Любовь-нелюбовь. Глава 14. Юбилей лаборатории

Машка любила боксовую работу. Для других тягомотная, она ее абсолютно не напрягала. В дрожащем отсвете спиртовки, отражающемся в нержавейке рабочего стола, все, что она делала, казалось ей сродни алхимии, магии, волшебству. Она часами могла растирать культуру по агару, чувствуя плотноватую упругость питательной среды под шпателем. Тереть долго, тщательно, чтобы потом через сутки-двое гордо считать колонии и, слегка хвастаясь, но делая вид, что это абсолютно ее не трогает, протягивать результаты Игорю. А еще лучше Заму. Тот бегло просматривал цифры (пять – пятьдесят пять; семь/шестьдесят девять; пять – пятьдесят восемь колоний) и кивал удовлетворенно: «Чисто работаете, Мария Владимировна. Вы просто мастер. Так у нас больше никто не титрует".

Высшим шиком было точно попасть в разведение – на чашке, посеянной из шестой пробирки должно были вырасти единицы, а из пятой – десятки колоний микроорганизмов, но того же порядка. Машка никогда не промахивалась, и ее почти выставочной точности посевы с результатом 5/50; 6/61 фотографировали для отчета и отправки в зарубежные компании – партнеры.

Но сегодня все валилось у нее из рук. Кое-как, наскоро сняв результаты, побросав отходы в бикс, она нервно вписывала расходы реактивов в журнал и психовала. Вечером должен был состояться этот дурацкий помпезный юбилей лаборатории. Олег через час явится, чтобы притащить ее платье, которое с огромным трудом ей достала всемогущая мама. Наконец последняя запись была сделана и Машка, с трудом взгромоздив на тележку тяжеленный бикс, покатила его в убивочную. Включила автоклав, с трудом покрутила занемевшей шеей и, выскочив в коридор, сдернула шапочку.

Густая волна волос, кудрявых, благодаря бигуди с которыми Машка провела бессонную ночь, упали свободно, рассыпались по плечам и спине, метнули тонкие, дрожащие струи аромата духов, подаренных мужем, в душную муть коридорного воздуха. Осталось только сделать несколько записей в научный журнал для статьи и переодеться к празднику.

Машка пронеслась по коридору, влетела в лабораторию, включила настольную лампу и начала быстренько нанизывать мелкие буковки своим детским, бисерным почерком.

Кто-то тихонько тронул ее плечо. Еле коснулся, а потом вдруг сжал, нервно, сильно, неприятно. Машка вскочила и оглянулась, вдруг с ужасом подумав, что это Семен Исаакович. Она хотела и боялась этого. И совершенно не понимала, что ей делать, если это произойдет.

Но, за спиной у Машки, переминаясь с ноги на ногу, смешной и неловкий в своем длинном, и не по размеру широком халате, который он почему-то всегда себе выбирал, стоял Игорь.

- Тьфу, Игорек. Напугал! Ну что-ты крадешься, как тать лесной? А если бы я тебе смазала – прям с оборота, наотмашь, линейкой вот этой, железной? С перепуга?

Машка, неожиданно для себя рассердилась. Откуда взялась эта злость на дурного сотрудника, она сама не понимала. А впрочем… Вечно он лезет куда не надо…

- Маша! Я хотел вам кое-что сказать. Я давно это хотел сказать, только все времени не мог найти подходящего. А сегодня … вот…

- То есть, вот сейчас, когда осталось полчаса до начала, оно прямо подходящее!! Ты, наверное, про схему того посева поганого опять что-то придумал. Я тебе еще тогда сказала – ты большой мальчик, работай, как знаешь. Твоя статья.

Машка разозлилась еще больше. Они уже месяц пикировались по поводу посева в полужидкие среды для хранения редких и капризных культур. Машкино ноу-хау было шикарным, а ретроград Игорь упирался всеми четырьмя, настаивая на классике.

- Маша, я совсем не о работе. Я о нас с вами. Я хотел вам сказать, что я вас люблю.

Наверное, если бы он сейчас долбанул ее по голове вот той лабораторной табуреткой, и то она бы удивилась меньше. Разинув рот, Машка смотрела на красного, как рак Игоря, теребившего собственную пуговицу, и совершенно не знала, что ему сказать. В такое дурацкое положение она не попадала никогда. Ладно бы Игорь пытался там обнять ее, прижать, поцеловать, в конце концов за задницу щипнуть, ну или что-то такое подобное сделать - наглое, пошлое, мужское, она бы нашла чем ответить. А тут…

- Я вас любил все это время. С того момента, как увидел. Если вы скажете мне ДА, я сделаю для вас все. Я вас на руках буду носить, Маша. Я ради вас умру…

В смерти сотрудника, да еще такого нудного, Машка заинтересована явно не была. Она глупо молчала, а в ее голове судорожно скакали мысли-мячики, совершенно пустые и бессмысленные. А Игорь молча и обреченно ждал.

- Игорь, мне очень приятно, что вы такие слова мне сказали. Но я же замужем…У меня семья…Дочка…

Машка еще говорила какие-то дурацкие слова, чувствуя себя идиоткой из индийской мелодрамы. Обещала, что тот обязательно встретит свою девушку, что он все придумал, и так далее и тому подобное. Игорь молча слушал и медленно бледнел. Потом, вдруг, резко развернулся и вылетел из комнаты, как будто его несуразным длинным телом выстрелили, как из рогатки.

…

Принарядившийся Олег выглядел отлично. Стройную задницу подчеркивали хорошо сшитые брюки, которые он заказал в ателье. Тщательно наглаженная и подкрахмаленная свекровью рубашка (так умела только она) сияла первозданной серебристой свежестью, черные усики и волнистые, зачесанные назад волосы и очень идущие ему очки – все в комплексе вдруг сделали из Машкиного мужа очень сексуального денди. Лабораторные девицы выкрутили шеи, и только Тамара смотрела слегка насмешливо, искоса. Белоснежный костюм подчеркивал ее безукоризненную фигуру, в вырезе пиджака сверкала росинка бриллиантика, такие же свисали на тонких цепочках с небольших, изящных ушек. Она была возмутительно, идеально хороша и знала это. Гордо откинув голову, стояла в компании химиков из своей лаборатории и слушала, слегка кивая, что ей говорил плотный, кривоногий пузан. И только изредка посматривала на Машку, ощутимо обжигая злым взглядом.

Машка вышла из зала, остановилась в холле у зеркала. Грустная худая девица в переливающемся черном платье со сваливающимся плечиком с одной стороны и растрепанными кучерявыми волосами смотрела на нее из зеркальных глубин растеряно и тоскливо. Яркая помада почему-то размазалась, тени от ресниц ложились неряшливо, делая впадины под глазами глубже и рельефнее.

«Надо больше спать» - подумала Машка, лениво стирая неровный контур помады, - «Скоро на тебя вообще никто не взглянет. Даже муж».

Ей совершенно не хотелось возвращаться в зал. Она потопталась еще, и понимая, что тянуть больше нечего, поплелась в сторону празднества. Оттуда уже гремела музыка и тянуло шампанским, которое наливали дамам нанятые работники соседнего кафе.

- Маша. Подожди. На пару слов.

Вздрогнув, Машка глянула в зеркало. Там, в зыбкой глубине двигался человек. Он был небольшого роста, в сером костюме с отливом, и знакомой улыбкой – смущенной и слегка тайной, развратной.

- Маша. Вы, похоже, обижаетесь на меня. Зря. Мы ведь с вами играли. Игра была красивой, вам ведь нравилась? Зачем все грубо портить, мы ведь можем общаться нормально?

Семен подошел уже совсем близко, взял ее за локоть, чуть прижал к себе. Потом легко коснулся губами виска и потянул в сторону зала настойчиво и ласково.

… Если бы из сердца и души варили бульон, то именно так Машка себя чувствовала на этом вечере. Горячее, соленое и горькое заливало ее внутренности, она пыталась топить все это шампанским, но шампанское смешивалось с той гадостью и теряло свою сладость и пьянящую силу. Как в сне она наблюдала вращение вокруг себя каких-то людей, среди них были странно-знакомые лица, вроде муж, вроде еще кто-то… А какая-то полноватая, рыжая кудрявая ведьма с оранжевыми губищами на пол лица (жена Зама, Анна, как поняла Машка) хихикала, что-то объясняла Машке, брызгая слюной и почему-то напоминала лошадь…

Очнулась Машка в своей кровати. Теплый свет ночника успокаивал, на тумбочке приятно пах остывший чай, в который были битком набиты тоненькие кусочки лимона , в стакане блестел градусник, в коробочке лежали мелкие белые и большие желто-коричневые таблетки. И страшно болело горло, да так, что сводило уши, а челюсть, казалось, налили свинцом