Нелюбви туман

     Любя детей, нельзя ненавидеть взрослых, ибо все они тоже были детьми.

     Где та граница, что разделяет их? Зачем вторые так небрежны? Отчего первые столь расточительны?  Кому дано рассеять туман на улицах городов души, кто затеряется, так и не отыскав пути... К чужому ли сердцу, к своему. Дома, события, лица,- всё плавает в липком тумане. Продвигась ощупью, тянешь руку и не знаешь, каким будет ответ, да и будет ли он.

     Туман, не размениваясь по мелочам, всё же мелочен, излишне дотошен, отчуждён и ясно даёт понять то, что каждый - сам за себя. Скрадывает соседство домов, деревьев,  явлений и людей так, что кажется, - всё вокруг будто вырезано из картона, наклеено на вату тумана крахмальным клейстером.
- Какая чудная поделка! - восклицает некто.
- Подделка,- раздаётся из-за спины в ответ, но, как бы скоро не обернулся,- два шага в сторону и ты невидим, а рассеется,- поди разбери, чей то был голос тогда.

    Волоча за собой столбы влажной мглы, идут люди, оставляя за ширмой тумана личину чувств... Встречаясь взглядами, не узнают ни себя, ни тех, кто рядом. Вот оно - безличие, безразличие, - во всей его красе!

    Ехали молча. Говорить было не о чем. Всё, происходящее между ними, требовало декораций, они не могли сосуществовать вне их границ. Туман за окном не давал взгляду зацепиться за то, что дало бы тему для болтовни ни о чём. От того было неловко. Время было позднее и улицы города, свободные от машин и пешеходов, зевали и разминали затёкшие ступни, оправляли сбившиеся рукава переулков и манжеты поребрика. Тельняшка пешеходного перехода небрежно валялась где-то там, впереди, на хорошо известном месте.
- Не забудь притормозить, там могут быть люди,- попросила она, радуясь возможности прервать молчание.
- Я помню. Поздно уже, но , мало ли. Кстати, там светофор подмигивает нетрезвым нездоровым глазом всю ночь,- чересчур охотно ответил он. - Ещё минут пять, а там до аэропорта - рукой подать...
- Хорошо мы придумали, правда?
- Конечно. Будем пить кофе и смотреть, как взлетают самолёты...

    Глухой, словно через одеяло, удар не дал ему договорить. Лопнувший пузырь лобового стекла, резкое торможение. Чтобы не задохнуться от ужаса, срывая двери с петель, они вырвались из машины почти одновременно. На трамвайном пути, перечеркнув телом железные линии рельс, весь в крови лежал человек. Рядом, юлой, крутился его белый башмак. Она подобрала его и со словами:
- Вы потеряли... - ощутила, как в лицо ударило тепло остывающего рядом тела.

     Нервный тик светофора едва пробивался сквозь туман, а тот, который ещё мгновение назад был человеком, лежал в одних носках на дороге. Казалось, он пришёл с работы домой, и лёг на минуточку передохнуть перед ужином. Едва заметный, последний выдох опустил живот почти до спины, оставив распахнутыми обтянутые рубашкой рёбра. Они казались остовом выброшенного на камни корабля. Омытое кровью лицо таяло на глазах, как медуза, что замешкалась в полдень среди водорослей мелководья...

    Стая ворон в людском обличье пялилась на виноватых и на того, кому уже ни до кого не было дела. Им было любопытно и страшно одновременно. Туман же, из жалости жался то к поверженному, укрывая от жадной до чужого горя толпы, сбиваясь облаком подле, то к обступившим, пряча их от себя самих. А она и он, с немым воплем «Что же теперь?..» в ужасе глядели друг на друга поверх голов.
Им обоим виделся пустой столик в ресторане аэровокзала, с недопитыми чашками кофе, дрожащего от надрывного рыка взлетающих самолётов.

     Не требуй многого  от мороки не  подпускай её к себе, больше, чем на... Ибо разрушительна нелюбовь.