В этом солнечном городе...

               
               
               
               
               
     В одной большой-большой стране,               
     Всего в часе быстрой езды от большого и прекрасного города,
     Который все его жители (а также и гости)
     Называют Столицей Мира*,
     На самом берегу океана,
     Жил да был маленький курортный городок.
    
     Его главной достопримечательностью был океан, вдоль которого на километры тянулись большие и малые улицы. Океан был живописен всегда: и когда был сине-серебрист, тих и почти неподвижен, и тогда, когда становился темно-серым и грозно-грохочущим. Характер у него был непрост, но несмотря ни на что, он всегда был величествен и прекрасен.
     И ещё одна особенность делала это место притягательным для всех. Огромное ослепительное солнце. Оно, каждое утро медленно и торжественно, розово-малиново поднимающееся над водой, наливалось золотом на пути к зениту, а вечером так же медленно скатывалось к горизонту на противоположной океану стороне; и оттуда, издалека, творило сказочное превращение неба и самого воздуха над водой, делая их светло-розовыми, потом сиренево-розовыми, а позже - лиловыми и темно-синими, фантастическими и какими-то марсианскими.
     Солнце светило здесь круглый год, ну, по крайней мере, триста  шестьдесят дней в году, что делало жизнь маленького городка радостной и праздничной, независимо от того, в каком доме (большой вилле или небольшом одноэтажном деревянном домике) жил человек и какой счёт в банке он имел (или не имел никакого). Солнца и океана хватало на всех.

     Но, пожалуй, самыми счастливыми в городе были люди, которые имели не только разделённые на всех поровну солнце и океан, но которые владели ещё одним несметным сокровищем. Эти счастливцы принадлежали самим себе, и время их абсолютно и безоговорочно принадлежало только им самим. Имя им было  «сеньоры» (произносилось это слово несколько иначе - синиерс, с ударением на первом слоге (в оригинале: seniors).
     В точном переводе это слово означает «пожилые люди», а ещё точнее - пенсионеры. Вот для этих-то сеньоров в городе сколько-то лет назад был возведён небольшой, но очень уютный посёлок, протянувшийся от океана и до старого парка. И таким образом, те, кому повезло перешагнуть шестидесятилетний рубеж, могли снять (рентовать) один из небольших домиков, состоящих из двух жилых комнат и прилегающего к дому небольшого дворика. Все жители посёлка числом в пару сотен получили возможность жить в окружении таких же свободных людей, как они сами, стать членами сообщества (здесь это называется «комьюнити»), которые, независимо от цвета кожи и количества зубов, характера и состояния здоровья, получили одно из бесценных благ - свободное время. Время для всего того, что откладывалось «на потом» долгие годы перед этим  (годы работы: у одних - битва за кусок хлеба, у других - построение карьеры; воспитание детей и прочая-прочая), а теперь, когда эта беличья беготня осталась позади, а дети выросли, появилось время на чтение, встречи с друзьями, хорошие фильмы, музыку, да мало ли ещё на что, - размышления, например. Думы, как и свободные занятия, у всех были разные, но всех объединяло одно - время впереди перестало казаться нескончаемым. Отсюда - пропали ненужные ссоры, перестала раздражать разница в политических пристрастиях, не бесила даже разница в манерах, громкости голоса и запахах разнонациональной кухни из дверей, - всех сплачивало единое ощущение сжатого времени.
    
     Конечно, это место никоим образом не являлось ни новой Идиллией, ни новым Городом Солнца, но кое-что от того и другого здесь при желании можно отыскать. И раз уж мы начали наш рассказ со знакомого с детства «жил да был», то давайте и отправимся в это сказочное местечко и понаблюдаем за его обитателями, походим за ними следом, послушаем их простые разговоры, а может, и в окошки заглянем. Ей-ей, это может быть нескучно (ведь это сегодня один из главных критериев - чтобы было нескучно, верно?)
    Значит, «велкам»*! ! Начнем прямо сейчас. - Ах, уже дело к ночи? - Так это даже и лучше! Встретимся у невысоких ворот, где на самом верху написано название комьюнити. И это, да, - «Солнечный город» (Sunny Place*). В специальной кабинке в удобном кресле важно восседает невысокий, но крепкий на вид security guard*, и ему нужно будет объяснить цель визита, а потом и расписаться в журнале посетителей - вот какая важная публика проживает тут. Даже и муравей не проползет незамеченным.

               

                ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
                ВЕЧЕР. НОЧЬ


               
               

                ГЛАВА 1.

                GIRLS’ NIGHT


     Мы начнём наше знакомство с несколькими представительницами прекрасной половины обитателей Sunny Place. Они и впрямь замечательны, и каждая на свой лад. Объединившись сначала по принципу близости проживания (их домики расположены рядом), а затем найдя много общего во взглядах и привычках, наши «герлс» возрастом от шестидесяти пяти до восьмидесяти пяти образовали тесную компанию бодрых и веселых подружек, поддерживающих друг друга в радости и беде, уверенных друг в друге и взаимной сохранности личных секретов. Их пятеро -  Энн, Мария, Софи, Дженн и Рут. Компания сплотилась и живет единым организмом: день начинается с приветствия всех подруг - телефонным ли звонком, заглядыванием в открытую дверь, постукиванием в окошко, иногда даже поднесением свежеиспеченных печенек соседкам-товаркам. Если случается нужда у кого-то из них - всегда подставится не очень крепкое, но надежное плечо, могут и собачку подруги прогулять, и свежего чаю заварить приболевшей. Перед сном каждой из них необходимо пожелать всем остальным доброй ночи. Само собой образовалось нечто, похожее на семью. Редко, но могут и повздорить и посердиться, но как-то все обходится без лишних препирательств и выяснения отношений - члены этой дружной компании так немолоды и потому мудры, так одиноки в своей обычной, непраздничный жизни, что умеют ценить то, что имеют. Время от времени и по каким-то особым поводам они могут пригласить некоторых новых членов в свою тёплую компанию, но только разово - им хочется блюсти «чистоту рядов». Одной из традиционных форм встречи стали для них Girls’ nights. Эта хорошая американская традиция позволяет им внести разнообразие в довольно рутинную «сеньорскую» жизнь. Девичники обычно устраиваются в пятницу, а впрочем, могут состояться в любой удобный для всех день. Раньше, когда они были помоложе и побогаче, они встречались со своими тогдашними подругами в каком-нибудь ресторане. Теперь по вполне понятным причинам их расписание и потребности поменялись, и они собираются в домике одной из них по выбору или по очереди. Все пятеро очень любят такие вечеринки, главная прелесть которых состоит в том, что можно расслабиться, шутить и хохотать в голос даже над глупыми анекдотами и историями, а выпитое вино уносит прочь все тяжелые мысли, надоевшие болячки, нерешенные вопросы и печальные новости.

     Сегодня сбор назначен у Энн. Она купила пару бутылочек красного вина - того сорта, который нравился им всем, - насыщенного, в меру сухого и пряного, а к этому прилагалось немного сыра и фруктов. Этого подругам вполне достаточно, чтобы вечер получился и всем было хорошо и уютно.
     Она и сама не ожидала, что вдруг придёт это воспоминание о событии двадцатилетней давности и ей захочется рассказать об этом своим товаркам. Но раз уж зашёл разговор о романтических приключениях юности, этим уютным тёплым вечером Энн решилась в первый раз поведать свою историю.
     Расставшись с мужем и проиграв все битвы за общую с ним собственность, она перебралась в Нью-Йорк и в свои сорок девять решила начать новую жизнь. Ей казалось, что зализывать раны и восстанавливать раненое достоинство и веру в свои женскую и человеческую состоятельность будет легче в огромном городе, где возможности практически неограниченны, так ей казалось тогда. Да так поначалу и было. У нее получилось почти с первого интервью найти работу в одном из рекламных агентств, что было, конечно же, счастьем, и она решила, что это - обнадеживающее начало новой жизни. Сын учился в колледже  и был под заботливым присмотром бывшего мужа. Расстояние до него не было непреодолимым и встречи их никто не ограничивал - хоть в этом бывший супруг не проявил жесткости, демонстрируемой им во всех остальных сторонах их разделённой надвое жизни. Снятая ею квартира была в хорошем районе, сын навещал на каникулах или она наезжала в выходные дни. Все потихоньку складывалось в новую схему жизни. Редкие, но впечатляющие походы в театры, музеи, на выставки, - все было хорошо.
     Переезды по заданиям агентства на метро и автобусах в разные районы большого Нью-Йорка не утомляли и не раздражали, ей нравилось знакомиться с новыми местами, бульварами, улицами, парками. Вокруг были люди, и она по старой привычке придумывала им истории, создавала сюжеты, вслушивалась в их торопливую речь.
     С некоторых пор она стала замечать высокого поджарого мужчину примерно ее лет, который все чаще стал попадаться на глаза, чаще всего в вагонах метро. Он не разглядывал и не смотрел на неё в упор, но она чувствовала его взгляд даже если он сидел или стоял в другом конце вагона. Первая ее мысль была: «Вот ещё брат по счастью, ещё один труженик, мотающийся по делам службы из конца в конец огромного города». Но позже она стала замечать его идущим следом от станции метро до нужного ей здания, каждый раз по разным адресам, что уже начинало удивлять. И когда, входя в нужную ей дверь и оглянувшись, она видела его, глядящего ей вслед и лишь потом идущего назад к станции, она стала задумываться о причине такого странного поведения. Первое предположение - маньяк. Выслеживает жертву. Человек, у которого столько времени, что он может следить за женщиной и путешествовать за нею на протяжении нескольких часов. Но он мало был похож на маньяка: за эти совместные поездки она успела исподтишка разглядеть своего поклонника (как она иронически называла его про себя). Хорошие добрые глаза с постоянным оттенком грусти, чистый высокий лоб, откинутые назад недлинные волосы, небольшие аккуратные усики над верхней губой, - ничто в его внешности не указывало на пороки или следы неправедной жизни. Обыкновенная внешность нормального невыдающегося человека. Такого же, впрочем, как и она сама. Размышляя о том, кто он и что им движет в следовании за нею, Энн абсолютно искренне не включала сюда никаких романтических сюжетов (очарован ее красотой, влюблён с первого взгляда и прочее в том же ключе). Она знала все о своей внешности - привлекательна в иные моменты и по-своему обаятельна, но не красавица абсолютно. Развод добавил не много аргументов в ее положительное самовосприятие и самоощущение. Появление и присутствие в ее жизни незнакомца, с его постоянством и этим вот молчаливым и явно заинтересованным следованием за нею было абсолютной загадкой, а постепенно это становилось даже приятным доказательством того, что она кому-то интересна в этом большом городе и огромном мире, где она оказалась почти одинока.
     Она поделилась с одной из своих новых приятельниц, Моникой, - такой же, как она, работницей агентства, этой историей, тянущейся уже несколько месяцев. Та была в таком же недоумении и так же, чисто по-женски, выведшей две основные причины такого странного поведения незнакомца: он опасен и его цель никак не объяснима с точки зрения здравого смысла. И тут же другая разгадка: он одинок, не работает или «свободный художник» - фрилансер, поэтому свободен, когда все честные люди работают. Одинок, увидел привлекательную женщину, но никак не может решиться заговорить.
    Договорились ехать назавтра вместе, Моника посмотрит на него повнимательнее и сфотографирует на телефон. Это был последний раз, когда Энн видела своего преследователя. Подруга наблюдала за мужчиной, а потом, войдя в здание агентства, постаралась сфотографировать его через дверь. Они видели его удаляющимся прочь, как выяснилось, навсегда. Больше он не появлялся, а фотография через зеркальную дверь не получилась.
     Потягивая вино из высоких бокалов, подруги дослушали историю.
     - Ты так и не видела его после этого? - спросила Мария.
     - Я переехала в другую квартиру вскоре после того, а он встречал меня на станции метро, которая была близко к старой квартире. Нет, больше никогда.
     - Почему ты вспомнила об этом? Неужели ты сейчас воспринимаешь эту всю историю как романтическое приключение? Это мог быть реально маньяк, коих не так уж и мало тут, - не смогла удержаться от комментария Дженн.
     - Я как-то даже и не знаю, почему вдруг вспомнила об этом, через столько-то лет. Может, потому что ничего подобного со мной больше не случилось? И мне захотелось считать эту историю романтической. А ведь он очень славный был, этот мой преследователь. Жаль, что так и не подошел.
     - Скажи «спасибо, Господи!», что не подошел. Вот ты какая сентиментальная становишься, Энн! Но если тебе нравится эта сказка, то так пусть и будет, - резюмировали единогласно.
     А Софи добавила, что вот именно сейчас, когда ей стукнуло семьдесят, она вдруг неожиданно для самой себя стала понимать реально, насколько важны в жизни все эти романтические отношения, романтические встречи и вся эта «розовая пурга». И именно этого, как она поняла сейчас, и слишком поздно, в ее жизни как-то и не было, или было недостаточно, несмотря на три вполне удачных брака, - все уходило в быт, рутину, обязанности. И сейчас, на «склоне лет» - она без удовольствия выговорила эти слова, - она все ещё надеется на такую встречу. Тут она по привычке движением головы отбросила от щеки уже давно не существующий золотой локон и кокетливо обвела взглядом «аудиторию».
     - Да уж, наша Софи всегда наготове, - своим волшебно низким контральто откликнулась Дженн, - видели бы вы, как она встречает молодого массажиста, который приходит поработать с ее сломанной ногой. С раннего утра с прической, макияжем и при духах, - аж в парке запах носится меж цветов, - и сама первая улыбнулась своей шутке.
     Но Софи было не смутить:
     - Девушки, не завидуйте, он и впрямь хорош и очень мил. Ну копия Джуд Лоу! Могу ли я не встретить его в полном параде, он одним своим видом оздоравливает - и весело захохотала, нимало не обидевшись на подругу.
     Рационалистка Мария ни с кем не спорила в этот раз, все рассказанное было ей неблизко и малоинтересно - но она любила подругу и не стала вмешиваться со своими вопросами и комментариями в эту странную историю. Пусть себе, - думала она. Ну если ее это так греет, даже через двадцать лет, значит, не зря этот лузер ходил вокруг неё кругами, хоть маленькое добро сделал в своей дурацкой жизни.
     Мария была человеком действия и мужчин любила решительных и мужественных. Такими и были оба ее мужа, пусть они покоятся с миром. Мария хранила фото обоих в строгих рамках на комоде и регулярно протирала их от пыли, но надолго перед ними не останавливалась. Иногда вспоминались какие-то эпизоды из той, бывшей жизни, но она не давала себе возможности раскиснуть и начать жалеть себя. Она вполне довольна была тем, как складывается ее жизнь теперь, когда она независима, самостоятельна и жива. А это было не так давно под вопросом. Она собирала последние моральные силы перед операцией, а когда все закончилось успешно и она прошла все необходимые курсы химиотерапии, Мария постаралась если не забыть, то просто оставить все, через что ей пришлось пройти, за спиной. Начать новую жизнь, научиться многим вещам - и тогда-то в ее жизни появился Рокки. Он был совсем мал, в приюте для собак был самым юным, и его печальный взгляд так не совпадал с наивной мордашкой, а дрожащий от холода или от страха хвостик завилял сразу же, как только она к нему подошла,. Когда они взглянули друг другу в глаза, то сразу стало понятно - она без него не уйдёт. Так и началась их новая и вполне счастливая жизнь. Рокки легко усваивал правила и ограничения жизни в «приличном доме», но пожёванные туфли и мокрые пятна на полу доказывали, что не всегда ум с природой идут рядом. Он очень любил забегать в гости к соседям, если она приостанавливалась обменяться приветствиями и последними новостями. Заметив, что она увлечена общением, он, радостно повизгивая, заскакивал в открытую дверь и обегал свой круг почета по комнатам, четко зная, что сейчас же последует тактичное внушение, а дома - длинная лекция о правилах поведения. Но даже это не могло остановить его от того счастья, какое он испытывал, нарушая правила. Запахи, цвета, новый мир - ради этого он готов был даже к наказаниям. Но Мария, его «мама», никогда не наказывала, поэтому любовь его была безгранична.

     Дело к ночи. Давно стемнело. Двери домов закрыты, во многих плотно задернуты шторы. Марии вдруг понадобилось ещё раз вывести Рокки. По жаре он много пьёт и, скорее всего, не выдержит целую ночь без прогулки. Управивши все Роккины дела, по дороге к дому Мария видит в открытом настежь окне Софи, накладывающую на лицо ночную маску. Окликнула тихонько и, увидев приветственный жест подруги, подошла к окошку:
     - Ооо, какое красивое платье, чудесная расцветка! Новое?
(Софи кокетливо расправляет воланчики новой спальной рубашки, но не разуверяет подругу).
     - Куда-то собираешься? - продолжает расспрашивать Мария.
     - Ну да, вот сейчас наложу макияж и в ночной клуб.
     - Так поздно уже. В какой клуб?
     - Кажется, «Опиум» называется.
     - Там же, наверное, наркоманы собираются, - озадачена леди Мария, - она чувствует какой-то подвох, но ещё не до конца вникла в игру.
     - Ну да. И проститутки! -  Ловким движением Софи спускает лямочку ночнушки с одного плеча - и обе весело хохочут.
     - Ну доброй ночи!
     - И тебе сладких снов!
     Рокки зевнул сладко и засеменил восвояси след-в-след за «мамой».

               


                ГЛАВА 2
               
                МЕГАН. ПЕЙДЖ

     Опять ночь. Это становилось дурной привычкой. Она проснулась, чтобы потихоньку прошлепать известным маршрутом в ванную комнату (принимаемые от давления таблетки заставляли совершать его по два раза за ночь) и так же потихоньку вернуться обратно, где, укутавшись одеялом и подоткнув его со всех сторон, продолжить сладкий сон. Но, вернувшись в кровать и тщетно пытаясь вернуться в дремотное состояние, ровно дыша, потом считая сначала баранов, потом розовых слонов, Меган поняла, что уснуть не удастся. И значит, сейчас они начнут просыпаться вместе с нею - отвратительно привычные боли - в ногах, и особенно, в коленях, в спине, потом заноет глаз, потом боль перекинется на всю голову.
     Она достоверно знала, что ничего более страшного, чем обычные возрастные боли, обычные печали семидесятипятилетней вдовы, ей сейчас не угрожают. Но попробовал бы кто-нибудь утешить человека, который физически ощущает или по крайней мере уверен, что чувствует, как кровь медленно движется вверх по ноге по суженным венам (она практически видела это движение внутренним зрением), а потом останавливается на каком-то отрезке вены и даёт сначала тупую, а потом острую жаркую боль. А тут и вена на голове начинает пульсировать.  И бедная женщина, не ограничиваясь осторожным ощупыванием, берет в руки зеркальце, предусмотрительно оставленное на прикроватной тумбочке, и начинает разглядывать эту пульсирующую вену.
Скоро становится понятно, что сон отлетел так далеко, что поймать его за хвостик уже не удастся, и она подтягивает под голову вторую подушку и устраивается поудобнее. На тумбочке все готово к последующим шагам: стакан воды, бутылочки с таблетками, книга, фотоальбом, телефон. Привычно зажевав сначала половинку печенья (чтоб не на пустой желудок), принимает обезболивающее, протягивает руку к книге, обнаруживает, что она дочитана накануне, ворчит на себя, и тем же привычным движением подхватывает довольно большой фотоальбом (один из десятка). Проведя рукой по обложке, словно приласкав, она открывает его, заведомо зная, что первая страница задержит ее внимание надолго. На одной стороне они вдвоём: она и Майк, свадебное фото: она вся в белом, он в чёрном, а рубашка и галстук тоже белые, оттеняющие его загорелое лицо - ведь дело было летом, а он всегда успевал загореть уже в первые весенние дни. Смотрела тихо и долго, словно хотела увидеть что-то ещё, чего не заметила прежде. Улыбки на фото были открытые, они почти рассмеялись в камеру тогда, на своей веселой свадьбе. На второй странице они втроём - Майк, Меган и двухмесячная Мария. Вспыхнуло в сознании: «Нужно поторопиться с подарком, чтобы дочь успела получить его ровно в день рождения». Мария уже давно перебралась с семьей на юг страны, в Джорджию, навещала редко, но по телефону они сообщались каждую неделю и рассказывали друг другу о самых главных новостях, каковыми были успехи детей и внуков Марии и многочисленные жалобы Меган на скуку, на погоду, на беспокойных соседей. Дочери уже не приходилось загодя приготавливаться к привычному недовольному тону постаревшей матери, её многочисленным жалобам; она научилась терпеливо выслушивать и не перебивать, а, положив трубку, вздохнуть с облегчением: жива, по возрасту адекватна, ухудшений с давлением, сердцем, памятью нет - ну вот и слава Богу (Thanks God*!)
     Закрыв альбом часа через полтора, а то и два, Меган чувствует, что сон подбирается к ней, а за приоткрытым окном начинает светлеть, и яркое солнце вот-вот окрасит все небо. Скоро начнётся новый день. Женщина сквозь дрему слышит тихие, но все равно раздражающие ее утренние звуки: легкие шаги соседей и  тихое барканье прогуливаемых собак, радостное пение утренних птиц, протяжные и глухие сигналы пробегающих электричек.
     Ещё совсем недавно все было по-другому. Она открывала глаза, поворачивала голову и видела лицо спящего Майка, он так тихо и счастливо спал всегда, с молодости и до  последних дней. Она лежала, не шевелясь, боясь разбудить его, только поправив одеяло  и прикрыв его плечо. Впереди был долгий день, она знала, куда им предстоит сходить и что сделать, что она сготовит на завтрак и чем они пообедают. Все это было рутинным, ежедневно повторяемым, но ее это никак не смущало и не казалось скучным и обыденным: она любила, чтобы все было хорошо организовано и предсказуемо. Все должно быть в свое время, вот и утро должно было развиваться по известному сценарию. Она опять задержала свой взгляд на муже - как же хорошо и сладко он спит, и, решив: пора, стала спускать ноги, осторожно ступая на пол.
     - Доброе утро, моя девочка! - он протянул руку и легко пожал ее плечо.
     - Доброе и тебе, как спал? Как голова, прошла?
     - Да, не выдержал уже часа в два, встал и выпил две таблетки. Вот сейчас  прямо совсем хорошо. А ты, как спалось?
     - Как младенец! Выпила снотворное и даже не слышала, как ты ходил кругами ночью.
     - Что ты хочешь на завтрак, Мэг? Хочешь, я приготовлю тебе омлет?
     - Нет, нет и нет! Сегодня у нас овсянка без молока, доктор говорит - тебе нужно держать вес и даже не спорь со мной. Я варю сегодня. Я первая в душ, а ты полежи ещё чуть.
     А дальше был день и ночь, и ещё много таких обычных и непраздничных дней и ночей. Но она всегда знала, ещё тогда, когда они были вместе, и оба живы, что то, что им отпущено, это их ежедневное «Доброе утро, моя девочка!» - «Доброе утро, honey*, как спалось?» - это подарок, это ценность, это то, что ей за что-то было даровано. И даже в спорах и ссорах, и в ее гневном: «Как ты мне надоел! Разведусь!» и его обиженном молчании или хлопании дверью никогда не было точки, завершения, а была следующая страница и всегда продолжение. И вот уже семь лет, как все поменялось, жизнь почти закончилась, хотя и продолжается физически, ей осталась ее половина кровати, и ополовиненная, а точнее, обесцененная жизнь, и все вокруг словно нарочно происходит неправильно, назло ей, и все плотнее обступают напасти, болезни, а радости остались только там, далеко-далеко, да ещё в ее десяти фотоальбомах.
    
     Меган привычным жестом распахнула дверь домика и увидела Пейдж, прогуливающуюся неподалеку. Та была, как и обычно, тщательно причёсана, ее светлые волосы без каких-либо следов седины, были уложены волосинка к волосинке, словно она только что из салона. Меган так и не удалось выпытать у приятельницы, сама ли она так профессионально занимается своей прической или делает это где-то в салоне, коих было великое множество в их городке. Сама она давно уже махнула рукой на седину и влилась совершенно несознательно и непафосно в ряды армии женщин за 50, объединившихся под лозунгом “aging gracefully” *, то есть не красила волосы, скрывая седину, не пользовалась косметикой. Пейдж проповедовала иные принципы. Будучи миниатюрной красавицей с правильными чертами лица и стройной фигурой, она тратила изрядную часть своей жизни на уход за белоснежной кожей, тонкой талией, густыми пушистыми волосами, превратив это в некий культ. Она в юности и даже уже после сорока пользовалась оглушительным успехом у мужчин, но так и не смогла встретить того единственного, который бы стал смыслом и счастьем ее жизни. Когда красота начала слегка увядать и на лице появились первые видимые морщинки, которые не закрывались простыми косметическими ухищрениями, она, как и многие другие красивые женщины, впала в депрессию. Как выяснилось, красивым женщинам труднее принять те естественные изменения, которые происходят с возрастом. Она потеряла аппетит, вес и веру в жизнь. Поклонники, кои оставались верными ценителями ее красоты, по-прежнему говорили комплименты, но как ей казалось, уже не так искренне и горячо. И, накопив ценой некоторых усилий и ограничений немаленькую сумму на круговую подтяжку, она вступила в свою вторую молодость на самом пороге пятидесятилетия. Доктор был волшебник - он не только убрал все следы увядания, но и исправил форму носа, слегка добавил полноту губам, то есть усовершенствовал то, что и так было близким к совершенству. Это волшебное превращение дало новый толчок ее и так вполне содержательной и наполненной жизни. Дошло до того, что она чуть не вышла замуж, но вовремя остановила себя. Самое большое, на что она могла подвигнуть себя, достигнув отметки пятидесяти пяти годов (о эти две пятерки!), это был гостевой брак. Но носки, майки, ежедневные заботы о доме и пище, - нет, это было слишком! Хорошо, что она вовремя опомнилась!
    
     А когда неожиданно, как снег на голову, ей свалилось семидесятилетие, она загрустила, потом, осознав направление пути - решила идти так же весело под горку, как прежде взбиралась на каждый холм, не теряя оптимизма. Хорошо, что узнала об этом поселке для стариков, к каковым себя вообще не относила, но переехав сюда, оценила некоторые прелести жизни среди ровесников. Сохраняя те же привычки одинокой красавицы, похитительницы сердец, она легко обустроилась на новом месте, окружила себя новыми воздыхателями и жизнь продолжилась в том же ключе.
     Несмотря на полное несходство характеров, Меган и Пейдж если не сдружились, то тесно общаются и находят свою прелесть во взаимных рассказах и воспоминаниях. Меган ценит в Пейдж ее добродушие и готовность прийти на помощь, особенно когда подступает уныние и обволакивает серыми волнами депрессия. Тогда Пейдж найдет и шутку и зазовёт гулять вдоль океана, а то зайдёт вечером с печеньками, чтобы за чаем рассказать очередную историю из своей насыщенной событиями жизни. А Пейдж нравится выполнять свой христианский долг и ощущать свою полезность, и эта неожиданная дружба столь разных людей, как выясняется, нужна им обеим в равной степени.
               

                ГЛАВА 3. 
      
                ГРИГОРИЙ


     Его жизнь можно было бы представить в виде дороги, и, если бы взглянуть на неё, эту дорогу, с высоты, ну например, птичьего полёта, она бы увиделась длинной и прямой. Ну в-основном, прямой. С ответвлениями и поворотами, а иногда и петлями. Восемьдесят один год пути, и сколько пройдено и проезжено. Любой путник знает это - ты движешься по кем-то проложенной дороге, плотному насту, где уже шли и шли другие ходоки, а потом вдруг упираешься в ее окончание, все - тупик. И начинаешь прокладывать уже свой путь. Через вспаханную землю, через нетронутый бурьян, через болотца, осторожно ступая по трясине и обходя гиблые места. А там, глядь, опять асфальт или бетонка, и - вот радость, попутчики славные, добрые, веселые. А тут и судьба твоя с доброй улыбкой и пушистыми волосами. И теперь ты не один, и идти легче, и уже точно знаешь направление, а вдумчивый улыбчивый штурман не даст заблудиться.
     Так или примерно так думал Григорий ранним весенним утром, дав себе несколько тихих неторопливых минут до быстрого подъема, когда, как обычно, умывшись и наскоро перекусив, он отправится на озеро. Удочки сложены с вечера, подкормка и червяки дожидаются своего часа в холодильнике, одежда висит на стуле. Ему нужно всего несколько минут, чтобы, попив чайку, закинуть на спину рюкзачок, взять в руку видавшую виды сумку, спуститься к машине и через пятнадцать минут оказаться на том же месте, что и день, и неделю, и несколько лет назад.
     Не торопясь, он приготовит все для рыб и для подружки-уточки на самодельном маленьком приспособлении-столе, сидя на небольшом старом стульчике, принесенном кем-то из рыбаков, тоже наведывающихся сюда время от времени. Тем временем солнце будет сначала медленно, а потом все ярче и торжественнее подниматься над водою, посылая свои весенние и уже теплые лучи вниз, на все живое, - на деревья и кусты вокруг, на крыши домов на другом берегу небольшого озера, на воду, из темно-синей превращающуюся в серебристую, а затем в золотисто-голубую. Он почувствует легкое тепло радостного солнца на своей щеке и услышит легкое шлёпанье двух маленьких ножек подружки-уточки, которая, судя по всему, караулила его приход. Просеменив от воды прямиком к его стоянке и приблизившись вплотную, она, как обычно поднимет свою красивую головку и обратится к нему с молчаливым вопросом-приветствием.
     - Ну что, пришла? - обратится он к ней, - ну как тут в нашем хозяйстве?
     И сам же ответит:
     - Рыбу ловить будем. Погоди чуть, вот приберусь и покормлю.
     Он продолжит свои дела, но не тут-то было. Его верная подружка и не собирается проявлять терпение и ждать, пока он закончит все свои рыбацкие приготовления. Подобравшись поближе к его ноге, она ущипнет его за штанину и тихо напомнит о себе:
     - Кряк! - потом ещё раз потянет за толстую джинсу и потребует чуть громче и увереннее:
     - Кряк!
Он тихонько засмеётся:
     - Невтерпёж? Ну понял-понял, ладно. Ты первая - рыба подождёт.
     Насыплет на траву немного зёрен кукурузы из баночки. Головка птицы начнёт забавно двигаться вверх и вниз, потом вопросительный взгляд на кормильца и громкий «кряк», означающий - ещё!
     Продолжая свои приготовления, он будет брать по нескольку зёрен из баночки и вновь и вновь опускать руку к жадному клювику, а птица, стараясь не ущипнуть его пальцы, осторожно склевывать зерна прямо из ладони. При этом в равной степени счастливы будут оба.
     Общение продолжится, обмен репликами будет таким же. И хотя ей не знакомы его слова, она, кажется, понимает о чем он говорит, ведь она  слышит его тихий голос, спокойную умиротворенную интонацию и даже порой почти к месту отвечает своим отрывистым «кряк». А он, усмехнувшись, вполне удовлетворяется таким ответом.
     Насытившись и наговорившись, она устроится прямо на его ногах, примостившись на башмаках. А если ему понадобится встать, чтобы проверить удочки, он осторожно подвинет тёплыми руками ее угревшееся тельце на траву, а выполнив свои дела, вернется на то же место. И она тут же вскарабкается на свое законное место. Он проводит там, на берегу, несколько счастливых часов. И иногда не с пустыми руками возвращается в свой дом, занеся по дороге улов тому или иному другу-приятелю. Готовить, а уж тем более возиться с рыбой, ему уже не с руки. Раньше всю эту колготу брала на себя его Симочка, мастерица да и любительница поколдовать на кухне и порадовать его, да и детей чем-нибудь особенным, ну например, фаршированной рыбой. Теперь же в его доме давно ничего не готовится: дети выросли, выросли и внуки. А Симочка уже три года как в Nursing Home.*
     С каждым годом, а теперь и месяцем, ее состояние становится все хуже; ни ухаживать за собой, ни контролировать все, что с нею происходит, его любимая жена уже не в состоянии. Держать ложку она ещё может, но зачастую отказывается и от пищи, если он не сидит рядом и не уговаривает ее съесть ещё немножко.
     И поэтому вторая часть каждого его дня - это Симочка. И в любую погоду и при любом самочувствии он идёт к ней, чтобы она согласилась съесть обед или хотя бы часть его и выпила чаю, соку или воды. И он, уговорами, а то и держа ложечку, поддерживает в ней силы и желание жить. И, как бы далеко она ни уходила в беспамятство, не узнавая детей, а порой и его самого, - но руку, гладящую ее по волосам, как и тихий голос, и тепло, легкой волной идущее от него, - она помнит. И эта тонкая их связь, как протянутая им невидимая веревочка, держит ее и не отпускает насовсем в странный мир, покрытый туманом, окутывающим со всех сторон, смутным гулом и пустотой. И ему, точно так же, это присутствие его когда-то шумной, энергичной и властной, а теперь послушной и отстраненной женщины абсолютно необходимо, чтобы он мог жить, дышать и видеть хоть какой-то смысл в каждом следующем дне.
     Недавно его «скрутило», сначала прыгнуло вверх давление, так далеко вверх, что его быстро уложили на носилки приехавшие молодые парни на скорой, а обследовав, оставили на несколько дней в госпитале. Потом «вступило» в ноги - сначала одна перестала подчиняться его командам, потом стала волочиться другая. Он струсил - а кто бы нет? Симочка останется без кормильца - нет, там так же будут четыре раза в день приносить еду - и хорошую еду. Но его не будет рядом, дети далеко, и никто не знает, как она поведёт себя (вообще-то он знал это с абсолютной уверенностью)
     Отпущенный домой под пригляд семейного доктора, он уже в обед сидел рядом со своей Симочкой и мягко убеждал ее, что суп - это очень полезно, а она гладила его одной рукой по редеющим на маковке волосам, а другой отправляла в рот одну полупустую ложечку за другой, таинственно улыбаясь.

———————————————————
*Столица Мира - так любят называть свой город Нью-Йоркцы.
*Велкам (англ. Welcome) - добро пожаловать.
*Sunny Place (англ.) - солнечное место (местечко), в нашем случае городок, посёлок.
*Security guard (англ.) - охранник.
*Girls’ night (англ.) - девчачья/девичья вечеринка (словарь).
*Honey (англ.) - мёд, а также - милая, милый (словарь).
*Aging greacefully (англ.) - старение грациозно (словарь). В обыденном понимании  - старение без всяких усилий скрыть возраст - седину, морщины и другие приметы возраста. Довольно распространённое сегодня поветрие
*Nursing Home (англ.) - дом престарелых и тяжело больных людей.

(Продолжение следует)