Светлая память

                Светлая память.
      В детстве я и не представлял, что может быть  две бабушки, о дедах вообще представления не имел, их практически ни у кого из моих друзей не было, все остались там, «на фронте». У нас всегда была только одна бабушка (мы её звали «Баба»), все взрослые  звали её Анной. Мне казалось, что бабушка была у нас всегда, и будет жить вечно. Утром она нас будила, кормила и старших  отправляла в школу. Она всегда жила с нами, и я представить не мог, чтобы она могла жить у тети Симы, где тоже росло шесть внуков, или у тети Маши, в городе, где росло трое внуков, нас то было семеро. День у бабушки начинался часа в четыре. Она вставала, молилась Богу, топила печь и, попив чаю с «просвиркой»,  принималась за хозяйство. Готовила завтрак на десять человек  и, оставив его на остывающей плите, шла топить «избушку»,  рубленную пристройку, где зимой жили куры и была печь, с огромным котлом. Бабушка засыпала в котёл несколько ведер картошки, добавляла туда комбикорма или пшеницы. Каждый день нужно было накормить с утра две-три коровы, две нетели или быков, двух телят, пять-семь свиней, овец, гусей, кур.
     Приготовив скоту, бабушка шла в дом и будила нас. Процесс этот был длительный и сопровождался до её «победы». До сих пор у меня осталось в памяти: « А, Фимка, а Фимка, вставай!». Хуже этого: «А Фимка…»  было только: «Рота, подъём!», когда я поступил в училище. Я  просыпался легко, а вот старший брат Ефим, да и другие братья «поднимались» с  трудом. Когда просыпалась  наша единственная сестра, бабушка подавала ей нагретые на печи шерстяные носочки: «На-ко,  Катя, одень». Мы же, выскакивая босиком на крыльцо, покрывали желтизной свежевыпавший снег  и,  пробуривая его, потрясываясь, заскакивали «в избУ», умывались и,  наспех перекусив, бежали в школу, никогда не задумываясь, что бабушка подшила нам свежие подворотнички, да и вся одежда была чистой. Накормив маленьких, бабушка шла в избушку и разносила «пойло» скоту,  и доила коров. Усаживаясь за стол, когда поел отец,  и, помолившись Господу, бабушка пила  чай с горбушкой хлеба, предварительно размочив её, и принималась за стирку. Она приносила из кладовки кучу нашего белья, накопившегося за два-три дня, включала стиральную машинку-центрифугу, предварительно налив в неё подогретую на плите воду, и накрошив хозяйственного мыла, приступала к стирке. Помню,  как она радовалась, когда появился стиральный порошок «Новость». Простиранное бельё она прополаскивала в «трёх водах» и развешивала в ограде. Запах белья,  принесённого с мороза, отдающего свежестью, остался у меня на всю жизнь.
     Летом же, бельё полоскали в Чулыме. Я,  или кто-то из братьев, везли его «на пески» на двухколёсной тележке и там, постелив у кромки воды «досточку», бабушка прополаскивала две, иногда и три огромные ванны белья. Однажды,  подойдя к «досточке», бабушка увидела двух налимов. Она бросилась  к ним, пытаясь схватить обоих, но рыбины выскользнули из рук, а бабушка ещё долго сокрушалась, вспоминая этот эпизод. Закончив стирку, бабушка готовила обед. Строго по расписанию обедал только отец, а мы ели почти все в разное время. Довольствуясь куриным крылышком, и попив чаю, с каким-нибудь леденцом, она снова топила печь и готовила ужин, а затем шла в избушку,  и готовила «пойло» скоту. Накормив и нас и скота и попив чаю, бабушка садилась на скамейку возле печки, пряла шерсть, вязала варежки или делала другую работу. Подогрев молоко, сепарировала его на механическом сепараторе. Масло всегда взбивал кто-то из нас. Когда мы укладывались спать, бабушка штопала нашу одежду,  о чём-то перешёптываясь с матерью, и, помолившись, укладывалась на диване, «в кути», часы показывали полночь.
    Летом бабушка сажала весь огород, кроме картошки, полола грядки и пугала нас «бурунихой», чтобы мы до срока не вырвали горох и зачатки огурцов. Запугивания её действовали только класса до первого. В обед бабушка шла доить коров, на выгон, это километра два-три от деревни и возвращалась оттуда с полным ведром молока. Иногда на дойку с ней увязывался кто-то из нас. Бабушка ходила быстро в своих резиновых литых сапогах и голенища её прихлопывали. Мне тоже хотелось, чтобы мои сапоги издавали такой же звук, но, сколько я не старался, «кирзачи» молчали.
     По субботам бабушка пекла «свой хлеб» на опаре, иногда пироги с рыбой, и то и другое было отменного вкуса. По воскресениям,  она иногда «вырывалась» в церковь, в Ачинск. Редкие случаи, когда она одевала новую жакетку, красивый платок и зубные протезы. Из церкви она заезжала «к Машке», младшей дочери, живущей в городе и постоянно болевшей. Она привозила ей сметану, творог, масло;  все остальное туда на неделе привозила мать, на лошади или на машине.
      Однажды весной, возвращаясь «от Машки»,  бабушка решила идти через Чулым. На средине реки лёд треснул,   и бабушка оказалась в воде. Она ухватилась за льдину, и какие мысли её одолевали, могу только представить. Её увидела какая-то девушка и успела подать не весть откуда подвернувшуюся палку. Болела бабушка или нет, не помню, только всё сокрушалась, что из кармана жакетка уплыли три рубля, а пенсия у неё была  восемь рублей. Сейчас вспоминая этот эпизод, я думаю, что Бог смилостивился над нами. Даже когда заболевала бабушка, жизнь в доме как бы замирала и эти жуткие дни не хочется и вспоминать. Мать вся и всегда была на работе. К счастью, бабушка болела редко и только однажды гепатитом, но я к тому времени был уже большой. Самыми счастливыми у нас были дни христианских праздников, особенно Пасха и Рождество. Бабушка красила много яиц, пекла куличи, и другие вкусности. Дома наводился идеальный порядок, и все ждали, когда наступит двенадцать часов и можно будет попробовать кулич и съесть яйцо.
      Праздники быстро заканчиваются, да и скоту не объяснишь,  что кормить сегодня не будут, праздник. При такой работе, бабушка была необыкновенной чистюлей. Она мыла посуду тоже в  «трёх водах», тщательно промывала корове вымя, обязательно в субботу мылась в бане. Помню, в раннем детстве, когда мыло было ещё дефицитом, к ней приходила подруга Евгения Рушпилевская, и они, взяв нож, попеременно выискивали друг у друга вшей, придавливая их ножом к ногтю. Это потрескивание, напоминающее горение осиновых дров, вспоминаю на даче, растапливая печь.
      К нам бабушка относилась по-доброму, всегда в кармане её фартука была какая-нибудь карамелька. Больше других внуков бабушка любила Фимку и Лёньку, но наказывала их наравне со всеми. Когда мы выводили её «из терпения», она брала полотенце, скручивала его и могла «огреть» по спине. Мы же, смеясь и убегая от неё, всё же не злоупотребляли её добротой. Окончив первый класс, я к своему удивлению узнал, что бабушка не умеет писать и читала она хуже меня.
      Лет в тринадцать,  возвращаясь из клуба, я услышал, что в нашем доме кто-то причитает, и  голос был похож   на бабушкин. Войдя в ограду, я увидел её,  сидящую на крыльце, причитающую и раскачивающуюся из стороны в сторону. Рядом стояли мать и тетя Маша, в руках которой была телеграмма. Наш дядя Леня, единственный бабушкин сын, радист в геологоразведочной партии, утонул, переплывая Сыр-Дарью. Ему было сорок лет.
      После этого случая бабушка заметно сдала. Нет, все дела по дому она делала, но «прыти»  не было. От гепатита бабушка лечилась эфиром (такой раствор наподобие спирта, сто сорок градусов). Может быть это, а может быть бесконечное горе, повлияли, но бабушка стала выпивать. Самогонку раньше она гнала только к праздникам «для мужиков», а теперь могла выгнать и среди недели.  Выпив рюмку и немного помолчав, она уходила в избушку, и оттуда доносились причитания.  Сперва было жутко, но потом, привыкнув, мы даже пытались её передразнивать: «Ой, да на кого же ты меня покинул».
     Так продолжалось с полгода. Чтобы переломить ситуацию, мать уговорила её съездить на родину «в Росею», то есть на Вятку, откуда они приехали в Сибирь в тридцать девятом году. В «Росеи» был очередной голод,  продав дом в Саралях Вятской губернии, приехали в Белый Яр. Бабушке и моей матери это место очень не понравилось, особенно трескучие морозы. Через год, прочитав в газете, что в Кировской области  уродился хороший урожай,  вернулись на Родину, но оказалось, что урожай был ещё хуже  предыдущих, и они опять вернулись  в Белый Яр. Купив на Береговой улице разваливающийся домишко, они стали обживаться на новом месте и у бабушки родился очередной шестой ребёнок, девочка Тамара.
      В 1941 году по всей стане был отменный урожай  и, когда в декабре деда мобилизовали, прощаясь, он сказал: « На трудодни я много хлеба заработал, дров до весны хватит, а к весне разобьём врага и я вернусь». Иногда бабушку «прорывло», особенно в праздники или после какого-нибудь застолья. Она уходила в избушку, запиралась там и плакала. Не помню уже, кто-то спросил её: «Анна,  ты чё плачешь?». Бабушка, ещё горче заплакав, отвечала: «Я ведь сорока лет без мужика осталась...» Теперь я понимаю, что она плакала не о голоде, преследовавшем её всю жизнь, не о каторжной работе, а о своей женской доле. Иногда она кому-нибудь говорила: « У тяти  я жила,  как у Христа за пазухой». Вся семья Скорняковых была набожная, трудолюбивая, совестливая и проживала в деревне Нижние Сарали. Замуж бабушку выдали в Верхние Сарали,  за Кулюшина Тимофея Кирсановича,  по любви, накануне Гражданской войны. Через месяц деда мобилизовали в Белую армию,  и  он как бы растворился. Когда через три года он вернулся домой, рассказывал, что воевал то за «красных», то за «белых». Уже в конце Гражданской, его отправили в Петроград на курсы артиллеристов. Оттуда он и вернулся к бабушке с фотографией с этих курсов. Разглядывая это единственное фото, на деревянной основе, вижу лицо деда, одно из сотни его сокурсников, размером около двух миллиметров, узнаю глаза моей матери.
        Не знаю, выдали ли хлеб на трудодни, но дрова быстро закончились. В колхозе работали «с темна до темна», и в следующую зиму семья осталась без дров. Хорошо, что в хозяйстве была корова. Урывками удавалось  накосить на неё. Бабушка рассказывала, что в покос  ели только огурцы, и то с Анной Новиковой накосили два зарода. Косили в Солонцах, на болоте, рядом с железной дорогой. Горе пришло, откуда не ждали. В ту пору на железной дороге были только паровозы. Искры, вылетевшие из трубы, попали на сено. Стога мгновенно сгорели, и встретила наша бабушка в зиму сорок второго года без дров и без сена, оставалась одна надежда на картошку. В октябре к бабушке пришли два начальника и сказали, что она не оплатила налог яйцами и молоком. Бабушка взмолилась: «Кур нет, а корова в запуске, да и бескормица». Эти двое залезли в подполье,  и  в «подчистую»  выгребли всю картошку. Фамилия главного из них была Колоша, в деревне поговаривали, что он еврей, а другого я хорошо помню, Герасименко, бессменный председатель Белоярского сельского совета. В 1961 году выполняя волю партии, измеряя наш огород,  отрезал его половину, превратившуюся в пустырь. На семью в стране положено было десять соток, а семья у нас была десять человек.               
    Когда Колоша вылез из подполья, бабушка сказала: «Я проживу, а тебя Бог накажет!» Через неделю бабушке сказали, что Колоша сильно похудел и заболел какой-то болезнью. Проходя по улице, бабушка увидела, как он вышел из дома и поджидал её, лицо было тёмно-лимонного цвета. Окликнув бабушку,  он взмолился: «Анна, прости меня, детей не пожалел…».  «Бог простит,    и я прощаю» - сказала бабушка. Через неделю Колошу похоронили,  памятник со звездой сожгли, холмик заровняли.
    Печь в халупе развалилась, и отапливаться пришлось буржуйкой, дети собирали хворост. Однажды,  постирав единственные штаны дяди Лёни, бабушка повесила их просушить над печкой, а сама куда-то отлучилась. Вернувшись в дом, увидела на печке догорающие штаны. Ребёнку не в чем было пойти не только в школу, но и просто на улицу. Заболев коклюшем, умерла Томочка. Вечером сообщили, что старшую дочь Нину, мою мать, отправили в тюрьму «за колоски».
    Однажды, когда казалось, что бабушка не вынесет нужды, во двор вошли двое военных. Зайдя в халупу, один из них, как рассказывала бабушка: «Представительный такой,  мушшина» - спросил: «Правда, люди говорят, что у вас в семье фронтовика, в доме вода в вёдрах за ночь замерзает?»  Бабушка, насмерть перепугавшись, кое-  как выговорила: «Да, холодно,  быват…». Как я понимаю сейчас, это был военком. Утром председатель колхоза Полончук распорядился переехать в дом на Зелёной улице, в одной половине которого жили Наталья Смирнова с сыном, дядя Коля её муж воевал. Как рассказывала тётя Маша, вечером ложились спать, не поужинав, в доме было «шаром покати». «Ничего,  ребятишки,  - говорила бабушка:  «Бог милостлив, не оставит…». Утром в комнату вошла соседка, живущая через улицу, Анна Новикова, в руках у неё был калач.
      Дети подрастали, фронт покатился на запад, от деда регулярно приходили ободряющие письма, но однажды пришло письмо со странным окончанием: «Я знаю, что вам тяжело, но вы хотя бы спите в тепле…». Через день пришло сообщение из военкомата: «Пропал без вести…», и скудные пособия причитающиеся бабушке как жене фронтовика прекратились.
      Три года дед тянул лямку войны в артиллерии, надорвался, вероятно, прямое попадание.
       К концу войны вернулась из тюрьмы мать. Жизнь потихоньку налаживалась. Дети, подрастая, разъезжались, а бабушка осталась со старшей дочерью.
Вернувшись из « Росеи», бабушка рассказывала, как хорошо её там «привечали», конечно, за двадцать с лишним лет  все и всё там изменилось. Объехала она всю родню, побывала и в Казани и в Перми…  Сняв выходную одежду, помолившись и попив чаю, бабушка одела фуфайку и пошла убираться со скотом.
     Поступив в военное училище, я редко бывал дома. В один из отпусков подарил бабушке позолоченное кольцо. Она одела его на безымянный палец правой руки и уж больше не снимала. «Позолота» сносилась быстро, алюминий с годами становился всё тоньше и тоньше…
     Четвёртого ноября 1979 года намечалась генеральная репетиция парада на Красной площади, в обеспечении которого я принимал непосредственное участие. Всех офицеров переводили на казарменное положение. Буквально за несколько дней до этого события я пришёл к командиру полка, показал телеграмму. Не знаю, что он прочитал в моём взгляде, но,  помолчав немного, сказал: «Ладно, лети, но седьмого в пять утра быть на Красной площади».