Преемственность. Сборник рассказов Царские кудри

Преемственность
     Шура, худенькая кареглазая девчушка, лет восьми, не спала. Она молча глотала слезы, и ей было страшно. Опять пришел злой дядька, который часто бьет мать по ночам. Маленькая сестра и старший брат спали, бабушка тоже спала, как всегда пьяная. Жили они очень  бедно. Отец умер от застарелых ран, гражданская война продолжала убивать своих бойцов и после ее окончания. Остались они впятером в маленьком мазаном домишке, глядевшем на улицу двумя подслеповатыми от старости окнами. Зимой дети и бабушка спали на печке, занимавшей треть всей площади. Летом было вольготнее: кто спал в сарае, кто в саду под алычей. Когда дети подросли, мать стала исчезать по ночам из дома, зато утром приносила хлеба, муки и уходила на работу. Жили впроголодь, одевались во что Бог пошлет, но самым худшим  для Шуры было то, что соседки показывали на ее мать пальцами и обзывали нехорошими словами. А девочка жалела и по- своему любила мать. Но годы шли, дети подрастали, и Шуре исполнилось тринадцать лет, когда случилась с ней беда.
     Однажды, когда она была дома одна, в комнату ввалился  тот злой дядька  Федя. Он был пьян и, увидев подросшую и похорошевшую девочку, грубо набросился на нее и изнасиловал. Перед уходом пригрозил, что если она проболтается, то убьет ее, и для убедительности поднес ножик к горлу.  Мир почернел в ее глазах. Страх и ненависть ко всему мужскому полу овладели ее душой. Теперь прошлая жизнь казалась ей радостной и беззаботной, несмотря на голод и стыд за мать. Жизнь разделилась на две части: до несчастья и после.
      Но время лекарь. Через год нервозность девочки стала смягчаться, но страх и навязчивые воспоминания порой еще мучили ее ночами. Больше всего на свете Шуре хотелось навсегда забыть, вычеркнуть из памяти мерзкую похотливую физиономию насильника. Планы мести зрели в ее голове, но не было ни одного реального. Еще не зная, чего бы ей хотелось в жизни, она твердо усвоила, что не хочет быть чьей-то жертвой. Лучше стать смелой и жестокой и самой быть палачом.
     Было жаркое и веселое лето. Шура со своими друзьями-ровесниками Васькой и Витькой ходила в лес за грибами и ягодами дорогой, ведущей мимо кладбища. И ей пришла в голову идея проверить себя на храбрость, и она тут же поспорила с мальчишками, что пройдет в полночь через кладбище туда и обратно.
      Луна то выглядывала из-за туч, освещая старое кладбище мертвенным светом, то пряталась за облака и непроглядная темень окутывала надгробные холмики, памятники и деревянные кресты. Шура шла по заросшей тропе вдоль могил, затаив дыхание от страха. Ноги сделались ватными, но останавливаться было еще страшнее. Оглянуться назад ее не заставила бы никакая сила, так как чудилось, что сзади ее преследует сонм ужасных злобных существ.  Казалось, что время остановилось, и она никогда не дойдет до противоположного конца кладбища. Но становилось особенно жутко, когда ветер шевелил подгнившие кресты,  и девочка вздрагивала от их жалобного скрипа. А когда пряталась луна и Шура натыкалась в темноте на  памятники, то сердце ее пыталось выскочить из груди из-за необъяснимого страха. Возвращаясь обратно, путешественница немного осмелела и стала оглядываться по сторонам. То дальше, то ближе, с глухим хлопком из могил вырывались вверх голубые светящиеся змейки фосфора, колеблемые ветром. Наконец, дрожа всем телом, Шура выскочила за ворота кладбища, где ждали ее посеревшие, с расширенными глазами, ребята - это была ее победа над собственным страхом.
     Прошло несколько дней и Шура, ободренная успехом, решилась еще раз испытать себя. Мальчики поймали ей кошку и припасли кусок проволоки. В пустыре за городом Шура накинула петлю из проволоки на шею и стала душить несчастное животное. Но кошка оказалась очень живучей, больше часа билась Шура с жертвой. У мальчишек навернулись слезы на глаза, и они стали умолять отпустить кошку, у которой глаза уже вылезали из орбит от боли, страха и воплей. Жизнь то затухала в ней, то загоралась снова судорожным биением тела. Но юная « палачка» не выпускала извивающейся жертвы из рук, будто все бесы вселились в нее. Ей представлялось, что она мстит, убивая все зло мира, выплескивая боль и ненависть, рожденную насилием, совершенным ранее над ней. Кошка была лишь случайной жертвой. Зло порождает зло. Вчерашняя жертва сегодня стала сама палачом. И снова девочка считала себя победительницей, так как сумела подавить в себе жалость. Но после этого дружба с мальчишками как-то сама собой распалась. Детство ушло от нее навсегда.
     Закончив строительное училище, девушка пошла работать. Она мечтала вырваться из нищенской и позорной жизни, что вели ее мать и бабушка, и все предки по женской линии. Теперь же бабушка побиралась по кабакам, и допивала остатки пива из кружек. Мать по-прежнему гуляла с мужчинами. На работе девушка приглянулась вдовцу лет тридцати, и Шура решила не упускать своего счастья. У вдовца был большой дом и хозяйство. Шура же мечтала о богатстве. Любить она пока не могла, сказывалось последствие насилия. В постель с мужем она ложилась, вся сжимаясь от страха, но старалась не показывать вида. Потом привыкла. Через год родила первенца, и это чудо сделало ее счастливой. Младенец  невинной улыбкой омыл ее душу, заставив на время забыть прошлые обиды. Это было первое существо, в искренней любви которого она не сомневалась и сама любила сына до самоотречения. Жизнь представлялась ей в розовом свете.  Прелестная улыбка маленького Васиньки, как солнечное  сияние радовало ее сердце.
     Но над страной нависла беда. Заголосили бабы, провожая мужей на фронт. Осталась Шура беременной с малышом на руках. Чтобы прокормиться, она устроилась работать на лесозавод. Тоская тяжелые кряжи, родила раньше времени дочку Мариночку, которая через несколько месяцев умерла. Не успела  оплакать Мариночку, как положила рядом, в сырую могилку, трехлетнего Василька, заболевшего воспалением легких. Вместе с ними, казалось, умерло ее сердце.
      Много горя ходило тогда по русской земле, заходя в каждый дом и иногда не по разу, унося с собой в небытие жертвы за жертвой. Теперь вместо отдыха, ночь приносила осиротевшей матери страдание. Ей слышался плач детей, и она бежала к опустевшим кроваткам, перебирала детские вещи и надрывно кричала. Иногда ей казалось, что детки зовут ее "оттуда"  и она, наскоро одевшись, бежала на кладбище. Слушала там стылую землю, распластавшись на маленьких могилках, но там, в жадной глинистой утробе было тихо. Земля молчала. Молчали и звезды, безучастно глядя с высоты. И только луна, печалясь, касалась лучами вздрагивающих плеч, будто пытаясь остудить палящую боль  молодой матери. Но ничто не способно успокоить осиротевшее материнское сердце. Даже  сам Бог не в силах  помочь людям, если они жаждут крови, уничтожая друг друга на войнах. Убивают и в мирное время злыми языками, ядом, колдовством и жестокими мыслями. Человечество неудержимо уничтожает самое себя с тех пор, как только искра осознания своего "эго"  поделила всех на "Я" и "не Я"; на мое и чужое. 
     Под кровавыми колесами войны трещали миллионы солдатских
черепов, захлебывались последним криком раздавленные сердца женщин и детей. И одинокий крик еще одной осиротевшей матери над могилками детей неприметно тонул в едином, мощном стоне миллионов обездоленных войной женских сердец. И часто неведомо откуда Шуре чудился  печальный голос невидимого певца:
                Не плачьте звезды над моей судьбой,
                Она оплакана давно.
                Мне страшно жить без деточек одной,
                А им в земле уж все равно...
    Утром, не выспавшись, она шла на работу, а ночью повторялось все сначала. Бедная женщина чувствовала, что сходит с ума. Нервы ее сдали и, однажды, она напилась до бесчувствия. Это дало ей временное облегчение. И хотя она ненавидела распутный образ жизни и клялась себе, что не повторит пути матери, все же сдалась. За выпивками последовали мужчины. Теперь соседки показывали на нее пальцами и кидали вслед:
- Яблочко от яблоньки недалеко падает.
      Несмотря на смертные муки, страдания, преступления и льющуюся человеческую кровь, жизнь шла вперед. Вернулся с фронта муж Шуры, Николай, ставший чужим за долгие годы разлуки. Соседки, завидуя, судачили:
 - Война осиротила вдов и с пятью детьми, а к этой бездетной потаскухе  вернула.
Эх, зависть-зависть. Она может разъесть и не злое сердце, а язык пропитанный злобной завистью, порой режет и сильнее кинжала. Злые языки донесли до ушей Николая об изменах жены.  Фронтовик запил горькую. Попреками и побоями доводил жену до бесчувствия. Зная вину свою, может быть, все это и вытерпела бы молодая женщина, но он винил ее и в смерти  детей. В душе ее закипала ненависть и осаживалась гнетущим грузом на дно. Но вскоре родилась дочь Света, похожая на отца, и смягчила на время горе потери детей. Малышка росла, но и росло отчуждение между ее родителями. Не мог простить Николай измену жены, и пьяный издевался над ней ночами.
     Послевоенные годы были голодными. Хлеб снился ночами и днем не шел из головы. Самогоном глушили и голод, и сиротство, и вдовство и все зудящие раны войны. Шура дошла до отчаяния, житья с мужем не было, и уйти с дочкой тоже некуда. В полуразваленную хату матери идти было невозможно. Ее бабушка к тому времени нашла покой в могиле, избитая насмерть своей же дочкой, матерью Шуры. Младшая сестра не отставала от матери в гулянках, брат сидел в тюрьме. Мужний дом, в котором она считала себя хозяйкой, был дорог ей, хотя бы потому, что здесь ступали ножонки незабвенного сыночка Васиньки, и качалась в люльке Мариночка. И Шура после долгих сомнений и борьбы с самой собой, решилась на черное дело. Ведь в каждом из нас сидит не только бес, но и убийца. Если не верите, взгляните в зеркало на свое разгневанное лицо и все поймете.          
     Съездила Шура за каштанами в горы, отварила их и, подливая самогонки, обильно угощала каштанами мужа. Истощенный долгими голодными годами кишечник мужа не выдержал обильной жирной пищи, и Николай через несколько дней скончался. Это был первый страшный шаг падения Шуриной души в бездну тьмы. Похороны дались ей тяжко. Она стала часто выпивать из-за угрызений совести. Ей часто снился муж,  весь раздувшийся, с посиневшим лицом, грозящий из могилы кулаком. Если бы не родное трехлетнее существо, ее дочурка, то она, может быть, и наложила бы на себя руки.               
     Годы шли, дочь росла. Шура вела разгульный образ жизни, дочь стала плохо учиться и мать отправила ее в интернат. Этого в последствии дочь не сможет ей простить. Состарилась и ослабела  мать Шуры, и дочь взяла ее к себе. Но не надолго ей хватило терпения носить горшки за лежачей больной. Дочь стала морить старуху голодом и жестоко избивать. С каждым днем умоляющий голос:
- Дай хлебушка, дай хлебушка, ради Бога! - становился все тише и, наконец, замолк навсегда. Для приличия, громко оплакав мать и себя, сироту несчастную, она схоронила усопшую. Дочь к тому времени была уже замужем и приехала на похороны. Она догадывалась, как бабушка умерла. Сожалела ли Шура о содеянном? Немного и недолго, так как не могла простить того, что любовник матери сотворил с ней, когда она была девчонкой. Время сгладило ненависть к мужскому полу, да и потребности тела заставляли ее искать мужских ласк, но настоящей любви она так и не познала.
     Годы старили лицо вдовы, старили дом, забирали силы. Нужны были деньги на новый дом, о котором она мечтала с детства. Нечистая совесть толкала ее на лживость и изворотливость. Теперь в ней будто жил другой человек. Душа ее, отягощенная двумя изощренными убийствами, не гнушалась ничем. Однажды, посеянное зло, дало богатый урожай, попав на наследственно неустойчивую почву души. Обдумав затруднительное материальное положение, теперь уже не Шура, а Александра Ивановна, вдова сорока четырех лет, веселая и ласковая с виду, составила план. Претворяя его в жизнь, она подыскала в мужья одинокого старика с наследством и через год овдовела. Впрочем второй ее супруг сошел в могилу счастливым, не раскусив коварства жены. Ее стараниями он был всегда в меру пьян, не в меру обкормлен жирными мясными блюдами и до бессилия заласкан ночами. Ее расчет на то, что стареющий организм долго не выдержит излишков, был оправдан. Теперь ее хобби стала погоня за наследством доверчивых женихов. За пять лет, Александра ухитрилась овдоветь шесть раз, отчего и капитал ее значительно вырос.
     Теперь семь раз вдова, веселая и распутная и еще достаточно привлекательная жила в Краснодаре с дочкой в двухэтажном доме, покинув заштатный городок, боясь злых языков. Все складывалось замечательно, но как на грех, к ней на сорок девятом году жизни пришла первая любовь. Около двух лет она была безумно счастлива с Эдуардом. Жених, красавец и пройдоха, был моложе ее лет на пятнадцать, вдруг стал настаивать на женитьбе с условием наследования половины особняка. Пришла пора  богатой вдове, обезумевшей от любви, схватиться за ум. После колебаний, слез и уговоров жить по прежнему, она отказала ловцу богатых невест. Взбешенный отказом жених  жестоко избил вдову и, прихватив в приданое приличную сумму, исчез навеки из жизни Александры.
    Выйдя из больницы, покинутая и оскорбленная "невеста" отойдя телом, не могла отойти душой. Боль и обида терзали  впервые сердце ее, той, которая  сама могла кого хочешь провести, обманули в лучших чувствах. Но ему она не могла мстить, потому что продолжала любить.
     Единственной ее отрадой теперь стала пятилетняя внучка Катенька, которую ей пришлось нянчить, так как мать Кати редко бывала дома, катаясь с любовниками на машине, бабушкином  подарке в честь рождения внучки.
     Кроме разбитого сердца, коварный любовник оставил в наследство  вдове головную боль и частые  головокружение из-за сотрясения мозга. Через полгода, после трагической развязки, многократная вдова упала с высокого крыльца своего дома из-за  головокружения и повредила позвоночник. После чего, прикованная к постели, она не сразу поняла всю трагичность своего положения.  Проводя в постели целые дни, ей от безделья стали приходить в голову безотрадные мысли, и одна особенно ее допекала:
 - За что мне такое наказание?
     Ответов на этот вопрос у нее было более чем предостаточно. И вот тут-то совесть начала поисковую работу, выворачивая душу на изнанку. А вывернуть было что, и чем глубже копала совесть, тем  страшнее становилось ее хозяйке. Раньше в круговерти дел ей некогда было оглядываться назад и задумываться о содеянном. Теперь раскаяние раздавливало ее, и страх постепенно заползал в каждую извилину мозга, каждое биение сердца. Во сне ей часто являлись то озлобленный посиневший муж, то мать, высохшая от голода и просящая хлеба. Шура с криком просыпалась и боялась снова заснуть. Бессонница изматывала ее еще больше. Ночами ей стали слышаться шаги, вздохи рядом с кроватью. Больная напрягала зрение, и ей чудилось, что  тени  в углах комнаты шевелятся.  Страх вел свою разрушительную работу, больная сильно постарела и похудела. Прошло еще полгода, но в разбитом сердце вдовы продолжали жить любовь и надежда. Она ждала коварного любовника,  заранее готовая простить ему все.
     А за окном была весна. Полусидя на кровати, больная любовалась   розовыми соцветиями персиковых деревьев и мечтала о нем. Вдруг взгляд ее нечаянно упал на руки: костлявые и сморщенные. Она долго рассматривала их, удивляясь и не веря, что это ее. А, поняв все, испугалась, и более всего ей захотелось увидеть себя в зеркале, куда она не заглядывала полгода. Из зеркала на нее смотрела изможденная старуха, хотя еще год назад она выглядела  цветущей женщиной. То убирая зеркальце, то снова пристально вглядываясь в него, Шура приходила в ужас. Надежда, что "он"  возвратится к ней, улетучивалась как дым.
      С потерей надежды, ее стали покидать силы, не имело смысла цепляться за жизнь. В просторном двухэтажном особняке, ради которого она приняла огромный грех на душу, ей хватало двух квадратных метров. Страх и отвращение к прошедшей нечистой жизни стали ее неотвязчивыми спутниками.
     Но еще худшими спутниками были ночные гости. Все чаще и настойчивее стали являться к ней ожившие тени мертвых, требующие отмщения.  Раньше Шура не верила ни в Бога, ни в черта. Но теперь наедине с собой, со своими мыслями ей некуда было бежать. Она ощущала, что там, внутри нее, есть целый мир, другой, невидимый и огромный, и что вход в него лежит через ее душу. Оттуда, из неведомой глубины, приходили ожившие призраки ее жертв. Жестокое прошлое неотступно стояло перед нею, уточняя деталь за деталью. Волосы ее поседели оттого, что часто вставали дыбом от кошмарных снов и видений. Более всего мучал ее первый муж, объевшийся каштанами. Расплывшееся полусгнившее лицо его с оскаленными зубами и когтистые пальцы, тянущиеся к ее горлу, сводили ее с ума. Ей хотелось умереть, все забыть, уйти от этих кошмаров. Порой ей казалось, что она сходит с ума. Приглашали старенького психиатра, тот не нашел особых  отклонений психики и лишь добавил, что порой угрызения нечистой  совести бывают страшнее сумасшествия.
- Вы правы, - прошептала Шура побелевшими губами. Если бы ранее она могла знать, что будет терпеть страшные муки, то наверняка изменила бы жизнь. Но потерянного не воротишь, а будущее еще более устрашало ее, так как она теперь догадывалась, что существует некое неведомое начало человеческой жизни, то  таинство откуда она произошла сама и куда должна  вернуться. В ее душе и уме смутно рождалось понятие о Божественном начале мира и его Создателе. Так происходит с людьми в тяжкие моменты жизни. Не даром говорят, что пока человека не клюнет жареный петух в заднее место, он не прозреет.
      Шура вспоминала всю свою жизнь и приходила в ужас, поражаясь тому, как она могла жить во лжи, мести, зависти и коварстве, доведших ее до убийств. Хотя эти убийства неподсудны уголовному закону, тем более тяжко ей приходится отвечать перед законом собственной совести. Больная спрашивала себя, стала ли она после всего этого счастлива? Ведь на алтарь призрачного счастья, которое она видела в богатстве, были положены человеческие жизни. Перебирая жизнь, она поняла, что счастлива была рождением детей и поздней, пусть даже погубившей ее, любовью. Все остальное не имело никакой ценности. Богатство, к которому она стремилась любой ценой, сделалось ее мучением, ее  земным адом.
- Умереть, быстрее умереть. Жить страшно. Безумно страшно, - думала она и умоляла дочь помочь ей  каким-либо  образом покончить с жизнью.
- Нет, - отрезала дочь, не втягивай меня в свои грехи, мне своих хватит.
     Чем больше смотрела преступная вдова внутрь себя, в неизвестную  трепещущую жизнью глубину, тем больше убеждалась, что есть потусторонняя жизнь. И теперь догадывалась, что не только приходят оттуда на землю, но и уходят туда после смерти. От такого вывода ей стало еще страшнее. Если  все ее ночные мучители не призраки, а жители потустороннего мира и лишь не могут дотянуться до нее из-за преграды, отделяющей живых от мертвых; то, что будет с ней, когда она умрет и встретится с ними лицом к лицу.  Теперь и смерть не могла стать ей избавлением, а наоборот устрашала.
- И если есть потусторонняя жизнь, то есть и Бог, - поняла она после долгих раздумий. Однажды ночью, когда ужасные призраки  поступили к ней вплотную, она закричала, удивляясь самой себе:
- Помоги, Господи! Прости мою грешную душу и помоги!
Перед глазами появился ослепительный  свет, и призраки исчезли. Поверив в существование Бога, больная стала бояться и Божьего суда, на котором должна держать ответ за восемь погубленных человеческих душ.
- Но что же такое Бог? - задумывалась Шура, - может быть совесть и есть Бог, или тот, кто управляет человеческой совестью?
Она плакала и сожалела о том, что не верила ранее в Бога. Вера не дала бы ей совершить  злодеяния ради богатства, которое с собой не возьмешь "туда".  Жить было страшно, а умирать еще страшнее. Выхода не было. Позади были ложь,  разгульная жизнь и преступления, впереди - ужасающая расплата за ранее содеянное. Она чувствовала, что муки ее земные, лишь преддверие настоящего ада. –
 - Тогда насколько же неизмеримо тяжек ад? - ужасалась она, уверенная в том, что Бог ее не простит хотя бы потому, что это будет несправедливо по отношению к не отомщенным жертвам.
     А потусторонние мучители все больше устрашали ее своей ненасытной ненавистью. Уродливые чудища кружились возле нее, и ей казалось, что она падает в жуткую бездонную пропасть и, цепляясь изо всех сил за острые края, она отчаянно кричала. Дочь порой не выдерживала ночных криков и наотмашь била мать, с трудом вырывая больную из мучительного кошмара.
- Убей меня, нет у меня сил дальше мучаться! Все равно ты убьешь меня, такая у нас преемственность, - умоляла мать дочь.
- Я не хочу в тюрьму! - отвечала дочь, - и, видя, что мать отрицательно качает головой, добавила, - даже если не посадят, не хочу грех на душу брать, чтобы не мучаться как ты, - сердилась Света.
     Но однажды в сильном подпитии, Света не выдержала ночных криков и сильно ударила мать, угодив случайно в висок, даже не поняв, что произошло. Лишь утром обнаружила холодное тело. Земные мучения Шуры, наконец,  закончились.
     Дочь и внучка сидели возле покойницы и плакали.  И вдруг Светлане показалось, что это не ее мать, а она сама лежит в гробу. Светлана взглянула на шестилетнюю дочку, и дрожь пробрала ее до костей:
- Ведь она тоже убьет меня, когда я состарюсь. Проклятая преемственность. Этот рок висит над нашим родом, и только прекращение рода может избавить от него, - пронзила мозг, вдруг пришедшая мысль.  Дочь упала на колени перед усопшей и, ломая руки, надрывно закричала:
- Прости меня, мамочка, прости ради Бога! Пусть будет проклята эта преемственность! Пусть,  пусть! - и она потеряла сознание.