли почву под ногами, когда начинал дуть ветер. Взрослые пытались поддерживать детей на плаву, на руках. Ветер поднимал волну, и многие захлебнулись. Людей разносило в стороны, и в темноте родители теряли детишек. Не удивительно, что Васо увидела меньше голов над водой, чем когда геликоптер осветил прибрежное пространство ночью. Многие утонули.

Помахивая то одной, то другой рукой, на большее сил не было, Васо видела, как спасатели спрыгнули в воду и начали поднимать людей на борт яхт и спасательного судна. Сначала она не поняла причину, но заметила, что некоторых просто откладывали в сторону, не пытаясь привести в чувство. С кем-то работали медики, а число “отложенных в сторонку” становилось все больше.

“Да это же трупы! – ужаснулась Василика. – Господи, как их много… А я? Я жива пока еще только благодаря той женщине, имя которой я и не знаю…”

Мариула отряхнула, как могла, пепел со своей ярко-красной блузки. Она оказалась на обрыве так. Бежала первой в группе, решившей спуститься к морю по склону.
Раскаленный ветер обрушился на них, когда они подбежали к краю площадки. Марию спасло только то, что за несколько секунд до этого ее толкнули в спину, она споткнулась, упала и покатилась вниз, смогла затормозить, цепляясь за кусты. Она оказалась под площадкой, ниже Васо, нащупала спасительные корни и проползла, держась за них, по крутому обрыву подальше от полыхавшего леса. Обратно вылезти не смогла – упавшие стволы сосен продолжали тлеть.

Над спасательным судном завис геликоптер. Василика успела заметить, как один из спасателей, задрав голову вверх, махал в сторону берега. Геликоптер поднялся чуть выше и полетел по направлению к бывшей набережной, под которой висели бедняжки.

- Маши, маши! – как могла, Васо привлекла внимание соседки. Та тоже замахала рукой. То ли в прошлом красная блуза Мариулы, то ли махание Василики навели на них спасателей, но, так или иначе, геликоптер завис прямо над ними. Как во сне, увидела Васо турецкий полумесяц на брюхе аппарата, люк открылся, и из него спустили спасательную люльку, а в ней были два человека в военной форме турецкой армии.

- Ты можешь держаться? – спросил военный Василику, критически осматривая ее убежище.

- Да… немного… - простонала девушка. Спасательная люлька – небольшая огороженная платформа – вначале зависла над ней. Спасатель перегнулся, обвязал талию Василики шпагатом и прицепил его к спасительному корню. Получилась какая-никакая страховка. Дал знак “вверх”, и аппарат аккуратно поднялся выше, отлетев к морю, а затем вернулся к Мариуле. Ее подняли первой. Даже с виду она была в худшем, по сравнению с Васо, состоянии.

Казалось, прошла вечность, пока люлька второй раз появилась перед ней.

Начиналась жара, и сознание стало оставлять девушку. Она вцепилась руками в корень и не могла их разжать. Спасателям пришлось отпилить кусок корня, так ее и подняли вверх.

Она летела в люльке над сгоревшим городком, и, пока ее не втянули в геликоптер, успела увидеть, как с моря прилетел огромный самолет. Он раскрыл створки под брюхом, и оттуда вылились тонны воды, заливая пламя. Видно, город и лес продолжали гореть – в небо поднялись облака белого пара. А самолет развернулся прямо перед невысоким горным хребтом и полетел обратно, к морю, набирать воду. На огромных крыльях были изображены рубиновые звезды.

“Русские… русские пришли на помощь!” – подумала Васо и отключилась. Корень она так и не выпустила из рук.
******************************


Вторая запись из дневника Ирины.

Ну что же… снова вечер, и я продолжаю свои записи. Дорогой мой читатель! Если ты еще не догадался, я сообщу тебе: я – сирота. Ни отца, ни матери. Иных родственников также не имеется. Хотя отец, возможно, есть. Но я о нем ничегошеньки не знаю, что уже очень странно. В моем свидетельстве рождения гражданки России не указан отец. Так случается, в нашем постиндустриальном супер современном обществе физическая близость бывает и не нужна женщине, решившей стать матерью. Многие родились в результате искусственного оплодотворения. Но даже в этом случае в обязательном порядке указывается донор (или доноры, если подсадка – это когда матери подсаживают уже оплодотворенную яйцеклетку), тогда у будущих детей две матери и отец. Обычно подсаживают несколько яйцеклеток, для увеличения вероятности успешного рождения человека. В этом случае может быть несколько доноров, и уже после рождения делается экспертиза ДНК, чтобы определить, какой конкретный донор принял участие. Это все – для здоровья родившегося человека. Чтобы понимать, какие наследственные заболевания могут ему грозить, к каким патологиям он склонен. И все было бы великолепно, но дьявол, как говорят, скрывается в деталях.

А детали вот какие. Клиники, занимавшиеся “евгеникой”, то есть улучшением человеческой расы, должны были зарабатывать деньги, быть эффективными. Началось с малого. Все захотели иметь здоровеньких веселых умных детишек. При традиционном методе зачатия уже в начале нашего века всех беременных проверяли на заложенные болезни плода. Генетические заболевания. Если выявлялась большая вероятность, больше 75%, что человек заболеет неизлечимым заболеванием (или трудно излечимым, как болезнь Дауна, или ревматизм, к примеру) – предлагалось внутриутробное лечение или умерщвление плода. Человечеству не нужны инвалиды, семье не нужны инвалиды. Если женщина отказывалась делать “скрин-анализ”, государство отказывало ей в медицинской страховке. Рожай за свой счет и на свой риск.

Дальше – больше. Пошли предложения по цвету волос, кожи, глаз. “Господа любят индийские сериалы? Пожалуйста – биоматериал от компании “Инопланетная евгеника” даст самую большую гарантию, что ваша детка будет напоминать вам ваши любимые серии!”  Или “Вы мечтаете, чтобы ваш малыш смог играть в скрипичном квартете, но у вас самих нет слуха? И вы боитесь, что ребенок унаследует этот недостаток? Компания “Лучшие доноры планеты” решит эту проблему!” Очень скоро ненасытные медики стали создавать спрос. К примеру, на экраны выходит миленький сериал об обаятельном пирате капитане Бладе – смуглом красавце с голубыми глазами. Фильм спонсируется медицинской компанией. Будущие мамаши, без ума от главного героя, валом валят в компанию, у которой самое выгодное и самое верное предложение биоматериала от смуглых мужчин с голубыми глазами”.

Однако триумф победы науки над слепым случаем был недолгим. Компании, в погоне за прибылью, не только создавали спрос, что не соответствовало идеалам и лозунгам евгеники (создание совершенного человека), но и просто поставляли халтурный биоматериал. Вместо смуглых испанцев с синими глазами рождались раскосые кареглазые монголы, вместо индусок с огромными глазищами – мулатки с курчавыми волосами…

И ведь у клиник, делавших подсадку и искусственное оплодотворение, было, как они считали, оправдание – материал собирали не они! Не помогло. Последний гвоздь в гроб евгеники заколотил скандал в благородном шведском королевстве. Принцесса и принц (да, читатель, это не сказка – в далекой северной Швеции - монархия, и там живет и правит королевская семья) захотели, чтобы их будущее чадо имело правильный цвет волос – соломенный и глаза – голубые, как озера. Ну… что вышло, то вышло, и ведь без обмана – вышел блондинчик с голубыми глазками и… черной кожей! Несмотря на выполнение условий заказа (голубоглазый блондин), шведы устроили скандал на весь мир и, сколотив коалицию, добились запрета евгенических фирмочек. И вообще любого вмешательства в геном человека.

Но было уже поздно. Человечество, конечно, привыкло к огненно-рыжим эскимосам, люди не шарахались, столкнувшись с бородатой женщиной под два метра ростом, свыклись с  чернокожим парнишкой, претендующим на шведский трон, но это были только внешние проявления вмешательства.

- Как лучше объяснить… когда неучи от науки пытаются изменить ДНК, то это как если бы вы взяли малярную кисть шириной сто миллиметров и попытались бы ей написать шпаргалку по астрофизике. Тот же эффект. Все испортите, а шпаргалка в лучшем случае выйдет размером со стену, - так образно описывала суть проблемы наша Биологиня. – Вы предполагаете, что улучшаете будущего человечка, убирая ген, который может  вызвать у него аллергию на… к примеру, рыбу. Но что вы при этом заденете, что удалится вместе с этим геном? Как повлияет на “соседей” новый, “правильный” ген? Мы не знаем. Уж лучше предоставить создание Человека Господу Богу. Он лучше справится.

Улучшая одно, ухудшали другое. Попытались выращивать генно-модифицированные злаки и овощи – получили растения-мутанты, отрицательно влияющие на человеческий организм, вызывающие новые заболевания. Но зато эти растения были мощные, давали прекрасный стабильный урожай, их избегали вредители… какая жалость – вредители также мутировали, и через пару десятков лет пришлось вносить новые изменения, и так далее.

А помнишь, читатель – в первой записи своего дневника я написала, что мы раскладывали по ячейкам семена, и что наша Биологиня аж всплакнула, перебирая пакетики? Так вот. Генно-модифицированные растения сослужили еще одну дурную службу: они “исправили” путем опыления нормальные растения, росшие по соседству! Эпидемия распространялась в больших районах, не отгороженных друг от друга морями-океанами или горными хребтами. Ветер разносил пыльцу и семена более сильных растений, и вскоре оказалось, что три четверти мира выращивают только модифицированные злаки, овощи и фрукты – сою, пшеницу, рис. Меньше всего пострадала рожь. Она могла расти только в северных районах - Канаде, России, на севере Европы, а в России генное модифицирование было запрещено. И, в конечном итоге, оригинальных растений почти не осталось. Лишь в Исландии, России, Австралии были хранилища эталонных семян. Остальной мир отказывался воспринимать угрозу изменения генома.

А ты, читатель, наверное, думаешь – “Какая странная эта Ирочка, откуда она все это знает?” Отвечу: мы учимся у лучших педагогов. Времени для учебы – море, в Спасилище собрались ученые и специалисты по всем направлениям – от ядерной энергетики до хормейстера. И если раньше я могла только мечтать о том, что когда-нибудь выучусь на медицинскую сестру – на ВУЗ денег не было, откуда? – то сейчас мы получаем очень хорошее образование. Причем любое и всеобъемлющее. Одно из несомненных приобретений! И о тонкостях генетики рассказывает наша дорогая Биологиня. Да, буду писать это слово с заглавной буквы – батюшка не благословил настоящие имена в дневник вписывать.

Но вернемся к началу. К чему я все это рассказала? К тому, что отец или мать  всегда могут быть вычислены.  По ДНК. И делается это легко и просто, по запросу или одного из родителей, или ребенка, получившего паспорт, это в 15 лет. И, конечно, по запросу надзорных или юридических служб. Мать моя умерла. А надзорные органы мной не интересовались до такой степени.
Почему она не вписала отца? Даже если сама не знала, кто он, это можно было узнать… За матушку мою я молюсь, как за усопшую, а как быть с отцом? Батюшка сказал, чтобы я поминала его в домашних молитвах, как живого родителя, а Бог сам разберется.

Мое первое воспоминание о себе совпало с единственным воспоминанием о матери. Я не помню ее лица. Помню только страшные черные пятна на руках. Помню ее плачущий голос. Эти пятна… это была болезнь. Я уже писала, что игры в генное моделирование закончились печально. Иммунная система человека взбунтовалась против “чужеродных” продуктов. Хлеб, молоко, мясо, овощи – все было негодным. Красивым, высокоурожайным, устойчивым к болезням и вредителям, но – несъедобным. И марихуана стала “неудобоваримой”. Ее тоже модифицировали, чтобы она изменила форму листьев и стала похожей на крапиву. У нас, в России и во многих странах ее запрещали, а в Европе и Америке – нет. Пожалуйста, кури себе травку, только не лезь с вопросами к правительству, ответов все равно нет. Там марихуану модифицировали ради урожайности.

Модифицированная марихуана поражала организм изнутри. Иммунная система организма начинала бороться с новой марихуаной так активно, что у курильщика начиналась аллергия – на коже внутри локтя, под коленями, подмышками возникали красноватые пятна. Они даже не зудели, не шелушились, но через некоторое время они, разросшись, начинали темнеть, чернеть, и превращаться в отмирающие гангренные участки кожи, мяса… Казалось, брось курить, и все прекратится, но нет – иммунная система не возвращалась в норму. Она набрасывалась на здоровые клетки, воспринимая их, как злейшего врага. Люди, успевшие покурить новую чудесную травку, умирали в течение года от аутоиммунного заболевания. Лекарство было найдено – сжечь все посадки марихуаны и расписать ее ужасные свойства каждому жителю страны. Но для моей бедной матушки было уже поздно… Она скончалась, когда мне было всего три года с небольшим.

Мне почему-то остро запомнилась только одна ее фраза, когда она просила меня оставить – “ее у меня заберут”. Да, ювенальная полиция забирала детей у таких, как моя мать. Формально, чтобы ребенок мог жить нормальной жизнью. Но фактически… ребенок мог попасть в семью, которая брала приемного ребенка для своих диких развлечений, для надомной работы. Видимо, моя бедная матушка не хотела для меня такой судьбы и оставила в монастырском приюте. Что это был за монастырь – расскажу чуть позже.

Пожив сначала в одном приюте, потом во втором, в возрасте шести лет я обрела семью.

Я хорошо помню, как меня и еще нескольких ребятишек отправляли в новый дом. Добрейшие наши воспитательницы собирали нам одежду, любимые игрушки. За ужином устроили прощальный чай. Помню только, что мне совсем не было жалко уезжать, но тетя Галя заплакала, и мы, четверо отъезжающих, захлюпали носами “за компанию”.
Мы жили в приходском центре социальной поддержки, проще говоря – приюте при старом московском монастыре. Вернее, сейчас это был храмовый комплекс с двумя церквями – древней, времен Иоанна Грозного и большого храма, выстроенного в начале прошлого века. Чудом в безбожные времена обе церкви и ряд построек сохранились, в конце прошлого века, после падения “советской” власти оба храма усилиями прихожан и меценатов были возрождены к жизни и, поскольку социальная жизнь общества была далека от христианской морали, при храмах стали организовывать приюты для обездоленных.

Для того, чтобы детишек не забирали в государственные детские дома, больше похожие на колонии для трудных подростков,  среди прихожан организовали несколько семейных детских домов. Они и так были многодетные, эти прихожане, так что где пять – там и десять детей уживались, были обеспечены жильем, едой, одеждой, а главное – любовью.

Вот в одну из таких семей попали мы с Ванечкой. Ванечка – это мой приятель по детсаду. Его родители умерли, а бабушке и дедушке власти внука не отдавали на воспитание. Тогда они упросили взять его в наш приют при храме, и сами остались здесь же работать – бабушка поварихой в трапезной, а дед сторожем.
Но и Ванькино счастье закончилось. Как-то, во время большого праздника, у нас в храме произошел ужасный случай.

Так… пришла делегация малышей во главе с Санькой, просят, чтобы я с ними поиграла. Интересно, а что им с воспитателем не играется… а, воспитательница клиросному пению обучается. Ладно… пойду. Приду, допишу.
*******************************


Афины. Городская больница. Палата интенсивной терапии.

Василика проснулась. Не пытаясь открыть глаза, прислушалась и принюхалась. Она явно была жива, ведь на том свете вряд ли будет так противно пикать какой-то прибор. Пи – пауза - пи – через равные промежутки. Запах… да, в общем, никакого особого запаха… ан, нет! Запах табака. Точно не рай. Ну, теперь надо “просканировать” самое себя. Васо пошевелила пальцами рук и ног. Ноги были в порядке, появилось и “ощущение” спины и живота – спина заныла, живот заурчал. Левая рука могла шевелить пальцами, но странно так – будто в какой-то плотной жидкости, а пальцы правой нащупали материал… видимо, матраса.

“Жива, цела, - констатировала девушка. – А Нико?” И попыталась раскрыть глаза. Не удалось – веки слепились, сами не желали открываться. Она попыталась поднести руки к лицу – левую что-то не пускало, а правая – ничего, через сильную боль в плече Васо смогла поднести ее к лицу, попала пальцами в ухо, потом в щеку, на третий раз добралась до правого глаза и… нащупала на нем заклейку.

“Ослепла?”- ужаснулась девушка и в панике начала ощупывать оба глаза. Да, на обоих было что-то типа пластыря на мягкой основе. Невидимый прибор запищал громче. От страха сердце девушки заколотилось очень часто. Она открыла рот – позвать кого-нибудь, но не смогла. Голоса не было. Зато кто-то, кто был в этой же комнате, зашевелился на соседней койке.

- Вы очнулись? Не беспокойтесь, я вызвала сестру, - хрипло произнесла соседка по палате. Васо уронила правую руку на постель.

“Ослепла,  потеряла голос, а что с левой? А Нико? Нико!” – она застонала.
Послышался звук открывающейся двери, быстрые шаги и нарочито веселый женский голос:

- Кто у нас очнулся? Василика? Ну, наша умница, все хорошо, все хорошо… тише, тише…

Теплые сильные пальцы обхватили ее правую руку, она почувствовала укол и погрузилась в сон.

Следующее пробуждение было более приятным. Во-первых, сквозь закрытые веки пробивался свет. Во-вторых, спина болела меньше, а живот молчал.

“Господи, помоги!” – с этой мыслью Васо решилась и приоткрыла глаза. Слишком светло! Но, несмотря на то, что она сразу зажмурилась – свет ударил в глаза -  она поняла, что видит! Василика вздохнула, рот сам собой растянулся в улыбке, и она поднесла правую руку к глазам, прикрыла их.

- Здравствуйте! – произнес давешний голос. – Как вы?

- Не знаю, - прошептала Васо, и это было правдой – левая рука вроде как была на месте, но, по-прежнему, как в ванной с водой, и Васо не могла ей шевелить. Ноги… да, ноги были тоже на месте. Васо попробовала согнуть их в коленях – ничего, согнулись, хотя и “со скрипом”, и тут же начали болеть, как будто были в синяках. Впрочем, так, наверное, оно и было – девушка и ударялась ими, и держалась, опираясь голенями и ступнями в каменный уступ. Васо, закрывая глаза правой рукой от солнца, приоткрыла их. Посмотрела сквозь пальцы – ничего, терпимо. Лицо обмазано каким-то жирным кремом. Подушечками пальцев Васо аккуратно ощупала лицо. Нос, глаза, брови… странные какие брови, гладкие… Девушка открыла глаза и огляделась. Больничная палата. Васо повернула голову в сторону соседки. На соседней кровати сидела женщина…

“Какой ужас! Неужели и я такая?” – Васо ужаснулась и прикрыла глаза. У женщины на голове была то ли шапочка, то ли повязка, красное блестящее лицо без бровей, без ресниц… “Я такая же…”- тоскливо подумала Василика, а женщина, угадав ее мысли, торопливо сказала:

- Вы гораздо лучше меня выглядите, у меня и волосы сгорели, вот на мне колпак восстанавливающий, видите? У вас левая рука в такой же варежке. Герметичный колпак, в нем кожа соприкасается со специальным восстанавливающим гелем, будто в воде. Чувствуете? Это чтобы обожженные ткани не болели от трения о ткань.
Васо, опираясь на здоровую руку, села на кровати. Голова сразу закружилась, и она упала на подушку.

- Вам плохо? Вам что-нибудь нужно?

- Плохо, да… и нужно! Мне срочно нужно сообщить о пропаже человека и позвонить домой!

Пришла вызванная соседкой сестра. Выслушала просьбы больной, пообещала все сделать. Но сначала – процедуры!

- Нет, вы не понимаете! Пропал человек! И мама с ума сходит! Мне нужен визор и полицейский! Мой телефон, он же в сумке был! А где мои вещи?

- Сейчас все организуем, не волнуйтесь!

- Да, это вы так говорите, а сами уколете, и я опять отключусь! – чуть не плача, причитала Василика. – А у меня родители в Австралии, они мне звонят, а меня нет, они решат, что меня совсем нет, и Никитос пропа-а-ал! – девушка разрыдалась, утирая слезы правой рукой. Они скатывались по нанесенной на кожу мази и капали на постельное белье.

- Голубушка,  больница переполнена, визор все время занят, - оправдывалась медсестра.

- А где мой телефон? Вызовите полицию! – голосила Васо. Медсестра выскочила за дверь довольно бодро, несмотря на свою солидную комплекцию.

Порыдав и добившись внимания, Василика решила, что нужно оценить потерю красоты.

- А у вас нет зеркала? Ой, простите. А как вас зовут? Меня – Василика…

- А я Анна. Зеркало в ванной, над умывальником. Помочь вам?

- Благодарствуйте, я сама попробую.

Васо уже не была подключена к диагносту – прибору, регистрирующему ее состояние. Ее и подключали-то по старинке, с проводами, только потому, что у нее не был вживлен чип состояния здоровья. В последние десять лет по всей Греции шла реклама этого нового супердевайса, позволяющего, помимо контроля за организмом, удаленно подключаться к системам диагностики. А у Васо его не было, принципиально. “Вот еще! – говорила девушка своим приятелям. – Постоянный контроль за мной? Что я, не знаю, как эти системы взламываются? Не собираюсь добровольно становиться узницей не пойми кого!”

Василика мужественно села на высокой больничной койке. Ноги болтались на  весу.
“Ужас какой!” – с отвращением думала девушка, разглядывая свой когда-то шикарный педикюр. От него остались только воспоминания. Ногти были подстрижены “лопатой”, лак смыт, и только остатки в уголках напоминали о стоимости сеанса у мастера мани-педи.

Васо встала на подкашивающиеся ноги и, чтобы не рухнуть обратно в постель, уцепилась за любезно подготовленный кем-то поручень. Его установили как раз в направлении санузла.

Держась за поручень, а потом по стеночке, Василика добралась до санузла. Дверь бесшумно отошла в сторону, внутри зажегся неяркий свет. Зеркало было расположено над раковиной, также оборудованной поручнями. Васо стало как-то холодно, и сердце сильно забилось. Она стояла перед зеркалом, опустив глаза. Наконец, перекрестилась и с “Господи, помилуй!” подняла глаза.

- Ой! – глаза тут же зажмурились, причем без команды “из центра”. Дрожащей рукой Васо коснулась своей головы… вот почему голове было так легко и прохладно! Не было больше ее чудесных густых волос… нет, были, какой-то ежик длиной около сантиметра. С проплешинами… ой!

- Мамочки, это я?

Из зеркала на Васо смотрел Ужасный Кошмар. Лицо… нет, какое лицо, это была  рожа! Красная, глянцевая, намазанная какой-то мерзкой смазкой. Волосы… где волосы? Где волосы? Уши торчат… бровей нет! А ресницы… что они сделали с ресницами? Ресницы были подстрижены!

“Какой ужас! – думала Васо, вцепившись в поручни возле раковины, чтобы не упасть.

 – Нико меня сразу бросит, если увидит такую… Нико? Нико!!!!!!!”

Через несколько минут дородная медсестра, врач и мужчина с военной выправкой в штатском выносили истерично рыдающую Василику из санузла и укладывали ее в кровать.

- Нико пропал, вы понимаете? Где полиция? Где? Когда нужно, никого нет, и когда я пыталась до них докричаться, их не было, не было! А когда нужно оштрафовать, все на ме-е-есте! – Василика вопила, вырывалась и пыталась встать на ноги, чтобы выскочить в коридор.

- Истерика! – тяжело дыша, констатировала медсестра. - Укол?

- Мне нужно ее допросить! – парировал штатский с военной выправкой.

- Дайте седативин, двойную дозу! – сказал врач. Сестра кивнула и, оставив подопечную, выбежала из палаты. Вернулась с инъектором.

- Это ее слегка успокоит! – ответила она мужчине, неодобрительно смотревшего на ее руки с инъектором. И, в самом деле, через несколько минут Васо перестала вопить, попила водички и, уткнувшись в подушку, только тихо всхлипывала.

- Вот, совсем другое дело! – врач, невысокий худощавый мужчина, смотрелся рядом с высокой пухлой медсестрой довольно комично, особенно когда они, как караул, стояли парой над кроватью Василики. - Думаю, вы сможете с ней поговорить, она сама просила вызвать полицию, говорила, что кто-то пропал.

- Хорошо, оставьте нас! – полицейский проводил их взглядом, прищурился, глядя на заблаговременно улегшуюся к стенке лицом соседку и придвинул кресло на колесиках к кровати Васо, присел. Коснулся ее плеча:

- Вы хотели что-то сообщить полиции? Я готов вас выслушать!

Он раскрыл планшет, приготовился записывать. Василиса перевернулась на спину. Выглядела она, и в самом деле, ужасно. Но полицейский увидел за эти несколько дней столько, что уже перестал внутренне содрогаться. Этой девчонке очень крупно повезло – она жива и не сильно пострадала.

- Госпожа, сообщите мне, для начала, ваше имя! – он включил запись.

- Василика Аристиди, - хлюпая носом, ответила девушка. – Постойте! А где моя карточка? И телефон? Они были в кармане брюк!

- Не волнуйтесь, все ваши вещи в больнице, в камере хранения, и…

- Телефон! Вы понимаете, что я должна позвонить?

- Я распоряжусь, вам принесут визор, вы позвоните, и все будет в порядке…

- Телефон! Боже мой… я не помню ни папин, ни мамин номер! Все в телефоне! Они в Австралии, Институт биологических проблем, можно с ним связаться? Я и Нико телефон не помню… это мой друг, вы понимаете?

- А кто пропал-то? – полицейский чин попытался переключить внимание Васо. Видимо, седативные препараты сильно влияли на четкость мышления, и девушка перескакивала с одной проблемы на другую, не выставляя приоритеты.

- Да жених, жених! – Васо только приготовилась рыдать, а слезы выступали мгновенно, казалось, и повода не нужно, но полицейский чин успел ввернуть свой вопрос:

- Имя пропавшего, место проживания, обстоятельства пропажи. И еще много вопросов у меня к вам, мы собираем картину произошедшего инцидента…

Ох, зря он назвал эту драму инцидентом! Соседка не выдержала и повернулась к нему:

- Что вы сейчас сказали? “Инцидент”?

- Да, но я не с вами…

Последующие четверть часа полицейского разве что не били подушками две разъяренные страшные фурии. На крики прибежали уже две медсестры, а врач сказался крайне занятым осмотром очередной жертвы “инцидента” и заперся в кабинете предварительного осмотра. В палату из коридора заглядывали пациенты.

- Помилуйте, уважаемые госпожи, - безуспешно взывал к разуму “потерпевших” полицейский, оказавшийся дознавателем афинского отделения. – Я здесь как раз для того, чтобы зафиксировать все показания, помочь найти родных, собрать все факты… да что же это такое? Невозможно же работать! – воззвал он к медперсоналу, стоявшему поближе к выходу из палаты.

- Госпожи, успокойтесь, лейтенант Гавриакис здесь для того, чтобы помочь! – дородная медсестра подобралась к Анне.

- Не затыкайте мне рот! – гордо поправив “колпак” на голове вместо прически, заявила она. – Не запугаете! Пора, наконец, нашей власти дать ответ на вопрос – почему ничего не делается для предотвращения катастрофических пожаров! А не инцидентов, как вы изволили назвать это кошмарное бедствие! Почему каждый год, каждый год в нашей несчастной исстрадавшейся Греции горят леса? Вам нужно было, чтобы произошла катастрофа, чтобы заняться решением проблемы? Где были наши спасатели?

- Да, - включилась Васо, - меня вытаскивали турки.

- Турки! О, до чего мы дожили!

- А тушили пожар русские, я видела их самолет! – вспомнила Васо. – Русским ближе лететь, конечно!

- Госпожа… э… Аристиди, давайте я запишу ваши показания, а тем временем сестра пойдет и вне очереди принесет вам визор…

- Где мой телефон?

- Где телефон госпожи Васо? – строго спросил лейтенант, обращаясь к медсестрам.

- Сейчас узнаю! – дородная медсестра выпорхнула из палаты.

- А я… я за визором! – вторая сестра дематерилизовалась следом, и несчастный лейтенант снова остался один. Если не считать подслушивающих и подглядывающих через открытую дверь. Гавриакис встал, закрыл ее перед любопытствующими и обернулся. Фурии выдохлись. Анна с королевским достоинством улеглась в постель, подняла верхнюю часть кровати и полулежала, сложив руки поверх одеяла. Длинные, тонкие пальцы напоминали о музыке, фортепьяно, и лейтенант вспомнил, что она – арфистка из прославенного оркестра, отдыхала у знакомых в загородном доме. И попала в “инцидент”. А Василика прилегла на бочок, жалобно глядя на лейтенанта. Она пыталась выглядеть строгой, но выходило не очень. Лейтенант сравнил ее с потерявшимся щеночком – такая она была маленькая, жалкая и потерянная.

- Так… - он снова присел к постели Васо. – Госпожа Аристиди, расскажите все, что вы помните, по порядку. Итак, как вы оказались в пригороде?

Целый час Васо рассказывала свою историю. Как они с Никитасом приехали на машине в пригород, спасаясь от гари в городе, как зашли в единственное работающее кафе, пили кофе. Как Нико неожиданно отправился вслед за тремя иностранцами – теперь-то Васо понимала, что они показались ему подозрительными, и он решил за ними проследить. Как она, не дождавшись Нико, пошла в отделение полиции – загорелся лес, огонь перекинулся на город, а никакого оповещения, никаких спасателей, кроме двух местных машин огнеборцев, не было, и Нико пропал. Как отделение полиции оказалось запертым и пустым – сбежали все, что ли? И как ей повезло чудом остаться в живых в огненном смерче. Как ее спасла незнакомая женщина… узнать бы, как ее зовут! И как не было никакой связи с внешним миром, не работали телефоны… И где же Нико?

Рассказ Василики прерывался эмоциональными возмущенными восклицаниями Анны, а когда Васо дошла до описания запертого отделения полиции, дознаватель тоже не выдержал и присоединился к госпоже Анне.

- Сбежали, как пить дать! – госпожа Анна с горящими глазами уже сидела на кровати, свесив ноги, на которых болтались больничные тапки. – Я вам говорю, это из рук вон!

- Я это так не оставлю! – возмущался дознаватель.

- Даже сигнализация не сработала, когда я швырнула им в дверь кирпич!

- Как же так? Даже если, как вы говорите, было отключено электричество, все силовые структуры работают, в каждом здании автономный источник энергии! – изумлялся Гаврилакис.

- Значит, выключили ваш автономный источник! – госпожа Анна попыталась топнуть ногой, да забыла, что ноги на весу. С правой ноги слетел тапок, описал дугу и влетел под кровать Василики. Любезному дознавателю пришлось лезть за ним под койку.

Пока Васо рассказывала, выяснилось, что ни карточки, ни телефона при ней обнаружено не было, дознаватель отправил запрос на поиск контактов родителей Васо и Никитаса и сообщил самое важное, уже к концу разговора:

- Госпожа Аристиди, хочу вас порадовать: в списках погибших ваш жених не числится.

Вошла медсестра. Родителей нашли, и Васо подвезли к кровати передвижной столик с большим визором устаревшей модели. Васо не стала включать видеоизображение со своей стороны, чтобы зря не пугать маму. Не тут-то было.

- Васо! Васо, детка! – на экране возникли взволнованные лица родителей Василики.

– Ты где? Почему твой телефон отключен? – тараторила мама, отпихивая отца, крупного мужчину, занимавшего, по ее мнению, слишком много места за столом, на котором стоял визор.

- Мамочка, папочка! Я нормально… да тут со связью у нас беда…

- А ты нас видишь, детка?

- Да…

Родители переглянулись.

- Что творится в этой стране… - пробормотал отец. А мама щебетала дальше:

- Васо, как ты себя чувствуешь? Врачи говорят, что ты поправляешься!

- Да, мама… папа! Мне нужна твоя помощь! У меня пропал телефон с записной книжкой. Я ее синхронизировала, но на домашний комп, а пароль я не помню, и не смогу войти в аккаунт… позвоните отцу Никитаса… пусть он заедет ко мне… мы были вместе… я здесь, а он… пропал…

Ужас произошедшего подбирался к сознанию Василики постепенно. И лекарства, и ее собственное сознание, конечно, Ангел-хранитель милосердно блокировали страшный вывод: Никитас погиб в пожаре. Правда, среди погибших его нет… а, может, он дома??? Или ранен?

- Да, в списке погибших его нет! Несколько раз проверил! – дознаватель был рад, что может сообщить хоть что-то приятное этой маленькой измученной девушке и ее родителям.

- А в другом списке? – жалобно спросила Васо.

- В другом… минутку! – и родители, и Анна притихли. – Нет, среди пострадавших его тоже нет! – ответил наконец дознаватель. Родители Васо и Анна перевели дух.

- А где же он? – Васо захлюпала носом. Утешения посыпались на нее со всех сторон. Офицер полиции:

- Да он наверняка дома! Судя по тому, что вы рассказали, у него было время выбраться!

“Дома? А что же – он меня бросил? Нет, хорошо, что он жив, но почему он меня бросил? А ты вспомни, как быстро все произошло! Он мог далеко уйти за теми тремя, а пожар разгорелся, и пламя перекрыло ему путь обратно!” – сознание Василисы быстренько подкинуло ей спасительную идею.

- Я только что позвонила ему, телефон не доступен! – мама Васо подтолкнула мужа локтем. - Звони господину Эфримидису, скорее!

- У тебя есть его номер? Вот и звони!

- А у тебя нет, что ли? На! Я набрала, поговори!

- Ты набрала, так и поговори! – папа терпеть не мог быстрых решений, тем более связанных с возможной родней.

- Да включись ты, наконец! У меня удар сейчас будет! Васо, немедленно ответь – ты что, сильно пострадала? Почему связь односторонняя? Нет, я умру прямо сейчас, на этом месте.

- Нет, мама, не сильно… но меня обстригли почти налысо, и рожу вымазали мазью, и ты испугаешься, а я…

- Господин Эфримидис? Здравствуйте. Это отец Василики. Да, она нашлась. В госпитале. А Никитас? Все еще нет?

- Господи, помилуй! – не выдержала Анна.

- Да, да… она просит заехать!

- Мы вылетаем! Анастас, я беру билеты, мы вылетаем! Ребенка остригли! Это что-то с чем-то...

- Мамочка, не надо! – пискнула Василика. - Я в порядке…

- Господин Роман, как доберется, сразу к тебе! Он ищет Нико по больницам… наде… то есть думает, что он без сознания, где-то лежит! – отец Васо пробился к визору.

 - Спасибо, папа… да не надо прилетать, меня выпишут скоро… наверное…

- Роман привезет тебе новый телефон, для связи, ты слышишь?

- Да… Боже, только бы Никитас нашелся! – Василика была не в силах продолжать разговор. – Все, пока, у меня визор забирают, еще кому-то нужен,  – и отключила связь с далекой Австралией.

Дознаватель подмигнул медсестре, показал глазами на Василику. Та лежала без сил, из глаз текли слезы.

- А вот мы сейчас покушаем, потом поспим, и все наладится! – медсестра взялась за дело. Она быстро подключила анализатор, оценила прогресс в лечении и регресс в эмоциональном состоянии, заказала обед (анализатор посоветовал легкий бульон и курицу с овощами, добавила на свое усмотрение компот из сушеных груш), выпроводила дознавателя, пообещавшего срочно передать данные о Никитасе выше. После обеда капризничающая Васо как-то быстро успокоилась и крепко заснула.
“Точно что-то в компот подливают”, - только и успела подумать госпожа Анна, погружаясь в крепкий сон.

А сны были, как  наподбор, неприятные.


Третья запись из дневника Ирины.

Играли в “казаки-разбойники”. Долго не могли найти хитрую Саньку. Уже играть перестали, “казаки” объявили себя проигравшими, а она все не вылезает. Напугались – не случилось ли чего, пошли искать по всему убежищу.
Нашлась такая… пела с клиросным хором! Нет, ну бессовестная! Мы к ним в зал не заходим, потому что у нас правило – где можно прятаться, а где табу. Вот в общем зале – табу. Тем более, во время занятий хора. А Санька этим воспользовалась, спряталась там, а чтобы не гнали, объявила, что пришла заниматься! Регент на нее косо посмотрел, но что делать – дал ноты, поставил в сопрано, а у Саньки второй альт… в общем, когда мы, отчаявшись ее отыскать, были готовы объявить по громкой связи, что пропал ребенок, я рискнула заглянуть в зал. Где и обнаружила басящую Саньку, красного регента, весь клиросный хор и воспитательницу рядом с Санькой, пытавшуюся втолковать девчонке, как нужно петь… Ух, как мне захотелось ее отругать за жульничество! Но… досчитав про себя до десяти, я только извинилась и прикрыла дверь.

- Ну, ребята, что решим? – спросила я сгрудившихся вокруг меня ребятишек.

- Санька правила нарушила! Она всегда так! Вечно жульничает! А мы бегали по всему дому, как дураки! – загалдели ребятишки.

- Не как дураки, а как честные, правда? – ситуацию надо было срочно спасать.

- Да, а она нечестная! Тогда казаки выиграли, да, тетя Ира?

- Получается, что “разбойники” проиграли. Так, ребята?

- Мы ее больше не примем! – мрачно сказал толстый рыжий Вадик девяти лет от роду. Он бегал больше всех, вспотел, залезал в самые пыльные углы Спасилища, а Санька в это время распевала, как ни в чем ни бывало! И пока я отчаянно придумывала, что сказать – мы же христиане все-таки, надо найти аргументы, чтобы успокоить ребят, убрать злость из их сердечек, малышка по имени Алевтина, крутя от смущения русую косичку, похожую на крысиный хвостик, высказалась:

- Она хотела, чтобы разбойники выиграли, а не для себя!

- Но мы тоже хотели выиграть! И мы честно играли! Но она же не для себя… Ну и что? – загалдели малыши. – Мы хотим честно выигрывать! – высказался малолетний разбойник Петька, а маленькая, черненькая Галочка подтвердила:

- Да! Мы хотим быть честными разбойниками!

Я улыбнулась.

- Ребята, а давайте именно это мы и скажем Саньке! Что мы все хотим быть настоящими победителями, а не липовыми!

- Давайте, давайте, тетя Ира!

Дверь открылась, и из зала вывалился вспотевший от возмущения регент (репетиция была сорвана), певчие, и последними - красная от смущения учительница и прячущаяся за ней Санька. Увидев нас, Инна Викторовна удивилась:

- Ребята, а что вы здесь? Что случилось?

- Все в порядке, Инна Викторовна! -ответила я. – Мы играли в казаки-разбойники. К сожалению, никто не выиграл.

- А почему? – Инна Викторовна прижала ноты к груди.

- Потому что ребята отказались принимать нечестную победу! – тихо ответила я. – Пойдем, Саня. Будем переигрывать завтра. И тебя мы все попросим побыть в роли “казака”!

Инна Викторовна удивленно посмотрела на Саньку. Девочка явно раздумывала: то ли сбежать, то ли начать рыдать, то ли…

И тут прозвучал сигнал, приглашающий к обеду.

- Ребята, руки вымыть не забудьте! – крикнула вслед стайке ребят учительница – Ириша, а что стряслось-то? Санька…

- Да ничего, Инна! – я зову мою бывшую учительницу из воскресной школы по-простому – Инной, она и старше-то меня лет на семь. – Одна девочка о-о-о-очень хорошо спряталась!

- Саша, что ли? Она у нас пряталась? Ах, шалунья! Всю репетицию Илья ее пытался выпроводить, но она прямо уперлась – «хочу петь», и все тут! Ну что поделать – пели с ней, как могли!

- Инна, ребята сами решили, что хотят играть по-честному, и что Санька хотела, «как лучше».

- А вышло, как всегда! – рассмеявшись, мы вошли в трапезную.

Народу в Спасилище много, сейчас уже около двух сотен, люди кормятся в три смены. Наша смена, детская – первая. Трапезная – это большое помещение, отделенное от кухни перегородкой. Шведский стол. Можно брать любые блюда, и поначалу вновь прибывшие стараются набрать каждого блюда понемногу. Потом это проходит… голода у нас нет.

Так вот, про моего верного друга, почти брата Ванечку.

Ваня осиротел в три года. Его первое воспоминание еще хуже, чем мое. Отец и мать работали в службе спасения, и папа принес с работы списанный костюм химзащиты. Нацепил противогаз и вошел в комнату, где был Ванька. Пошутил. Ребенок дико перепугался, завопил… вот с этого времени он себя и помнит.

Родители Вани выехали на ликвидацию техногенной катастрофы, отравились какой-то химией на предприятии и умерли. Что уж там было на самом деле – данных об этой трагедии до сих пор днем с огнем не найти, но как факт – мальчишка остался один. Жил он в приходском приюте, я уже писала, под присмотром бабушки-поварихи и дедушки-сторожа. Почему им не отдавали ребенка на усыновление – непонятно. Отписка была такая: «пожилые люди, имеют маленький доход, не смогут обеспечить ребенку достойное воспитание». Ага, а в детдоме его так бы любили, так хорошо воспитывали бы! Статистика – вещь упрямая, и говорила она о том, что около девяносто процентов детдомовцев в конце концов преступали закон и попадали в тюрьмы. Можно было попасть и в приемную семью, конечно. Но тоже – как повезет.

История случилась в воскресный день, летом, на Троицу. В нашем огромном храме Иверской Божьей Матери народу было – не протолкнуться. И Ванька был. Дедушка дежурил у входа, бабушка причастилась и побежала в трапезную готовить праздничный обед. А мы, детишки, оставались с прихожанами в церкви. Батюшка вышел читать проповедь, а мы все рядом, в первых рядах, и я все отчетливо видела и прекрасно помню. Батюшка поздравил всех с праздником, только начал проповедь – вдруг прямо к нему, через толпу народа, протолкался какой-то дяденька. В военной форме, но без знаков отличия, поднял руки, а в руках – круглый предмет. Поднял и как закричит на весь храм:

- А ну тихо! Я вас всех сейчас порешу! Ненавижу вас! Нету вашего Бога!

У него в руках была граната. Откуда он ее взял – Бог весть, у нас тогда была очередная заварушка на южных рубежах Таджикистана – там было очень горячо, и люди возвращались со сломанной психикой.

Все замерли. Батюшка замолчал. Смотрит на него с высоты амвона, а вокруг дети, народ прижался друг к другу… бежать-то некуда. Кто сможет, в двери успеет выскочить. А кто рядом – не успеет. Да и как бежать? Народ у нас православный, потом рассказывали, кто поближе стоял – думали только, как на него упасть, чтобы собой гранату закрыть.  Посмотрел на него наш батюшка и говорит, спокойно так, голос не дрожит, даже ласково:

- Ну, давай. Подрывай. Только ты учти – мы все причастились, к смерти готовы -  сразу к Богу попадем, чистенькие, без грехов. А ты в ад пойдешь – столько невинных людей погубишь. А нам не страшно, мы приготовились к смерти. Лучше, чем когда-либо. Так что – взрывай!

Парень так и замер. Потом руки опустил и быстро, быстро из церкви выскочил и через ворота, и удрал со своей гранатой. Мы его больше никогда не видели, а вот Ванькиному деду, когда он узнал, что пропустил убийцу, стало плохо. Инфаркт. Умер он дня через два в больнице. Бабушка затосковала и через полгода зачахла и ушла вслед за мужем. Перед смертью просила, чтобы о Ване позаботились.

И вот мы с Ваней – аккуратно причесанные, одетые во все лучшее, с одним чемоданом на двоих и пакетами с пирожками и вареньем – едем в нашем приходском рыдване в приемную семью. Как нам сказала воспитательница – «к новой маме». Мне-то все равно, я свою маму почти не помню, а Ванька насупился, надулся и всю дорогу гундел, что никакой «новой мамы» у него никогда не будет, что у человека одна мама, и что он устроит этой «новой маме» веселую жизнь, если она хоть раз попробует его приласкать. Он мне так надоел за дорогу, что я уснула. А он страшно обиделся. Такие мы и вылезли из машины, рассорившиеся, я - с большой куклой в руках, а Ваня – с пирожком – проголодался, пока ехали.

Она стояла на ступеньках своего маленького домика.

Нас привезли в какой-то поселок, и такие же домики – небольшие, с мансардой, с крылечком – были повсюду. При каждом доме был садик с цветами, грядками, деревьями. Во дворе почти у всех - детские площадки. На окнах – занавесочки. Некоторые домики строились, и больших деревьев около них не росло. Но и грядочки, и клумбы с цветами – ухожено,  красиво. Все это мы разглядели в окна «рыдвана», пока нас везли по поселку.

- У… деревня, что ли? – Ваня скривился, когда мы свернули с шоссе на проселочную дорогу.

- Ну и хорошо, что деревня! – назло ему ответила я, хотя мне тоже хотелось бы жить в городе. Какие в деревне развлечения? В огороде копаться?

Мы были разочарованы. И домики маленькие, и машины какие-то старые, и детвора на нас глазеет, чуть не пальцами показывает…

Она стояла на ступеньках крыльца. Маленькая полная женщина в летнем платье, в косынке. Руки сложены на переднике, надетом поверх платья. Ванечка вконец насупился и прошипел: «Бабка какая-то деревенская!» Я покраснела и толкнула его локтем – мол, помалкивай! Нам с ней жить и жить… А мама Люся – это мы ее потом так звали, ее все так звали – вдруг улыбнулась озорно и раскинула руки:

- Добро пожаловать, дорогие мои!

И мы с Ванькой, не раздумывая, кинулись в ее объятья… у меня в одной руке кукла, у Ваньки пирожок… обняли ее, и так нам стало тепло и легко!

У мамы Люси своих детей пятеро. Когда мы попали в ее семью, двое старших уже работали, имели свои семьи. Средняя дочка пока была с мамой, помогала с малышами. А приемных у мамы Люси было по-разному – иногда никого, а иногда пять-шесть. В момент нашего вступления в семью, кроме нас было еще трое приемышей.

Мама Люся… пишу о ней, а слезы капают на страницы. Что в ней такого особого? Жили мы богато? Да нет, как все в нашем маленьком поселке – на жизнь хватало, и слава Богу. Наш поселок возник лет шестьдесят назад посреди чиста поля, недалеко от Москвы-реки. Московский приход в 90-е годы 20 века получил местный старинный храм «на восстановление» - Троицкий храм стал подворьем нашего монастыря. Я писала, нет… московский приход раньше был монастырем, а после восстановления церковной жизни в России стал просто огромным старинным храмом с большой территорией. Монахи у нас не стали селиться, много суеты в столице.

И вот, одновременно с восстановлением сельского Троицкого подворья на берегу Москвы-реки, рядом образовалась православная община. Тогда бывшие колхозы и совхозы раздавали своим работникам наделы земли – по шесть соток – для поднятия земли. В нашей огромной стране, уважаемый читатель, самая отстающая отрасль была – сельское хозяйство. Теперь это удивительно читать, но так было.

Колхозники стали продавать эти участки, и наш батюшка подсуетился – выкупил целое огромное поле. Вот так и образовалась православная община рядом с подворьем московского монастыря. В то время таких общин было несколько. Строились домики, сообща провели свет, газ и воду. У кого были большие семьи – тем счастье – согласитесь, что в московской квартире большой семье тесно. А тут – приволье! Мы жили по три человека в комнатке. Маленькая комнатка, одна кровать двухэтажная и диванчик. Два шкафа, стол, три стула. Уроки делали или здесь же, или в столовой, за большим обеденным столом.

Тут же, при общине, была православная гимназия – прекрасная школа, в которой учили, наперекор всем новым веяниям, по старинке – не делили детей со средней школы на неуспевающих и перспективных, на «технарей» и «гуманитариев» - учили всему и по самым лучшим методикам. Наверное, поэтому наши дети получали дальше высшее образование в лучших институтах?

Какие у нас были развлечения? Мы много пели, играли в театральной студии, занимались музыкой, гимнастикой, конным спортом, да вообще – любым спортом, и плаванием – на лето наполняли водой настоящий открытый бассейн, плавай, не хочу!

А еще мы учились бальным танцам. Мальчишки ходили в кадетский класс, у них была настоящая форма, и мы танцевали! Еще все мы, кто хотел, девочки, учились стрелять, разбирать автомат и пистолет. И, конечно, девочки занимались домоводством.

У нас каждый дом славился каким-нибудь «промыслом». Кто-то ткал ковры, кто-то вязал, кто-то вышивал гладью. Мама Люся вышивала. Так прекрасно, что ей давали заказы из всех окрестных храмов.

А еще мама Люся любила цветы. Вот как вышло, что она стала ими заниматься. У нас в России постоянно было какое-то метание – то в сторону Запада, то в сторону Востока, то у нас свой путь намечался. Вот и приусадебные хозяйства – то можно держать теплицы, то плати налог. То можно выращивать овощи, то штраф за несчастную грядку с горохом. То «давай, давай», осваивай, сажай фруктовые деревья, то, опять же, плати налог за каждое дерево. Мама Люся в очередной период «гонений на грядки» плюнула и разбила клумбы, а на них, между цветов, высадила укропчик, салат, петрушку, клубнику – вот отсюда ее увлечение. «Не было счастья, да несчастье помогло!» - смеялась мама Люся, вышивая по фотографии какой-нибудь особенный ирис или розу. Домик достался моим приемным родителям по наследству.

Маме Люсе и папе Вове даже вручили орден «Родительская слава» - сам президент вручал в Кремле и дали премию, на которую они купили новый автомобиль, потому что на старом уже опасно стало ездить. Посчитали – своих пять, а еще за двадцать семь лет они приняли в семью и вырастили… тридцать восемь приемышей!

Да, маме и папе платило государство зарплату, как педагогам, и на каждого ребенка выделялось пособие («Как раз, чтобы с голоду не помереть!» - возмущалась Люсина мама, наша общая бабушка). Но самое главное, что они нам дарили – это любовь.

Знаешь, читатель, как отчаянно не хватает родительской любви тем, кто остался сиротой или брошенным?

Как мамы Люси на всех хватает? Делает ли она разницу между приемными и родными? А вот я сейчас расскажу историю, она на моих глазах происходила, и ты, читатель, сам решишь.


Палата в афинском госпитале.

На следующий день, в обед, пришел отец Никитаса. Васо уже прохаживалась по коридору и увидела его первая. Сосредоточенный, губы сжаты, разглядывает номера палат. Василики кинулась со всех ног к нему.

- Я здесь! Роман, я здесь!

- Васо, дорогая!

Васо подбежала к Роману:

- Ну, что? Никитас? Говорите!

- Никаких сведений, дорогая… ничего пока… езжу сам по больницам, проверяю всех… всех, кто без памяти… нет, нет…

Васо вглядывалась в серые, уставшие глаза возможного свекра. «Видно, он говорит правду… не хочет меня травмировать, говоря, что ходил и по моргам, искал его… но нет, не нашел!» А Роман думал, разглядывая ее:

«Господи! Счастье, что жива, не изуродована! Сколько я насмотрелся за эти дни! Ничего, ничего… отойдет от пережитого, все у нее будет хорошо!..  – и одернул себя: - Не раскисать! Все у НИХ будет хорошо!»

- Роман, давайте сядем… тут вот… - Василика огляделась. В холле их отделения стояли диваны, но свободных мест не было – больница была переполнена, особенно хирургия.

- Пойдемте к нам в палату! Она на двоих! – Василика заглянула в дверь. Госпожа Анна не спала.

- Госпожа Анна! Вы не против, если отец моего Никитаса посидит в палате? В холле нет свободных мест!

- О, что вы! Я только за! Устала, знаешь ли, играть на виртуальной арфе! Проходите, проходите, господин…

- Роман, здравствуйте! – отец Никитаса робко стоял в дверях.

- Здравствуйте! Проходите… вы уж извините… я такая… ужасная… слава Богу, что жива! И обгорела, и чуть не утопла… - госпожа Анна попыталась поправить «прическу», но не было даже «колпака» - его сняли, так как ожоги на коже головы зажили, и начали прорастать волосы. Ежик… поправляй, не поправляй…

- Очень приятно, госпожа Анна… - Роман церемонно склонил голову, присел в кресло рядом с постелью Василики. Сама Васо забралась на свое ложе.

- Конечно, что уж приятного, в таком месте… Не буду вам мешать… я арфистка, знаете ли, играю в симфоническом афинском оркестре… пальцы тренировала весь день…

- Да что вы? А я столько раз был на ваших концертах… да, помню вас, госпожа!

- Спасибо, спасибо… даст Бог, скоро снова на сцену, пришлю вам билеты, и вам, и сыну – уверена, он найдется, и милой Василике!

После высказанных благодарностей и обоюдных пожеланий скорейшего выздоровления, Васо вполголоса начала рассказывать Роману их с Нико историю. Отец Никитаса даже записывал в свой планшет отдельные моменты.

- Скажи мне… Васенька… как называл своего подельника старший? Ну, те славяне, о которых ты рассказала?

- Осип… нет… Осаф… не помню! А вот старшего они звали Петром! Даже не так… Петро! Вот!

- Не Остап? – спросил Роман.

- Может быть, и Остап… я не помню! – жалобно сказала Василика. - А кто это мог быть?

- Может, сербы или болгары? Петро… славянское имя! - предположила Анна.

- Нет, не похожи на сербов. Скорее, на болгар – но у болгар овал лица иной и глаза другие… нет, не болгары… - возразила Васо.

Роман вздохнул:

- Васо, как ты думаешь – Нико услышал их разговор?

- Думаю, да. Он внимательно прислушивался, и, когда они встали, пошел за ними. Очень встревоженный! А я хотела за ним, а он велел мне остаться…

- Нико прекрасно знает три языка: греческий, английский и… русский.

- Русский? – изумлению Василики не было предела. Она никогда не слышала, что Нико знает русский.

- Он не говорил? – Роман глянул на Василику и опустил глаза. – Да, наверное, молчал… Я сам русский наполовину – мой отец эмигрировал сюда еще в прошлом веке. Ну, почти наполовину, не суть. А здесь я сам уже женился на гречанке, но с Никитасом мы много говорили по-русски, и он выучил… и говорит, и пишет.

- Ничего не говорил…

- Наверное, хотел сюрприз сделать. Васо, а когда начался пожар? Через сколько времени после ухода этих парней?

- Часа через полтора или два… Не знаю. Стемнело уже совсем. И время кофе закончилось, это точно! Мы все просто так сидели… Постойте! Вы что же – думаете, что это могли быть поджигатели? Нет, но если это русские? Русские нас тушили!

- Девочка, по-русски говорят многие. Знаешь, была такая Российская Империя, потом Советский Союз с многими республиками?

- Да, мы учили…

- Так вот, Союз распался, а люди так и продолжили говорить по-русски. Это могли быть и молдаване, и латыши какие-нибудь, а Петро… Остап – наверное, украинцы!

- Украинцы! Такой страны и нет уже давно, а туда же! – возмутилась госпожа Анна.

- Страны нет, а люди, как видите, остались. Если я не ошибаюсь, это были украинцы, а не цыгане какие-нибудь. Василика, дорогая, Нико пошел за ними… давай-ка план городка посмотрим… - Роман вывел на экран планшета карту курортного местечка, еще до пожара. Васо показала пальчиком:

- Вот, видите – кафенио, тут мы сидели. Они пошли вот сюда… и там же – видите – полицейский участок, куда я ломилась. А загорелось… сверху, почти напротив пляжа, левее кафенио.

- Да, да! – подтвердила госпожа Анна. - Загорелся вначале лес за новым кварталом, там дома такие оригинальные, новой архитектуры – они как полыхнули, так не остановить было! И все бы ничего, но сильный ветер к морю превратил улицы в пылающие коридоры! Как мы бежали, как бежали! Бежим по улице и чувствуем – огонь сзади, догоняет нас! Гул страшный… На меня полыхнуло из проулка… волосы опалило… я так со всеми в море и вбежала… стоять пришлось по шею в воде, ближе жар был страшный… Господи… мне это снится каждую ночь… тьма, свет от пылающих деревьев и зданий на берегу… Люди… нас сначала много было, но волна пошла… а стояли несколько часов, обессилели… Волна набежала, отхлынула – смотрю вокруг – людей меньше осталось, вы понимаете? Голов меньше! Ой… Рядом со мной семья была – молодые муж, жена, ребеночек грудной. Мужчина ребенка на руках держал, поднимал повыше, когда волна накатывала, чтобы тот не захлебнулся. И выпустил… ребеночек упал, они нырять начали… муж вынырнул, а жена – нет… бедный мальчик, в минуты обоих потерял… он поплыл в море… не знаю, вернулся ли… с ума сошел, наверное… А я знаете, почему не утонула? Я толстая! Я на воде держалась сама собой! Господи, вот всю жизнь горе было – «как постройнеть?» - а сейчас – «Слава Богу за мой жир!» А еще я сознание не теряла… соленая морская вода так жгла мои ожоги… думала, с ума сойду от боли… а жива осталась…

- А вот его не видели? – с надеждой спросил Роман, показывая изображение Никитаса.

- Нет, нет, не припоминаю, - вглядевшись, покачала головой Анна. – Но если ваш мальчик попал в море – скорее всего, он жив. Васо рассказывала, что он яхтсмен, у него сильные руки! И с морем он на «ты»!

- Да, да, госпожа Анна, вы правы… Василика, чуть не забыл! Вот новый планшет, звони, я все номера, какие знал, вписал.

- Спасибо большое, Роман! – Васо прижала планшет к груди. Подумала, решилась, открыла записную книжку и набрала любимый номер. – Абонент отключен… Когда был пожар, в поселке не работала связь! – вспомнила она.

- Да, Василика, чертова вышка в соседней долине сгорела раньше. Знаешь, пойду я. Родители когда прилетят?

- Роман, не знают они. Не могут купить билеты!

- Да что же это творится? Конец света наступает! – возмутилась Анна. - Из Австралии не могут люди вылететь!

- Васо, я поеду по больницам, буду тебе сообщать новости, и ты мне. Да, и… а ты все рассказала дознавателю?

- Все! Я же понимаю, важны любые подробности!

- Ладно, госпожи, я откланиваюсь, с вашего позволения! – Роман поднялся, склонил голову. – Госпожа Анна, Василики, скорейшего выздоровления! А я – по перечню лечебных учреждений… – и быстро вышел за дверь.


Австралия, недалеко от Мельбурна.

- Анастас, нет, ты посмотри! У них нет авиабилетов! – госпожа Панаила подозвала мужа. Тот отвлекся от своего монитора и глянул на экран жены. Да, крупная надпись «Билетов нет» занимала пол-экрана.

- А на завтра? – спросил он и уткнулся снова в свою работу.

Анастас и Панаила работали на проекте выращивания водорослей, способных не только существовать в «море из пластикового мусора», в которое за столетие превратилась часть Мирового океана, но и перерабатывать мелкую пластиковую крошку. Некоторых успехов им удалось добиться, но водоросли «ели» не только пластик – они с удовольствием поедали нефть, добираясь до нее через микротрещины в корпусах нефтеналивных танкеров. Хорошо еще, Панаила догадалась выбить у руководства деньги на проведение «натурных испытаний» - на судоверфи в старый танкер налили немного нефти и в закрытую зону «пустили» водоросли и засыпали поверхность пластиковой крошкой. Водоросли за неделю «переработали» крошку, оголодали и… через несколько дней танкер дал течь, нефть сначала вытекла – потихоньку, потихоньку вытекала, а водоросли ей питались, росли в размерах, и доросли до того, что резко увеличили дыру, пролезли в танки, танкер затонул, но нефти тоже не стало. Пришлось применять меры для уничтожения разросшихся растений. Полнейшая дезинфекция. Руководство Панаилы не знало – то ли выгнать ретивую сотрудницу, то ли премировать. Остановились на проверке инцидента – детальной проверке, с привлечением в качестве эксперта второго сотрудника лаборатории – ее мужа. В результате зарплату не прибавили, но и не выгнали с работы, и волки сыты, и овцы целы. И в данный момент Анастас Аристидиос писал очередной отчет о проделанной работе. Отчет о результатах «дезинфекции».

- Анаста-а-ас! Нет, я не могу с ним… Дорого-о-ой! Посмотри – билетов не вообще, ни на когда. Вылетов нет – «вылеты задержаны», прилетов нет – «прилеты задерживаются на неопределенное время»! Включись! Что случилось?

- Милая, а другой аэропорт?

- Милый, ты совсем меня за дурочку принимаешь? Хватит с меня нашего руководства! Чтоб ему! Из Австралии вылететь нельзя! Цунами надвигается, что ли? Да открой новости, может, война началась? Или светопреставление?

- Ну, женщина! А сама?

- Все сама! Ого!

- Что «ого»?

- Сам посмотри, что «ого»! – обиделась жена.

- Куда смотреть? Новости Мельбурнского ЛГБТ-соообщества…

- О! Тьфу! Главные новости! Китай закрыл небо. Читай, ну вот же!

- После провокации французского подводного судна в районе Филиппинских островов Китай объявил закрытым для полетов небо от южного берега Австралии до Корейского полуострова… они с ума посходили, что ли?

- Анастас, а как же мы доберемся до Греции?

А никак. Не было рейсов ни из Австралии, ни из Новой Зеландии, ни из Антарктиды с их стороны материка. Китай закрыл небо и приготовился защищаться от объединенной Западной коалиции, включавшей в себя и бывшую английскую колонию – Австралию.

- Анастас! Как же мы доберемся до Греции?



Снова палата в афинской больнице.


Мрачная Василика вернулась после вечернего выпуска новостей в палату.

- Что говорят, детка? – спросила Анна, перебиравшая пальцами по воображаемым струнам арфы. Сама она не ходила в общий холл смотреть новости. Ей становилось не по себе от пролетавших между больными эмоций. Все хулили правительство. И за то, что греческие курорты горят год за годом, а правительство не чешется. Что в последний пожар, принесший столько бедствий, силовые ведомства вели себя, как идиоты. Почему, к примеру, не послали военных спасать людей? Турки прилетели, русские прилетели, частные катера приплыли, а своя родная армия – где она? А!!! Они ждали разрешения от блока НАТО, в который уже больше полувека, как вляпалась несчастная Греция. А почему эти идиоты-полицейские перекрыли выезды из пригородов? Ах, там горело! Так везде горело!

И, ругаясь и плюясь, потомки древних эллинов пропускали международные события. А зря. Потому что пожар войны разгорался по всему миру.

- Да все то же самое, Анна! – грустно сказала Василика, плюхаясь на свою кровать. Чувствовала она себя более-менее, на завтра обещали снять «варежку». – Разве что кабинет министров подал в отставку.

- Подал в отставку! – возмутилась Анна. – Нашли, когда! А что, новые, по мнению нашего прекрасного президента, лучше справятся?

- Не знаю… Родители не смогли вылететь из Австралии, говорят, Китай разбушевался не на шутку, небо закрыл и не открывает. Американцы двинули туда два флота.

- Э, пока дойдут, китайцы утихнут!

- Они вроде как с австралийских баз вышли… нет, один флот с японских островов…

- Васо, думай о лучшем: хорошо, что твои родители не в аэропорту оказались, когда это случилось.

- Да, показывали, что творится на азиатских курортах – люди не смогли улететь, и вернуться им особо некуда, отели забиты под завязку вновь прибывшими…

- Вот, видишь. А то и они сидели бы сейчас на одном сиденье вдвоем и вещи сторожили.

- Еще сказали, что русские на своей таможне задержали груз зараженный…

- Господи, помилуй!

- Да… снова вирус обнаружили, теперь в сельди…

- Где? – искренно изумилась Анна. Полстолетия назад в мир было выброшено самое настоящее биологическое оружие – вирус крайне опасного заболевания, поражавшего кровеносную систему. Называлась болезнь лихорадка Эбола. Страшная эпидемия не давала пощады никому. Она уже успела перекинуться на другие материки, когда русские разбили свой госпиталь в очаге инфекции в Африке, привезли свою вакцину, и оказалось, что она прекрасно лечит эту самую Эболу! Эпидемия стихла, не успев развиться. Русские не молчали – один из сотрудников российской миссии в ООН «проговорился» в прямом эфире, что так быстро вакцина появилась от того, что в России знали о разработках вируса Эболы в одной развитой стране и заранее создали вакцину против нее.

Дальше – больше. Через несколько лет китайцы подверглись сильнейшей вирусной атаке. Вирус Covid 19 поражал легкие. Заболевшие поначалу думали, что это простуда, ангина, грипп. Они теряли обоняние, страдали от высокой температуры, слабости, а через несколько дней пациента переводили на аппарат искусственной вентиляции легких – легочная ткань поражалась, «сгорала», и человек умирал. Погибли сотни тысяч людей. Правда, не все от Ковида, но были вписаны в ужасающую статистику.

Весь мир загнали по домам, посадили на жесткий карантин. К лету вирус ослабел, и люди вышли на улицы. Но за время вынужденного сидения дома экономика рухнула, мир вошел в серьезный кризис.

К осени ждали новую волну эпидемии, но вездесущие русские объявили и зарегистрировали свою вакцину от Ковида. Пока весь западный мир «изобретал» противоядие, надеясь нажиться на нем, русские создали свое и предложили странам делать заявки. И все планы рухнули. Человечество было в очередной раз спасено. Но впоследствии страх перед биологической угрозой использовали все, кому не лень. Американцы шантажировали китайцев, называя вирус «китайским», считая, что это из их лаборатории вырвался боевой вирус. Китайцы сжимали зубы и обвиняли Америку во всех бедах человечества, в частности, что это они выкрали и вбросили в нескольких местах вирус. Американцы пострадали больше всех. Количество заболевших и умерших, по статистике, превысило все страны, вместе взятые.

А русские… русские периодически обнаруживали зараженные продукты и привычно перекрывали границу, опуская «железный занавес». Эта политика была оправданной – вирус мутировал, появлялись новые разновидности, эпидемии вспыхивали чуть не каждый год. Государства начали отгораживаться друг от друга. Но в селедке русские еще не находили Ковид, поэтому Анна так удивилась.

- В сельди, - безучастно подтвердила Васо. Каждый вечер и утро она пролистывала списки погибших. К счастью, Никитаса там не было. Вот и сегодня после просмотра новостей она протиснулась к визору и вместе со всеми смотрела и слушала – медсестра объявляла фамилии погибших. «Эфримидис» не прозвучало ни в списках погибших, ни в списках пострадавших. Василики прекрасно понимала, что Роман получает информацию раньше, и что он сообщит ей, но… не было ей покоя. Если бы не компот, она бы не спала вообще.

- В сельди… - задумчиво протянула Анна, перестав «играть на арфе». – Почему же именно в сельди?

- Русские любят селедку…

- А! Поняла! – Анна подняла указательный палец. – Это потому, что Исландии больше нет!

- При чем тут Исландия? – удивилась Васо.

- Ах, детка… хорошо, что мы в наше время проходили экономическую географию! Исландия была поставщиком сельди для всего Евросоюза. А когда эти идиоты (исландцы, норвежцы и датчане), забыв, что они викинги, съехали под давлением мусульманских общин из своих стран, там остались одни эти, дикие племена.

Василики привычно нахмурила брови, но смолчала.  По ее мнению, арабы были не дикие. В конце концов, за много сотен лет до первых королевств викингов у них, арабов, была развитая цивилизация, и не их вина, что зона Ближнего Востока на века превратилась в пылающий костер. А когда стало совсем плохо, арабы двинулись на Север и на Запад. Русские их к себе не пустили… молодцы… а вот Греция, Италия, Кипр на несколько десятков лет превратились в проходной двор для эмигрантов с Юга.

- В конце концов они и угробили несчастную Исландию. А как там было прекрасно совсем не так давно – зеленая энергетика, никакого производства, все, что у них оставалось – это атомная станция, которую никак не могли разобрать… Этим дикарям захотелось тепла и света, и они, пригласив персов, попытались ее запустить! Так ведь и не слушали, что им вопили со всех сторон: персы работают на русских станциях, а эта – французская, там даже топливо иное! И когда грохнули все четыре реактора, а станция была частично вмурована в скалы, произошло землетрясение, и часть суши ушла под воду.

- А сельдь? – грустно спросила Васо.

- В том-то и дело! У исландцев оставался только рыбный промысел и переработка этой самой сельди! Но зато на весь Евросоюз. И вот – Исландии нет, рыба отравлена, а селедочку любят и англичане, и поляки, и весь север Европы! Ну и русские, конечно, стали предлагать всем свою селедку, а поляки свою. Пытались влезть прибалты, но их затоптали. И вот русские «находят» Ковид в польской сельди! Какой скандал! Границу еще не закрыли?

- Ничего святого… - пробормотала Васо, думая о превратностях селедки в океане мировой экономики.

- Акулы бизнеса! – разгорячилась Анна. – Каждый пытается урвать изо рта собрата кусок…

- Сельди! – хихикнула Васо.

- Думаю, что так и было!
*****************************

Утром пришел отец Никитаса. Его не было три дня, и за это время он постарел лет на десять – осунулся, прибавилось седых волос в густой шевелюре, морщины стали глубже. Васо выглядывала каждые пять минут в коридор – ждала. Роман позвонил еще до завтрака, сказал, что вестей о Никитасе нет, но он все равно заедет, есть разговор.

И вот он вошел, поклонился Анне, попросил ее не беспокоиться, тайн от нее нет, придвинул крутящийся больничный стул к кровати Васо, вздохнул:

- Детка, как ты?

- Нормально. Варежку с руки сняли, видите? – и она покрутила руками в бинтах. – Только повязки остались. А так… Роман?..

- Хорошо, девочка, хорошо… - Роман сидел, опустив голову. – Снимают повязку… Про Никитаса нет известий, пока нет… В десятке госпиталей побывал… Пока нет… На опознание ездил… нет, нет его…

Васо сидела на кровати, свесив ноги, опустив глаза. Она старалась не рыдать на людях, тем более не собиралась делать это в присутствии несостоявшегося свекра. Она все больше думала о том, что Никитаса они никогда не найдут. Или он утонул в море, или… и косточек не осталось в пожарище.

- А как здоровье госпожи Марины? – наконец выдавила она из себя хоть какие-то слова, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Мать Никитаса, Марина, была в Бразилии, на гастролях. Она пела… дивное сопрано, сильный голос, соловьиные трели – ими было наполнено все детство Никитаса. Потом родители развелись, и мать уехала в Милан, а отец с сыном остались жить в родной Греции.

Роман тяжело вздохнул:

- Нормально тоже… я ей сказал, что Нико ушел на яхте в регату… зачем ее волновать. Найдется, сам позвонит!

- Да, это правильно… надо моих предупредить, чтобы они не болтали лишнего! – Васо слегка оживилась. Роман так уверенно произнес это «когда», что и ее страхи отошли подальше.

- Да я уже попросил… слушай, детка, Васо, у меня к тебе такое дело.

- Ой, я, пожалуй, пойду в холл! – Анна села в кровати, принялась нашаривать тапки.

- Что вы, что вы. Оставайтесь, Анна!

Но Анна уловила в его голосе новые интонации:

- Нет, нет, я пойду, пройдусь. Надо же прогуливаться, сколько можно лежать! Колпак мой, хвала небесам, с меня сняли, значит, скоро выпишут, и надо форму восстанавливать перед концертами, – и, накинув халат поверх сорочки, арфистка вышла в коридор.

- Роман, что случилось? – забеспокоилась Василики.

Роман поднял голову и посмотрел внимательно на нее.

- Васо, скажи, что ты рассказала этому полицейскому? Как его…

- Гаврилакис! Да все, как было, и рассказала. А что случилось? Я все, что помнила, рассказала – и про кафенио, и про этих… славян, и про то, как Никитас встревожился и пошел за ними…
- А про то, как ты в полицейский участок ломилась?

- Разумеется! Это же возмутительно – такая беда, а они как будто ни при чем! Кстати, он сгорел, этот участок?

- Да… все дома на этой улице вспыхнули, как политые бензином… кедровая аллея как раз горела, они вдоль нее.

- Ну и про то, как мы бежали, и про спасателей, и про то, как помощи до утра не было! А что? Я могу это и прессе рассказать! Кто-то должен за это ответить!

- Меня уже два раза вызывали в полицию, и оба раза за мной заезжали, где бы я ни находился. Забрали из дома с утра пораньше и из очередной больницы. На «беседу».

- А вас зачем? – удивилась Василики.

- То-то и оно. Расспрашивали – почему Никитас знает русский? Почему мой отец уехал из России и какие у меня связи с русскими эмигрантами? Давно ли вы с Нико встречаетесь?

- А это-то зачем? Они мне не поверили?

- Васо, меня на полиграфе проверяли, правду ли я им говорю…

- Господи, помилуй! Им что – заняться нечем?

- Твой сигнал о бездействии полиции взбудоражил всех. Понимаешь, какие деньги крутятся в системе страхования? И если об этом узнает общественность – о том, что полиция сбежала, причем, судя по всему, первой, кто будет платить страховку? Получается, что страховые компании оптом подадут в суд на государство!

- А пострадавшие будут годами ждать, пока закончится суд, без денег, без жилья, лишившись здоровья?

- Зато страховщики останутся на плаву! Для них эти пожары с сотнями пострадавших – чистое разорение!

- Ну а Никитас тут при чем? Он же как раз и побежал за возможными преступниками?

- Или он сам преступник, а ты все это выдумала, и с ним заодно!

Васо открыла рот и вытаращила глаза. Ежедневная порция транквилизатора явно затормаживала процесс мышления. Зато не давала отдаться отчаянию и вволю рыдать, уткнувшись в подушку и горестно подвывая.

- Пусть они меня тоже проверят на полиграфе! – наконец промолвила девушка. – И убедятся, что я не вру.

- Эх, Василика… а если им не нужно, чтобы ты оказалась права?

- Роман, что вы говорите! Я даже испугалась… Нет, вы о чем? Я столько пережила…

- Васо, детка, ты посмотри, что вокруг творится! Китай вот-вот втянут в войну с Западной коалицией, по всей Европе поднимают головы мусульмане-радикалы, Ковид этот, прах его побери, снова вылез!

- В селедке нашли.

- В селедке… ты откуда знаешь?

- По визору рассказали, и Анна объяснила, что это – экономическая уловка русских.

- Да гори она синим пламенем, эта селедка… Васо, я не хотел тебя пугать, но мне не нравятся все эти разговоры о Никитасе. Если… если они его не найдут, ты станешь для них угрозой!

- Ха! Устроим пресс-конференцию, они никуда не денутся!

- Васо… - Роман умоляюще смотрел на девушку. – Умоляю тебя, будь осторожной! И не за такие деньги людей отправляли на тот свет. А тут… Вот что, я сегодня подъеду к моему приятелю, из госбезопасности. Он давно в отставке, но разведчики бывшими не бывают, сама знаешь. Попрошу прощупать почву. Пусть подскажет, как нам быть!

Отец Никитаса вернулся перед ужином, без предупреждения. Долго спорил с дежурным, не разрешавшим ему войти – часы посещений закончились. Но ему удалось пробиться, и, дождавшись, когда Анна величаво проследует в больничную столовую для ходячих, Роман усадил Василики на койку и тихо, но очень эмоционально начал рассказывать:

- Васо, понимаю, то, что ты услышишь, тебя обескуражит. Но молчать я тоже не могу. В общем, обратился я к моему товарищу, и он узнал через третьи руки детали. Говорит, все очень плохо. Они не нашли поджигателей, и тебя от ареста отделяют только больничные стены. Молчи! Я все продумал. Есть вариант – пока они не чухнулись, ты выедешь из страны.

- Куда? – ошарашенно спросила Василики. – Зачем? Я же ничего не сделала!

- Васо, вы с Нико оказались не в том месте и не в то время. В России говорят: «Лучше попасть под автомобиль, чем под кампанию».

- Под какую кампанию? Куда мне ехать? Это моя страна, я здесь дома! Почему, зачем? А Никитас? Я хочу знать, что с ним, я хочу его искать!

«Таскаться со мной по моргам – неподходящее занятие для такой молоденькой девушки», - грустно подумал Роман, а вслух произнес.

- Василика, милая моя, я хочу тебе только добра!

- Все так говорят! – взвизгнула Васо и, рыдая, уткнулась головой в подушку.


Четвертая запись из дневника Ирины.

Ну, у нас столпотворение и одновременно приятное пополнение – целый хор девочек, во главе с их хормейстером и педагогом, да, и с одним парнем в придачу! Прославленный московский юношеский хор, с классическим и церковным репертуаром, буквально свалился на наши головы!

Хор приехал в последнюю смену в летний лагерь на море, репетировать перед гастролями в Венецию. И они должны были улетать в конце, как отдельный отряд. Но случилось несчастье – вначале наши таможенники обнаружили вирус Ковид-27 в партии сельди из Польши, причем заходила она почему-то через Крым, и вначале полуостров закрыли на карантин, а потом уже наше побережье. И девчонки застряли.

На второй день на их корпус напали местные бандиты, распоясались вконец.

Воспользовались тем, что вся милиция на дорогах нелегалов ловит, кто без разрешения хочет выехать из карантинной зоны. Девчонки заперлись в хоровом зале, у них там репетиция была, это их и спасло – в помещении не было окон, а двери железные. Счастье, что их не подожгли – черные были под наркотой, орали, что сожгут их живьем, если они не выйдут. Во-время подоспел казачий патруль, завязалась драка, к нашим прилетел спецназ на вертолете, и девчонок вывели. В корпусе были выбиты стекла, вещи изгажены подонками. Девочек хотели вначале перевести в другой корпус, но передумали – приставить охрану к пустому лагерю с огромной территорией, в отдалении от города, да это целая милицейская рота понадобилась бы! Их вывезли в ближайший город Н-к, но все гостиницы были забиты народом, ожидающим вылета. Расселять по частным домам? А потом, если срочно собрать всех – как?

Их руководительница была близко знакома с организаторами наших убежищ. Она связалась с одним из кураторов, и он разрешил привезти девчонок к нам. И вот – перепуганные девчушки, половина – в синих концертных платьицах с белыми воротниками – уезжали, не взяв с собой вещи – жмутся друг к другу в огромном холле на верхнем ярусе. Их около двух десятков, с ними – хормейстер, энергичная женщина средних лет с короткой стрижкой и педагог по воспитанию, очаровательная толстушка с огромными карими глазами.

- Так, девочки! Пока остановимся здесь. Тут свои правила, надо будет их соблюдать, - говорит хормейстер. – Батюшка, вот мы здесь… - голос ее падает, видно, что она растеряна, а у девушек вид, как у потеряшек. Для нас это привычно – многие, кто попадает в Спасилище неожиданно, ходят несколько дней, как потерянные. Потом, правда, привыкают. Отец Сергий, в «домашней» рясе, стоит перед ними, улыбается:

- Ну, ничего. Все обойдется. Хорошо, что Господь вас сюда привел. Здесь безопасно! Сейчас наш староста вас расселит, постараемся найти комнаты на одном ярусе, чтобы вы вместе были. Расскажет, как у нас тут все устроено. И засим милости просим в трапезную!

Несмотря на глубокую ночь (девушек привели, когда стемнело), стол для вновь прибывших накрыт, я – в числе встречающих. Мы разбираем хористок и ведем их, за старостой, на третий ярус. Вернее, минус третий, мы же под водой. Они так напуганы и ошарашены всем происходящим, что не могут разговаривать громко, только шепчутся. Сейчас, после того как их распределили по спальням, они умылись и ужинают, я пишу в тетрадочку.

Я про маму Люсю хотела написать, помнишь, читатель? Про ее любовь.

Представьте – восемь детей. Мальчишки, девчонки, все разного возраста – от трех до восемнадцати. Месяц назад их было семь в семье, один «улетел» во взрослую жизнь – поступил в музыкальное училище, и тут мы с Ванькой появились, новенькие. Стало восемь. Взрослые - мама Люся, папа Федор и наша общая бабуля Зоя. Старшая наша сестричка – Галинка – была у мамы Люси главной помощницей.

Утро. Надо кур покормить перед общим завтраком. Галя с мамой Люсей вставали ни свет, ни заря. Папа Федя брал с собой с вечера подготовленную еду и уезжал – он работал на железной дороге диспетчером. Раньше он водил электровозы, но водителей грузовиков и машинистов поездов давно отменили, как он, посмеиваясь, рассказывал:

- Вместо машиниста искусственный интеллект у нас рулит! А нас… мне вот повезло, без работы не остался, в диспетчеры попал, наблюдаю, как бы наш железный брат не натворил безобразий!

Восемь детей – это, если не пост, одна курица в день. Это горящие ботинки и туфли, это донашиваемая за старшими одежда, это три огромные сковороды жареного картофеля на обед в пост. Это небольшой тазик с овощным салатом – помидоры и огурцы из теплицы в саду, лук и зелень – прямо с грядки. Почти каждый месяц – день рождения с гостями, вкуснейшими пирогами по старинным семейным рецептам и подарками, сделанными своими руками, и большим покупным подарком от прихода. Это пельмени зимой, их лепит вся семья – раскладывают на разделочные доски и выставляют на летнюю неотапливаемую веранду, а потом замороженные пересыпают в мешочки и закладывают в морозильную камеру. Это блины на масленицу – на двух блинницах жарим, за раз по шесть блинчиков – со сгущенкой, домашним вареньем, сыром.

Семейные походы по воскресным дням в Храм, причащаемся всей семьей, кто может, кто готов. И везде с нами она – наша мама Люся. Всегда с ласковой улыбкой. Я не понимала, как она с нами управлялась… не Ангелы мы были, дети-сироты.

Я остро запомнила два события. Одно произошло с Ванькой, другое со мной.
Ванечке потребовались новые кроссовки. Тринадцать лет моему товарищу. Кроссовки требуются новые и моднючие. В старых – небольшая дырочка. А еще они не новые. Ванька начинает канючить. Мама Люся внимательно рассматривает дырочку, соглашается:

- Да, Ваня, пожалуй, нужны другие.

Ванька светлеет, но, видя, что мама направилась в «гардеробную» - так у нас назывался чуланчик, в котором хранились сезонные вещи, одежда и обувь «на вырост», оставшаяся от старших, становится мрачным и начинает бухтеть:

- Ну вот, опять обноски…

Мама сделала вид, что не расслышала, но я вижу, что она расстроилась.

- Вань, прекрати, - шепчу я.

- Ну да… вон, Петьке новые купили! – ворчит Ваня.

Да, Петьке купили новые, потому что его сорокового размера в кладовой не оказалось. Мне вон тоже нужны сапоги к осени, я же молчу. Мама Люся хотела себе купить новые ботинки, старые папа Федор уже два раза подклеивал. Не то, чтобы государство нам не помогает, нет – на каждого ребенка платится пособие, а мама Люся получает зарплату, как воспитатель. Но пособия очень маленькие. Я слышала, как взрослые это обсуждали – мол, попробовали бы чиновники сами прожить на такие деньги. Не хватает. Отсюда и куры, и огород, и теплица.

Мама Люся выносит пару кроссовок. Они ношенные, и Ваня делает совершенно кислое лицо и начинает придираться:

- Ой, тут палец жмет!

- Да где же жмет? – удивляется мама Люся – еще полпальца свободных!

- Ой, и пятку жмет! – ноет Ванька.

Все понятно, нужны новые. Мама вздыхает и уносит обувь в кладовку, возвращается и спокойно говорит:

- Ванечка, пойди с Иришкой, выбери себе новые, в интернет-магазине, и Ирочке сапожки. Покажете мне, какие вам понравились, если цена нормальная, закажем.

Я выбрала себе сапожки, но вспомнила мамы Люсины ботинки и решила, что подожду с обновкой. Назавтра приехал курьер, привез Ване пять пар кроссовок, и мы всей семьей обсуждали, какие купить. Купили. Сияющий Ванька, пока на улице не был, шастал по дому в новой обуви, хвалился.

А вечером, когда папа Федор вернулся – я одна не спала, видела – мама Люся дала ему свои туфли с отклеившейся подошвой и тихо, чтобы никто не слышал (а я подслушивала, вот так!) говорит:

- Федя, подклей, снова отвалилась, что ты будешь делать…

Я потом не удержалась и Ваньку пожурила. Он расстроился:

- Я ж не знал…

- Знал или не знал – будь скромнее! – зло парировала я и подумала: «Будь скромнее, вот как я!»

А сама я однажды учудила Нечто. Я решила разгадать (ни много, ни мало) Тайну своего рождения. Мне исполнилось пятнадцать, и я была глубоко убеждена, что я – вполне взрослая, самостоятельная барышня, понимающая, что для меня лучше.

Как я осталась после моего приключения жива – Бог весть. Ангел провел меня за руку узкой тропинкой мимо пропасти, которую я даже не заметила. Даже сейчас ёжусь, вспоминая. Некоторые события того дня хочется забыть навсегда, я о них не буду в дневнике писать.

Я давно мечтала узнать, что стало с моими родителями. Туманные детские воспоминания заставляли предположить, что матушка моя уже покинула наш мир. Так и оказалось, увы… но отец? Мама Люся говорила, что подавала запрос о нем, но ответ приходил невразумительный – «установить личность биологического отца не удалось». Я писала раньше, что это было невозможно, и, понимая это,  просила маму еще и еще повторить запрос. После третьего раза нам просто отказались делать бесплатный поиск, и мама заплатила достаточно большую для нашего многодетного бюджета сумму, и с тем же результатом. Батюшка сказал, что нужно положиться на волю Божью, и что, видимо, мне не полезно знать, кто мой отец, раз ничего не выходит. «Все тайное всегда становится явным! Надо потерпеть, подождать», - говорил он, покрывая мою буйну голову епитрахилью на исповеди. Но мне было невтерпеж.

И потом, я была уверена, что мне просто не говорят правду. Помню, как еще до первого ответа «отец неизвестен» я случайно подслушала «взрослый» разговор в нашей беседке. К маме Люсе зашла соседка, тоже многодетная мамочка, воспитывающая еще и «приемышей». Они сидели в беседке, перебирали смородину для варенья, а я… в общем, так вышло – подслушала. Соседка говорила:

- Не знаю, бедняжки и так травмированные, растут без родителей. Стоит ли им до совершеннолетия рассказывать, кем были их родители? У многих ведь тяжелая судьба.

Тут я подумала о своей маме, по сути, умершей от наркотиков, и навострила ушки.

- Вот и я не знаю, нужно ли все говорить, - ответила мама Люся. – Тем более что и рассказывать, в общем-то, нечего. Посоветуюсь с батюшкой!

Разговор, как разговор, ни о чем. Но дня через три мама Люся улучила момент, когда мы оказались вдвоем, попросила меня помочь с ягодами, и в той же беседке рассказала, что она сделала все-таки запрос, по моей просьбе, в Бюро обслуживания населения, и что пришел ответ – матушка моя скончалась, когда мне было три года, а об отце ничего не удалось выяснить. Я тут же вспомнила подслушанный разговор. Связала оба события и уверилась, что мама Люся узнала нечто плохое, и не хочет мне рассказывать.

Я тогда сказала «спасибо», и мы продолжили перебирать очередную порцию смородины для варенья. Мама видела, что я огорчена и старалась развлекать меня смешными историями, отвлекала по-всячески. Но я оказалась упрямой и не забыла это.

Мне исполнилось пятнадцать. У меня был паспорт и великий план. Выбрав день, когда мама Люся отъехала в городскую больницу с Петькой, снимать гипс, я решилась на побег.

После уроков в школе все пошли на секции, а я улизнула. Мне нужно было попасть в Москву. Я села на электробус и доехала до железнодорожной платформы Скоротово, попала неудачно – поезд ушел четверть часа назад, а следующий был через полтора часа. Доехала до Белорусского вокзала и, уточнив у «инфососа» адрес, добралась до ближайшего Бюро обслуживания населения. Я очень волновалась, протягивая свой электронный паспорт. Коммуникатор я с собой не взяла, чтобы меня не смогли отследить и вернуть обратно с позором или задержать, и я боялась, что, если меня уже хватились, паспорт окажется меткой моего местоположения.

Но ничего, обошлось. Я чинно сидела перед автоматом, в отдельной кабинке, карту мою он принял, почитал, понюхал и выплюнул обратно. Я перевела дух. Автомат забубнил:

- Госпожа, выберите в меню услугу… благодарю вас, теперь создайте запрос… положите ладонь на выдвинувшуюся панель для снятия биологических индивидуальных данных…

Из ниши автомата выехала светящаяся панель. Я положила на нее слегка дрожащую ладонь.

«Сейчас или никогда! - твердила я про себя. – Или пан, или пропал!» И прочее в том же духе.

- Уберите ладонь с панели, благодарю вас.

Я сняла вспотевшую ладошку, и панель уехала в таинственные глубины автомата.

- Вам придется подождать пятнадцать минут! – торжественно сообщил автомат. – Вы можете расположиться в общем зале или остаться в этой кабине.

«Конечно, в кабине! - подумала я. – Еще не хватало светиться у всех на виду… вдруг моя фотография уже в милиции, в разделе «разыскивается? Хотя я сейчас сама себя и выдала, своим запросом, и, может быть, на выходе меня уже поджидают… или сейчас дверь заблокируется, и меня не выпустят до приезда бригады, а потом ведь не домой, в детский распределитель отправят… ой, что я наделала?»

В тот момент, когда паника моя достигла предела, и я была готова вылететь из кабины и бежать, куда глаза глядят, раздался звуковой сигнал, и робот произнес:

- Результат запроса готов. Распечатать или вывести на экран?

- И то, и другое! – меня затрясло. Вот, сейчас я все узнаю!

Загудел принтер, из щели полез лист бумаги, а я уставилась на экран. Так… запрос номер… согласно закону… результат… Результат!

Затаив дыхание, я вчитывалась в буквы. Какой казенный язык… его еще перевести надо на нормальный русский…

«Мать биологического объекта - … так, я это уже знаю, все верно! Отец? … не удалось идентифицировать ДНК биологического объекта с имеющимися в базе данными. Отцовство не может быть установлено».

Я несколько раз перечитала и бумагу, и записи на экране. Нажала на экране «Продолжить», голос произнес:

- У вас остались вопросы?

- Конечно, остались! Как такое возможно, что данные моего отца отсутствуют в базе?

- Данные вашего биологического отца отсутствуют в базе данных граждан Российской Федерации и граждан других государств.

- Он умер?

- Проверены данные и живых, и мертвых жителей Земли за последние сорок лет.

- Но это невозможно, это ошибка какая-то? – помню, что я начала в этот момент хлюпать носом.

Робот «задумался» и уточнил:

- Может быть, вы располагаете еще какой-то информацией о разыскиваемом субъекте?
Никакой другой информации у меня не было. Кроме неизвестно откуда взявшегося воспоминания – я ем горячую картошку, политую растительным маслом и женский голос:

- Папа твой любил горячую картошку с подсолнечным маслом…

И все. То есть он был живым человеком, я не искусственная! Я это и сказала роботу без всякой надежды на успех. После короткой паузы машина ответила:

- Боюсь, что это не та информация, которую можно считать «дополнительной». Вы хотите сделать новый запрос?

- Да! Как же мне теперь быть? – в отчаянии спросила я.

- Вы сами можете обратиться в надзорные органы, госпожа, по достижении 23 лет. Если вы сирота, то до достижения вами 23-летнего возраста это могут сделать ваши опекуны. Надзорные органы проведут расследование.

- То есть найдут того, кого нет в базах? Ведь в базах должны быть все жители Земли?

- Госпожа, я распечатываю уточнение, и, к сожалению, это все, что я могу для вас сделать. Благодарю вас за обращение в нашу службу. Всего наилучшего!

- И на том спасибо, - пробурчала я, взяла распечатку с «уточнением» про 23 года и вышла из кабины. Никто в зале на меня не глазел, моя фотография с текстом «Разыскивается!» не светилась на табло, и я спокойно вышла на улицу. Уже наступил вечер.

Я добрела пешком до вокзала, дождалась обратного поезда и поехала в сторону дома, перечитывая распечатки. Пока я уныло бродила по улицам, наступил поздний вечер, и мне пришлось ехать на самом последнем поезде. Особенность Звенигородского ответвления от главной Белорусской железной дороги по сию пору состоит в том, что эта ветка – одноколейка. И, поскольку, как и полвека назад, направление не пользуется особым спросом – до Звенигорода ходят сдвоенные экспрессы-автобусы и проложена великолепная скоростная магистраль для автомобилей – одноколейка так и не превратилась в двухпутку. Там по-прежнему ездят старенькие электрички сначала в одном направлении, потом в другом, раз в два часа. Мой поезд был последний.

Надо было вылезти в Скоротово и с покаянным видом лететь домой… но мне взбрело в голову, что в Саввино-Сторожевском монастыре, давшем мне первый приют – расскажут, как быть дальше.

Каким местом я думала - не знаю. Ближе к полуночи, проехав свое Скоротово мимо, я вылезла на конечной в Звенигороде, деловито вышла на платформу и направилась по ведшей через небольшой лесок дорожке в сторону города. Автобус я упустила, придется идти пешком. Километров десять… Мы и раньше бывали в монастыре – это наша главная достопримечательность в округе, мы и на службы ездили, и в музей, и просто побродить по окрестностям. Но о том, что я именно там в последний раз видела свою мать, а потом жила целый год, мне рассказали совсем недавно. А вдруг монахам что-то известно о моем прошлом?

Я прошла метров сто по тропинке. Тьма обступила меня. Я вообразила, как буду одна идти по темной пустой дороге, представила проносящихся мимо меня автомобилистов, пьяные компании, шатающиеся по ночам и резко повернула обратно.
«Лучше уж я на вокзале или платформе на скамейке посижу!» - думала я. Но вокзал был давно уже закрыт. Электропоезд, на котором я приехала, все еще стоял у перрона, по-домашнему уютно сияя окнами вагонов. Тогда еще были дежурные по станции, стоявшие у последнего вагона и разрешавшие отбытие поезда с платформы. Эту женщину мне Господь послал, не иначе.

Обгоняя меня, пробежал парень, вскочил в последнюю дверь крайнего вагона. А я прогулочным шагом, понимая, что мне всю ночь где-то болтаться, а поезд точно вот-вот уйдет, иду к платформе, вернее, к скамеечке, на которой я собиралась на ночь приютиться. Как бродяжка какая-то, и лежал мне путь в милицию, куда меня непременно бы забрали при обходе патрульные, и это, как я, выросшая, понимаю, было бы большим благом. Тьма смыкалась за моей спиной, как живая. Какие-то шорохи, голоса позади меня, треск веток – мало ли что почудится в темноте? И вдруг – голос дежурной с этим вечным жезлом (кругом на палочке):

- Девушка! Девушка!

Это мне? Ну да, мне, я же тут одна пешочком иду.

- Ну скорее же! Вас одну машина ждет!

«Машина – это поезд!» - поняла я и припустила бегом. Вбежала, двери тут же закрылись, я даже «спасибо» не успела сказать – мы поехали в сторону Москвы. В своем Скоротове я снова не вышла – электробусы уже не ходили, денег на такси, равно как и самих такси не было видно, и я поехала обратно в Москву с мыслью переночевать на Белорусском вокзале в зале ожидания. В Москве у меня было довольно странное и опасное приключение, но я не буду о нем писать, вспоминать даже противно. А обратно я вернулась с первым же поездом, как раз успела в школу к началу уроков. Домашку я умудрилась сделать на вокзале. Но в школу в этот день не попала.

Как сейчас помню: иду я такая, не выспавшаяся, на весь свет обиженная, подхожу гордо к зданию гимназии (как же – своего добилась!) и у входа в школьный двор вижу маму Люсю, а в нескольких метрах от нее папа Федя стоит. Оказывается, они меня тут ждали, а бабуля – дома. Мама как меня увидела, так с места сорвалась и побежала ко мне. Обхватила и только шепчет:

- Ирочка, Ирочка, жива, слава Богу! Ирочка!

И плачет. Платок сбился, и тут я увидела… у меня чуть сердце не остановилось – в ее прекрасных каштановых волосах – седая прядь. Вот чего ей моя самоволка стоила…

Мы пошли домой, а мамочка всю дорогу держала меня, словно боялась, что я сбегу, и плакала.

Дома она меня накормила завтраком и отправила отсыпаться. А потом вернулись ребята, и мне даже никто не поминал о моей отлучке. Единственный, от кого мне влетело – был мой друг Ванька. На следующий вечер он вызвал меня в беседку. Было темно и холодно, осень вступила в свои права. Ванькины злющие глаза я различала даже в темноте.

- Ты совсем дура, что ли? – после долгого молчания спросил он.

- Наверное, - решив не обижаться и чувствуя себя страшно виноватой, ответила я.

- Мы с отцом Сергием о тебе молебен читали и днем, и вечером.

- Спасибо… - прошептала виноватая я.

- Мать чуть с ума не сошла, так расстраивалась. В милицию пошла, заявить о том, что ты пропала. А ты знаешь, что такое для нашей семьи – заявить, что ты пропала?

- А что?

- А то, слушай и запоминай, как было, чтобы больше такого не было! Во-первых, тебя все равно никто искать не собирался – они объявляют в розыск, как выяснилось, через сутки после того, как пропавшего видели в последний раз. Во-вторых, если бы с этакой дурищей что-нибудь плохое случилось, весь наш семейный детский дом разогнали бы. Нас – по приютам, мать с отцом могли бы вообще посадить. Или лишить родительских прав, тогда и родных детей отобрали бы. В-третьих, нас еще могут разу… тьфу… разукомплектовать! Жди теперь комиссии одну за другой от ювеналов!

Я молчала. Такого я себе и представить не могла. Думала – ну, найдут меня в канаве, самое худшее. А тут…

- А мама Люся не стала ждать, пока ваше высочество изволят вернуться. Она пошла в милицию, хотя знала, что зря так рано идет. Она всеми нами рискнула ради тебя! Сидела там, уговаривала – мол, я знаю, она хочет папку найти, она будет запросы делать, умоляю, проверьте... И  к вечеру выяснилось, где ты шаталась. В Москве! А в Звенигороде или по интернету ты не могла запрос сделать?

- Не могла… - пробормотала я. – Я пробовала, доступ отсюда детям закрыт. А в городе… я думала, что они не все могут узнать, я хотела в Центральное…

- Ирка, мама запретила нам с тобой разговаривать об этом, чтобы тебя не травмировать. Уж извини, не удержался! Мать поседела из-за тебя!

Раздавленная, я сидела на скамеечке. Все, что могла сказать - это «Не стоило волноваться! Ну что со мной могло случиться? Да и кому я нужна?» Но я молчала. Потом промямлила:

- Простите меня…

- Она только одно говорила: «Господи, убереги Ирочку!» Ирочку! Вот ты дура-то, тьфу! – с этими словами Ванька, подпиравший один их шести столбиков, держащих крышу беседки, развернулся и выскочил в сад, махнув рукой. Пробежал несколько шагов к дому, затормозил, повернулся ко мне:

- Домой пошли!

И мы пошли домой…

Вот такая наша мама Люся. Она осталась в Подмосковье. Младших детей отправила в Спасилище. А сама осталась. Сказала, что хочет встретить старших и нас после возвращения в нашем общем доме.

Наверное, еще и потому, что каждый из нас оставил близких ТАМ, наверху, мы говорим «когда мы вернемся». И никаких «если».


Частный аэропорт в Эквадоре, побережье океана.

- Давай, давай! Последняя палета! – Саймон, согнувшись, втаскивал в забитый салон старенького одномоторного Кадьяка длинные гофроящики. Короба он укладывал в большие промышленные холодильники, стоявшие вдоль обоих бортов, оставался лишь узкий проход вдоль салона по центру. Солнце палило нещадно, оба они – и Саймон, и его помощник, метис Энрико, обливались потом, загружая груз в самолет.

- Эй, креста на тебе нет, Саймон! Так работать в священный час сиесты могут только русские!

- Да я и есть русский… давай, немного осталось, и я улечу.

- Русские – Иваны… фух, дай передохнуть минуту! А ты – Саймон!

- Все, последняя! – Саймон спрыгнул на бетонные плиты маленького частного аэродрома, – Энрико, отгони машину на виллу, не забудь проверить, как открываются рамы – в пятой теплице вчера было жарковато. Может, термореле не работает?

- Проверю, проверю… Удачи, босс!

- Да… ну, прощай, брат!

- До свидания, босс!

Самолет вырулил на взлетку, разогнался и взмыл в ослепительно синее небо, сливающееся на горизонте с океаном. «Мой верный соратник Энрике, если и доедет сегодня до виллы, то только к вечеру, а сейчас у него святая сиеста, пойдет в кабак. А когда доберется до теплиц, из его хорошо проветриваемой башки вылетит мое указание проверить температуру. Надо будет взбодрить его, когда я сяду в Панаме, на дозаправку… Самому бы не забыть!»

Если бы Роза была дома, она бы проверила. Розочка, Розалинда, Розалия… Саймон был женат еще два месяца назад. А сейчас… то ли женат, то ли нет. Он провожал ее и дочу до трапа – дозволили за денежку малую местные охламоны. Что она сказала? Саймон прикрыл глаза, вспоминая.

- Сема, милый… ты… ты – можешь – если хочешь – чувствовать себя свободным! А мы будем тебя ждать! Я год буду ждать. Года хватит, чтобы решить, что для тебя дороже – я или твои розы. А Лизка… чтоб ты знал, дурачок, Лизка будет тебя ждать всегда.

Последний поцелуй, вкус ее слез на его губах… Сквозь туман он видел, как легко она взбежала по трапу, как Лиза отчаянно машет руками в иллюминатор.

Самолет увезли на взлетку. Он проводил его в полет – белая птица, унесшая все, что было так дорого для него, быстро набрала высоту и скрылась из виду, только реактивный след смешался и пересекся с другими полосами, расчертившими небо над аэродромом. И Саймон, он же Сема, он же Семка, по российскому паспорту Семен Поживалов, пятидесяти девяти лет от роду, отныне свободный и одинокий, отправился прямиком в ближайший бар пить текилу. Много текилы. Надрался так, что не смог вести машину, пришлось вызывать водителя для пьяных, тот отвез его в дешевый отель отсыпаться. Ну а потом – снова розы, розы, розы…

Это был натуральный конвейер по выращиванию знаменитых на весь мир эквадорских роз, без права на отдых и остановку. По-прежнему богатая удобрениями вулканическая почва, обилие света на горных склонах, система ирригации, обустроенная еще в конце прошлого века, теплицы из современного легкого прозрачного материала, затемняющегося при слишком ярком солнце и становящимся совершенно прозрачным для солнечных лучей в плохую погоду – это были факторы стопроцентного успеха для местных фермеров.

Семен начал с аренды двух теплиц. За двадцать лет он выкупил эти и семь соседних. Вначале работали с Розой вдвоем – таскали землю, удобрения, окапывали и пропалывали, укладывали свежесрезанные метровые стебли с нераспустившимися бутонами по 25 штук в пакеты, гофроящики и в холодильники. Розы – нежный товар, их помещают в холодильные камеры нераспустившимися, везут до ближайшего аэродрома, или рано утром грузят в рефрижератор, поджидавший садовников в конце ущелья.

Через несколько лет родилась Лизавета. У Саймона к этому времени уже было два работника и восемь теплиц, договор с местным перекупщиком и мысли о прямых поставках, минуя посредника. Потом – школа, квартира в Кито, управляющий для десяти теплиц. Семен выучился за большие деньги на пилота, взял в аренду самолет и сам занялся перевозками нежного груза – у него были покупатели в Панаме, Мексике, на Гаити. Все закончилось примерно год назад.

Мир накрыл очередной кризис. Капиталистическому строю, а этому его, Семена, учили еще в школе, а потом и в институте, ведь по образованию он - специалист по наноэлектронике, свойственны кризисы. Это как пирамида, как мыльный пузырь, который обязательно лопнет, это безудержная жажда наживы, которая в разных областях человеческого хозяйства приводила к кризисам перепроизводства, переизбытка спроса, пустых договоров, резкого роста долгов, и разрешалось это всегда одинаково – война списывала все долги, перечеркивала обязательства и договоры, перекраивала рынки сбыта и создавала новые.

Мир подошел к очередному обвалу, частичное обрушение происходило то тут, то там последние полстолетия, и вот сейчас карточный домик, выстроенный на раздутых акциях несуществующих предприятий, повалился, и розы стали никому не нужны. Гирлянды из еловых ветвей и венки – нужны, а розы – нет. Бизнес скукожился, конкуренция заставила снизить цены до себестоимости, теплицы гасли одна за другой.

Саймон оставил в работе только две – с чего начал. Посредники испарились первыми, но пара прямых контрактов осталась, и ему удавалось сводить концы с концами.

Розалия преподавала в Кито испанский в школе при российском консульстве, и их Лизавете позволили учиться там же. Это был лучший вариант – эквадорские школы и колледжи были, по мнению избалованных российским обучением Розы и Семена, ужасны. Отправить Лизавету в Америку или на Кубу Розалия отказывалась категорически. Она не могла надолго расстаться с единственным ребенком.

Денег становилось все меньше, продажи шли ужасно туго, Саймон пил по вечерам, пропадал на «плантациях». Однажды он получил большой счет за мобильную связь.

Удивился, проверил выписки – так и есть, жена болтала с русской родней из Владивостока.

- Роза, счет за связь больно большой! – сказал он жене после ужина.

- А… да, я с мамой поговорила!

- Что-то случилось? – спросил он нарочито безразлично.

- Ничего, узнавала, как они там.

А через несколько месяцев она начала заводить разговоры – сначала издалека, рассказывала, что штат российского консульства урезали, что ее родители отстроили дом на выделенном бесплатно участке неподалеку от Владика и построили большую теплицу, настоящий зимний сад! И что испанский в России изучают во многих школах и институтах. И что ему, Семену, через пять лет будут платить в России пенсию, да, пусть мизерную, но не нуль, и что…

- Я не могу вернуться, ты же знаешь! – тихо сказал он наконец. – У меня там большие долги…

- Твои долги? Кому ты должен? Банку? Да нет этого банка давно уже!

- Я должен тем, кому нельзя не отдать, ты знаешь все прекрасно сама!

- Зато я никому ничего не должна… кроме себя и дочери, - прошептала в ответ Роза. – А твои кредиторы или давно на том свете, или забыли про тебя, что с нас взять! Если вспомнят – пойдешь в милицию!

- Роза… у нас же тут бизнес!

- Какой бизнес? Ты издеваешься? Еле концы с концами сводим!

- Это временно, все изменится!

- Сеня, очнись! Изменится к худшему! Посмотри, что делается в мире и в этой стране! Сколько безработных! И их злость и ненависть весьма умело направляют против богатых и белых!

- Ты… подожди! Ты что, я не пойму… тебе тут плохо, что ли? Ты же так любила – море, горы, солнце!

- Любила… когда была надежда, что мы будем жить лучше, а не хуже. Те времена ушли навсегда, Семен!

- Мы переживали и не такое!

- Да? Когда на твоей памяти закрывали консульство России?

Семен смотрел в глаза жены. Она закурила, посмотрела в сторону детской комнаты.

- Лизке учиться негде. Я остаюсь без работы. Консульства закрываются по всей Южной Америке. Оставят только в Бразилии и торговое в Венесуэле. На Кубе при русской военной базе еще будет. И все, понимаешь ты это?

- Почему? Родина обнищала, что ли?

- Ты совсем мозги пропил, что ли? Война будет! Война!

- Дурочка, какая война? Против кого?

- Всех против всех! В Чили твои любезные пеоны разгромили американское посольство! Америка это просто так оставит, что ли? Я выхожу за ворота русской миссии и чувствую, я кожей чувствую, как все эти Марии, Хуаны, Габриэли ненавидят любого белого человека.

- О, Бог мой, что за чушь? Милее и спокойнее людей поискать! Наш Энрике тебя разве ненавидит?

- Меня – нет! А твоего приятеля Хуана, он же Ваня – да!

- Ты… ты зачем это все говоришь? – Семен тогда испугался впервые после своего поспешного бегства от долгов из России. – Ты в своем уме?

- Я не вижу здесь перспектив для себя и Лизы – после закрытия консульства ей негде будет учиться, мне негде работать.

- Что ты предлагаешь? Бросить все, ради чего мы столько трудились?

- Бросить все? Все – это что? – жена перешла на громкий шепот, боясь разбудить дочь. – Твои две великолепные теплицы? Квартиру в Богом забытом жарком и пыльном городишке? Я хочу домой!

- Это наш бизнес!

- От которого скоро останутся рожки да ножки?

- Да куда ты собралась?

- Домо-о-ой!

- Конкретно, куда?

- В маме во Владик.

Семен глотнул текилы, поморщился, запил домашним лимонадом.

- Ладно. Ладно. Ты тоже человек, имеешь право на собственное мнение.

- Имею.

- Давай спокойно. Какая муха тебя укусила?


- Це-це, которых тут нет!
- Прости, прости, ты успокойся.

- Позавчера через квартал от нас в школе зарезали мальчика только за то, что у него есть мотобайк.

- Он был белый, этот парень?

- Что? Нет, черный… да при чем тут?

- Ладно, хорошо… в самом деле, расизм какой-то… а что ты собралась делать в России, на что жить?

- А я буду преподавать – да, тем же русским тот же испанский!

- Ты уверена, что там твой испанский кому-нибудь нужен?

- Представь – да! И, более того, нам выделили место на российском самолете, с которым улетают члены семьи работников консульства!

Семен замолчал. «Значит, она все решила, все подготовила, и тебе, брат, остается только согласиться…»

Что он и сделал, недели через две – эти дни он пытался образумить слетевшую, как он полагал, с катушек супругу. Имел «ласковые» разговоры с тещей с кучей сладких посулов, по старым связям выяснял, прочно ли о нем забыли… и с кислой миной согласился. А еще через неделю Лизу закидали птичьим пометом по дороге из магазина, и она влетела в квартиру, рыдая и крича, что выйдет из дома только для того, чтобы пересесть в автомобиль, который отвезет ее в аэропорт, а на него свалился подарок судьбы – контракт на поставку роз.

Какой-то мексиканский нефтяной барон устраивал свадьбу своей дочери, и потребовались белые розы с алыми прожилками, а такие были как раз у него, в таком количестве, что еле влезли в старичка Кадьяка.

Семен поклялся самой страшной клятвой, что везет розы в последний раз, что передаст теплицы Энрико и улетит с вырученными от продажи роз деньгами ближайшим же рейсом во Владивосток, Хабаровск, Москву, Питер – куда будут билеты. Но Роза не поверила, и был последний скандал, и потом последняя жаркая ночь, и ее слова у трапа…

Самолет шел обычным коридором, музыка лилась в наушники из приемника, океан под облаками казался однообразным ковром, и тут Семен увидел краем глаза истребитель, вылетевший из облака прямо на него. Семен даже не успел шевельнуть штурвал, как огромная сверкающая птица прошла мимо, и на приборной доске зажегся сигнал вызова по рации. Семен заглушил музыку и вслушался в резко звучащий голос, по-английски задающий вопрос, смысл которого он уловил с большим трудом.
- В какую закрытую зону я вторгся? – ответил Семен тоже по-английски. Огляделся и увидел в паре километров авианосец в окружении патруля – нескольких кораблей разного ранга, выстроившихся в боевом порядке.

- Я всего лишь лечу в Панаму! Вы с ума сошли, что ли?

И в этот момент что-то ударило в самолет, и мир закружился вокруг Семена с невероятной скоростью: вода, небо, вода, снова небо и истребитель, вода… вода…
Очнулся он в море. Спасжилет, надетый перед полетом, исправно надулся и поддерживал его на плаву. В нескольких метрах плавал ярко-красный надувной плотик.


Паром Афины – Новороссийск

Василика сидела на нижней полке четырехместной каюты парома, увозившего ее из Греции и смотрела в иллюминатор на приближающийся берег древней Тавриды. Ее попутчики, семья Спанидиса – отец, мать и их дочь-подросток нежно попрощались с Васо, пожелали ей счастья и стояли на палубе.

- Мы едем в холодную Скифию! – грустно говорила Василика еще час назад.

- Что ты! Мы едем в благословенный Херсонес! В Севастополь! – утешала ее мать семейства Катина.

- Я даже языка не знаю…

- Английский знаешь? Ну вот и договоритесь как-нибудь! А русский не сложнее греческого! И слов много общих!

Они провели вместе двое суток. Васо старалась о себе не рассказывать – только имя назвала и, показывая кисти рук в повязках, объяснила, что пострадала при пожаре, и что едет к родным в Россию.

- Ах, ах! – вздыхала Катина. – Бедная девочка! И как жаль, что ты едешь дальше нас! Мы бы тебе помогли, устроили на первое время!

- Да уж… Все в этом мире повторяется. Когда-то мои предки бежали за спасением от турок в Россию, потом – аккурат шесть десятков лет назад – меня еще не было даже в прогнозах – мои родители и братья вернулись в Грецию делать бизнес, и вот теперь уже мы возвращаемся обратно.

- Да, у греков много родни по всему миру, - в задумчивости поддакивала Васо.

- Наши родственники - по всей России! Ты, как устроишься, сообщи – а вдруг сможем что-то для тебя сделать!

«Греки всегда стремились туда, где лучше, где сытнее, теплее… - думала Васо, выйдя на палубу посмотреть на «холодную Скифию» поближе. – И, если Спанидис вывез семью не в Америку, не в Австралию, а в Россию – значит, там лучше. Опять же, общая вера…»

Роман буквально выкрал Василику из больницы. К счастью, Анна уже выписалась, расцеловала Васо, передала свою визитку с категорическим требованием «Звони, за мной контрамарки!» и отбыла в сопровождении родни домой. Роман попросил у Васо визитку и спрятал в свое старомодное портмоне.

- Переходим на нелегальное положение! – подмигнув, сказал он. – Родителей твоих я предупредил, что ты едешь восстанавливаться в неврологический санаторий в Швейцарию, а у нас с тобой будет особая связь. Раз в неделю я буду размещать объявление на сайте «Русские Афины». Если у меня будут хорошие новости о Никитасе, напишу – куплю попугая, если никаких новостей – ищу пару для попугая.
«Ну а если совсем плохо… - «продам попугая» - вспоминала Васо, усевшись в пластиковое кресло на палубе и кутаясь в плед – резко похолодало и моросил дождик. И новости были все больше неутешительные. В мире созрел Большой Конфликт. Нигде не было безопасно. Разве что в Антарктиде. Суровый климат заставлял людей из разных баз держаться друг друга, оказывать помощь, хотя бы потому, что на следующий день помощь могла понадобиться им самим.

По ночам страхи и подозрения накатывали на бедную Василику.

«Может, отец Нико что-то скрывает? Ведь он оказался связан с госбезопасностью… а вдруг он мне солгал – все солгал – и что мне грозит какая-то опасность, и что Никитас не нашелся? А что я, собственно, знаю об их семье кроме того, что отец и сын мне рассказывали?»
Василики оставила в больнице все, даже новый телефон. Роман привез ей из дома одежду и собрал в дорогу два чемодана по составленному Василики списку. И после ужина она, накинув больничный халат, с задумчивым видом вышла в холл, спустилась в лифте в цокольный этаж, кивнула головой охраннику – мол, я воздухом подышать, - и вышла на улицу. Прошлась по больничной аллее, сняла халат и, изображая припозднившуюся посетительницу, вышла за ворота. Роман ждал ее в такси. Они высадились недалеко от порта. На пристани было многолюдно, несмотря на поздний час – принимал пассажиров и груз паром «Апсны», следовавший с заходом в Стамбул, Севастополь и Новороссийск в Сухуми.
- Роман, - сквозь слезы сказала Васо, когда они подошли к трапу. – Я до сих пор не уверена, что поступаю правильно, оставляя вас одного искать Нико.
- Доверься мне, девочка! – тихо ответил Роман. – Я себе не прощу, если не смогу уберечь тебя от опасности! Адрес у тебя, не забыла? – забеспокоился он, украдкой смахивая слезы.
- С собой, с собой, в вашем портмоне… - Васо было тяжело рыться в сумочке перевязанными пальцами, но и адрес, и портмоне они оба проверили, пока ехали в такси.
- Ну, до свидания, Господь с тобой!
 А прошлой ночью ей стал так тревожно, что она вскочила, вышла в общий холл и уткнулась в визор. Сначала проверила – как там мать Никитаса, она была публичной персоной, примой оперного театра в Милане, и, если бы она отменила спектакли – об этом обязательно написали бы во всех новостях. Но нет… никаких отмен или замен. Прославленная певица поет в опере Римского-Корсакова «Снегурочка» на «неделе русской музыки» в Италии.
Просмотрела новости. В какой-то азиатской стране с плохо выговариваемым названием Кырыз.. нет, Киргиз… все равно не выговорить! – прошли выборы. Оппозиция оказалась недовольна результатом, сожжен президентский дворец, вводят войска в столицу и комендантский час.
Седьмой американский флот вышел в море и инспектирует побережье Южной Америки. Прошла информация, что китайцы планировали диверсию на Панамском перешейке.
Объявление о поиске пары для попугая по-прежнему красовалось в разделе «Частные объявления» на сайте «Русские Афины». Традиционно ругали греческое правительство.
В Конго эпидемия чумы… надо же, а ведь середина 21 века! В Англии премьер-министр индийского происхождения распорядился выделить отдельные здания в колониях для мусульман – они так и не смогли примириться с тридцатью пятью полами, официально признанными в Европейском союзе. Англия, правда, из него давно вышло, но трансгендеры остались.
Вот такие новости… и смех, и грех, как говорила бабушка Васо. Девушка вернулась в каюту, но так и не смогла уснуть, а утром было душевное прощание с семейством греков, и в Севастополе высадилось по меньшей мере половина пассажиров, стало свободнее и грустнее.
Примерно через час после выхода из Севастополя, во время обеда, Василики поняла, что произошло нечто, из ряда вон выходящее. Во-первых, официанты столпились на кухне и что-то обсуждали, не обращая внимания на гостей за столами. Пришла метрдотель и разогнала сборище. Лица членов команды были тревожны.
В холлах и на трапах наблюдалось передвижение стюардов и матросов, более интенсивное, чем обычно.
«Тонем, что ли?» -  затосковала Василики. Были бы за столом ее соседи-греки, они бы все живо узнали. Но точно не по ее, Васо, душу вся эта суета. К ней бы просто подошли и вежливо препроводили в ее же каюту «побеседовать», для начала. Вообще, паром был русский, границу они пересекли, и Василики очутилась в пределах юрисдикции Российской Федерации. Это – главное.
За столами начали шушукаться, люди полезли в свои телефоны и планшеты. «Ой! Китай напал на Америку!» - осенило Васо, и она решилась обратиться к господину за соседним столиком, внимательно изучавшим свой смартфон. Обратилась по-английски.
- Простите меня, пожалуйста. Мой смарт остался в каюте… мне кажется, или что-то происходит?
- Госпожа, конечно… турки закрыли Босфор для всех военных судов, кроме турецких и российских!
- Боже мой! Почему?
- Над Иракским Курдистаном сбили их истребитель!
- О!!!
- Это произошло рано утром, а только что Россия закрыла свою границу. Для всех, кроме граждан страны!
«Мамочки! Я успела проскочить!»
- Нам с вами крупно повезло – «Апсны» был последним паромом, проскочившим до закрытия границы!
- О!!! Хвала небесам! Причина в турках, как вы полагаете?
- Да разве тут скажут правду? – мужчина с отвращением отложил телефон. - Но в последний раз границу закрывали около пяти лет назад, во время вспышки холеры в Восточной Европе… Что-то очень серьезное готовится, леди!
«Сбит турецкий истребитель, это раз. Турки закрыли Босфор. Китайцев обвинили в подготовке диверсии на Панамском канале, и американцы добавили третий флот, к двум вышедшим в океан, это два. Русские обнаружили инфекцию в сельди и меньше, чем через неделю, закрыли границу, это три. Мусульманские радикалы в Европе, пожар в Греции, пожары в Калифорнии… я все вспомнила, или что-то упустила? Ах, да – чума в Конго. Может, на самом деле русские обнаружили бациллы чумы в польской селедке?» размышляла Васо, лежа на диване в каюте и «листая страницы» новостных каналов на визоре. Попугаю по-прежнему искали пару…

Тихий океан.

Семен перебрался на плотик. Первые два дня он пытался соорудить подобие паруса, грести хоть куда-то, думая, что к побережью или хотя бы к островам. При падении один из холодильников раскрылся, и розы всплыли, выбравшись из коробочного плена. Они плавали вокруг него и распускались. Семен пробовал есть цветы и стебли, но они пропитались соленой водой. Пресной воды и пищи не было ни глотка, ни кусочка. На третий день он лежал, закрыв глаза и ждал смерть. Он повторял про себя одну только известную молитву, которая начиналась «Отче наш», а дальше он слова помнил смутно, просто повторял свои просьбы – чтобы Роза была счастлива, чтобы Лиза была счастлива. Он был образованный начитанный человек и знал, что без воды можно прожить трое суток, и осталось немного потерпеть, и эта мука прекратится.
«Господи, она сказала, что будет ждать год… сообщит ли ей этот болван Энрико, что я не долетел до нее? А Лизка… как она сказала? Будет ждать всю жизнь? Нет, так не бывает… скорей бы сдохнуть…»
Семен не знал, что Энрике никому ничего не сообщит. Верный соратник лежал на дне ущелья со свернутой шеей. Он хорошо выпил днем, а потом вспомнил, что босс велел обязательно проверить реле и помчался в горы пьяный в дребадан. Поскольку цветочный бизнес увял, за дорогой перестали следить, освещение не работало, и он не вписался в крутой поворот на серпантине. Ограждение было разломано, и машина улетела в ущелье.
Так Энрике и не стал почтенным плантатором, хозяином двух теплиц.
А Саймон, приоткрыв в очередной раз глаза, увидел кита. Кит, как кит, черный, с плавником на горбу. Зрение притупилось, но остатком сознания он удивился – какой странный тихий кит. Всплыл и стоит. Любуется на высохшего человека на ярко-красном надувном плоту?
«Ну и пусть. Сдохну в обществе кита», - подумал Саймон. Нашел в себе силы приподняться – хотел помахать животному рукой и замер: от кита отделилась то ли касатка, то ли… лодка и понеслась к нему.
Семен лег обратно на дно плота, смежил веки и прошептал:
- Это за мной… Здравствуй, Господи!
И, увидев склонившиеся над ним фигуры в черном, успел подумать: «Бесы… уж что заслужил, дружище!»

Через два дня Семен открыл глаза и убедился, что вокруг него не бесы, а военные. Его положили сначала в медблок, а после обследования и принятых восстановительных мер, когда стало ясно, что угроза жизни миновала, и что сам он не представляет опасности для окружающих, его перенесли в матросский кубрик, на место заболевшего матроса.
Семен уже знал, что он не на небесах, но где? Смутно вспомнилась военная форма российских моряков и песня про глаза цвета стальной волны. Он был еще очень слаб. Ел жиденький бульончик и протертые каши с мясным пюре. Люди вокруг него говорили по-русски, но обращались к нему по-английски. Он пока не мог говорить, только кивал – «да», «нет». Жизнь возвращалась, но, ввиду возраста, медленно.
«Видимо, я на корабле, - решил Семен, прикрывая глаза. – Какой-нибудь десантный, раз так много народа в одном помещении».
Но такая тишина снаружи… ни плеска волн, ни криков птиц, ничего не слышно… Только команды «Занять свои места. Приготовиться к приему на борт».  И – «Погружение!», дала разгадку.
«Я на нашей подводной лодке. Это был не кит. Это была подлодка, видимо, следившая за американской группировкой».
Когда Семен обрел возможность внятно произносить слова, он схватил за рукав проходившего мимо моряка и, стараясь выговаривать слова четко, сказал:
- Братец! – моряк замер, с удивлением разглядывая Семена. – Братец! Я русский. Прошу тебя, позови командира!
- Сейча-а-ас! – удивленно протянул матрос и выскользнул из кубрика, кивком головы указывая товарищам на горе-бизнесмена.
Пришли: военврач, старшина и офицер с погонами, на которых Семен разглядел две полоски и одну звездочку. «Майор, что ли?» - подумал страдалец. Свободные от вахты матросы, до сих пор крепко спавшие на койках, проснулись и устроились поудобнее, слушать историю чудом спасенного парня.
Семен все рассказал, и про неудавшийся в России бизнес, и про переезд в Эквадор, за большими деньгами и красивой жизнью, и про изнурительный труд на ниве выращивания роз, и про крах, и про вовремя уехавших жену и дочь, и про фатальную встречу с истребителем.
- Палубный, американец! – констатировал офицер.
- Да я-то чем ему не понравился? – Семен попробовал улыбнуться, но вышло криво и плохо.
Офицер и старшина переглянулись, и старшина (нет, не боцман – Сеня точно знал, что боцманов на флоте России давно нет), почесывая пятерней затылок, смущенно произнес:
- Это из-за нас…
Семен следил глазами за офицером. За два десятка лет общения с потомками пеонов, он привык быть сдержанным, не выказывать любопытство или заинтересованность – знал, что они все выложат сами после пары стопок текилы. Тут текила не предполагалась, но привычка въелась в кровь. Офицер помолчал и спросил:
- Семен Петрович, вы понимаете, где вы очутились?
У Семена было много ответов на этот простой вопрос, а также куча своих вопросов, в частности, откуда офицер узнал его отчество – ведь в его Эквадорской карте отчества не было, но решил ограничиться ответом:
- Ну… после того, как я услышал команды «Все вниз. Погружаюсь!» и затем «Погружение», я думаю, что нахожусь на каком-то подводном корабле. Кстати, меня можно звать просто Семен, я привык за двадцать с лишним лет…
- «Здесь нет Отечества и отчеств тоже нет», - офицер продемонстрировал эрудицию – Совершенно верно. Вы на атомной подводной лодке «Севастополь».
«Это я уже узнал!» - отметил про себя Семен – в самом деле, на каждом мало-мальски значимом приборе в обозримом пространстве – кубрик и часть коридора – была гравировка «Севастополь».
- Мы находимся в рейде. Одним из заданий было отслеживание передвижения авианесущей группировки и демонстрация нашего присутствия у побережья Америки. Наверное, наше неожиданное появление американцев напугало так, что они любой кукурузник стали воспринимать, как реальную угрозу! – офицер пожал плечами.
«Расстреляют! Иначе он не был бы со мной так откровенен!» - Семен мгновенно вспотел от страха.
- Что касается вас…
- Ради Бога, высадите меня где-нибудь, я доберусь до цивилизации, я никому про вас ни слова!.. – взмолился потерпевший.
- Вы не волнуйтесь, голубчик! – врач взял его за руку. – Пульс какой… Сергей Александрович, мы волнуем больного!
- Самое страшное уже позади! – удивился офицер. – Вы живы!
- Господи, но вы же меня не выпустите!
- А вы хотите наверх?
- У меня… я…
- У вас жена и дочь по Владивостоке, мы знаем. Им уже сообщили, что вы попали в аварию, подобраны сухогрузом и, по возможности быстро, прибудете к ним. Хотя…
Семен заткнулся. «Они знают все… все! Шантаж семьи – вот что они придумали!»
- Семенов! – офицер обратился к старшине. – Дайте-ка свежую сводку новостей «сверху»!
Старшина вытащил из плоской кожаной сумки, висящей на ремне через плечо, нечто, смахивающее на планшет. Включил экран, побегал пальцами по клавиатуре и протянул девайс Сергею Александровичу. Тот, в свою очередь, полистал «страницы» и, найдя нужную, протянул планшет Семену.
- Вот, почитайте. Это «их» новости, по-английски прочтете?
- Да, да, конечно… - Семен впился глазами в новостные строки.
«Республика Прибалтийская Польша, последовав примеру России, закрыла границы. В европейских аэропортах небывалое скопление пассажиров, всем понадобилось лететь. Поезда берут штурмом, особенно следующие в Россию. Количество рейсов и поездов, которые Россия примет после закрытия границы, ограничено. Оставшихся граждан Россия будет эвакуировать в порядке, который будет объявлен отдельно. Китай закрыл небо для всех государств, расположенных в восточной части Тихого океана, кроме России. США подтянули пятую авианесущую группировку в район Южно-Китайского моря. Полномочный посол Китая вызван в министерство иностранных дел Японии. Филиппины одобрили политику КНР. Объединенная республика Корея присоединилась к Филиппинам и поддержала китайцев. Индия и Пакистан впервые за столетие объединились в вопросе о принадлежности Кашмира – лишь бы не Китаю. Уличные столкновения в Сринагаре с участием афганских боевиков. Перебои в системе навигации GPS-U5… В турецкой провинции Нахичевань восстали азербайджанские татары…»
Семен оторвал взгляд от планшета:
- Как-то все резко испортилось! – пробормотал он.
Сергей Александрович ответил:
- Так сколько копили эти конфликты. То тут полыхнет, то там. Мы с китайцами утомились уже пожары тушить. И вот… знаете, Семен, ведь люди хотят жить в мире. Просто жить. Жили же семь десятилетий назад вместе армяне и азербайджанцы, абхазы и грузины, осетины и ингуши, татары и русские, украинцы и евреи. Империя не позволяла разгораться конфликтам.
- Вы про сэ-сэ-сэ-р? – скривился Семен.
- Да, и про него тоже. Российская Империя, СССР, Российская Федерация – все это одна Империя, цивилизация, глыба. Империи невыгодны внутренние распри. Их можно загасить тем или иным способом и не давать идеологически развиваться. Но… кто-то желал разделять и властвовать. И можно как угодно называть этого «кого-то» - Британская Империя, Третий Рейх, США, Объединенные англосаксы – это одно и то же. Стравливание соседей по одной схеме. Замораживание конфликта, взятие конфликта под контроль с тем, чтобы в нужный момент поднесенная спичка зажгла пороховую шашку.
- Зачем это кому-то нужно?
- Хозяевам мира. Знаете, кто царь мира сего?
- Сатана? Вы серьезно?
- Я? Более чем. Так вот. Новости видели? Это за последние два дня.  Вы все еще хотите наверх?
- Более чем. Я обязан быть рядом с семьей.
- Ну что же… раз так - думаю, мы вам в этом поможем. Скоро воссоединитесь. А пока… - офицер поднялся, - Илья Соломонович! Займите нашего больного полезной деятельностью, как только он окрепнет!
- Займем, займем, Сергей Александрович! Есть!
Семен быстро поправлялся. Уже через день он, держась за поручни коек, прохаживался по кубрику, похожему на недорогую каюту теплохода. Только вместо иллюминатора – экран, показывающий родные места обитателей кубрика. Через некоторое время экран начал показывать пейзажи Эквадора и Дальнего Востока.
Илья Соломонович пристроил знатока ботаники на камбуз. Семена вообще не пускали дальше камбуза, кают-компании, столовой и кубрика. Тут же располагалась и библиотека, с электронными копиями всех известных прошедших цензуру книг мира. Цензура была военная и российская. Так что… без баловства.
- Ну что же, что камбуз? Голубчик, вас можно только к, так сказать, неквалифицированной работе пристроить. Для занятия праздного ума – драить палубу. Но не могу вам это прописать, вы пока слабоваты. Да и палуба у нас больно высоко. А ведь, если вдуматься – какие еще радости у моряка-подводника? Мало их. Вы, кстати, в шахматы?..
- Нет, только преферанс…
- Вот видите. И остается из радостей – разнообразное и полноценное питание, приготовляемое из ограниченного числа складских продуктов. И помочь товарищам морякам в этом – ваша задача, глубокоуважаемый Семен! – рассуждал Илья Соломонович, пристроившись на камбузе с чашечкой ароматного кофе. Семен чистил картошку. Натуральную картоху из «складских запасов». Кок желал порадовать команду настоящим картофельным пюре из настоящей картохи. Не мороженой. Не сублимированной. И чистил ее Семен.
- Мы стоим? – поинтересовался Семен, вываливая очередную порцию очищенных клубней в огромный чан. – Товарищ кок! Ираклий! Эй!
- Эй! Что? Начистил? – старший кок в аккуратной белой шапке и халате, в накрахмаленном фартуке, заглянул в чан. – Вах! Молодец! Еще столько же надо.
- Смилуйся, о великий!
- Нет, нет… работай, тренируйся! – кок махнул рукой и кинулся к закипевшей кастрюле.
- Джинн, чистый джинн! – посочувствовал доктор.
- Пери… Так мы стоим, доктор?
- Как догадались, товарищ выздоравливающий?
- Гула нет. Когда мы идем, турбины гудят. А сейчас только вентиляция…
- Ну да, ну да… в наблюдательности вам не откажешь… - доктор бросил острый взгляд на кряхтящего над картохой Семена.
- Все вниз! Погружаюсь! Команде занять свои места! Закрыть двери в кубрики!
Доктор, глотнув кофе, ринулся в медблок. А у Семена рабочего места, как такового, не было, и он остался на камбузе. И дверь в камбуз закрывать не велели – только в кубрики. Поэтому он сумел увидеть, как по проходу мимо камбуза матросы провели, поддерживая под руки, штатского – старика в темной одежде, с длинной бородой.
«Мы похитили человека?» - отвлекшись от увлекательной чистки картофеля, подумал Семен, провожая быстро удаляющуюся группу взглядом и отметил это «мы».
«Мы. Я чувствую себя членом этой странной команды? Каковы же истинные задания у «Севастополя»?
Через день «похищенный» присоединился к Семену и Ираклию на камбузе. Он был одет в черную рубаху с глухим воротом и обычные черные джинсы. Бороду, чтобы не мешала работать на кухне, завязывал лентой и закидывал ленту за спину. По-русски он знал всего несколько слов, по-английски понимал прекрасно – к нему обращались на этом языке, но не говорил, только кивал и улыбался. Семен решил было, что перед ним немой, но старик, вымешивая на столе тесто, подмигнул Семену и запел. Некоторые слова Семен даже узнавал, по-русски они звучали также – Мати, Боска, Кристе… По тому, что старик перед каждым делом крестился, читал про себя молитву, Семен вычислил, что перед ним верующий, а крестился он по-гречески, справа налево, но двумя перстами.
Семена вначале охватывала робость. Не то чтобы он в Бога не верил – как говорится, атеисты все до первой турбулентности, а у него этого хватало, взять хоть последнее несчастье. Он знал, что наверняка что-то такое есть, раз столько людей верит, и сам он ощущал, что материальный мир слишком узок, и что помимо материи есть масса непознанного. Да и ставшие достоянием общественности научные открытия последнего столетия прямо говорили и о том, что материя – это энергия, что незыблемые физические законы таковы лишь на Земле и то в частных случаях, что в мироздании очевидным образом прослеживается Воля… но всегда робел при виде священников, особенно греческой, или православной веры. Был при российском консульстве небольшой домовый храм, и туда по праздникам ходили Роза и Лиза, и брали с собой Семена. Он не очень хорошо разбирал слова молитв, но пели красиво, ему нравилось. Не нравилось, что женщины должны были надевать головные уборы и юбки, а мужчины – обязательно длинные брюки, в шортах не пускали. И он немного робел. Священники были в странной длинной одежде, и некоторым Роза целовала ручку. И иконы со строгими ликами, без улыбки. Все там были, как не от мира сего. Вот это и смущало.
А «похищенный» вел себя, как обычный человек. Придет с утра пораньше на камбуз, помолится и давай работать. Напевает что-то под нос, здоровается с каждым. Тесто вот катает на столе, мнет.
- Здравствуй! – это коку Ираклию.
- Здравствуй, Никодим! – кок с улыбкой кивнул на тесто. – Что это будет?
- Пита, пита! Капуста! – ответил Никодим.
«Ага, пирог с капустой!» - догадался Семен, с унынием взирая на семь кочанов капусты.
Кок понес было капусту к овощерезке, но Никодим замахал руками, забрал капусту, положил на стол, взял большой нож и ловко начал шинковать ее на большой разделочной доске. И так это выходило у него весело, что Семен схватил такое же «мачете» и принялся рубать кочаны.
- Карашо! Карашо! – смеялся Никодим.
Так они и сдружились, и унылое пребывание на камбузе превратилось в веселую работу рядом с (как потом узнал Семен) одним из самых почитаемых иереев Православного мира, черногорцем митрополитом Никодимом, возглавлявшим Православную церковь в Южной Америке.
В течение нескольких дней к ним присоединились еще пять человек гражданских: четверо – боевой расчет космодрома морского базирования – ребята остались законсервировать оборудование, и их не смогли успели штатным вертолетом, и красивый мужчина средних лет, Семен таких не любил, больно смахивал он на мачо, пустоголовых любителей женщин. О нем все молчали, и сам он о себе не рассказывал, и только Илья Соломонович проболтался, назвав его резидентом.
- Лет двадцать назад мужика внедрили! – шепотом сказал доктор Семену. - Двадцать лет в чужой шкуре, это же кошмар…
«Мы собираем людей, особо ценных для государства, которых не можем эвакуировать другим способом! – размышлял Семен. – Но мы не всплываем. Значит, есть возможность… батискаф какой-нибудь, или миниатюрная подлодка… выплывает через торпедный аппарат, или что там, и уходит, а мы идем дальше, а она нас догоняет в условленном месте… Фантастика! А мне-то как свезло – оказался в нужном месте в нужное время!»
Вскоре тайна открылась. Семен и Илья Соломонович, отужинавши, играли в шахматы – доктор научил Семена «ходить» и с наслаждением обыгрывал подопечного. Сигнал «Боевая тревога» ударил по барабанным перепонкам. Доктор поднял брови, вскочил и, помахав Семену рукой, бросил:
- Потом доиграем! – и убежал. По проходу бежали моряки, в кают-компанию заглянул старшина:
- Сеня, давай за мной! Эвакуация!
Сеня побежал за ним. Матросы привычно уклонялись от столкновения, пробегали мимо, обгоняли их. Семен с трудом успевал за старшиной. Согнувшись они переходили из отсека в отсек, даже туда, куда пассажирам был запрещен вход. Семен краем глаза отмечал и серьезные сосредоточенные лица моряков, и оборудование непонятного предназначения. В отсеке, где было особенно много офицеров, старшина остановился. Семен увидел и Никодима, и троих «космонавтов», и старичка со старушкой, присоединившихся три дня назад к их компании, и «резидента». Никакой панике на капитанском мостике Семен не заметил. Каждый был занят своим делом, а когда старшина с Семеном вошли в отсек, командир корабля, буркнув:
- Долго возитесь! – поднялся от большого пульта управления и подошел к группе штатских. Оглядел их и, распрямив и без того могучие плечи, сказал:
- К сожалению, наши планы изменились. Наш корабль… отправляется на боевое задание.
«А это что было – не боевое?» - удивился про себя Семен. Командир продолжил:
- Мы планировали прийти на базу с вами, но не выходит. Оставить вас на корабле невозможно, и вашу группу мы отправим на малом подводном аппарате через Суэцкий канал в Средиземное, а далее в Черное море. После прибытия в территориальные воды России сопровождающий вас экипаж будет действовать по обстановке «наверху». От вас потребуется только терпение и соблюдение требований командира малого судна, капитана третьего ранга Смирнова Сергея Александровича. Все. – и, простившись кивком головы, командир снова сел за пульт.
- А… мы не можем помочь, принести пользу? – подал голос один из «космонавтов».
- Нет. Корабль уходит в боевой поход! – сухо ответил Смирнов. – Прошу всех следовать за мной!
Семен отчаянно хотел сбежать, попрощаться с Ильей Соломонович, но Никодим подхватил его под руку и, осеняя крестом остающихся моряков, повлек его за собой. В следующем отсеке они перешли в узкое помещение, на стенах которого висели мягкие скафандры черного цвета.
- Надевайте! Матросы вам помогут! – скомандовал Сергей Александрович. Через четверть часа группа в черном прошла в следующее помещение, это оказался шлюз, соединяющий лодку и «малое судно». После ряда манипуляций с выравниванием давления люк шлюза открылся, и их повели через него в саму небольшую подлодку. Внутри было довольно просторно – как будто они оказались в одном из отсеков большого корабля. Люк закрылся. Им было велено сесть в кресла вдоль стен, как в самолете, только без мягкой обивки. Матросы в обычной форме пристегнули «пассажиров».
Семен прикрыл глаза… кружилась голова от избытка кислорода, поступающего из маски. Или это закачалась, придя в движение лодка? Через полчаса их отстегнули и помогли снять скафандры. Лодка начала свое автономное плавание в сторону Новороссийска.
 


Паромный причал в Новороссийске.

«Ой, какой бардак! Типичный русский бардак!» - думала Васо, поджимая губки. Она стояла на третьей палубе парома, пережидая, пока пассажиры с багажом и без вывалятся наконец на причал и разойдутся по родственникам, такси и автобусам и разъедутся на своих машинах (те счастливцы, которым удалось купить проезд для личного автотранспорта). Она распланировала поймать стюарда, попросить его донести багаж до такси, когда схлынет толпа. Левая рука была по-прежнему перевязана, а тащить огромный чемодан и немаленькую «дамскую сумку», проталкиваясь среди людей, не было сил. Васо еще не окрепла после перенесенных испытаний.
«Русский бардак» был в разгаре. Уж что ожидала увидеть Василики, ей и самой было неясно. Русский бардак ничем особенным не отличался от греческого. Разве что встречающих было меньше.
Пассажиры деловито выходили с багажом с трапа парома, кого-то подхватывали сразу, кто-то, толкаемый в спину и бока, топтался на месте, озираясь. Люди тащили чемоданы и сумки, если повезло, в багажной тележке, к выходу, за забором их подхватывали водители, вели к своим автомобилям и отъезжали, создавая пробку на выезде с территории порта.
«Как хорошо, что я не полезла в эту толпу! - Василики была довольна своей предусмотрительностью. – Когда основной поток схлынет, я спокойно сойду, и меня посадят в такси!»
Портмоне с адресом и небольшой суммой наличных она уже положила в «маленькую» дамскую сумочку, повешенную на шею через левое плечо. Мобильный, как велел Роман, даже не взяла с собой, оставила в больнице – все равно он был новый, там не было ни фотографий, ни контактов… Одна только фотография осталась, она и Никитос – сделали перед самой поездкой, моментальное фото, под пальмой с обезянкой…
Сердце защемило так, что потемнело в глазах. Нико… Тревога за любимого была фоном ее существования все эти дни. Транквилизатор убирал на время страшные мысли, но они возвращались, иногда неожиданно и резко, как сейчас. В больнице и в каюте она читала акафист Святителю Николаю Мирликийскому и Иконе Богородицы «Взыскание погибших». Она молилась раньше редко, перед Причастием два раза в году, или когда просила о чем-то. А за эти дни начала читать и утреннее, и вечернее правило, и акафисты… Первые дни было тяжело с непривычки, но потом… потом она стала находить в молитве утешение. И молитва стала необходимой и желанной.
Сейчас прочитать спасительный акафист Василики не могла – слишком много людей вокруг, ограничилась «Отче наш». Стало немного полегче, боль в сердце не прошла, но она снова могла смотреть по сторонам и воспринимать происходящее.
Основной поток пассажиров схлынул, по небольшому причалу сновали несколько «зазывал» - мужчины деловито подкатывались к выходящим с трапа и, жестикулируя, предлагали свои услуги – носильщика и, видимо, трансфера. Некоторые пассажиры соглашались и, передав багаж «зазывале», направлялись с ним к выходу с территории порта.
«О, вот как славно! Мне помогут вынести багаж и подзовут одного из этих! - обрадовалась Васо. – На итальянцев похожи чем-то. Такие же темноволосые и остроносые…»  За процессом выгрузки наблюдали трое мужчин в военной форме.
«Русские… любят всюду побряцать оружием!» - проворчала про себя Василики, отметив автоматические ружья у каждого военного.
На палубе она осталась одна, и, решив, что уже пора, отправилась в свою каюту, по пути высматривая стюарда.
Команда, по традиции, выстроилась у трапа, провожая пассажиров. Василики спустилась вниз и обратилась по-английски к стюарду, стоявшему с краю и тяготившемуся процедурой проводов.
- Эй! Мне нужна помощь! – она помахала завязанной рукой, показывая, что не может нести багаж. Молодой парень подскочил к ней и учтиво поклонился:
- К вашим услугам!
- У меня багаж, и мне нужно такси! – объяснила Васо. – Иди за мной! Пятьдесят шесть!
Стюард поклонился и бодро взбежал по трапу на вторую палубу. Васо прошла за ним, открыла дверь в каюту и указала на свой чемодан. Если бы не рука, она сама управилась бы, но…
Она сдала ключ администратору и вышла на причал, милостиво покивав головкой оставшимся провожать пассажиров членам команды. На голове у Василики была шляпа с широкими полями, прикрывавшая безобразно остриженные волосы. Опаленные ресницы и брови скрылись за солнцезащитными очками. Шляпа норовила улететь, несмотря на ленту, повязанную под подбородком на бант. Бант норовил развязаться. Она купила эту дурацкую, нелепую соломенную шляпу на пароме, в сувенирном киоске. Можно было повязать косынку, но русские платки вызвали оторопь своей ценой и рисунком. А шляпа была вьетнамская, дешевая, никакая.
На причале почти не осталось народа. Бравая охрана неторопливо ушагала за ворота. Васо почувствовала себя бодрее – ко всему прочему, она тревожилась – не объявили ли ее в международный розыск или еще куда похлеще. Но, вроде, тьфу-тьфу, все обошлось. Вот она, холодная Руссия, таинственная, слишком большая, полная неожиданностей чужая страна, вот дьявол, что у них тут за плитка расползшаяся на площади, ногу сломать можно!
Стюард огляделся по сторонам, поднял руку, и к нему коршуном кинулся «зазывала».  Чернявый, загорелый, нос острый, брови густые – вылитый итальяшка! Стюард сказал несколько непонятных фраз, зазывала кивнул головой и уставился на Васо. Стюард спросил по-английски:
- Госпожа, куда ехать?
- А… адрес? Момент… - раскрывать «маленькую»  сумочку, доставать портмоне и вытаскивать бумажку с адресом было неудобно, Васо закопалась в барахле и не заметила, как напрягся зазывала, увидев краешки купюр в портмоне. – Вот! – она наконец вытащила бумажку с написанным по-русски адресом и протянула стюарду. Тот прочел:
- Абрау! Поедешь?
- Да, все в порядке, брат! Доставим госпожу, как в сказке!
Стюард поклонился Васо, принял в ладонь монетку, пожелал счастливого пути и отбыл на паром обратно. Трап за ним подняли, и Васо осталась с зазывалой. Он бодро подхватил ее багаж и, улыбаясь во весь рот, жестом предложил ей следовать за ним. Васо, придерживая больной рукой шляпу, а здоровой – «маленькую» сумочку, пошлепала за ним. Небольшая площадь была забита машинами. Подъезжали и отъезжали большие и микроавтобусы, даже троллейбусы. Сразу да шоссе городские здания начинали карабкаться вверх по склону, вслед за огромными серебристыми трубами и подвесными путепроводами. Они начинались где-то далеко, на причалах грузового порта и шли к огромным заводским зданиям и цилиндрическим блестящим хранилищам, а какие-то – дальше, к горному хребту, переваливали через него и терялись в дали. «Нефть, наверное! – подумала Василики, поскользнувшись на арбузной корке. – Или газ…»
Они протиснулись между разнокалиберными автомобилями, заполонившими стоянку и добрались, наконец, до ее дальнего края. Здесь даже попадались свободные места.  Зазывала поставил чемодан и сумку, подошел к группе таких же смуглых «итальяшек», закурил, указал на Василики. Девушка, из вежливости делая вид, что разглядывает горы, посматривала из-под полей шляпки на водителей.
Те, в свою очередь, дымили вонючими сигаретами и поглядывали в ее сторону. Васо попыталась не обращать внимания на сальные косые взгляды, плевки в сторону, переглядывание и смешки водителей. Но ей совершенно не нравилось, что она стоит рядом со своим багажом, ни слова не понимает из разговоров окружающих, жарится на солнце, а еще неизвестно, на месте ли родственник Романа, и вообще сколько еще ехать… Недалеко в белый, видавший виды микроавтобус загружалось большое семейство – мужчина лет пятидесяти с седой бородой и седыми же волосами, собранными в хвостик. Его супруга, полная дама в длинном платье усаживала в салон детишек. Любопытная Васо насчитала пятерых. Мужчина укладывал чемоданы многочисленного семейства. Помогала ему роскошная блондинка спортивного телосложения. «Норвежская принцесса!» - подумала Василики, начинающая с нетерпением поглядывать в сторону своего «зазывалы».
Следующим этапом выражения недовольства должно было стать дефиле вдоль багажа, но до этого дело не дошло. Затянувшись последний раз, сплюнув и отбросив бычок в сторону, «её» таксист и «зазывала», поручкавшись с парнями, направились к Василики. Девушка отметила неприятные сальные ухмылки оставшихся, но приписала это нормальной зависти – ясно, что пассажирка будет платить наличной валютой!
Водитель открыл багажник старой «корейки», «зазывала» уложил в него чемодан и на ломаном английском пригласил Васо садиться в машину:
- Пожалуй, госпожа!
Водитель уже сидел за рулем, Васо шагнула к автомобилю и увидела, как один из оставшихся на стоянке водил из компании «зазывалы» загоготал и поднял вверх большой палец, выражая…
Василики замерла на месте. Что уж означал этот жест по-русски, она не вспомнила. Но у европейцев и американцев кулак с отставленным верх большим пальцем был жестом крайне неприличным с прямым намеком на секс. Вниз – «Подвезите!» Вверх…
Мгновенно полетели потоком мысли: «Они не сказали, сколько будет стоить поездка. Они не уточнили адрес. Я их не знаю. Кругом никого нет. Куда они меня повезут? Ответственность компании-перевозчика, включавшая охрану и страховку, закончилась в тот момент, когда она сошла на берег. Стоп!!!!» - последнее Васо выкрикнула:
- Стоп!
«Зазывала» удивленно поднял брови и спросил на плохом английском:
- Что случилось? Вы что-то забыли?
- Я не еду. Я не еду! Верните багаж! – не двигаясь с места, потребовала Васо, оглядываясь по сторонам. Никого, кроме компании водителей и погрузившегося в микроавтобус семейства, вокруг не было. От дороги их прикрывала фура, но и там, как назло, только проносились мимо автомобили. Ни одного пешехода!
«Зазывала» что-то бросил водителю, и тот нехотя вылез из машины. Они двинулись к ней. «Зазывала», криво ухмыляясь, сказал:
- Так нельзя. Вы должны ехать!
- Я не еду! Я не должна! – возмутилась Васо. – Багаж верните быстро!
Её схватили под обе руки и потащили к машине. Василики упиралась и жалобно блеяла:
- Не поеду! Отпустите! Помогите! Помогите!!!!! – наконец завопила она, когда «зазывала» и шофер доволокли ее до автомобиля и стали заталкивать в салон. Компания водителей гоготала, охрана причала не появлялась, мимо проносились автомобили, но происходящее было скрыто от трассы большегрузной фурой. И тут случилось Чудо. Если бы Васо понимала по-русски, она услышала бы следующее:
- А ну, стой! Прекратить, я сказала! – громкий женский голос разрезал какофонию из гогота и воплей Васо. Похитители замерли и, не отпуская возобновившую попытки вырваться девушку, повернулись в сторону голоса. Это была «норвежская принцесса». Она выскочила из кабины своего микроавтобуса на крик «Помогите!» и решительно направилась к бандитам. Василики удалось пнуть в голень «зазывалу», за что она тут же получила ответный удар в бок и задохнулась. Судорожно хватая воздух, она обернулась и увидела, что «принцесса», нет, уже валькирия стоит в нескольких шагах и громко, требовательно говорит похитителям:
- Я сказала: отпустите ее, она не поедет с вами!
- Да пошла ты! – и «зазывала», презрительно сплюнув, обратился к водителю: - Тащи ее, что замер!
Валькирия прищурилась и вытащила пистолет. Первый выстрел, в воздух, заставил посетителей ослабить хватку.
- Ты чего, ты чего! – водитель попытался улыбнуться. – Это сестра моя, домой везу!
- Сейчас подойдет охрана порта! – мрачно произнесла валькирия. – Стоять! Следующий выстрел – тебе в голову! – и она направила пистолет на «зазывалу». – Отпустил ее, быстро!
В ответ последовал отборный мат и угрозы. Оставшаяся на стоянке компания водителей с интересом наблюдала и не вмешивалась – валькирия с пистолетом в руках и, главное, возможность появления охраны порта вразумили гоп-компанию, и они решили остаться зрителями.
- Я до трех считать не буду! – так же мрачно произнесла блондинка и выстрелила поверх головы «зазывалы», быстро вернув пистолет в прежнюю позицию.
- Да пусть идет! – крикнул шофер, отпустив Васо. – Брось ее, пусть катится!
Оставшись в одиночестве, «зазывала» убрал руки от Васо, и та кинулась прочь, под защиту валькирии.
- Багаж верните! Свиньи! – крикнула Василики «заячьим», срывающимся голосом. – Бандитос!
- На, подавись! – водитель выкинул чемодан Василики на землю, завел машину и отъехал.
– Отойди в сторону! – приказала валькирия, и «зазывала» повиновался, направившись к улюлюкающей компании водителей. – Пошли! Быстро! – и Васо, подхватив чемодан, рысцой побежала за спасительницей.
Валькирия, оглядываясь, спрятала пистолет в карман, влезла на водительское место, завела машину и выехала со стоянки, задним ходом, прямо на проезжую часть. Микроавтобус стукнулся, съезжая с бордюра, днищем, так, что пассажиры подпрыгнули. Нарушая все возможные правила, автомобиль развернулся и поехал влево, держа горный хребет по правому борту.
Василики трясло, слезы душили ее, но она расслышала вопрос, обращенный к ней:
- Девушка, куда вас отвезти?
«Домой! В Элладу!» - хотелось закричать, но Василика трясущимися руками открыла сумочку, вытащила из нее портмоне и передала мужчине, сидевшему рядом с водителем:
 - Адрес… там…
Автомобиль выехал из Новороссийска и ехал по горному серпантину, взбираясь на гребень.
- Аня, посмотри-ка! – мужчина передал валькирии портмоне и записку с написанным по-русски и по-английски адресом. – Удивительно!
Анна, норвежская принцесса, держа руль левой рукой, правой взяла портмоне и от неожиданности вильнула рулем. Быстро выровняла руль и громко сказала Васо:
- Какая удача! Мы едем туда же. Мы вас довезем, - и, помедлив, добавила: - А на фото – кто это?
- Это мой жених! – сообщила Василики и зарыдала. Ее бросились утешать и матушка, и сидевшие рядом дети. Если бы не рыдания, Василики смогла бы увидеть, как заледенел взгляд принцессы. Как она пожала плечами, как сжала губы и вернула портмоне старику, а он передал его обратно Васо.
Рыдать долго не пришлось. Раздался треск.
- Ох! Что это? – вскрикнула мать семейства. Валькирия Анна ответила:
- Зеркало правое разбито! – и, посмотрев в зеркало заднего обзора, увидела, пытающуюся обогнать их давешнюю «корейку» с бандитами. – Держитесь! – и вильнула вправо, не давая обойти себя.
Василики, сидевшая сзади, чуть не упала с сиденья в проход. Она обернулась назад: грабители, прихватив с собой на заднее сиденье группу поддержки из трех смуглых молодцев, шли на обгон, опасно виляя на узкой извилистой горной дороге. Один из грабителей смело высунулся по пояс из окна, придерживаемый вторым таким же смельчаком за штаны, и выстрелил из пистолета. Пуля разбила стекло задней двери фургона. Дети завизжали.
- Все на пол! – закричала валькирия Анна, вцепившись в руль.
«Боже мой! – в ужасе подумала Васо. – Это же из-за меня! Из-за меня они все погибнут!»
Что делать дальше, она решила за одно мгновение. Как будто свыше снизошло. И еще получила толчок в спину, чтобы не задерживалась в своих раздумьях «правильно, неправильно». Цепляясь за спинки сидений, она ринулась к задней двери, в багажный отсек.
- Куда? Ты куда? – закричал старик по-русски, Васо его, разумеется, не поняла, и одним рывком, оттолкнувшись от последнего ряда кресел, перелезла через сумки и чемоданы и, держась левой рукой в варежке за выступ в крыше машины, открыла заднюю дверь. Открыла, и чуть сама не выпала наружу, хорошо, что дед успел за ней и ухватил за пояс обеими руками.
Абреки увидели ее и загоготали.
- Счас! – сквозь зубы произнесла Василики и спихнула на дорогу свой чемодан и какую-то увесистую сумку.
Чего уж она хотела добиться, Васо точно не знала, но получилось неожиданно удачно. Преследователь попытался объехать сумку, наехал колесом на чемодан, не справился с управлением, со всей скорости въехал в ограждение на краю дороги, разбил его и рухнул в пропасть.
- А-а-а! – завопила Васо. – Так вам и надо!
Вопила она по-гречески, но Анна увидела торец падающей машины и резко затормозила. Послышался ужасный треск, взрыв, и из глубины пропасти взметнулись клубы дыма. Анна вышла из машины и молча направилась в сторону места аварии. Васо и дед вылезли через заднюю дверь и пошли за ней.
Они стояли на краю дороги и смотрели вниз. Выжить могли только те, кто выскочил в момент падения автомобиля в пропасть, но таковых не наблюдалось.
- Пошли! – Анна подтолкнула Василики, которая не могла отвести горящих глаз от языков пламени внизу. – Надо забрать багаж. Это мафия. Нельзя оставлять следов!
Васо кивнула, и они пошли к помятому чемодану. Сумка, к удивлению, не пострадала. Дед схватил ее, поднял покореженный чемодан и потащил, удивленно качая головой, вещи в машину.
- У меня там Чаша! Вот чудо-то, Господи, помилуй! Как по воздуху мимо нее пронесло бандюганов! Мисс! Это церковная утварь! – добавил он по-английски, специально для Васо. Та уважительно закивала головой.
Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Василики прибрала к рукам матушка, она посадила ее рядом с собой, прижала к себе и ласково гладила ее по голове и плечам.
- Все будет Ок, - иногда шептала она, и девушке становилось спокойнее. Когда проехали указатель с надписью по-английски Abrau-Durso, Василики полностью утешилась. Именно это было написано на листке с адресом, сюда она и стремилась.
Уже начало темнеть, когда они въехали в ворота в высокой ограде. Прямо в гараж. Из гаража, по-американски, был черный вход в дом. Анна провела пассажиров в большую гостиную с окнами, закрытыми жалюзи.
- Располагайтесь пока тут, Васо! Матушка, деток надо покормить?
- Ничего, ничего, у нас с собой все есть! – ответила женщина, распаковывая большой пакет.
- Хорошо! Я сейчас… - Анна вышла в коридор. Василики заметила в коридоре старинный телефонный аппарат серого цвета, с диском для набора номера – такие только в музеях оставались. Анна подошла к нему, подняла трубку и набрала двухзначный номер. Васо не понимала по-русски, но слово problem она узнала.
- Привет! Это я, - сказала валькирия. – У нас большая проблема.

Пятая запись в дневнике Ирины.

Ой, сколько у нас событий за прошедшую неделю! А ну-ка, по порядку!
Во-первых, мы лишились прямой связи с внешним миром. Ап! И не стало всеобщей интернет-сети. Еще во вторник мы переписывались с Ванькой, через десяток промежуточных станций, запутывая следы, а сегодня мы лишились и этой связи. Сверху, внешнее наблюдение, сообщило, что Россия закрыла границы. Формально – обнаружен новый штамм Ковида на упаковке импортной сельди. Но вирус никак не мог повлиять на связь! Однако. Оказалось, что Китай закрыл небо от Австралии до нашей Находки, а это означало только одно – Китай приготовился начать военные действия против объединенных англо-саксов. Они китайцев доконали. Нарывались долго. Нарвались.
Во-вторых, девочки из хора, потерявшие возможность общаться с родственниками, устроили бунт и попытку сбежать. Сначала в столовой во время обеда они шушукались, а потом поднялась одна:
- Почему мы не можем уехать домой?
И вслед за ней вторая:
- Мы в тюрьме? А за что?
А потом началось полное безобразие. Поскольку я была с детьми в этот обед в трапезной, наблюдала сама. Девчонки принялись синхронно стучать ложками по столу (хор все-таки!) и скандировать:
- До-мой! До-мой! Хо-тим до-мой!
Педагог и хормейстер, красные, как мак, пытались утихомирить девчонок. Хулиганили не все, четверть хора сидела, опустив глаза, а две девочки поднялись и ушли. Пришлось звать батюшку. Отец Сергий пришел не сразу. Рясу надевал поверх подрясника. Вошел, встал в дверях, молчит. Дети мои даже есть перестали, притихли, только глазками стреляют – на бунтовщиц, на отца Сергия, на нас с Инной и обратно. Батюшка подождал довольно долго, минут десять, пока не увидел, что девчонки выдохлись и начинают чувствовать себя глупо.
- Бунт на корабле! – произнес он грустно. – Кто за капитана Сильвера?
Девчонки умолкли. Хормейстер, окинув их грозным взором, пробормотала:
- Простите нас, батюшка, не ведаем, что творим…
- Бог простит… девочки, ну так кто из вас будет вести переговоры с представителями администрации, то есть со мной и старостой нашего прихода? А то я вас всех не перекричу. Тем более вы с музыкальным сопровождением! – он указал на ложки.
Санька хихикнула. А сама-то… в первые минуты присоединилась к бунту, думала, это новое развлечение. Инна только и успела, что сделать удивленные глаза, как Петька ложку отобрал и стукнул Саньку по лбу. Она обиделась было, но притихла, так ей было интересно. Санька обожает скандалы.
Девочки из самой активной группы пошептались, и встали – шесть девчонок. Весь стол.
- Ну, уже легче! – батюшка подошел к ним, придвинул пустующий стул, присел.  – Вы садитесь и кушайте, пока не все остыло… Готов выслушать ваши требования.
- Мы… мы просим выпустить нас отсюда! – девочка с «африканской» прической – волосы заплетены в множество косичек, черные глаза вызывающе устремлены на отца Сергия.
Батюшка снова подождал. Потом обвел глазами остальных:
- Это все?
- Мы домой хотим! А вы нас удерживаете! – это произнесла блондинка с короткой стрижкой.
- Да, удерживаете! – заволновались и остальные. – Интернет отключили! Родители волнуются! У вас тут секта какая-то, тоталитарная, вот!
Батюшка снова замолчал. Подождал, когда девочки начнут повторяться и продолжил:
- Если на данный момент всё, то давайте я начну отвечать. Хорошо!
- Валяйте! – усмехнулась блондинка. Батюшка внимательно на нее посмотрел и покачал головой:
- Валять не умею, а отвечать – извольте. Интернет отключили не мы. Он пропал на всей территории России, одномоментно, поддерживаются только жизненно необходимые объекты – силовые и правительственные структуры, системы жизнеобеспечения, транспорт. Мы это ждали, если интересно.
- Ждали? Вы? Кто вы такие? – раздались девичьи голоса.
- Про «кто мы» - чуть позже. И, да – мы не секта. Начнем с «выпустить вас отсюда»? А куда?
- Домой, на волю! На воздух!
- Девочки, а вы помните, почему вы здесь очутились? Как на вас напали бандиты, и вам пришлось спасаться? Вы помните, что к вам на выручку прилетел вертолет с группой сил специальных операций? И один казачий патруль, он их и вызвал? А где были обычные милиционеры?
Девочки молчали, переживая случившийся с ними кошмар. Педагог привела двух девчонок, ушедших с началом бунта.
- Везде запылало, не только в вашем лагере. Везде, где были спящие ячейки. Силовиков не хватает тушить вот такие пожары. Выпустим мы вас, пожалуйста. Вы уверены, что на автобус, на котором вы поедете, не нападут? Вы уверены, что поезд не остановят посреди поля вот такие бандюганы?
- А мы на самолете!
- А самолеты не летают, моя дорогая.
- Почему?
- Потому что… невозможно обеспечить безопасность полета.
- Это неправда! Это не может быть правдой! – это уже «африканка».
- Девочки, я готов организовать вам двоим выход наружу. Вы сами все увидите. – грустно сказал батюшка. – Но вы должны понимать, что вы подвергнете риску и себя, и сопровождающих.
- Но наши родители…
- Девочки, ваши родители – все, без исключения, знают, что вы в безопасности.
- А мы в безопасности? – снова блондинка. Отец Сергий поднял на нее глаза:
- Да. В большей, чем «на воле».
- Что-то я не вижу никакой охраны!
- А что еще ты не видишь? – тихо спросил батюшка.
- Я не вижу настоящее небо, я не вижу солнце!
– А почему, как ты думаешь?
- Это тюрьма…
- Да нет, просто у нас нет окон! А окон у нас нет потому, что… а ну-ка, пойдемте за мной! – и он вскочил и направился к двери. Хормейстер и педагог – за ним. Девчонки не решались последовать за батюшкой, искоса смотрели на заводил. Отец Сергий остановился в дверях:
- Ну, кто со мной?
- Вставайте, девочки! – хормейстер первая пошла за батюшкой. – У вас были вопросы? Вот и пойдем получать ответы.
И они все пошли. И мы с Инной и детьми следом, батюшка нас позвал. Пришли, как я и догадывалась, в «зимний сад».
- Ириша, включи настолки! – попросил он меня. – Рассаживайтесь. Вы здесь уже были?
Девочки расселись за столами, малыши – прямо на пол, вокруг отца Сергия. Я зажгла лампы, стоящие на столах. «Зимний сад» осветился – стало уютно и таинственно. За панорамными «окнами» было темно, лучи света пробивались сквозь толщу воды ослабленными и рассеянными, за «окном» царил полумрак. Несколько рыбешек проскользнули вдоль стекла, отделяющего нас от воды.
- Были, - подтвердили несколько хористок.
- И как вы думаете, что там, за стеклом?
- Вода… Это огромный аквариум! Для релаксации! – раздались голоса.
- Да, и вода, и это даже можно считать аквариумом, и для релаксации тоже! А за «окнами», дорогие ребята – огромное пресноводное горное озеро, Абрау! Наше убежище расположено глубоко под скалами, а вот эти «окна» -  подводный «вид» на озеро. Стекла толстые, не бойтесь, вода к нам не проникнет, а если случится несчастье – опустятся специальные стальные защитные «шторы», они изолируют нас от воды.
- Как в подводной лодке… - тихо сказала одна из девочек.
- Правильно… мы, как в подводной лодке. В дальнем походе, скрытно плывем под толщей воды.
- А почему скрытно?
- Полстолетия назад, дорогие девочки, мир в очередной раз оказался на грани катастрофы. Страшная эпидемия невиданной вирусной болезни поразила все континенты. Помните эту историю из учебников?
Девочки закивали головами.
- Погибло около пяти миллионов человек. Вакцина была создана быстро, но, так как вирус имел искусственное происхождение, все время вбрасывались новые его разновидности. Человечество вступило в страшную фазу скрытой биологической войны, в которой развитые государства соревновались друг с другом в коварстве.
- И мы? Мы, ну, Россия? – перебила батюшку девочка с «африканской прической».
Батюшка задумался, покачал головой:
- Не думаю. Понимаешь, Лена, работа вирусолога подразумевает и создание вакцины против имеющегося или разрабатываемого вероятным противником вируса, и работа над изучением вирусов вообще. В процессе работы могут быть созданы как случайно, так и целенаправленно вирусы, бактерии, которые явятся биологическим оружием. Мы – скорее всего, разрабатывали. Но не применяли. Это как применение ядерного оружия массового поражения – на самом деле никто не знает, какие последствия нас ожидают. В тот исторический период мы уже были самостоятельной и ответственной державой.
«Да, вот так, Лена, батюшка и историю знает, и как тебя зовут!» - подумала я, глядя в изумленные глаза девушки.
- Девочки, обсуждение исторических фактов требует не только знание того, что когда-то что-то произошло. Нужен еще и системный анализ происходящих событий, их причин и следствия.  Необходим философский подход. Каждое значимое историческое событие может быть подано и как героическое, и как подлое. Вы знаете, наверное, что (если говорить о чуме столетия – ковидной инфекции) Китай, с которого началась эпидемия, ряд стран обвинили в развязывании биологической войны, хотя впоследствии выяснилось, что это было делом рук западных разведок. Китайцы работали с этим вирусом, это так. Но не они вбросили инфекцию, не они открыли ящик Пандоры.  Но именно эта эпидемия объединила и вывела все проекты по созданию цифрового концлагеря для человечества на финишную прямую, и конечным итогом стало создание морового правительства, в которое вошли главы крупнейших транснациональных корпораций, банков и финансовых групп и, к сожалению, Ватикан. И у вас возникает вопрос: «Что такое цифровой концлагерь», не так ли?
- Возникает! – констатировала Сашка, глядя на смущенных девочек. Отец Сергий говорил «крамольное».
Батюшка оглядел притихших девочек и, вздохнув, продолжил:
- У нас собираются единомышленники. Люди с православным, христианским мировоззрением. Мы видим происходящие события несколько иначе, чем… скажем так, большинство человечества. И когда, несколько десятков лет назад, в первую ковидную волну пошли разговоры об обязательном введении «цифровых паспортов», многие поняли, что конец света, Апокалипсис, «близ, при дверях». Девочки, вы оказались здесь, с нами, волей случая. Не бросать же вас на произвол судьбы, тем более что ваш педагог обратилась ко мне через посредничество ряда людей с просьбой вас принять. Мы приняли. Не обессудьте, если вам придется пожить с нами какое-то время в изоляции, пока наверху не уляжется суматоха и не станет понятно… куда катится мир.
- Спасибо, отец Сергий! – сказала руководительница. И девочки повторили:
- Спасибо! Спасибо! Мы благодарны, не думайте! Мы просто не понимаем…
- Ничего, ничего! – батюшка улыбнулся. Он вообще добрый, наш отец Сергий. Морщинки, как лучики, в уголках глаз.
- Вот у каждой из вас, вы уже большие, есть пластиковая карта, удостоверение личности или, по-старому, паспорт. А знаете ли вы, что вокруг этого самого паспорта, на котором написаны ваше имя, дата рождения, место проживание полстолетия назад разыгрывались целые битвы между сторонниками цифровизации записей о личности и теми, кто считал, что надеяться на цифровую запись опасно?
- Паспортные войны? – спросила девочка в очках.
- Правильно! Битвы были, к счастью, словесные.
- А что плохого в том, что информация обо мне лежит в цифровом виде в хранилище? – задал вопрос единственный парнишка в коллективе.
- Совершенно ничего плохого! Более того – очень даже полезно. Как копия. Как удобное средство прочтения информации, доступное без проволочек в любом конце света. Очень хорошая вещь для Интерпола, кстати. Но если происходит злоумышленное искажение записи, то человек может с удивление обнаружить, что его транспортная карта опустошена, или что он получил извещение о том, что должен большую сумм за кредит, который не брал. Или что он разыскивается за вооруженный грабеж. И так далее, и тому подобное. Конечно, существует несколько хранилищ с базами данных на каждого гражданина. Но нет никакой гарантии, что злоумышленник не проникнет в самый верх системы и не сможет навредить. Представьте, что произошла кибератака, и люди не могу войти в банк – их не пускает система, у них аннулированы пропуска. Это банк, ерунда. А если это аэропорт? Более того, правительство может легко управлять людьми, зависящими от цифровой записи. Ведь что такое человек? Тело, душа и дух. Положим, биометрическое описание можно занести в базу и идентифицировать любого, в том числе по уникальной ДНК.
В этот момент мне показалось, что батюшка быстро глянул именно в мою сторону. Ведь мой отец не числился ни в одной базе! Значит, его кто-то стер? Так получается? Или произошла ошибка, и он… может, его и нет уже?
– А как внести в цифровую запись мысли, чувства, горение духа, мечты? Никак, дорогие друзья! И цифровая запись о человеке никак не может быть его аналогом, понимаете? А в Китае удумали провести чудовищный эксперимент. Его предтечи были – и в Америке, и в Германии, и в Японии, и в стране, предшественнице России – СССР. Благонадежность  была главным мерилом Человека. В Китае, вырвавшемся вперед в области информатики, создали Систему социального кредита. Каждому гражданину выдавался первоначальный социальный кредит, одинаковый для всех, к примеру, тысяча баллов. И дальше, в зависимости от поведения гражданина, социальный кредит мог расти, а мог и падать. Обладатели низкого рейтинга не могли работать в госучреждениях, летать самолетом, ездить в поезде в спальных вагонах. Им не стоило общаться с друзьями – за общение с низшей кастой друг мог потерять баллы. Их дети не могли учиться в хороших школах, даже платных. Обладателя низкого рейтинга не пускали в приличные гостиницы и рестораны. Им даже отказывали в социальной поддержке.
- А за что могли снизить рейтинг? – снова задал вопрос парнишка.
- За плохое поведение. Первоначально – за преступления, за участие в протестах, за плохую заботу о пожилых родственниках. Дальше – больше. Не отдал вовремя кредит, не оплатил счет за воду, нарушил правила дорожного движения. Не донес на соседа, или, наоборот, слушал громкую музыку, соседи пожаловались. Множество камер на улицах, в общественных местах фиксировали, как ведут себя люди. Система распознавания лиц сама интерпретировала поступки граждан, как заслуживающие одобрения или порицания. Но… скажите, ребята, как по-вашему – можно ли изменить работу этой системы? Чуть сдвинуть критерии «хорошо-плохо»?
Тут включилась девочка с африканской прической:
- Наверное, если кто-то что-то создал, то найдется кто-то, кто разгадает все пароли, взломает систему и сможет ее испортить?
- Наверное, нужно быть таким же умным, как создатель системы! – оживилась девочка в очках.
- Надо быть классным хакером! – важно сказал Петька.
- Или нужно просто работать внутри «системы», - продолжил отец Сергий. – Это же логично?
- Логично, - протянула девочка с косичками. – То есть систему можно настраивать? В зависимости от сложившейся ситуации?
- Это же безобразие! – включилась скандалившая ранее блондинка. _ нет, это невозможно! У нас… у нас демократия, вот!
- «Демократия» - это власть народа, не так ли? Возьмем ту же Америку. Разве там – власть народа? В Америке власть принадлежит очень богатым людям, единицам, вообразившим, что можно владеть единолично всем миром. Хотите доказательств? Извольте. Сколько лет подряд в «демократических» выборах побеждает Демократическая партия, знаете? Тридцать лет. Вот как начались у них тридцать лет назад подсчеты по электронным бюллетеням, так и побеждают, и побеждают… В России был один руководитель, вы, может быть, слышали о нем – Сталин – он сказал, что на выборах побеждают те, кто подсчитывает голоса. И это было тогда, когда чтобы проголосовать, надо было ножками прийти в пункт голосования и ручками опустить в так называемую урну бюллетень, да еще заполняли эти бюллетени (галки ставили – «за», «против») в специальных кабинках с занавесями вместо дверей, чтобы никто не подглядел. А сейчас как ваши родители голосуют?
- Через Сеть… - ответил мальчик.
- То есть без личного присутствия, верно?
- Но это же удобно! А вдруг эпидемия Ковида в стране?
- Удобно, никто не спорит. Но… как говорится, смотри выше: результат можно подделать. Можно? Можно.
- Но контроль же есть за избирательной комиссией!
- Есть. А если результат подделывается на государственном уровне? Это же возможно? Ребята, я понимаю, что крамолу произношу. Но это – одна из причин, по которым мы, верующие, задумались о грядущем конце Света, об Апокалипсисе, и о том, что надо как-нибудь сберечь то, что мы сможем сберечь, если начнется хаос. К сожалению, хаос начался в наши дни. И мы забрали самое дорогое для нас – детей, знания, носителей знания и эвакуировались в убежища. Таких, как наше – много, они раскиданы по всей стране. И, да, совсем уж страшную вещь скажу – мы не доверяем нашему правительству. Слишком часто принимались решения, усиливающие давление на личность, контроль за каждым из нас. Слишком много гонений на нашу веру, на сами принципы нашего существования было в последние годы. Казалось бы – очевидная вещь – мы соблюдаем пост в определенные дни. Но деток начали изымать из семей под предлогом «издевательства над несовершеннолетними». То, что дети не строго постились, ювенальную полицию не волновало. А наши долгие службы? Тоже, по мнению властей – издевательство.  Запрещаете ребенку менять пол? Преступление! Ну и так далее. Цифровые паспорта, в которых, самих по себе, нет ничего опасного, встраивались в общую систему контроля и подавления личности. И вот пробил грозный час – наверху, дорогие ребята, начался хаос и все человечество оказалось на грани ядерной катастрофы. В нашей стране активизировались доселе спящие экстремисты всех мастей. Недалеко и до атаки на наши границы. Произошло отключение Сети, мы получаем информацию по своим каналам – это ниточки, обрывки великого не так давно информпространства. Те из нас, кто служит Отечеству, остались наверху. Здесь – в основном дети, наше будущее…
«Семена… это тоже наше будущее, это как дети», - подумала я, и слезы навернулись на мои глаза.
- Не можете принять мои слова на веру? – грустно улыбнулся батюшка, оглядывая знаменитый хор.
Девочка в очках подняла руку.
- Я верю, - просто сказала она. – Мы чуть не погибли, или… еще страшнее… А тут мы в безопасности, а вовсе не в плену!
- А, может, они инсценировали это нападение! – не унималась блондинка.
- Я не хочу наверх, пока там не утихнет. Раз родители знают, что я в порядке, значит большего и нечего желать! – упрямо возразила девочка в очках.
И тут Санька влезла в разговор. Она давно собиралась, я видела - прямо распирало девчонку.
- Батюшки не врут! – торжественно произнесла она. – Вот!
И все. И точка. Батюшка улыбнулся, уже не грустно, а ободряюще.
- Дорогие мои! Работы у нас много. Давайте помогать друг другу нести тяготы жизни. Мы будем вам признательны, если вы, дорогие, подготовите и покажете концерт. Такой прославленный коллектив! Мы будем очень рады. А если ваши представители все-таки захотят выбраться наверх, на разведку, я постараюсь это устроить!
Отец Сергий как-то быстро завершил беседу. Он несколько раз смотрел поверх голов хора, и в конце концов я тоже посмотрела назад, на входную дверь. А там стояла наш Николай, на все руки мастер – он у нас и за системного администратора, и за безопасность отвечает. Стоял и нетерпеливо с ноги на ногу переминался, и лицо у него такое, встревоженное… ой, что-то стряслось!
- Вы обсудите пока, а мне надо отлучиться, - батюшка направился к двери, но задержался около руководителя хора. – Я к вам нашего регента сейчас пришлю, он поможет в подготовке выступления. И если вы захотите попеть на клиросе – милости просим!
Хормейстер кивнула головой и уже уверенным взглядом обвела своих подопечных. Ну а мы тихонько, тихонько, выскользнули за батюшкой. И чтобы не мешать хору, и чтобы узнать, что там случилось. Лично мне очень интересно!
Детвора замешкалась у выхода, и я услышала, как блондинка спросила:
- А что они так переполошились насчет Апокалипсиса? Ну бывают сложности, и ничего, переживали…
Хормейстер вздохнула:
- Благодатный огонь на Пасху не сошел в этом году… А для многих это явный признак конца Света.
- Неужели из-за такого суеверия люди побежали прятаться от мира?
Нет, ну что ты будешь делать! Суеверие! Хоть кол на голове теши, как говорила наша общая бабушка.


Садовое товарищество «Монастырское подворье», недалеко от Звенигорода.
Мама Люся готовила обед. Муж вернется с работы, Ванечка приедет, обещал.
«Господи, как тревожно стало! Ваня вчера написал, что приедет, и даже попрощаться не успели, как Сеть вышла из строя. И малыши… они, конечно, с Ирочкой, и в надежных руках, но… ох, как же тревожно!» - думала она, запуская очередной кусок капусты в комбайн. Планировался любимый всей семьей фирменный капустный пирог, рецепт из далекого прошлого, от прабабушки. «Самое главное – никакого лука! - так говорила Люсе старушка. – Боже упаси! Вот сахарку в начинку добавь».
Раздался звонок в дверь.
«Ой! Ванечка… а я что же, дверь заперла?» - наскоро ополоснув руки, мама Люся подбежала к двери. Двери в поселке не запирали. От своих – зачем? От чужих – казачий патруль охранял и ворота, и периметр. Дверь оказалась незапертой. Мама Люся распахнула ее, но вместо Ванечки она увидела незнакомого мужчину в сером костюме, и сам он был седоватый, лысоватый, в общем, ничего запоминающегося. Спокойный, даже приветливый взгляд. В руках – сумка из ткани, похожа на ту, которую Ване недавно подарили, для ноутбука.
- Здравствуйте, - мама Люся приветливо поздоровалась. Явно человек заблудился. – Простите, вы, наверное, не к нам?
- Да нет, почему же, я к вам, Людмила Петровна. Позвольте войти?
- А по какому вопросу, позвольте уточнить? – мама Люся не сдвинулась с места.
- Извольте! – гражданин сунул руку во внутренний карман пиджака и подал ей удостоверение, при нажатии засветившееся. Мама Люся прочла: «Сотрудник 28-го отделения ювенальной полиции по гор. Москве Семенов Иван Сергеевич».
- Нас не предупреждали, что приедет инспектор. Я бы попросила мужа остаться.
- А я не инспектор. Мне нужно с вами переговорить. Вы позволите? Впрочем, мы можем и здесь поговорить, стоя.
- Ах, ну что вы! Конечно, проходите! Просто так неожиданно…
- Такая работа…
Мама Люся пропустила гостя в дом и предложила пройти в гостиную. Она же столовая, она же комната для занятий, она же папин кабинет. Мамин кабинет был на кухне.
- Вы проходите… ой, я в фартуке, так неловко… Садитесь! – мама Люся сняла с обеденного стола ворох выстиранного и готового к глажке белья. Иван Сергеевич сел за стол. Порылся в своей сумке и достал небольшой планшет, включил его.
- Наша беседа будет записана, - буднично сообщил он. – Вы не стойте, присаживайтесь.
Людмила Петровна упала на стул напротив. Что-то было не так. «Как он вообще здесь оказался? Почему меня не предупредил патруль? Он же не мог вот так материализоваться внутри периметра? Принесла нелегкая, когда нет никого из мужчин! - мысли скакали, как вспугнутые зайцы. – Так. Спокойно. Спокойно…»
- Можно я отца настоятеля позову? – мама Люся приподнялась на стуле.
- Да зачем. Я к вам, зачем нам отец настоятель… - Иван Сергеевич полистал страницы в планшете, нашел нужную. – Людмила Петровна, на вашем попечении сейчас трое несовершеннолетних, семи, десяти и тринадцати лет.
- Все верно! И еще с нами живет..
- А где сейчас ваши подопечные?
Мама Люся сложила руки на животик поверх фартука, стараясь, чтобы они не дрожали. Вот оно. Вот. Он все знает?
- Как где? В детском лагере, на Черном море. Вы же сами нам путевки выделили… ну, не вы, государство, в Кабардинке! А… что случилось?
Людмила Петровна знала, что ничего не случилось. Что дети в порядке в безопасном месте. Но все же… а вдруг?
Иван Сергеевич смотрел на нее в упор:
- Это неправда.
- Что неправда? Я сохранила копии путевок, могу показать.
- Ваших детей в лагере нет.
- Как нет? А где же они?
- Это я и хочу узнать у вас.
- Но я… минутку. Стоп. Я только вчера разговаривала с Ирой и с детьми! У них все было в порядке! Свяжитесь с воспитателями, с дирекцией лагеря! У нас связи со вчера нет никакой с внешним миром…
- Да мы связались, связались. Ваши дети действительно заехали в начале второй смены в лагерь. И были там какое-то время. Но сейчас их там нет. Более того, их там нет около трех недель.
- А…
- Это вы уже спрашивали, я вам ответил.
- Но я же только вчера…
- Да, да, вы сообщили.
- Я ничего не понимаю. Надо туда срочно лететь!
- Лететь не на чем, аэропорты закрыты.
- Господи помилуй! Ну тогда я поеду!
- Людмила Петровна, - голос человека стал неприятным и жестким. – Я уверен, что вы знаете, где дети и Ирина Сергиенко. Скажите мне, и мы наладим связь с ними.
- Конечно, знаю! В лагере! У вас неверная информация!
- Ну как хотите. Мы предъявим вам обвинение в пособничестве или даже организации похищения детей. После того, как вас поместят в следственный изолятор, вы очень быстро одумаетесь и все расскажете. Но, боюсь, будет поздно. Для вас поздно…
- Слушайте, - мама Люся поднялась на ноги. Ноги предательски дрожали. – Вы мне голову не морочьте. Вы вообще кто такой?
- Пожалуйста, мое удостоверение…
- Не надо мне им в нос тыкать! Я пока еще не в вашем изоляторе! У нас отроду не было никакого «сотрудника двадцать какого там отделения! Где наши инспекторы? Вы вообще с какой стати…
- Проще всего, не дожидаясь, пока вас отправят в тюрьму, с последствиями в виде лишения прав опеки, ага? Так вот, проще всего вам рассказать мне, по секрету, где детки. И мы все уладим. И никаких к вам претензий, и никто ничего не узнает…
Мама Люся упала обратно на стул, закрыла лицо фартуком и зарыдала в голос.
- Да не знаю я! А-а-а-а! Детей, детей только найдите! А меня хоть сейчас в тюрьму забира-а-а-айте!
«Сотрудник ювенальной полиции» встал.
- Вы об этом сильно пожалеете, дамочка! – произнес он и вышел из дома, тихо закрыв за собой дверь. Мама Люся для верности порыдала еще пару минут, а потом, утерев лицо тем же фартуком, выскочила из дома  и побежала к отцу Федору, ио настоятеля отца Сергия. Огородами, огородами… через дворы соседей…
Не забыла запереть дверь. Правда, куда деть ключ, чтобы муж, придя домой, не ждал ее под дверью? Мама Люся повесила связку на дверную ручку…
Отец Федор в темном спортивном костюме, завязав бороду ленточкой в «хвост», копался в садике, под присмотром матушки Зинаиды. Матушка придирчиво разглядывала яму под пионы.
- Отец, ты глубже копай, как под яблоню! – поучала она супруга.
- Копаю, копаю, - терпеливо отвечал батюшка. – Траншею уже выкопал…
- Щебенку сыпь вначале! Пионы не живут в стоячей воде!
- Сыплю, сыплю, - вздыхал батюшка, с грустью думая о неоконченной воскресной проповеди. Неожиданное появление мамы Люси «с тыла» оказалось на руку вспотевшему отцу Федору.
- Бог в помощь, батюшка! – громогласно объявила Люся, зашедшая в сад «с огородов». – Здравствуйте, матушка!
Батюшка с облегчением выпрямился:
- Люся, здравствуй! А что ты с черного хода?
Матушка немного загрустила, огорчаясь, что копание клумбы застопорилось.
- У нас ЧП, батюшка!
- Да? – батюшка в задумчивости протянул лопату матушке. Та взяла лопату и, подумав, воткнула ее в кучу выкопанной землю. – А что стряслось?
- Ко мне домой ввалился некто из ювенальной полиции и начал домогаться, чтобы я ему рассказала, где дети! Тюрьмой грозил! Что прав родительских лишит!
- А кто приходил? Наш инспектор? – батюшка развязал бороду и передал шнурок матушке. Та сунула его в карман, не сводя с Люси встревоженных глаз.
- Да в том-то и дело, что не наш! Наши без звонка не приезжают! А это – я сразу удостоверение стребовала – какой-то сотрудник без формы какого-то 28-го отделения каокй-то Семенов, и мало того – не было звонка от охраны, что ко мне кто-то приехал оттуда!
- Может, телефон сломался? – внешне спокойный, отец Федор сильно беспокоился. Действительно, ЧП, если все так.

- Может, и сломалось что! Но пришел же! Неизвестно кто. И выведывал, где дети…
- Людмила! Ну-ка, успокойся. Ты пирог в плите не оставила случаем?
- Почему пирог? А как вы догадались? – Люся опустила голову и  отряхнула свой фартук, угвазданный в муке. – Нет, только начинку начала готовить.
Одного взгляда отца Федора в сторону матушки Зинаиды оказалось достаточно, чтобы та, широко улыбаясь, подскочила к Люсе и, приобняв ее за плечи, принялась уговаривать:
- Люсенька, а пойдем-ка в дом!
- Ой, да зачем… ой…
- Правильно! Ты у нас побудь, пока все выяснится! – батюшка слегка подтолкнул обеих и зашагал по дорожке к дому.
- Ой, а Федя-то придет, а меня нет!
- - А мы охрану предупредим, как приедет, пусть тоже к нам идет! – батюшка уже занес ногу на ступеньки крыльца.
- Ой, а пирог-то!
- Люся, а что за пирог? – включилась матушка.
- Да капустный…
- Неужели ваш фирменный?
- Ну да… представьте, как жаль, тесто же пропадет…
- А не пропадет! Я сейчас детей отправлю, они все заберут, и сама с ними схожу. Из твоих вещей что нужно взять?
- Что вы, какие вещи? Я же не могу вас так обременять!
Батюшка, уже в подряснике, выскочил на крыльцо.
- Людмила, ты не ерунди. Мало ли, может, этот нежданный посетитель вернется, да еще не один!
- Ой, мамочки, а ключи-то я на дверной ручке оставила…
- Ну вот видишь! Как переволновалась! – матушка завела бедную маму Люсю в дом. – Сейчас мальчишек позову, они все перенесут – и, выглянув в окно, удобно выходящее на террасу, матушка Зинаида неожиданно зычным контральто закричала:
- Димитрий! Михаил! Артемий! Срочно домой, дело есть!
Матушка была регентом молодежного хора.
- Ну ты у меня, как иерехонская труба! – рассмеялся батюшка.
- А что же делать? – парировала матушка. – Интернета нет, с ним мобильная связь рухнула…
- Я в охрану, к казакам. Надо видеозаписи посмотреть. Если увижу кого по дороге – попрошу мальчишек поискать. И предупрежу, чтобы супруг Людмилы сразу к нам ехал… - сказал батюшка и удивительно легкими для его тучной фигуры шагами поспешил по дорожке к калитке.
- Так связи-то нету! – вполголоса произнесла матушка Зинаида.
Мальчишек нашла попавшаяся отцу Федору по дороге девочка по имени Аглая. Она точно знала пару-тройку мест, где могут находиться мальчишки, и через полчаса к домику Люси выдвинулась целая процессия, возглавляемая матушкой Зинаидой с тачкой в качестве транспортного средства. А через час пироги с капустой, картошкой и рыбник стояли на кухне батюшки,  в тепле и поднимались.
И батюшка вернулся. Матушка отметила его тщательно скрываемую встревоженность.
- Чайку? Или пирогов дождешься? – спросила она.
- Дождусь… впрочем, чайку тоже давай, с земляничным, - ответил задумчиво отец Федор.
За чаем выяснилось следующее.
- Не приходил к тебе, Люсенька, никто. Вот что выходит! – прихлебывая чай, сообщил батюшка. У Люси округлились глаза, и чашка чуть не выпала из рук.
- Федор, ты что! – с укоризной сказала матушка.
- Был! – на глаза Люси навернулись слезы. – Был человек, отец Федор!
- Ой, прости, Люсенька. Конечно, был. Но мимо охраны через ворота не проезжал и не проходил.
- Как так?
- Вот так. Казаки наши с места не отлучались, на всех видеозаписях – лепота и благоденствие, полнейший порядок.
- Через забор перелез, что ли? – предположила матушка.
- Да он в костюме был, чистенький такой… Как же, батюшка?
- А вот так, любезные матушки.
Обе матушки и отец Федор сидели на веранде за раздвижным овальным обеденным столом. В собранном виде стол был круглым. Но, поскольку у батюшки и своя семья была немаленькая – пять деток, и в гости всегда кто-то заходил – стол все время был в овальном исполнении, покрытый белоснежной скатертью с вышивкой «Ришелье», а сверху – прозрачной клеенкой, чтобы не запачкать настоящее произведение искусства, вышитое матушкой на швейной машинке.
- Везде у нас тишь и благодать. Только нашли дефект – временно отключалась видеокамера у задней калитки. Там поста нет, зато есть электронный замок и видеокамера. Без «взрослой» карты нашего прихода никто войти не может. Как мы предполагали. А оказалось…
Матушка и Люся поставили чашки на блюдца и замерли в ожидании продолжения. А батюшка понюхал воздух, понюхал, и…
- Ой! Пирог подгорает! – в самом деле, до веранды долетел запах хорошо прожаренной корочки,  и Люся с матушкой со всех ног кинулись спасать «фирменный капустный». Батюшка только и успел подхватить стул из-под матушки, так быстро она выскочила из-за стола.
А через четверть часа вкуснейший пирог уже красовался на блюде, и матушка разрезала его на куски.
- Не получился! – констатировала мама Люся. – Нет, тесто не такое!
- Ну что ты, Люсенька! Объедение просто, а не пирог! – парировала матушка. В приходе так повелось, что у каждой семьи было свое увлечение, мастерство, секреты которого передавались из поколения в поколение. Вот у Люси – выпечка, у матушки Зинаиды – вышивка «ришелье». Кто-то занимался ковроткачеством, кто-то вышивал золотой нитью, кто-то увлекался художественной резьбой.
- Во рту тает! – подтвердил батюшка, с трудом себя сдерживая, чтобы не потянуться за третьим куском.
- И начинку пересолила! – вздыхала Люся. – Так вы кушайте, батюшка, мы второй пирог поставили!
- И начинка, и тесто превосходные! Чего не скажешь о нашем пропускном контроле.
Отец Федор, решив, что третий кусок – это точно обжорство и перебор, решительно отодвинул от себя пирожковую тарелочку, подальше от соблазна. И продолжил рассказ.
- Так вот. Камера у калитки отключалась. Примерно в то же время, когда к тебе незваный гость пожаловал. Пока нашли электрика и программиста, все само заработало. Подозрительно? Подозрительно. Решили все подходы к вашему дому и калитке проверять, по соседним камерам и улицам, ведущим к вашему дому. Вдоль задней стороны периметра проходит проселочная дорога, через нее – поле, за полем – река, так что не спрячешься. И вот минут за десять до отключения камеры некий запыленный фургончик свернул с главной дороги и медленно поехал вдоль забора. Остановился около задней калитки, высадил гражданина в рабочей одежде и кепи на голове с таким козырьком, что лица не видно. Гражданин голову приподнял, посмотрел на камеры, какой-то прибор, похожий на пульт управления, направил на нее, и камера отключилась. А дальше в поле зрения камер наблюдения попал другой человек, по описанию – твой гость. Вот посмотри-ка, Люся! – и отец Федор вынул из бездонного кармана подрясника блокнот для записей и положил перед Люсей распечатанное изображение. Люся и присоединившаяся матушка Зинаида разглядывали фотографию, вертели, подносили к глазам, и наконец Люся сказала:
- Расплывчато как-то… вроде похож, но с макушки я его не видела.
- Одет прилично… сразу понятно – не через забор лез! – оценила незнакомца матушка.
- Все так, прошел через калитку. И, кстати, вышел через нее же обратно. Смотрите-ка! Вот фотография – он к Люсе в калитку заходит, видно,  было не заперто.
- Так от кого же запирать, отец Федор? Все свои… - грустно сказала мама Люся.
- А вот он с тобой поговорил и уже обратно идет, - отец Федор выложил еще несколько распечаток. Тут видно, как он в проулок к калитке завернул и пропал из вида – камера все еще выключена. Последняя запись – камера включилась сама собой и засняла, как при обратной перемотке – снова человек в рабочей одежде и кепке, убирает в чемоданчик некий прибор, идет к фургону, залезает в кабину на пассажирское сиденье, и фургон благополучно уезжает.
- Кто же это был такой умелый, отец? – поинтересовалась матушка Зинаида.
- А неизвестно. Потому что никакого Семенова Ивана Сергеевича, сотрудника 28-го отделения ювенальной полиции по городе Москве в ювенальной полиции не числится, впрочем, как и само 28-го отделение. Нет таких!
- Ох! – вырвалось у Люси. – Что же это?
- Боюсь, что это - то самое, чего мы ждали… Люсю пытались взять на испуг, но она не поддалась, молодец. Это – те, кто ищет Убежища…
- Господи, помилуй! – перекрестилась матушка. Двоих младшеньких с бабулей они отправили в то же место, куда и Люсиных деток. А старшие, подростки, решили остаться с родителями.
- Зачем им дети? – нервно всхлипнула Люся.
- Люсенька, им не детки нужны, хотя и они пригодятся, им нужна сеть Убежищ. Чтобы не было никакого сопротивления тому, чей приход они готовят… Ну что же. Унывать не будем. Сегодня с мужем ночуете у нас, а завтра… посмотрим, мои дорогие, что принесет нам новый день! Описание твоего гостя в полицию мы отправили. А насчет деток и Ирочки ты не беспокойся. С ними все хорошо! – батюшка широко улыбнулся перепуганной маме Люсе.
- А как же… связи-то нет?
- С голубиной почтой доставили. Самый верный способ! – батюшка рассеялся и встал из-за стола. – Ну, я пойду твою траншею докопаю, а вы уж пирог не упустите!

Поселок Абрау-Дюрсо, частный дом.
Василики поела пирожков, попила душистого чайку из термоса – ее пригласили гостеприимные матушка и батюшка - и устроилась отдохнуть, по их же настоянию, в уютном кресле.
Валькирия после телефонного разговора тщательно заперла и ворота, и гараж, и входные двери. Жалюзи на окнах были опущены. Когда Василики раздвинула ламели, посмотреть – что там, во дворе – она ничего не увидела. Стекла в окнах были чем-то заклеены. «Светомаскировка!» - это слово пришло ей в голову само, из какой-то старой книги о прежней большой войне.
Васо несколько раз пыталась разговорить валькирию, благодарила ее за спасение, но та будто прониклась к ней неприязнью, невзлюбила с первого взгляда. Отвечала холодно и односложно, и с таким диким акцентом, что… ох! Все, что Васо поняла – они кого-то ждут, кто проведет их в нужное место. Девушка сунулась было с предложением вызвать Police, но в ответ на эту здравую мысль валькирия ничего не ответила, только зыркнула так, что Василики решила больше не заговаривать со спасительницей.
«Ну да, конечно, я же – problem, влезла в чужой налаженный мир, теперь за нами вся мафия будет охотиться… ох, ох… Святитель Николай Чудотворец, помоги!» Незаметно для себя Василики задремала в большом мягком кресле.
Разбудила ее матушка.
- Деточка, просыпайся! Надо двигаться дальше, - матушка осторожно потрясла девушку за плечо. – Вставай! – и жестами рук показала ей, что нужно подниматься.
Детишки, увидев, что Васо проснулась, перешли с громкого шепота на нормальный уровень звука. Сразу стало шумно.
- Тише, угомонитесь! Тише, я сказала! – матушка, прижимая палец к губам, утихомиривала детишек. Вещи из комнаты уже куда-то вынесли.
- Ой! Мне надо… - Василики огляделась и нашла дверь, ведущую в коридор, выскочила и замерла на месте. В широком коридоре, через который они прошли из гаража, стояли их чемоданы и сумки, и валькирия, и рядом с ней – молодой мужчина с бородкой. Он укладывал багаж на подобие тележки из аэропорта. И это был…
- Нико! – дико завопила Василики и кинулась к нему, перепрыгивая через детские рюкзаки и сумки. Валькирия отшатнулась, мужчина поднял голову и выпрямился, с недоумением глядя на девушку. Василики обхватила его шею руками. – Ты жив? Какое счастье!
И принялась целовать его лицо, обильно поливая его губы и щеки слезами.
Но он даже не обнял ее в ответ. Он взял ее за руки и сделал шаг назад, отстраняясь от девушки.
- Тут какая-то ошибка, мы не знакомы! – и повернулся в полнейшей растерянности к валькирии. – Аня?
Василики ничего не могла понять. «Почему он делает вид, что не знает меня? Неужели Нико – шпион, а я его выдала? Но почему отец отправил меня сюда и ничего не сказал?»
- Никитос? – прошептала она и тоже посмотрела на валькирию. Та с каким-то мрачным любопытством наблюдала эту сцену, прислонившись спиной к стене коридора. Оттолкнулась от нее и сказала по-английски:
- Show him the photo from the wallet, please! – и добавила по-русски: - Вот сам посмотри и объясни, что это значит. Хотя я бы предпочла заниматься этим внизу.
Васо трясущимися руками влезла в сумку, вынула кошелек, выронила все его содержимое на пол.
- Какое фото? – шептала она по-гречески, собирая карточки и наличные с пола. – Какое… А, это? Вот это?
Сидя на корточках, она подняла полные слез глаза на Нико и протянула ему фотографию. Она и он, счастливые и смеющиеся. Только Нико без бороды. Ой… а где же шрам?
Нико был подростком, только начавшим ходить под парусами. Он неудачно закрепил парус, и поднявшийся ветер сорвал полотнище. Пролетая, парус ударил парнишку, и он упал, ударился головой, рассек бровь… Сколько Васо ни уговаривала его сделать операцию, убрать рубец, он все отшучивался – нет и нет, шрамы украшают мужчину… а вот, поди ж ты, в России сделал. И когда успел? А борода… не могла она такой вырасти за эти считанные дни…
«Бог мой, куда я попала, и кто это?» - Васо с трудом поднялась с корточек и жалобно спросила по-гречески: - Нико, ты не узнаешь меня? Я – твоя Василики. Ты потерял память?
Мужчина явно не понял ее вопроса. Он внимательно рассматривал фотографию, и вдруг лицо его просветлело:
- Так это же Никитка! Аня, это Никита, мой брат, который в Греции живет! Ну я рассказывал! – и уже Васо: - Девушка, я не Никита. Ой… This is Nikita, my brother, we are twins!
- Ты рассказывал, что у тебя есть брат, но не говорил, что вы близнецы! – валькирия Анна решила сменить гнев на милость и принялась подбирать выпавшие из портмоне предметы.
- A twin? But Niko didn't tell me that he has a brother in Russia… - Васо тоже перешла на английский, а на какой еще, если русский она не знала, а Нико... или кто? - And who are you?
- Кто я? My name is Nikolai, and Nikita is my brother!
 - А… Николай… - прошептала Васо по-гречески и рухнула в обморок. Прямо на прекрасную валькирию Анну.
Пришлось Николаю с помощью батюшки укладывать Василику на тележку поверх чемоданов и срочно двигаться дальше. А именно – обратно в гараж.
В гараже они прошли мимо фургончика, который готовили к перекраске два дюжих бородача и через маленькую незаметную дверцу вошли, а Васо даже въехала(на тележке, поверх чемоданов) в небольшую квадратную комнатушку без окон. Посередине стояла тумба, похожая кафедру для выступлений ораторов в древности. А вдоль стен расположились перила, вмонтированные в пол.
- Пожалуйста, встаньте поближе к центру комнаты. Можно держаться за поручни.
Николай пробрался к «кафедре», открыл ее верхнюю панель. Под панелью оказался вполне современный монитор. При открывании панели он засветился. Николай набрал код, получил доступ и объявил:
- Дорогие гости! Сейчас – внимание – пол этой комнаты медленно поедет вниз. Прошу вас не пугаться, это как лифт. Те, кому не по себе, возьмитесь за поручни. Мы опустимся примерно на три этажа.
- По-моему, это интересное приключение! – батюшка подмигнул матушке и взялся за поручни. Малыши – за ним. Матушка встала позади малышей, а Анна встала рядом с тележкой с Василикой, придержать, если что.
- Ну что! Если все готовы, начинаем спуск! – Николай подождал несколько секунд и, не услышав возражений, тыкнул пальцем в монитор, а затем приложил ладонь к небольшому углублению на «кафедре». Свет стал чуть менее ярким, пол дрогнул и поплыл вниз.
Ребятишки вначале притихли, но, по мере продвижения, освоились и загалдели:
- Смотри! Стены вверх поплыли!
- Это не стены вверх, это мы вниз!
- Не трогай стены, застрянешь еще!
Анна, поддерживающая Васо, наклонилась над ней. Девушка дышала ровно, из-под остриженных ресниц выкатились слезинки.
- Это она… ее хотели похитить… - прошептала валькирия. – Бедняжка…
- Я ничего не понимаю. Наверное, это невеста Никиты… но почему в таком виде? Почему никто не сообщил?
- Связи-то нет. Вот и не сообщили. Приехали!
Пол снова дрогнул, и движение вниз прекратилось. Казалось, они никуда не передвигались – такие же точно стены, такая же дверь. Только потолок уплыл далеко вверх. Николай закрыл панель, подошел к двери и, набрав код, раскрыл ее.
- Вот мы и на месте, в Убежище. Сначала мы вывезем нашу пострадавшую, потом Анна вас проводит дальше. И Николай, поправив лежащую на чемоданах Васо, аккуратно сдвинул с места тележку и покатил ее к двери.
Анна вышла последней, понажимала кнопки на панели справа от двери, и пол снова тронулся, но уже вверх. Анна заблокировала дверь и поспешила за подопечными по коридору, ведущему в просторный холл. Их там уже ждали – отец Сергий и несколько молодых людей.
- Здравствуйте, здравствуйте, мои дорогие! – приветствовал отец Сергий вновь прибывших. – Анюта, а это – та самая девушка… что с ней такое?
- В обморок упала, отец Сергий! От пережитого… - грустно сказала Анна. – Ее надо в лечебницу…
- Да, скорее носилки! Ира, ты с пострадавшей отправляйся к врачам, а Аня…
- И я с ней, пожалуйста! Мне так ее жалко!
Носилки были уже развернуты в подобие раскладушки на колесиках. Василику осторожно переложили на них, и Анна с молодой девушкой Ириной выкатили тележку из холла в широкий коридор.
Анне было стыдно, очень стыдно за свои подозрения насчет Николая. Женаты они были недавно, и кто знает, что было в его жизни до нее, до Анны, но чтобы это прошлое вот так приезжало в семейный дом, да еще, простите, на конспиративную квартиру! Мда… А еще было очень стыдно за то, что она ничего не сказала мужу о фотографии, на которой «он» и она… хотела посмотреть, как он среагирует. Посмотрела… дура набитая. Так, коря и ругая себя за глупую ревность, Анна везла тележку с «соперницей» к врачу и думала, как объяснить все это любимому супругу.
 Шестая запись в дневнике Ирины.
С того самого дня, когда у нас случился «бунт девочек», у меня новое послушание: вместо работы у Биологини я опекаю новенькую, Василису. Она попала к нам случайно. Но то, что для нас случайность, для Бога – Его Промысел. Она сама из Греции, сильно пострадала при последнем пожаре, приплыла в Россию на последнем перед закрытием границ пароме. Ее жених так и не нашелся, пропал. Отец жениха, опасаясь, что бедную Василису убьют, как опасного свидетеля, отправил ее на свою Родину, в Россию, к своему второму сыну. А Николай – наш администратор, он и Анна отвечают за связь с внешним миром. Поэтому у Василисы был адрес Николая – домика в поселке наверху, куда приезжали люди перед тем, как спуститься в Спасилище.
Анна поехала встречать прибывшую на теплоходе семью священника нашего прихода, и как раз (вот он, Промысел!) в тот момент, когда они усаживались в машину, у Василисы, ни слова не понимающей по-русски, возник конфликт с местной бандой. Ее вознамерились похитить. Участь бедняжки была бы ужасной, если бы им это удалось. К сожалению, подпольные притоны и даже торговля людьми никуда не делись, а последние события развязали руки бандитам всех мастей. Силовики заняты – бандиты ловят момент.
Анюта заметила безобразие, не испугалась и, такая смелая – разогнала несостоявшихся похитителей. Те погнались за Аней, семьей батюшки и Василисой на своей машине, но нашей гостье удалось от них избавиться. Она пролезла в багажный отсек, открыла его и вытолкнула багаж. Водитель преследователей не справился с управлением, налетел на чемодан и упал в обрыв – ехали как раз по серпантину. В наших даже стреляли! Не попали, слава Богу.
Когда бедняжка Василиса (вообще, ее зовут по-гречески Василики, или Васо, ну и мы ее тут же «перевели на русский» - Василиса, ласково - Васюта) увидела Николая, она решила, что это – ее жених. Николай и Никита – близняшки, очень похожи друг на друга, но все же разные. Не удивительно, что Васюта, увидев Николая, приняла его за любимого человека, пропавшего без вести. И совсем не удивительно, что она так переволновалась, что потеряла сознание. Слабенькая она еще…
Теперь я ее опекаю. Хорошо, что я английский неплохо знаю. Греческий мне не дался, к сожалению. С батюшками и отцом диаконом Василиса разговаривает. Даже улыбается иногда. Она вообще больше грустит, иногда плачет. Тоскует.
Сидим мы в трапезной за одним столиком – мы с Васей, Анюта и Коля. Анюту больше наверх не выпускают, она очень приметная, и, кто знает, что осталась в записях камер наблюдения в порту и кто имеет к ним доступ? Николай даже пытаться не стал «влезть посмотреть» - сказал, что взломать портовую систему наблюдения проще пареной репы, но есть риск самому попасться. А мы сидим тише воды, ниже травы. Номера на машине сменили, перекрасили и спрятали ее в другой гараж, гостей ездят встречать на другом автомобиле.
Николай вышел каким-то образом на отца, сообщил, что Вася с нами. Но о брате никаких известий по-прежнему нет. И в этом случае – слава Богу. Может, жив?
Васюте стало поспокойнее, когда прибыла новая группа – инженеры с гвианского космодрома, какой-то дядька, которого наши подобрали в открытом море, с ними еще мужчина и православный священник из Америки, сам он черногорец и по-гречески разговаривает, по мнению Василисы, вполне сносно. Священник всегда утешит бедное сердечко. А старец – тем более.
Удивительно, как по-разному реагируют люди на некрасивое в человеке. До пожара Василики была красивой девушкой. Сейчас, конечно, она выглядит неважно – блестящая кожа лица, короткие ресницы, ежик вместо бровей, кожа на руках тоже блестит, а на левой еще и красная. Волосы еще совсем короткие, топорщатся… Конечно, ей неприятно! Но вот разве можно так откровенно пугаться ее вида? Ну страшно тебе – глаза отведи, поздоровайся и иди себе дальше, не смущай человека.
Все вновь прибывшие, особенно из-за границы, на несколько дней отправлялись в карантин – отделение в лечебнице для потенциально заразных. Мы живем и так очень скученно, и любая инфекция распространится очень быстро. Поэтому батюшку с семьей выпустили из карантина через два дня, а иностранцы были в изоляции целую неделю. Там-то и случился очень неприятный инцидент.
В карантине на тот момент было людно. Василики и группа «иностранцев». Все старались не обращать внимание на некрасивость Васо, чтобы не смущать ее. Но один… Мужчина лет пятидесяти, подтянутый, коротко стриженый, редко выходил в общий коридор из своего блока, а тут, как назло, вышел, когда мы с Васютой прогуливались туда-сюда, слушали рассказы отца Никодима. Батюшка переходил на английский, когда к ним с Василикой кто-нибудь присоединялся. И вот мы идем по коридору, беседуем, открывается дверь, и из своего блока выходит этот стриженый дядечка. Вышел, увидел Васо и замер на месте, как вкопанный. Смотрит, как на привидение. Так в дверном проеме и замер, и стоял, и буравил нас глазами, пока над дверью (они автоматические) не замигал красный сигнал и робот не попросил его пройти или туда, или сюда, так как дверь по инструкции должна быть закрыта. Он так и ушел, спиной обратно в блок, и дверь закрылась.
Васюта, бедняжка, все это видела, исспереживалась, покрылась красными пятнами. Отец Никодим, как ни в чем ни бывало, продолжил рассказывать о своем приходе в Америке. Какие у него прихожане, как вместе Храм строили, какие смешные случаи были. Василиса утешилась, но потом, уже в комнате, посмотрела на себя в зеркало и сказала грустно, чуть не плача:
- Ну вот и хорошо, что меня Нико такой не видит. И прекрасно. А то еще сбежал бы!
Вообще, это и удивительно, и непристойно – так обижать несчастную девушку. Я решила даже сказать об этом невоспитанному дядьке, если будет возможность. Упрекать я его не собиралась, просто захотела попросить быть тактичнее.
И, надо же, случай представился на следующий же день!
Вечером я попрощалась с Васютой и уже шла по коридору, как дверь блока этого Александра (я узнала от отца Никодима, как зовут неприятного типа) открылась, и он вышел из палаты. И, представьте, снова застрял в дверном проеме! Только теперь я его чем-то смутила, потому что в коридоре кроме меня никого не было. Я даже платье поправила. И волосы. Нет, вроде, все в порядке… Может, он монах из пустыни? Ну тогда понятно, он людей давно не видел, а женщин тем более… Но все равно я решилась и подошла к нему:
- Здравствуйте! Извините, пожалуйста, можно вас на два слова? Только прошу вас – выйдите в коридор, а то сигналить снова начнет…
Он опустил глаза, улыбнулся и сделал шаг вперед. Дверь за ним бесшумно закрылась. А когда он снова посмотрел на меня, я удивилась. Несколько секунд назад это был человек с отчаянием в глазах, болью, и вот – спокойный взгляд, вежливая полуулыбка. Слегка заинтересован, слегка снисходителен.
- Я вас слушаю, - полу вопрос, полу утверждение. Странный человек. – Прогуляемся? По коридорчику? Дальше нам пока нельзя, карантин.
- Да, я знаю, - промямлила я и, собравшись с духом, произнесла: - Александр! Меня зовут Ирина. Вы, наверное, заметили, что я дружу с Василики, она тоже живет здесь, в карантине. Она очень пострадала при пожаре в Греции. Возможно, потеряла своего жениха. Попала к нам тоже с приключениями. Вчера вы… извините меня, пожалуйста, я далека от упреков и нравоучений, но мне ее очень жалко. Она страдает от того, что выглядит… некрасиво. Это все пройдет, но сейчас ее никак нельзя травмировать, понимаете?
- Да, разумеется. Полностью согласен с вами, уважаемая Ирина! – голос у него был глуховатый, но приятный.
- Ну и… так неловко…
- Что вас смущает?
- Вчера… Вы так на нее смотрели, как будто она страшилище. Она потом чуть не плакала!
- Я смотрел на Василики?
Я замолчала и начала краснеть. Прямо чувствовала, как горят щеки. Зачем я только затеяла этот разговор? Александр смотрел на меня сверху вниз с улыбкой. Ну, знаете ли…
- Не на меня же вы смотрели так, как будто монстра увидели! И вот точно не на отца Никодима. Значит, на бедную Васюту. А ей и так плохо! Вы меня извините, пожалуйста, что я столь бестактно… но ее жалко! Не надо делать ей еще хуже! – я подняла на него, наконец, взгляд. На меня смотрели добрые глаза, такие уставшие, и даже слезинка показалась. Или почудилось мне?
- Я обещаю, что не буду смотреть на Васо. Скажите ей, что она скоро снова станет красавицей. Я буду… осторожен.
- Спасибо… пожалуйста, извините меня… Спокойной ночи! -и, развернувшись, я припустила к выходу, успела лишь услышать в ответ «Спокойной ночи!» и выскочила за дверь, в предбанник. Так. Спокойно. Учебник по клинической психиатрии – вот что мне сейчас нужно. Какой странный человек!

Афины. Городская квартира в высотном доме с видом на море.

Роман лежал на кровати и курил. Курил одну сигарету за другой. И пил. Старался не усугублять, потому что завтра надо быть, как стеклышко. Он объездил все больницы и осмотрел все трупы в моргах, даже не с пожарища. Кто знает, вдруг ошиблись. Такая драма, могут и перепутать трупы…

«О, Боже мой! Что я скажу Марине? А ведь надо сказать… Как? Навечно она в Бразилии не останется. Я пока солгал, что у них с Васо все в порядке, что Никитас в плавании… Но она вернется, и что мне ей тогда сказать?»

Из устремленных в потолок глаз по небритым щекам потекли слезы.
 
- Святителю Николае, помоги! Помоги!!! – возможно, он это прокричал. Роман плохо осознавал, что с ним происходит. Горе состарило его, сделало глупым. Куда еще поехать? Куда? Он через свои связи искал и в военных госпиталях. Нет, нет, не нашли…

Звонок заставил отставить бокал с коньяком на столик. Звонят… не в дверь? А, телефон…

- О, Боже, Димитрис! – это был друг, именно его Роман просил помочь в поисках сына. Димитрос Литрас, в прошлом большой чин в тайной греческой полиции, друг и в прошлом соратник Романа.

Отвратительно трясущимися руками Роман схватил телефон и нажал «ответить».
- Да? Да!

На той стороне веселый баритон произнес:

- Роман, ты? – и, не давая ответить, затараторил: - Ты прости, что я так поздно. Но не могу не поделиться своей радостью – моя тетушка нашлась! Жива! Ну, ты помнишь мою тетку? Которая попала в неприятности?

«Тетушкой» ради конспирации они называли между собой пропавшего Никитоса.

- Ты слышишь? Жива!

- Да, да… я рад… - пробормотал Роман, пытаясь не стучать зубами. Руки тряслись так, что он боялся выронить телефон.

- Боже мой, а как я-то рад! И я подумал – не захочет ли мой дорогой друг выпить со мной в честь счастливого дня бокал вина? А? Давай на нашем старом месте. Ты за час ведь точно доберешься, не развалишься? Или я тебя разбудил?

Димитрис, умница, дал прийти в себя. Роман собрался и произнес:

- Да какой тут сон? Запах гари повсюду, даже на нашей высоте.

- Эй, птица высокого полета! Спускайся ко мне! Приедешь?

- Эх, все равно не усну уже. Да, приеду! – и Роман нажал отбой.

Сел на кровати и сквозь слезы увидел освещенную лунным светом икону святителя Николая. Роман упал на колени и заплакал, шепча слова благодарности:

- Спасибо, святитель Николае, спасибо тебе!

«Старое место» располагалось на набережной Посейдона, рядом со стоянкой яхт. Небольшая забегаловка с хорошей выпивкой и настоящей греческой кухней. Димитрис ждал на скамье на набережной под старой оливой, сохранившейся со времен их молодости. Роман чуть не упал на скамейку рядом с другом – подкашивались ноги.

- Бежал, что ли? – участливо спросил Димитрис, обнимая друга за плечи.

- Говори! – прохрипел Роман.

- Тетушка жива. Пока без сознания, потерял… сильное обезвоживание.

- Где же?

- Там, где мы и не думали искать. В тюремном госпитале!

- Что???

- Тетушку нашли… знаешь, я, пожалуй, напишу кое-что, погоди! – Димитрис внимательно посмотрел на слабо светящий фонарь в пяти метрах от скамейки, вынул блокнот, ручку и начеркал несколько предложений. Перечитал и протянул другу:

- Как-то так… забавно, да?

Роман уткнулся в листок. Почерк у Димитроса был отвратительный. Гораздо лучше он стучал по клавишам. Но Роман разобрал каждое слово из записки: «Тетушку обнаружили в сгоревшем здании полиции, в подвале. В наручниках. В камере предварительного заключения. Подонки сбежали, забыв арестанта. Найти полицейских из этой смены пока не удалось – может, Господь уже покарал их. Тетка в стабильном состоянии, в себя не приходила. Во время пожара сорвало трубу водопровода, и, видимо, это ее спасло – потолок раскалился, но она, умница, уткнулась лицом в мокрый матрас на полу. Кожа в волдырях, обезвоживание. Но ничего, жить будет. Опознали его по базе ДНК. Родных вызовут наверняка, имеет смысл не соваться самому, а немного подождать. Мы держим ситуацию со здоровьем под контролем. Информация о рассказе племянницы у них есть. Поэтому тетка до сих пор в тюремном госпитале. Не уверен, что стоит опознавать сразу».

- Почему? – спросил Роман, прочитав записку, – Почему не надо сразу?

- Пусть помучаются. Тянем время, - серьезно ответил Димитрис и разорвал записку.
 
- Съесть, что ли? – задумчиво произнес он. – А, пойдем выпьем, запьем целлюлозу! Пошли, пошли! Все уже хорошо…

И, обнявшись, друзья поднялись по ступенькам заведения. Пора было покупать попугая...

И, обнявшись, друзья поднялись по ступенькам заведения.

На следующее утро Роман проснулся по будильнику и прибежал в храм на утреннюю службу. Встал на колени у образа Николая Мирликийского и молился, обливаясь слезами. Прихожане с сочувствием смотрели на него, вздыхали, ставили свечи, стараясь не задеть стоящего на коленях седого мужчину. В кармане завибрировал телефон, Роман с трудом (затекли ноги) и с помощью сердобольной старушки поднялся и, перекрестившись, вышел в церковный двор. Номер был незнакомый. Сердце рухнуло в пятки и отчаянно заколотилось.

- С-слушаю вас!

- Господин Роман Эфримидис? – спросил мужской голос, спокойный, бесстрастный.

- Да, да, это я.

- Вы подавали запрос на розыск вашего сына  Никитаса Эфримидиса?

- Да, да! Что с ним?

- Я рад сообщить хорошие новости. Ваш сын нашелся, он жив.

- Боже мой! Слава Богу! Где он, где?

- Я хочу вас пригласить на… к сыну, он пока в стабильном, но тяжелом положении, но я думаю, что вам важно его увидеть!

- Да, да! Назовите адрес, я выезжаю!

- Записывайте. Тюрьма Коридаллоса, ваш сын лежит в медблоке. Я выпишу для вас пропуск, вам останется только назвать свое имя на блок-посту, и вас проведут к сыну.

- В тюрьме? Но почему?

- К сожалению, я не знаю. Меня уполномочили связаться с вами и передать хорошую весть. Когда вы сможете подъехать?

- А… я сейчас же, я был в храме… сколько понадобится времени? Час, минут сорок… А кто вы, на кого мне сослаться?

Но неизвестный собеседник уже дал отбой, а когда Роман попытался перезвонить, то услышал «номер в сети не зарегистрирован». Все так, как говорил Димитрос – сын, слава Богу, жив, в тюрьме, и его, Романа, скоро вызовут. Вот, вызвали.

Роман бросил машину у ближайшего метро и решил поехать подземкой. Несмотря на адскую жару (а, может, благодаря ей) дороги в городе были забиты. Казалось, все сорвались с мест и пытаются куда-то выехать. Куда? Куда можно выехать? В горящие курортные места? В Италию, Францию? А кто знает, что будет там, в тех городах, если начнется отключение электричества и пропадет связь? «Даже метро встанет!» - мрачно прогнозировал Роман, пытаясь успокоиться.

Тюрьма в Коридаллосе долгое время имела крайне дурную славу из-за скученности и отсутствия нормальной медицинской помощи заключенным. После нескольких бунтов государство выделило средства, и была построена на старой базе НАТО в Аспропиргосе, пригороде Афин, тюрьма побольше, а в старой остался следственный изолятор.

Роман на автомате пересел на другую ветку, выскочил в указанный навигатором «выход номер 7» и через несколько минут почти что бега оказался перед зданием старой тюрьмы.

Суровый охранник несколько раз проверил и документы, и биометрию Романа, затем сверялся с какими-то данными («советовался с компьютером», так презрительно назвал это колупание господин Эфримидис), потом, наконец, куда-то позвонил и сообщил Роману, что за ним сейчас придут.

Роман нервно вышагивал взад-вперед по холлу, стараясь не замечать других посетителей. В мире становилось все более неспокойно. «Куда бежать, если вон из далекой Австралии, в которой после второй Мировой войны нашли приют высокопоставленные фашисты, куда эмигрировали евреи, пожив пару лет «для биографии» в Израиле, невозможно улететь из-за сбрендившего Китая? Небо он закрыл, видите ли. Сто лет решает проблему Тайваня. Никак решить не может, так вот, как назло, сейчас возбудился! - думал он. – Хорошо хоть, Василика сумела въехать в Россию последним паромом… Господи, так ведь это уже было – «И счастливы будут те, кто успеет попасть в Россию последним поездом»… это кто-то из русских пророков сказал… да, да… Серафим Вырицкий, вот кто это говорил! Неужто последние времена настали?»

Печальные рассуждения прервал охранник. Он выглянул в холл, отыскал взглядом господина Эфримидиса и поманил его пальцем.

- Вот вы… за вами пришли.

Роман мгновенно прервал поток философических мыслей и кинулся, как молодой, к охраннику. Оставшиеся посетители проводили его завистливыми взглядами – им предстояло ожидать еще неизвестно сколько. Радовал только кондиционер – на улице уже было пекло.

В плохо проветриваемом и оттого душном предбаннике КПП Романа ждал мужчина в штатском с совершенно невзрачной внешностью, то ли грек, то ли турок – типичный агент спецслужбы.

- Вот, - констатировал охранник, указывая на Романа. – Господин Эфримидис.

- Здравствуйте! – произнес агент. – Следуйте за мной, будьте любезны, -  и указал на зарешеченный вход для посетителей. Сотрудники тюрьмы проходили через обычные турникеты, даже пропуск не прикладывали – камера считывала биометрические данные, и счастливый обладатель доступа проходил через открывшийся турникет. Заключенных, видимо, привозили и увозили в автозаках.
«Печать на челе, - подумал Роман, наблюдая за стоящим перед турникетом агентом. – Дожили».

Агент прошел через турникет, а Роману пришлось ждать, пока двери за ним автоматически закроются, минуту (показалось, что вечность) он торчал в железной клетке под прицелами камер и, видимо, автоматов, затем открылась внутренняя дверь, и он с затаенным вздохом вошел на территорию СИЗО.

- Простите, а как к вам обращаться? – спросил Роман спину быстро шагающего впереди по коридору агента.

Не останавливаясь, агент вынул из нагрудного кармана карточку-удостоверение, помахал ею через плечо перед носом Романа и убрал. Понятно, что последний даже не успел ничего прочитать.

- Э…. – начал было Роман, но агент привычно произнес:

- Иоаннидис. Агент Иоанндис.

«Боже мой, - подумал Роман, - какая пошлость. Какая бедность фантазии. Иоаннидис! Он же Иванов, он же агент Джонсон», но вслух произнес:

- Благодарю вас. Господин… Иоаннидис! Расскажите, что произошло? Вы уверены, что это мой бедный сын? Умоляю вас, я уже не в силах выносить неизвестность…

- Дорогой господин Эфримидис! Мы уже почти на месте, вы увидите пострадавшего, убедитесь, что он жив, и что это ваш сын, и я вам все подробно расскажу!

«Гад какой! - подумал господин Эфримидис. – Не ловится».

Так, в молчании, они шли по коридорам, поднимались и спускались по лестницам, через застекленный (и зарешеченный) переход прошли в другое здание, проехали вверх на три этажа на лифте, и наконец остановились перед тяжелой стальной дверью, окрашенной в безрадостный темно-серый цвет с табличкой «Медблок». Агент Иоаннидис приложил свое удостоверение к панели, расположенной справа от двери. В динамике что-то нечленораздельно пробурчало, но он привычно ответил:

- С посетителем к номеру 178512.

«Вот так, номер вместо имени. Так и меня скоро будут называть не «господин Эфримидис», а «посетитель F782, к примеру…» - думал Роман, глядя на медленно, с гудением сервоприводов, отъезжающую влево массивную дверь. За дверью было оживленнее, нежели в коридорах тюрьмы. Здоровенный служащий в белом халате сидел за подобием ресепшн и оценивающим взглядом сверлил вошедших.

- Куда идти, знаете? – спросил он агента. Тот утвердительно кивнул головой и жестом пригласил Романа следовать за ним.

Гироскоп в голове Романа автоматически запоминал повороты и преодоленные лестничные пролеты и передвижения в лифте. Плюс-минус они были на пятом этаже, где-то в центре тюремной территории. В медблоке пациентов в пижамах, конечно же, не было, но людей было побольше. Сидельцы  в сопровождении охранников в халатах пастельных тонов поверх формы переходили из кабинета в кабинет – то ли на обследование, то ли на лечебные процедуры.

Никитаса держали в отдельном, отделенном от основного общего помещения, отсеке. И тут тоже был отдельный вход с турникетом, охранником и зарешеченной клеткой, в которой Романа снова продержали долгую минуту. Наконец, последний коридор и последняя дверь. Они вошли в типовую больничную палату, правда, без окон. Три койки, одна пустовала. Медбрат поднялся из-за своего стола и сделал шаг к широкой кровати – даже не кровати, скорее это лежбище напоминало операционный стол – на нем лежал лицом вниз человек, обмотанный специальными бинтами, не раздражающими обожженную кожу.

«Как у Васо, только у нее рука…» - подумал Роман.

- О, нет! – вырвалось у него, когда он понял, что человек лежит не лицом вниз, а просто лицо тоже замотано бинтами. – Это он? Он… ослеп?

Медбрат посмотрел на агента Иоаннидиса и промолчал. Агент вперился в Романа:

- Мы предполагаем, что этот человек – разыскиваемый вами Никитас Эфримидис, ваш сын. Вы узнаете его?

«Если бы я посмотрел на его брови, я бы смог увидеть шрам, но все замотано», - подумал Роман и, взяв себя в руки, ответил:

- П-послушайте, но я же ничего не вижу, кроме бинтов. Как я могу его опознать? Послушайте, скажите, что с ним?

Агент кивнул головой медбрату, и тот охотно ответил, радуясь возможности поболтать:

- Пациент с номером 178512 сейчас введен в медикаментозную кому. Поступил он к нам с многочисленными ожогами и сильным обезвоживанием. Зрение восстановится, к счастью, глаза почти не пострадали, но сейчас его кожные покровы активно восстанавливаются под повязками, нам это, конечно, незаметно, но так и есть, поверьте мне…

- А… а почему вы решили, что это мой сын?

- По результатам исследования ДНК, разумеется. Документов при нем не было, - снисходительно ответил Иоаннидис.

- А… послушайте, а что с ним случилось? Вы понимаете, сердцем я чувствую, это он, хвала небесам, но я же ничего не вижу… по росту похож на него, но рост – это же смешно… - забубнил Роман, прикидываясь полным идиотом в растерянности.

- Давайте обсудим это в моем кабинете, - предложил агент с еле заметной ехидной ухмылкой. – Не будем мешать лечению.

- Доктор, а каковы прогнозы?

- Самые благоприятные. Не волнуйтесь, папаша, все будет хорошо! – ответил добродушный медбрат. – Парень ваш в полном порядке будет! Сердце у него хорошее, вытянет!

Агент Иоаннидис решил не терять времени даром и, взяв на «ресепшен» карточку от камеры для допросов, завел туда Романа и усадил на место допрашиваемого, а сам сел напротив, положив штатный планшет на стол.

Игра в молчанку продлилась ровно полминуты, больше Роман не выдержал.

- Не томите, - произнес он с мольбой в голосе.

- А ведь вы не удивились моему звонку, господин Роман? – агент широко улыбнулся и откинулся на своем стуле, насколько это было возможным.

Роман промолчал. Правило было одно: пусть говорит он, а ему, на стульчике для допрашиваемых, следует помалкивать и внимать. Потому что… все старо, как мир. Обычно ОНИ получают информацию от самих подозреваемых. Ловят, запутывают. Роль растерянного идиота – самая подходящая для него, Романа.

- Н-не понимаю вас, - пробормотал он. – Прошу вас, расскажите, что произошло с ребенком!

- А мы не знаем! – развеселился агент. – Думал, может вы прольете свет, так сказать… Вкратце факты таковы. Вы же знаете, что некоторые курортные пригороды Афин серьезно пострадали во время последнего пожара. Когда в Корфосе выгорело все, что могло гореть, спасатели стали разгребать завалы, и начали, к счастью для Никитоса Эфримидиса, с местного отделения полиции. Там его и нашли, в подвальном помещении, предназначенном для арестованных.

- А как он там оказался?

- В наручниках. Явно не забежал спрятаться от огня. Парень молодец, догадался лечь лицом вниз, и, видимо, нашел какую-то воду – возможно, трубы полопались, пока непонятно. Оказался, бедняга, как в духовке. Но жив.

- Какие-то записи остались? А полицейские чины? Что они говорят?

- Все сгорело, а сотрудников отделения пока не нашли. Возможно, они погибли, спасая людей. А что вам известно, господин Эфримидис? Как ваш сын оказался в Корфосе?

- Он взрослый мальчик, господи Иоаннидис, - пробормотал Роман. – Я же не спрашиваю у него каждую минуту… Живем мы раздельно…

- По показаниям госпожи Василики Аристиди… вам же она знакома?

- Э… ну да, разумеется…

- Так вот, по ее показаниям, они вместе с женихом – Никитасом Эфримидисом – выехали «из душного города к морю подышать свежим воздухом». На пикник. И попали в неприятную ситуацию, пожар застал их в Корфосе. Как Никитас оказался в полицейском участке, она не знает. Кстати, а что она вам рассказывала?

- Э…. ну, наверное, то же, что и вам, - осторожно ответил Роман.

- Расскажите поподробнее!

Роман приготовился разводить руками, пожимать плечами и блеять, и уже поднял очи горе, но тут планшет заверещал, и Иоаннидис поднялся из-за стола и принялся изучать пришедшее сообщение. Лицо агента окаменело, взгляд затуманился. Он посмотрел на Романа:

- Господин Эфримидис, прошу меня извинить, но нашу беседу мы продолжим в другой раз, - и нажал кнопку вызова охраны.

- А… э… а как мне узнавать о состоянии моего сына?

- Вы же знаете, где он. Отправляйте в официальном порядке сюда запрос, получайте ответ. Я вас вызову, когда… в скором времени. Благодарю за потраченное время, вас проводят.

В дверях материлизовался медбрат в белом халате поверх формы тюремного надзирателя, а сам Иоаннидис выскочил из помещения, как...

«Как ошпаренный, - с нескрываемым ехидством подумал Роман, следуя за новым сопровождающим. – Что-то у них случилось. Не иначе, как тюрьму штурмуют».
Тюрьму никто не штурмовал, но из «зала ожидания», где ранее томился Роман, выпроводил всех ждунов, на что последние реагировали бурно и эмоционально, обсуждая произошедшее под палящим солнцем на площадке перед тюремными воротами. Роман подошел поближе к группе возмущенных граждан.

- Я им что, девочка? Ехала черт знает откуда, у меня свидание, тащилась по жаре, и на те вам – «посещения отменяются»! – негодовала средних лет женщина с золотыми зубами.

«Цыганка, что ли?» - подумал Роман.

- А что случилось, уважаемый? – спросил он у дедушки, выглядевшего поприличнее остальных.

- Вертухаи обломали, даже маляву не приняли, зря ноги тер, - ответил дедушка. – Рывок, что ли, кто сделал…

Челюсть у видавшего виды Романа начала отвисать, но он вовремя спохватился и поддакнул:

 - Ой, и не говорите, облом полнейший.

- О! Смотрите, что пишут! – воскликнул паренек, тыкая пальцем в телефон. – Ядрену бомбу у евреев сперли!

Господин Эфримидис схватил телефон, и на первой же странице новостей увидел сообщение, выделенное красным флажком.

«Исламское освободительное движение Хамхез во время рейда на территорию государства Израиль атаковало военную базу Джал-аль-бен, которая являлась полигоном для исследований Израильского института ядерных проблем. Есть сведения, что именно на этой базе хранились так называемые «ядерные ранцы», разработанные в середине прошлого века в СССР, производство которых удалось наладить специалистам Израиля. Представители Хамхез заявляют, что в их руках несколько десятков компактных ядерных бомб, которые они предполагают взорвать в столицах государств, оказывающим помощь Израилю. И наши Афины – среди них!»

На электронном табло над тюремной проходной засветились алые буквы. «На неопределенное время, до получения особого распоряжения, отменяются свидания и передача посылок. Обратиться к заключенным можно в установленном порядке – через службу интернет-почты».

Роман поспешил в метро, подальше от брани, которой разразились неудачливые посетили тюрьмы в Коридаллосе. Надо было добраться до тихого места и попытаться выяснить, что происходит и чем чревато особое положение для его сына.

«Слава Богу, Васо в России, - думал Роман, спускаясь по эскалатору в прохладу подземки. – Русские дружат с арабами, даже самыми отмороженными. Хоть она в безопасности!»

Подземное убежище в Абрау-Дюрсо

Семен лежал в кровати и тщетно пытался заснуть.

«Надо спать, надо быть сильным, - думал он. – Они ждут тебя, надеются на тебя. Не сметь думать, что их нет!»

Три дня назад, пока интернет еще был, Семену показали видео с ними. Вся семья – Роза с Лизаветой, теща с тестем, младшая сестра Розы Анна – улыбались, рассказывали, как живут. Лизавета, по его просьбе, держала в руках календарь с датой записи. Запись была сделана на два дня раньше показа – значит, пять дней назад они были живы! Но вот уже два дня, как нет никакой связи с внешним миром. Как на подлодке. Но и там связь была, как иначе? А сейчас… что происходит, наверху? За какие-то две недели мир кардинально изменился. Все конфликты, казалось, давно затухшие, вспыхнули с новой силой. Что происходит? Почему рухнул интернет? Николай говорит, что спутниковая система перестала работать. Как это? Просто отключена или уничтожена? Если бы половина спутников работала, связь была бы, это он и сам знал. Эфир молчал. Вылезти посмотреть – местное руководство категорически запретило. Мировая война???

«Надо переждать», - сказал старший священник. Подождать? Чего?

Семен повернулся на бок и заметил, что его сосед, Александр, тоже не спит. Смотрит в темноту, в потолок. Ночной светильник был включен, и Семену показалось, что у соседа слезы на глазах. Он зажмурил глаза и притворился крепко спящим, чтобы не смущать Александра. Вот, даже у таких спокойных и уравновешенных людей какие-то проблемы…

Семен не заметил, как забылся тревожным сном. Снилась теща в молодости. Она смотрела на него с упреком и говорила: «Что, снова выпил? Эх, Сеня, ну зачем ты себя губишь? У тебя же семья…» И, поджав губы, укоризненно качала головой. А он, Семен, пытался произнести что-то вроде «Да это я так, ради субботы… немного совсем…» Но не мог. Рот открывал, губами шевелил, а звук не вылетал. Так и проснулся с раскрытым ртом и вытекшей струйкой слюны из краешка рта, намочившей подушку.

В комнате был кто-то третий. Семен приоткрыл глаз и увидел, что его сосед уже сидит на постели, а рядом с кроватью на стуле расположился некто, по одежде похожий на священника. Александр, сосед по комнате, повернул голову в сторону кровати Семена. Тот тут же принялся ровно дышать, и даже всхрапнул для достоверности – мол, сплю я, сплю, дорогие товарищи! Подглядывать он больше не решился, но подслушивать… нет, а что надо сделать? Встать и выйти? Так пока он оденется, пока со всеми поздоровается… Х-р-р-р…

Похожий на священника собеседник оказался отцом Сергием, настоятелем и главным человеком в Спасилище. Он вполголоса продолжил прерванный разговор:

- Нет, никакой ошибки тут быть не может. В лаборатории настолько удивились, зная всю предысторию, что проверили несколько раз. Да, это – ваш ребенок. Ваш и…

- Да, да но как же так получилось? Я же… вы поймите, мне по долгу службы нельзя заводить семью. Ну то есть жену можно, и то скорее ради создания образа, но детей нельзя. Дети – это дополнительная уязвимость, через них можно оказывать давление…

- Я все понимаю, вы не горячитесь, - ответил батюшка. – Наверное, вы были не столь опытны, а она… она знала, что вы расстаетесь навсегда?

- Я ей никогда об этом не говорил. Я только сказал, что уезжаю в длительную командировку на край света, где не будет связи.

- Даже на орбитальных станциях есть интернет...

- Наверное, она решила, что я ее разлюбил и бросил…

- А на самом деле?

Заслушавшийся Семен вспомнил, что надо дышать ровно и подхрапывать.

- На самом… черт… - ой, простите!  Да так и вышло, по сути. Работа! Она была для меня всем, самым важным, самым желанным… Но я же не знал о ребенке!

- Возможно, и она не знала, когда вы… уехали на край света.

- Я оставил ей большую сумму денег, чтобы она не нуждалась…

- Она потратила их, чтобы забыть вас. И вот ее нет. А ребенок – есть.

- Но я не могу, не имею права на детей… это риск для ребенка, быть связанным со мной!

Батюшка вздохнул:

- Вы думаете, что сможете вернуться к своей работе?

- Зачем-то меня вытащили в Россию… наверное, я ценный кадр, - усмехнулся Александр.

- Предположим. Предположим, что мир вернется на круги своя, и мы все сможем вернуться к своей прошлой жизни. Скажите, вам обязательно рассказывать о случайно обнаруженном ребенке?

- Конечно, не обязательно. Но это все равно всплывет, и конец моей карьере, да плевать мне на нее, поверьте, я так устал…

- Тогда что вас смущает?

- Столько лет сирота, и… «Здравствуй, я твой отец!» Каково? Это не сломает психику?

- Вашу?

- Не мою. Моя уже…

- Боитесь, отвернется с презрением?

- Не боюсь.

- Тогда что вас смущает?

- Отец Сергий… отец Сергий… я так виноват перед ними...

И Семен услышал какие-то всхрипы, хрюканье, даже стон. Батюшка, видимо, встал, потому что стул загремел.

- Вы моему опыту поверьте. Они, детки, всегда ждут Чуда. Даже когда точно знают, что родителей в этом мире нет, дети ждут Чуда. И в них столько любви… вы еще будете счастливы, вы оба. Вы успокойтесь, а то вон мы вашего соседа разбудили. Подумайте и, как что решите, мне скажите. А я уж устрою вам встречу!

- Доброе утро! – растерянно произнес Семен и открыл глаза. Александр лежал, уткнувшись лицом в подушку, а отец Сергий уже подошел к дверям. Повернулся и, заговорщицки подмигнув Семену, произнес:

- Спокойной ночи! – и вышел.

Афины, давешнее заведение на набережной

Димитрос и Роман сидели на террасе и попивали красное вино. Под холодную гоферия пиаку. И сыр.

- Вот так и попади на небо, после красного вина под рыбу. Это же надо! Нет у них больше ничего! Я ему сказал: «Ты офонарел, что ли? Красное вино не идет под рыбу!» А он мне: «Ничего больше не осталось, уважаемый! Конец света наступает!» И что? Конец света разве означает красное вино и холодную тушеную рыбу на ужин? – разорялся Димитрос, с наслаждением уписывающий рыбу с вялеными томатами.

- Гореть ему в аду за такое святотатство! – поддакнул Роман. Он расслабленно откинулся на мягкую спинку дивана и разглядывал залив. – Смотри-ка, на выходе очередь из судов!

- А, трусы! Спастись пытаются. Думают, уйдут море, пока то да се, отсидятся, а если некуда будет вернуться, найдут себе новую Грецию. Ха! Новый Карфаген вы себе найдете! – закричал Димитрос, размахивая салфеткой. – Это наша элита так называемая драпает. Гори она синим пламенем, Греция! Лишь бы нашим задницам было хорошо.

- Правда, Димитрос, а вдруг именно сейчас какой-нибудь условный Ахмет поднялся на гору Олимп, расположился поудобнее и вот-вот как жахнет свой ядерный чемоданчик!

- Мы с тобой можем на это повлиять, брат мой?

- Нет.

- Тогда пей и ни о чем таком не думай. Главное мы сделали – вытащили твою тетку из тюрьмы.

- Спасибо тебе, друг! Век тебе обязан!

- А, какие обязательства между друзьями… Ты смотри, как сошлось великолепно! Объявлен красный уровень опасности. По регламенту все, абсолютно все заключенные должны быть перемещены в бомбоубежище. А тетку-то перевозить нельзя! Ее же с реанимацией вместе не перевезешь в противоположную от больнички часть тюрьмы, да и нет там, в убежище, требуемого по состоянию здоровья медицинского оборудования! О-о-о-о! Что же делать, что делать? И вертухая не приставишь, ибо все (абсолютно все сотрудники тюрьмы, кроме нескольких охранников на входе) должны быть там же, в убежище! Надо вызывать мобильную реанимационную машину и перевозить в другую тюремную больницу, где есть условия! Ага! И тут мы перехватываем запрос, присылаем свою ведомственную бригаду с сиреной, и, о-па! – тетушка уже у нас, на нашей территории, под нашей опекой! А уж я его, ее то есть, не выпущу оттуда больше никуда, пока я жив!

- Не повредило бы это тебе!

- Мне? Старому контрабандисту? Хо! Чтобы ты знал, тетка твоя уже «очнулась», и такого порассказала… ой, ой! Такие важные факты! А вы их скрыли! А тут тебе и коррупция, и умышленный поджог, и похищение свидетеля! Мы взяли дело под свой контроль. Попробуйте, доберитесь! – и Димитрос показал неприличный жест, во всех странах означающий «от мертвого осла вам уши».

- Димитрос, дорогой мой… прости, я плачу…

- Роман, и я поплачу с тобой, мой дорогой! Парень твой вдали от Афин, даже если тут устроят ядреный взрыв, а с имеющимся в ранце запасом заряда это будет разве что «грязная бомба», он вне опасности.

- Боже, Боже, спасибо тебе! – шептал Роман сквозь слезы. Они обнялись с Димитросом и сквозь туман смотрели в темное море, такое родное, такое вечное… они умрут, да, все мы умрем, но море останется…

Седьмая запись в дневнике Ирины

Учебник по психиатрии мне не помог. Описываемые там случаи не подходили Александру. Мания преследования? Идиосинкразия к уродству? Невроз? Все было не то. Далеко за полночь я закрыла книгу и крепко уснула. Даже ничего не приснилось.

А через два дня, когда и Васо, и этого Александра, и остальных выпустили из карантина, и они стали ходить с нами в общую трапезную, произошло очередное странное событие.

На второе в обед был выбор из нескольких гарниров, и я выбрала рыбу с вареной картошкой. Поставила на поднос и потянулась за бутылкой с подсолнечным маслом, не рафинированным, а с запахом, с ароматом семечек подсолнечника. И к этой же бутылке, в очереди на раздаче уже тянется кто-то другой, кто за мной стоял! Я обернулась – Александр! Оказывается, он уже взял еду, тоже вареную картошку, но с курицей, и втиснулся за мной, за маслом!

Я руку отдернула, а он мне говорит:

- Берите, берите, я за вами буду! – и улыбается.

Я в ответ:

- Спаси Господи! – взяла бутылочку и наливаю масло в горячую разваристую картошку. Налила, подняла на него глаза, протягиваю бутылку, и тут мне захотелось сбежать из трапезной, бросив и это несчастное масло, и мой обед.
Александр уставился на мой поднос, и руки у него задрожали так сильно, что ему пришлось помогать.

- Поставьте, поставьте! – заволновалась женщина в очереди, освобождая ему место на прилавке. А он будто не слышал ее, только руки тряслись все сильнее. Тогда женщина молча забрала у него поднос и поставила на стол для раздачи.
 
- Что с вами? – прошептала я. А он посмотрел на меня… я даже не могу сказать, с каким выражением. В глазах его стояли слезы, рот кривился, как будто он пытался улыбнуться, но не мог. Господи, помилуй!

- Вы… вы простите, картошка с подсолнечным маслом… - произнес он наконец.

- И что? – тихо спросила я. Ну, картошка, ну с постным маслом, я так люблю. Не знаю, кто меня научил, право – в приюте у нас или сливочное было, или пюре с молоком, или с томатным соусом в пост. И у мамы Люси также… а я люблю ложечку постного, ароматного маслица в горячую картошку, так вкусно… запах и вкус чего-то безумно родного…

- Простите… - пробурчал Александр и выскочил из трапезной, как оглашенный.

- А обед? Вы забыли! – крикнула ему вслед добрая женщина, и, не дождавшись ответа, распорядилась: -

- Леночка, ты тарелку крышкой накрой, может, вернется, разогреешь!

Девушка на раздаче кивнула головой и забрала курицу с картофелем.

А я пошла к своему столику, в полнейшем недоумении. Что такое с людьми происходит? Наверное, неизвестность сводит с ума?

Васо, Аня и Николай уже сидели за столом. Василика понемногу приходила в себя, да и Анна, норвежская принцесса, успокоилась – на ее Николая никто не посягал.
У него и так была куча проблем, только личных не хватало.

Мы живем в нашем Спасилище, как в подлодке в автономном плавании. После того, как не стало Интернета, мы перестали получать информацию о внешнем мире. Конечно, все страшно волновались. И я – за маму, за Ванечку, за всех!

- Вчера новенькие, хористки, ночью попытались в радиорубку влезть и в Сеть выйти, - рассказывал нам Николай, уплетая тыквенный суп-пюре. – Влезть-то влезли, и даже систему включили, ну, конечно, тут же дежурный сигнал о взломе и проникновении… мы прибежали, смотрим – сидят две девчушки, пригорюнились. Не вышло из них хакеров. Ничего не работает, что было с Интернетом связано.
Стали на нас кричать, что мы такие-сякие, держим их взаперти, и рыдают. Пришлось в который раз утешать и объяснять, что мы пока не знаем, что точно происходит наверху. В ауле спокойно, хотя мы наверх и не выходим, но камеры во дворе показывают, что никто на дом и гараж не посягал. А что за забором – не видим. Иногда только какие-то всполохи в небе и гул далеких разрывов. Дали красавицам полюбоваться на записи. Неубедительно, конечно, мало ли когда я мог все это отснять, да они и двор наш не видели, их же ночью через завод «Абрау» провели, через подвалы… Нервно, конечно!

- Да ты ешь, ешь! – Аня подсунула мужу кусок пирога с курицей. – Остынет все.

- Да… нервно. Тут твой сосед по карантину, - я говорила по-русски, а Аня переводила на английский для Васо - Александр, так испереживался, что свой обед оставил и сбежал, - сообщила я.

На меня воззрились три пары изумленных глаз. Понимаете, буфета у нас нет, а залезть, как дома, в холодильник в поисках вкусненького не получится – у нас четырехразовое питание по строгому расписанию – и не поесть в столовой означало остаться голодным.

- Давайте занесем ему после обеда еду! – предложила Анна. – В каком он номере, кто знает?

- Я узнаю! – пообещал Николай. – Дайте только доесть!

После трапезы мы втроем – Анна с тарелкой, накрытой крышкой, Васо с компотом и я, замыкающая, отправились с миссионерской миссией к Александру и Семену.

Николай рассказал, как найти их новое пристанище и ушел на работу. Я тоже мечтала улизнуть, но взяла в себя в руки и, прочтя про себя «Отче наш» (что, как известно, помогает при встрече с людьми не в себе), поплелась с остальными.
 
Василика бережно несла компот и болтала по-английски, а Анюта мне переводила.

- Говорит, компот очень вкусный, грешно такой оставлять. Настоящий, фруктов много, объедение.

Я кивнула головой в знак согласия.

- Рассказывает, как у них в Греции компот варят. Говорит, что его не пьют, а едят, так много сухофруктов, а воды мало.

- Ничего себе! Ну да, это же Греция, у них фруктов много! - согласилась я. Так мне стало неприятно, вы не представляете… а вдруг этот Александр снова начнет трястись? Ох…

- Ага! Мы пришли! – Анна остановилась около двери с нужным номером и решительно нажала на кнопку звонка. Нам не открыли. Анна позвонила еще раз.

- Может, его нет? – с надеждой произнесла я.

- Не может. Николай сказал, что он вошел и не вышел. Спит, что ли? – Анна еще раз решительно нажала на кнопку, и… дверь открылась. За дверью оказался отец Сергий.

- Ого! – оценил он наше появление с тарелкой и стаканом, остро глянул на меня и пропустил нас внутрь. – Александр, к вам барышни с благотворительной миссией!

С отцом Сергием уже не страшно.

Мы гуськом вошли внутрь. Семена не было, сам Александр сидел за столом и с изумлением смотрел на нас. Ох, снова на меня смотрит… я опустила глаза. Что со мной не так в его понимании?

- Здравствуйте! – громко и четко произнесла Анна. – Вы забыли про второе и десерт! – и поставила тарелку на стол, а Васо – туда же компот. Мне даже показалось, что она вздохнула. Наш компот очень ей нравится. Наверное, Родину напоминает.

- Спасибо… я очень признателен, - пробурчал Александр, не глядя на нас.

Повисла пауза. Отец Сергий почему-то строго смотрел на Александра, тот – на компот. Анна решила, что пора откланиваться.

- Ну, мы пойдем? Ой, вы извините, мы не знали, покушали ли вы первое, про второе точно знаем, что нет, но… если вы и без первого, то, наверное, это уже до завтра…

Я дернула ее за рукав. Анна замолчала.

- Приятного аппетита! – сказала я и, дернув уже Васо, попятилась к двери.

- Подождите! – Александр поднял голову, но смотрел не на нас, а теперь почему-то на отца Сергия. – Я… Ирина, а вы… вы можете уделить мне несколько минут? Если вы не очень заняты?

Что? Вот те раз! А я-то что? Дернуло же меня пойти сюда!

- Ирочка, останься, - попросил отец Сергий. – А вы, барышни, спасибо вам, идите, посуду Александр вернет в трапезную сам.

И выпроводил моих подруг за дверь!

- Ирочка, - стоя в дверях сказал батюшка. – Ты не волнуйся. Я за дверью постою.
И тоже выскочил, и дверь закрыл, а я осталась одна наедине с этим… странным человеком. Так, спокойно. Пока я читала про себя спасительную молитву «Отче наш», Александр то бледнел, то краснел, наконец стал багровым и расстегнул ворот рубашки-поло. Я попятилась, уперлась в закрытую дверь и прижалась к ней.

- Ира… - хрипло произнес он. – Ира… вы не бойтесь. О, Господи…

«Сейчас будет просить руку и сердце!» - в ужасе подумала я. А придется отказать! Он старый, и вообще!

- Так случилось… хотя ясно, что нет ничего случайного, и оказался я тут не просто так… Я же на подлодке шел, с остальными, мы пассажиры конца света, ну, собрали нас, понимаешь?

- Нет, - глухо ответила я. – Не понимаю. Мы тут тоже пассажиры конца света, если на то пошло.

- Ну да, но я… какую чушь я несу! – в отчаянии воскликнул он. – Ира, глупо, глупо и пошло, но я… Ира, я – твой отец…

И замолчал, умоляюще глядя на меня. Старый человек, со слезами на глазах, стоит передо мной и боится… боится, это очевидно! Несчастный такой… что он сказал?

- Что? – наконец я осознала смысл его слов, и моя челюсть начала падать вниз. – Что?!

- Ира, послушай, я должен объяснить… мы сюда как прибыли, у нас взяли анализ крови, на полную проверку – ну, болезни, понимаешь? – и внесли в базу. И после проверки обнаружилось совпадение с тобой. Я… я – твой отец…

- Это ошибка, - наконец произнесла я. – Я искала своего отца по всем земным базам – и умерших, и живых, и тех, кто вне России – никто не нашелся. Как будто я неизвестно откуда взялась. Мать есть, ну была, а отца не нашли.

- Ира… моих данных в базе не было, я – шпион. Да, я – русский шпион, работал под прикрытием в глубокой конспирации… таких, как я, чьи данные удалены из базы, не так много, но есть. Так вышло, Ира, я… Ира, я не знал, что у меня есть дочь…

- Что? – это я уже выкрикнула. Дверь за моей спиной приоткрылась, и я услышала голос отца Сергия:

- Ира, все нормально?

- Ничего, - я открыла дверь настежь и жестом пригласила батюшку войти. – Здесь какая-то ошибка. Александр говорит, что он мой отец. А как такое может быть? Это не может быть правдой!

- Почему? – тихо спросил батюшка. – Все правда, мы это и обнаружили, и проверили несколько раз. Ирочка, тот, кого ты так долго искала – в этой комнате. Это - правда.

Они смотрели на меня – два взрослых человека. Отец Сергий мне ласково и подбадривающе улыбался, а Александр – с такой болью, с таким страданием в глазах…

Я села на кровать. Как такое может быть? И что мне делать? Я папой называла приемного отца, мужа мамы Люси. Мать я почти не помнила… Он что, ее бросил беременную? Видно нет, раз сказал, что не знал про меня… Может, врет, что не знал?

- Ира, ты выслушай Александра, он расскажет об обстоятельствах, из-за которых… так вышло, - тихо сказал батюшка, гладя меня по голове. – Детка, выслушай хотя бы…

Я кивнула, не поднимая глаз. Александр подошел к кровати, опустился на колени и начал горячо говорить. Я не запомнила в точности его рассказ. Помню только, что отец Сергий вышел на цыпочках, что история Александра и его слова проникали в мою душу, что я поверила ему не сразу, даже не поверила, нет – осознала, что моя самая большая мечта осуществилась, и пришло понимание того, что я теперь не одна, хотя я и была не одна, но теперь я точно с кем-то всегда буду…

- Мне нет оправданий, - шептал он. – Я умоляю меня простить, но никаких оправданий у меня нет… Ира, сколько мне не осталось, если ты позволишь, все это время я буду рядом… или далеко, если ты так захочешь, но ты знай, если нужно, я рядышком…

- Хорошо, вы только не убивайтесь, ну что же поделать, раз так вышло, - наконец прошептала я и погладила его по плечу. – Папа…

Дальше мы долго рыдали оба, и я – на его плече.

Я не заметила, как вернулись батюшка, Анна с Николаем и Васо, и Семен был тут же, и люди заглядывали в раскрытую дверь, и поздравляли нас… а я все не могла поверить своему счастью.

- А что не так было с картошкой? Папа, картошка с постным маслом моя, почему ты так огорчился? – спросила я в конце этого долгого дня, когда мы вдвоем сидели в моем любимом зимнем саду, около «окна». Свет мы притушили, оставив только одну настольную лампу на столике. В сад заглядывали, вбегали, входили… и тихо уходили – кто-то здоровался, кто-то извинялся, кто-то молча исчезал – пассажиры нашего Ковчега были деликатны и не хотели мешать двум людям, чудом встретившимся в эти странные, быть может, последние времена.

- А… картошечка? Доча, да  я не огорчился, я просто как увидел, как ты постное масло в горячую картошку добавляешь, я сразу, четко и навсегда понял: «Она – моя!» Да, ДНК совпало, понятно это… но ты понимаешь, я из не особо богатой семьи, я из кубанской станицы, а у нас там сливочное масло – не главное, мы же не Вологодчина, у нас подсолнечника тьма, и масло хозяйки веками сами отжимали, и вот такая станичная привычка из поколения в поколение передавалась. Но больше нигде я не видел, чтобы вот так – маслице, да не рафинированное, в горячую разваристую бульбу лили. Откуда это у тебя? Кто показал?

- А никто, - подумав и повспоминав ответила я. – Само… сколько себя помню, так больше всего любила.

Он обнял меня за плечи, и мы вместе смотрели туда, за толстое стекло, в глубь вод озера. А я уже не была одна. И сиротство мое улетучилось, как тучка в небе. И было мне тепло и не страшно – что там дальше, за поворотом. Я больше не одинока! До конца времен…




Эту работу я начала писать в 2019 году под впечатлением пожаров в Греции. Что-то витало в воздухе, но я даже не могла предположить, что мы стоим на краю Катастрофы.

Потом прервалась на роман "Небольшая резня в прекрасной Тэйларии". Потом – на «Зеркало с Бирюзовой улицы».

И в 2020 году я поняла, что реальные события опережают даже самый смелый фантастический замысел.