de omnibus dubitandum 109. 351

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.351. МО-ЛО-КО-СОС-МАЛЬ-ЧИ-ШКА!..

    Это была любимая моя часовня. Несешь единицу или двойку, станешь перед иконой и горячо помолишься. Я знал наизусть молитву, написанную под образом. «Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго…» И в этот раз я остановился помолиться. На душе было тяжело, тревожно: грехи, экзамены… Я горячо молился – и вдруг услышал:

    – Не оборачивайтесь и не обращайте внимания…

    Это был чудный голос, ЕЁ голос! И рука замерла на лбу.

    – Это вы… бросили мне письмо?…

    У меня онемел язык. Кажется, и она молилась.

    – Я вам отвечу… Куда писать?…

    – Я… напишу вам… – прошептал я растерянно.

    – Не оборачивайтесь… нас знают.

    Когда я обернулся, она уже переходила улицу. Я видел волны ее волос, пышный, изящный стан, стянутый синей кофточкой, и что-то розовое на шее. Уже синяя шапочка-беретик придавала ей бойкий вид. Можно было подумать, что это гимназистка.

    Я шел, как пьяный, очутился в каком-то переулке.

    Хочет ответить мне… подошла сама! Письмо увлекло ее…

    Не хотела скомпрометировать, шепнула. Может быть, ее тронуло, как я молился? Может быть, это… перст судьбы… Владычица… Видела один раз, через щель забора, и так запомнила!..

    Я понесся, как сумасшедший, к Сеньке. Мчались и пели мысли, складывались экспромтом…

    Ворвавшись к Сеньке, – он хлебал что-то торопливо, – я дико крикнул:

    – Слушай!..

Она… явилась мне в пути,
Шепнула: «я люблю ужасно!»
Велела… вечерком прийти!

    – И врешь, – сказал Сенька, дохлебывая. – А тебя, кажется, не допустят. «Штучкин» сказал… не успеет поправиться – на солонину!

    – Чепуха, – сказал я лихо. – А знаешь… только, ради Бога, никому… Я начинаю чувствовать, что такое полюбить женщину!..

    – Ого!.. – усмехнулся он, перекосив рот. – Купи ей под-солнушков.

    – У тебя только гадости! Пусть она не совсем образованная…

    – Знаю, не хвастай. Образованную увлеки… вот! А с горничными не считается. Так я и ожидал, что скажет, и подосадовал на себя.

    – Может быть, и увлек уже! – вызывающе сказал я. – Ну, а она ответила? свиданье было?…

    Он втянул подбородок в грудь, так что образовались складочки, и внушительно пробасил:

    – Она была занята… на практике!

    – Вовсе и не была на практике, а у них были гости!

    – И нельзя было отлучиться!

    – И за ней ухаживает чернобородый студент!

    – Ничего не значит! Я не требую иде-альности! «Мне все р-равно, мне все-о-о… рравно!» – деланно пропел он.

    Но это больно его задело: он стал потягивать себя за нос.

    – Сенька, – не удержался я, – я должен тебе открыться. Я… тоже написал ей!

    – Ты-ы-ы?… – вымолвил он, растягивая презрительно.

    – Я, кажется, тоже имею право высказывать свои чувства!

    Он пробасил «полковником»:

– Мо-ло-ко-сос-маль-чи-шка!

    Меня захлестнуло вихрем. Чудесная встреча у часовни!..

    – Во-первых, они соседи и… она заинтересовалась мной!..

    – Ффф… – презрительно сделал он губами, но по натянувшемуся лицу его я понял, что он ревнует.

    – И… я вовсе не виноват, что две женщины мною интересуются!..

    – Дульцинея с тряпкой, и… – кто?…

    – Это уж мое дело! И я написал свое, а не сдирал у Пушкина! Пусть она сама решит, кто!..

    Он презрительно выпятил кадык и фыркнул:

    – Ду-рак!

    Я чуть не крикнул ему: «А над твоим письмом издевались все вместе с нею!»