По эту сторону молчания. 27. О людях отчаянных

Фридрих раздражал Оконникова. Когда тот, закинув назад голову, начинал беззвучно смеяться, он еле сдерживался. «Сучонок!» - ругался про себя он. Ему почему-то казалось, что Фридрих презирает его. И платил ему той же монетой.
 
Этот идиотский смех преследовал Оконникова повсюду.  И вообще Фридрих преследовал его. Его имя всегда было у него на языке. Он упоминал его к месту и не к месту. Знал ли тот о такой своей популярности. Вряд ли. Его мало интересовали персоны. Он сам себя не интересовал. Это было заметно по его виду. Он одет не то чтобы неряшливо, но всегда невзрачный. В толпе его так сразу и не заметишь. Однажды он убил Оконникова своим признанием, что новым вещам предпочитает ношенные: так, мол, дешевле, - и показал на джинсы, дескать, вот они, так сказать, из вторых рук (из секонд хенда), после чего тому всегда казалось, что Фридрих одет с мусорки.
            
Он не завидовал ему, как, может быть, при определенных условиях завидовал бы Бабичеву. Может, ненавидел. Борьку он тоже иногда ненавидел, но не так. С Борькой сердце становилось жестким и тут же размягчалось. Он его прощал. Он злился на Тамару Андреевну, но мало ли на кого он злился. И не так, не так, чтобы думать о мести. А Фридриху он хотел отомстить.
 
Как-то он предложил Акчурину, в шутку или серьезно: «Давай ограбим его. Я даже знаю, как это сделать. По понедельникам Бородай привозит в офис выручку за выходные со всех аптек. Очень много денег! Пока Сусанна Павловна их пересчитывает, Фридрих занимается своим, обычно упрется взглядом в бумажки на столе и так сидит, Бородай, хихикая, разговаривает с Лесей, и, кажется, что заигрывает, но вряд ли: у него жена красавица, - Ольга Ильинична увольняется и ей ни до кого нет дела, тем более до денег Фридриха, поэтому она от нечего делать смотрит окно, а там, что в том окне? – голые деревья, и иногда видит тепло одетых людей. В это время нет никаких посетителей. Нет никаких мер безопасности (все по-семейному). Как раз подходящий момент, - и рисовал жуткие сцены ограбления с трупами и реками крови, и, при этом, смеялся. - Ну, до этого дело не дойдет, это не обязательно».

Под ограбление он подводил железобетонное обоснование. Как же без него. «Во-первых, - говорил он, - надо всегда помнить, что это Фридрих. Что его не жалко. Разве можно жалеть человека, у которого вместо сердца мертвец. Он, прежде всего, торгаш, торгаш до мозга костей. И как торгаш, во всем ищет выгоду. А еще ему везде мерещатся воры. И, во-вторых. История с конвертом – комедия! И что интересно, все знают о его содержимом, что там письмо, и чем оно ему опасно, что из-за него он может сесть в тюрьму. Он об этом всем рассказывает. Кто же о таком рассказывает, разве можно, чтоб взять и раскрыть тайну. Судя по всему тайна – ужасная, и, уверен, связана с его жадностью. Как он расплачивается! Он весь в себе. Что-то соображает. Как бы пересчитывает в уме сумму, с которой вот-вот расстанется. Тянет время. Уже думаешь: «Может, плюнуть, развернуться и уйти». Но подарить деньги. Нет. Кому? Фридриху? Другому – пожалуйста. Но не ему. Тут перестанешь себя уважать.  Кто он такой? И, в-третьих. Честный человек, занявшись бизнесом, непременно разорится. Фридрих – никогда. Допустим ты, долго ли ты будешь носиться с идеей стать Ротшильдом, уверен, что нет: ты ничего не успеешь сделать, как уже охладеешь к этой затее, что, вообще-то, характерно для русского, но не для таких, как Фридрих, который ни при каких обстоятельствах не перестанет хотеть быть богатым. Остановить его можно только, если отнять деньги: или просто деньги – денежные знаки, или, но это в идеале, деньги, как идею».

«Но как, как?» - спрашивал его Акчурин.

«А так», - парировал Оконников. И тут он говорил о людях отчаянных (дерзких). А как их еще можно назвать? Их действия лишены логики. Они подчинены чувству, порыву. Живут отчаянно, поступают отчаянно. До этого, казалось, умный человек. Правда, не без странностей. Но у кого их нет. Но у этих их чересчур. А если рассудить, то не люди, имеется в виду, не все люди, виноваты, не отдельные экземпляры, а природа, которая с ними обошлась строго. Что виной всему химия и электричество, а именно норадреналин - вещество ответственное за гнев, который кипит в возмущенной груди.

О химии и электричестве он рассуждал много и путано. Если норадреналина много, он в избытке, то бешено бьется сердце, перегоняя большое количество крови, которой нужно много кислорода, и он через расширенные бронхи поступает в легкие, поэтому частое дыхание, помутнение и звон в голове, расширенные зрачки (хотя, расширенные зрачки имеют другую причину, но тоже связаны с избытком норадреналина). Нормальное состояние, когда норадреналин уравновешен адреналином. У льва он преобладает, у кролика – наоборот. Но он говорил о том случае, когда он господствует. В этом состоянии испытываешь чувство управления собственной жизнью. Это происходит и тогда, когда сам человек загоняет себя в какую-то ситуацию, что, вообще-то, характерно для людей отчаянных. Рвет на себе рубашку и кричит: «Бей, сука!». Или хватается за топор (дороги назад нет!).

Акчурин не соглашался, считая, что все люди одинаковые, то есть не то, чтобы одинаковые – разные, но одинаково беспомощны, когда, например, остаются один на один со смертью.

Оконников отстаивал свою теорию с пеной во рту. Доходило до крика. И только, когда замечал, что кричит, смотрел по сторонам.  Они шли пустой улицей. У Акчурина не было денег на троллейбус, и он предложил Оконникову провести его до его дома.

Тогда Акчурин соглашался, что да, это так. Хотя, она, эта мысль, не нова. (Тут Оконников взрывался, мол, что, если кто-то придумал Раскольникова, то другому в этом направлении уже и не думать.)

-Понимаешь, - уже успокоившись, продолжал Оконников, - Раскольников тот да не тот. Помнишь, разговор Порфирия с Разумихиным, еще до того, как разгорелись словопрения между Раскольниковым и Порфирием? Перед этим Раскольников сказал, что преступление – социальный вопрос. Потом и Разумихин говорит, что это тот случай, когда среда заела, что в этих делах натуры не полагается. Вообще, тогда (в то время) среде уделялось много времени, может быть, больше, чем надо. Среда была во всем виновата. Все объясняли средой… Преступления в том числе. И оправдывали преступников. Он убийца, но уже не злодей, а несчастный и заслуживает того, чтоб его пожалели. В том числе оправдывали и в суде. Не потому что добренькими такими были, а по другой причине. Тогда ведь процветал либерализм, который стоит на том, что, прежде всего, человек, индивид. На пути развития личности в то время стояло государство, во главе с сатрапами и прочей сволочью. И оно, действительно, стояло и были сатрапы, а если б их не было, государство тю-тю, что, вообще-то, и случилось в 17 году. Но народ, тот, который стоит по другую сторону от преступника, считает его (убийцу) несчастным, но не перестанет его считать зверем, животным, человеком, который заморил в себе совесть.  А он говорит: «Не надо никакой живой души». И бесчестие десятилетней девочки объясняет несовершенством общества. И с этим всем соглашается Раскольников, который считает, что преступление – обыкновенный социальный вопрос. Выходит так, что в обществе без преступления никак нельзя. Поскольку всегда существует такое его состояние, когда куда не кинь – клин. И преступление уже не злодейство, а долг, благородный протест. Можно дойти до того, что оно (преступление) будет покрываться и даже поощряться государством, способствовать преступникам. Там все завязано на либеральной идее, а тут химия и электричество: преступление совершается из-за того, что в голове непорядок.

И Раскольников - это не только среда. Что он знает о среде? Он социально дезориентирован, не знает, что такое социальная ответственность, и живет по животным принципам, то есть унюхал, где выгода и схватил, оправдывая неприглядный факт воровства благими намерениями, что говорит о том, что все осмысленно, хитро, но это ложь, и лжет для того, чтоб мерзость представить красиво, завернутой в блестящую обертку.

-И все равно, если есть люди отчаянные, то есть и осторожные, то есть то же противопоставление, что и у Достоевского (Раскольникова) необыкновенный человек и обыкновенный. Здесь недалеко до того, чтоб сказать, что необыкновенный человек право имеет.

-Отчаянный действует импульсивно. Этим он и отличается от умника Раскольникова. Он без идей, без красивостей, без обертки. Он вроде Титушко. Помнишь, был такой персонаж.

-Ты думаешь, он мог бы убить.

-Легко. Но опять же, если произойдет нужная химическая реакция. А что касается «права», то в тот момент никто об этом не задумывается. И необычные люди Раскольникова тоже не задумываются. А если и думал, то между прочим, но, тем не менее, успел подвести под убийство процентщицы целую теорию, хотя после всего разнервничался и начал говорить. Говорил много, как баба. Одним словом, поступил, как и следует поступать впечатлительным, чувственно рефлектирующим, психастеническим натурам.

Оконников все напирал и напирал, а Акчурин, как бы защищался и, казалось, что был глупее его.

-Дело за одним: найти таких людей – они тебе помогут, – тут он уже и вовсе перевел разговор в шутку, мол, что будет означать она (химическая реакция), может, он ее и не захочет, и все это с хохотом.