de omnibus dubitandum 109. 349

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.349. УЖ И ХИТРУ-ЩИЙ ТЫ-Ы!..

    Меня разбудила Даша:

    – Вставайте, девятый час! Опять к репетитору опоздаете… Так хорошо все было, куда-то ехал… И стало стыдно.

    Первою мыслью было:

    «Даша… Но как же теперь с нею?… А она говорит, как раньше… Скажу, что живот болит. Но геометрии не успел еще, а сегодня надо поправляться, а то выходит двойка… Могут не допустить до экзамена. В пятницу последний урок будет, еще поправлюсь».

    – Не пойду сегодня. Скажи… голова болит!

    – Ну, вот какие… – шептала за дверью Даша, – в прошлый раз ведь голова болела! Не поверят мамаша…

    Про «живот» бы надо, но стыдно перед ней.

    – Скажите лучше… живот болит! – советовала она тревожно. – Сказать, что всю ночь не спали… сама слыхала?…

    Какая же она умная! Я закрылся: даже и через стену стыдно.

    – Сказать, что ли?…

    – Ну, хорошо… как хочешь.

    «Сейчас представление начнется!» – с тоскою подумал я.

    Началось представление. «Лучше пусть выгонят лентяя, чем платить даром за ученье!» Дело известное. «У доктора Энке оболтуса-сына сам репетитор выдрал!» Тоже давно известно. «Марья Васильевна дурака своего в сапожники отдала!» Раньше – «в портные» – было!

    – А фуражку и сапоги запру, не шляйся!.. Угасающим голосом я просил:

    – Дайте мне, ради Бога… венского питья… Должно быть, тиф у меня начнется!..

    – Не венского тебе питья, а касторки выпьешь! Лень, а не тиф у тебя, лентяя! Книжечку до свету читаешь? Выгонят вот, и будешь, дурак-неуч, камни гранить, конторщиком!..

    Все проходит. Пробило девять. Я оделся и увидал смятую бумажку, мои стихи! То, что вчера случилось, казалось гадким. Как я взгляну на Дашу?… Взялся за геометрию и стал разбираться в теоремах. Потом занялся стишками. Надо переписать для Даши. Я стал перечитывать – и ужаснулся. До чего же глупо! «А губки – розовый арбуз!» У ней чутошный ротик, как у рыбки, и вдруг – арбуз! К черту арбуз, и не нужно тогда – «из Муз!»

    И я стал переделывать. Вспомнил вчерашний вечер, увидел губки…

А губки – розовый цветок!
Прими на память сей листок!

    Это же ужасно: «сей листок»! «На последнем сем листочке напишу четыре строчки»… Так и Сметкин напишет! Вспомнил, как целовались с ней, – и сразу вышло:

А губки – аленький цветок!
О, урони хоть лепесток!

    Как это верно, что любовь рождает поэзию! Какая тонкость! Она не поймет, пожалуй, что значит «урони лепесток», но я объясню ей, и все поймется. В какой же восторг придет и уронит не один «лепесток», а много!

    На радостях от удачи я пробежал «об окружностях» и быстро решил задачку. А раньше все путал с сектором. Ясно: я стал умней! Совесть моя затихла: вовсе я не дурак-неуч.

    Я видел из окошка, как Степан подал к крыльцу пролетку. Уехали! Сестры ушли в гимназию. В доме осталась только тетка. Но она побежит к «Нечаянной Радости» молиться о мельнике.

    Постучалась Даша:

    – Скорей вставайте, чаю вам приготовила! Пока никого нету…

    – И тетки нет?

    – Унесло!

    И она раскатилась с лестницы.

    «Бес у нее в ногах! – нежно подумал я. – Совсем и не придает значения. Опять будем целоваться!»

    Я надел белую кадетскую рубаху, которая шла ко мне. Совсем молодчик! И пошел, посвистывая, в столовую. Навстречу попалась Даша, бежала с самоваром.

    – Слава Богу, выздоровели, – сказала она смеясь, словно ничего не было. – Я вам розанчик припасла с колбаской, а то не велено ничего давать… пусть постится!
Стукнула самовар и убежала.

    Я нашел розанчик и сливки. «Какая же она милая! – радостно думал я, хрупая розанчик, – какая у ней чуткая душа! Да, она будет любящая жена… Дикие предрассудки, что простая мещанка не может играть роль в обществе. Наденет шелковое платье и шляпку, сядет в коляску, – никто и не отличит! Ездит вон Лавриха в бархате на своей лошади, а отец у ней землю пашет… Можно замечательно образовать!»

    – Велели непременно выпить! – давясь от смеха, сказала Даша и поставила на стол чашку. – Велели побожиться, что скажу правду, что выпили…

    И засмеялась хрустальными глазами.

    – Если ты побожилась, придется выпить? – спросил я ее шутя, и стало совсем легко. – А вдруг ты попадешь в ад? Нет, мне тебя очень жалко…

    Она схватилась за живот от смеха, вырвала у меня чашку и выплеснула в окошко.

    – Выпили! А поп простит.

    Я схватил ее за руку, но она вырвала и погрозилась:

    – Это с понедельника-то, на всю неделю?… У вас и живот болит…

    – Ну, Да-ша… разочек только?… Она весело замотала головой.

    – Погоди до вечера, когда делать нечево!