Просто вспомнилось

   Самый конец семидесятых прошлого века. Маленький шахтёрский городишко в пятидесяти километрах, если по трассе, от Донецка. Пыль донецкой степи, как визитная карточка региона. В основном городок одноэтажный, частной застройки, и микрорайон с блочным железобетонным пятиэтажным новоделом. Лучшие годы его шахт – глубоко позади. Мои, я был уверен, впереди, но точно не с этим городишком связаны: из предлагаемых развлечений – рыбалка, которой я с детства не инфицирован ввиду повышенной мобильности организма, и самогон на пикнике в лесополосе вдоль дорог местного значения. Забегая вперёд, замечу: спиться не успел по зависящим от меня причинам. Хотя серьёзные попытки, как на духу – предпринимались.
   Я - молодой специалист почти о 23 лет от роду. Таково было моё звание. С первым словом не поспоришь, второе лично я бы на веру не принимал. Директор шахтоуправления:
  - Женись и однокомнатная в новострое – твоя.
   Ага, сейчас! Только штаны подтяну! Ради однокомнатной клетушки в бетонке повязать себя по рукам и ногам брачными узами, концы которых морскими узлами приторочены к якорю? К тому же, я уже был плотно женат. На своей мечте. Укатившей годом позже в Красноярский край да там и осевшей.
   Ну а для холостяков олл инклюзив было в обшарпанной общажке о двух этажах с всегда закрытым санузлом внутри и открытым, но с заминированными подходами – в двадцати метрах от здания, на его заднем дворе. Насчёт минирования – это не фигура речи. Дело в том, что основной контингент жильцов составляли бывшие зэки, которым, вроде бы, не разрешали селиться в более приличных местах, типа настоящих городов. Не факт, но так говорили. Эти товарищи даже лестничные пролёты на подпитии и при острой необходимости минировали, доставляя тем самым непередаваемое удовольствие уборщицам (они же – вахтёрши).
   Левое крыло первого этажа общаги, если стоять лицом к фасаду, занимала столовка. Не круглосуточная – не шахта же. Кстати, в студенческие годы столовой института, расположенной в студгородке, некие мажористые центровые острословы присвоили название «Тошниловка». Менее употребимое – «Борзость». Производное от настоящего – «Бодрость». Так вот, я до сих пор не согласен с ними. В той столовке очень дёшево и вполне прилично кормили. Если обслуга и тырила чего-ничего домой, то практически незаметно для наших глаз и желудков.
   Этих умников загнать бы похарчеваться в солдатской столовке в в/ч в Ужгороде, где я отбывал двухмесячный срок заключения в «лейтенантских лагерях» сразу по окончании института. Там подобные им в предлагаемом на ежедневный ужин картофельном пюре на воде из сушёной картошки (стратегические залежи 1950 года рождения, не иначе) с неизменным рыбьим хвостиком, 3/4 которого составлял плавник, находили живых червяков, которых даже кипячение, выходит, не брало! Или они после кипячения сползались, не знаю. Я-то мажором не был, а потому ни одного так и не заметил. Эти, что помажористее, бунт подняли и нам что-то другое начали подавать. Не скрою, обидно стало. Я же как? Рыбьи хвосты я не ем, а к ужину кишки марш «Прощание славянки», просто другого не знали, играли. Нашёл желающих и менялся: их порция пюре на мой рыбий хвостик. Мысленно торжествуя от того факта, как лихо мне удалось их кинуть: с червячками-то – понаваристей будет! Они же – сплошной белок!
   Да и питание на полигоне в настоящей армии, через пять лет после окончания альма-матер, было на любителя. Только любителей не находилось. После бунта офицеров из-за вечных пшёнки-ячневой в армейском варианте приготовления, командир полка, отослав рядовой и сержантский состав куда подальше, то есть, в палатки, вызвал из строя капитана-начпрода, под 1,90м ростом, с маленькими поросячьими глазками, от которых ниспадал живот, достойный местной книги рекордов Гиннесса, и тощего прапора-начальника продовольственного склада, громко посетовал на их разгильдяйство и приказал разнообразить пищу, например, настоящими солдатскими щами.
   На тот момент офицеры и прапорщики полка, как выяснилось, не были осведомлены о том, что из себя представляют настоящие солдатские щи (ключевое слово, если не пароль, было «настоящие»), а потому бурно возрадовались.  А то ли сам командир, то ли наши «кормильцы», не знаю, под этим названием имели в виду кипячёную воду с плавающими в ней крупнорублеными листьями кислой капусты. Вот, собственно, и весь рецепт. В других супах помимо всего прочего (кипятка, размякшей крупы и картошки) хоть ошмётья варёного сала (белого мяса в интерпретации начпрода) плавали – мокрым, голодным и холодным после полигонных игрищ, нам и это казалось условно съедобным.
   Не слишком сильно отличались от описанных мною выше и кулинарные изыски рабочей столовки при общаге, в которую я был вселён в звании молодого специалиста. Но неизбалованному мне было всё путём. И я перезнакомился со всем персоналом заведения. Женщины как женщины. В белых (с утра) халатах. Достаточно милы и приветливы в общении с паци… посетителями.
   Представляете, какой я испытал шок, когда впервые увидал, скорее, услыхал на кухне этой столовки ссору в женском коллективе в формате «все со всеми»? И это, на минуточку, при том, что я в своей сознательной жизни рос без отца в рабочем посёлке, а применял себя в шахте, где, как известно, без мата и вагонетка с места не сдвинется! Абсолютно не важно, почему меня туда занесло. Наверное, на раздаче никого не было, вот я и сглупил, заглянул. Хорошо, хоть ума хватило (или храбрости не хватило) не встревать с пожеланиями мира, дружбы и жвачки. В смысле, жрачки.
   Но что должен сказать, уже минут через пятнадцать, не больше, я был обслужен по обычному разряду. С милой улыбкой на лице и небольшим атомным взрывом на голове кормилицы Татьяны. И ни один кусок в моём горле не застрял. Этих минут мне с лихвой хватило, чтобы мысленно изречь: «Теперь я понял жизнь». И всю оставшуюся держаться подальше от сугубо женских коллективов.